Текст книги "Три секунды до"

31

Проснувшись после такого адского вечера, когда я перемешала алкоголь с таблетками, я пять раз блюю в туалете. Опять ненавижу себя и хочу вылезти из собственного тела. Я словно в замкнутом круге. Мне плохо и мерзко от того, как я себя веду, мое тело болит и страдает, и я накидываюсь, чтобы этого не чувствовать. А потом мне становится еще хуже. Я лишаюсь рассудка, но продолжаю употреблять, чтобы не думать об этом.

Я пытаюсь извиниться перед отцом, но он со мной не разговаривает. До последнего не верю в то, что он сказал правду про психушку, но потом к нам приезжает мама. Когда я вижу ее на пороге дома, то чувствую, как сердце проваливается вниз.

– Что она здесь делает? – вырывается у меня.

Они оба смотрят на меня так, будто я кусок дерьма.

– Папа тебе не сказал? – спрашивает мать. – Ты едешь в Огайо.

– Я не еду в Огайо! – протестую я, чувствуя, как страх царапает внутренности.

– Тебя никто не спрашивает, – выплевывает она.

– Пап, ну зачем это? – скулю я. – Прости меня, ну пожалуйста, я больше не буду, правда! Я исправлюсь, клянусь!

– Хватит извиняться, – перебивает он, – я тебе больше не верю, так что не старайся.

Мама криво улыбается. Говорит:

– Ты поедешь в Огайо подальше от наркотиков и этого урода.

От отчаяния я начинаю задыхаться.

– Том не урод, – протестую. – Да он единственный, кто меня любит! Вы-то уж точно меня не любите!

Мать хмыкает:

– Он тебя не любит, Белинда, и мне смешно, если ты в это веришь!

– Да пошла ты! – выплевываю я и собираюсь уйти в комнату, как она хватает меня за локоть.

– А ну стоять!

Я брыкаюсь, но она тянет меня за собой.

– Я взяла тест на наркотики, – говорит мать, – ты сейчас же пройдешь его при мне.

– Нет! – верещу. – Нет, я не буду его проходить!

– Тебе же нечего скрывать, – издевается мать, заталкивая меня в ванную. – Ты же именно это сказала отцу – что никаких наркотиков ты не употребляла.

– Я ничего не употребляла и ничего не буду проходить. Это просто унизительно!

Я изворачиваюсь и хочу убежать, но в дверях встает отец, загораживая проход.

– Пап, скажи ей, – умоляю я, глядя на него щенячьим взглядом. – Что за бред, зачем это нужно? Я не наркоманка!

– Давай, Белинда, – отвечает он, кивая головой в сторону матери.

Она снова хватает меня, разворачивает на себя, говорит:

– Приступай. – И пихает баночку для анализов мне в руки.

Я пытаюсь ее оттолкнуть. Кричу:

– Да вам просто нравится издеваться надо мной! Я не буду ничего делать, идите вы к черту! Ненавижу вас!

– Ты сделаешь его, иначе будет хуже, – угрожает мать.

Мы пытаемся победить друг друга – она толкает меня к туалету, а я ее – ко входу.

– Опять будешь меня бить? – вскрикиваю и ударяю ее по руке, выбивая оттуда эту дурацкую банку.

Какой-то животный инстинкт дает мне понять, что мама собирается нанести удар. За долю секунды в голове проносятся слова Тома: «Ты должна сама заботиться о своей защите».

Мама хочет замахнуться на меня, но я перехватываю ее руку и делаю все так, как говорил Том: выкручиваю ее, фиксируя, и отталкиваю мать от себя.

Она чертыхается, явно не ожидавшая моего отпора.

– Ты больше не будешь меня бить, – с угрозой говорю. – А если попробуешь, то я отвечу, понятно?!

Пока мама не опомнилась, а отец растерялся, я вылетаю из ванной, убегаю в спальню и закрываюсь.

Там достаю из-под подушки телефон. Рука пульсирует, трясется. Я вызываю Тома. Один гудок, второй, третий… нет, он не может не ответить именно сейчас! Он обязан знать, что происходит, он наверняка захочет помочь мне, вытащить отсюда, он не позволит им сдать меня в психушку…

Я звоню еще несколько раз, но ответа так и не получаю. Запустив руки в волосы, я со всей силы зажмуриваюсь. Ночной кошмар, все это ночной кошмар… Отправив Тому сообщение: «Они хотят отправить меня в рехаб в Колумбус», я звоню Алисе.

* * *

«Как ты мог оставить меня, Том?» – думаю я, когда под пристальным взором мамы собираю вещи в дорогу. Она привезла какие-то старые из дома, так что я не глядя кидаю их в чемодан, то и дело смотря в дверной проем косым взглядом. Глаза и щеки опухли – я проплакала всю ночь и полдня, думая о Томе и о надежде на мое счастливое спасение.

Даже то, что я дала маме отпор, не волновало так сильно, как ожидание Тома на пороге отцовской квартиры. Я воображала, что вот-вот, еще чуть-чуть, еще немного – откроется дверь, и войдет он. Этого не произошло. Мама связалась с клиникой в Огайо, а отец купил билеты на самолет.

Я чувствую, как от волнения и страха левый глаз слегка дергается. Мама не сводит с меня взгляда. Когда я заканчиваю, закидываю сумку на плечо, и мы идем вниз, к отцу, а оттуда в машину. Они садятся на передние сиденья, а я на заднее. Отец за рулем. Мы двигаемся, я выкручиваю себе пальцы, пытаясь справиться с тревогой.

Том не приехал за мной. Он просто взял и позволил им все это сделать. Записать меня в клинику, взять билеты до Колумбуса. Я прислоняюсь лбом к прохладному окну. Это я дура, не стоило даже думать, что он обязан меня спасать. Никто никому ничего не должен, так ведь говорят. Никто и никому. Я зажмуриваюсь и закусываю губу. В машине гробовая тишина, и отец включает радио.

Я аккуратно достаю телефон и смотрю в гугл-карты – мать поглядывает на меня через зеркало – проверяю, каким путем мы едем. Как я и думала, отец поехал самым коротким. Увидев впереди нужную заправку, я говорю:

– Пап, останови у заправки, я хочу в туалет.

Мама мотает головой:

– Никакой заправки, сходишь в аэропорту.

– Пап! – вскрикиваю я. – Останови!

– Я сказала, никакой заправки, – разворачивается ко мне мама.

Мне становится так страшно, что, кажется, еще чуть-чуть – и я получу сердечный приступ. Заправка все ближе и ближе, и если папа не повернет…

– Я хочу в туалет! – кричу я и начинаю бить рукой в стекло. – Останови, пап!

– Прекрати стучать, – говорит отец, – я тебя понял, я понял! Будет тебе туалет.

Он перестраивается в крайний ряд, я выдыхаю, но не расслабляюсь.

– Билл, мы опоздаем, – шипит мама.

– Да никуда мы не опоздаем. Все равно надо заправить машину.

Я прижимаю руку к сердцу в надежде, что станет легче. Отец заезжает в нужное место и останавливается.

Мама говорит:

– Одна не пойдешь. – И вылезает из машины вместе со мной.

Ничего, я предполагала и это. Мы заходим в здание, там я закрываюсь в туалете, а мама встает под дверью. Опустив крышку унитаза и сев на нее, я глубоко дышу, пытаясь выровнять дыхание. Мне адски страшно. Я достаю телефон и отправляю сообщение: «Я на месте, но тут моя мать».

Потом переписываюсь, дрожащими пальцами то и дело нажимая мимо клавиш. В какой-то момент мама стучит в дверь.

– Я уже выхожу, – отвечаю.

Для виду нажав на слив и вымыв руки, открываю дверь. Боже, я сейчас с ума сойду. Говорю:

– Я хочу есть. – И пытаюсь обойти маму.

– Дома надо было есть, – тихо злится она.

Я пристально смотрю на нее, думая, какая она жалкая. Огибаю ее, отталкивая плечом, и подхожу к полке со снеками. Она идет за мной и встает рядом. Я нервно спрашиваю:

– Ты можешь не стоять над душой?

– Заткнись и выбирай, – говорит она.

– Отойди, и я выберу.

Я исподлобья смотрю на ее сжатые челюсти.

– Отойди, иначе я буду стоять тут вечность!

Мама раздраженно задирает голову, но отходит. Я медленно вдыхаю, опуская веки. Поднимаю взгляд. Прямо за полкой панорамное окно, а рядом, всего в нескольких метрах от меня, боковой выход. Через стекло я вижу припаркованную старенькую машину. Со стороны заднего сиденья выходит Стейси и открывает переднюю дверь. По телу бегут мурашки, и я делаю вид, что перебираю шоколадные батончики. Стейси садится обратно в машину.

Я слегка разворачиваюсь, смотря в сторону матери. Она стоит спиной и разглядывает стенд со стеклоочистителями. Автоматические двери главного входа открываются, и в помещение заходит отец, привлекая к себе ее внимание.

Вот он. Мой шанс. Сейчас, или еду в психушку. Бросив батончики, я срываюсь с места, подбегая к стеклянным дверям. Целую секунду они открываются, и этого достаточно, чтобы мама заметила мой побег. Она что-то кричит вслед, но я слышу только шум собственной крови в висках. Бегу к машине со всех ног, сзади чувствую мамины руки. Будто она вот-вот схватит меня.

Я залетаю в машину, потянув за собой дверь. Раздается громкий хлопок, а затем щелчок. Мама даже не успевает коснуться машины, как та срывается с места. На самом деле, она даже близко не успела ко мне подобраться.

Я громко дышу, вижу Алису за рулем. Стейси открывает окно и кричит в него:

– Пошли к черту, предки!

И громко смеется. Алиса тоже хихикает. Она выруливает на трассу и на большой скорости уезжает прочь.

– Серьезно, «предки»? – слышу с заднего сиденья голос Скиффа. – Откуда ты вообще это слово взяла?

Опустив лицо в ладони, я пытаюсь отдышаться. Напряжение резко отпускает, и на место страха приходит нечто ужасное – чувство, будто меня предали.

– Это было круто, – говорит мне Алиса. – Но родаки у тебя конечно… не позавидуешь.

Я игнорирую, пальцами ощущая, как лицо в одну секунду становится горячим. Глаза слезятся. Это правда, Том не приехал за мной. Он ничего не сделал, мне пришлось выбираться из этого дерьма самостоятельно. Я написала Алисе и попросила как-то помочь мне, но план был настолько тупым, что я почти на него не надеялась. Я до последнего верила, что Том придет и спасет меня.

В надежде, что никто не заметит, я начинаю беззвучно плакать и стараюсь не вздрагивать. Но Стейси сразу же тянется ко мне сзади и говорит:

– Эй, ну ты чего? Мы же спасли тебя, не плачь…

– Ты что, плачешь? – спрашивает Алиса. – Детка, надеюсь это от счастья.

От их переживаний хочется плакать еще сильнее, так что я перестаю сдерживаться. Всхлипываю. Вытираю сопли. Стейси поглаживает меня по плечу, как будто разрешая мне выплакаться.

Он правда меня предал. Он не спас меня, оставил одну разбираться со всем, хотя виноваты были мы оба. Он просто взял и позволил всему случиться. Он не переживал за меня, не пытался позвонить и помочь. Я глотаю слезы и чувствую самую ужасную боль за всю свою жизнь.

Ты придурок, Том, думаю я. Ты ничем не лучше меня.

* * *

Мы долго куда-то едем. Сначала возвращаемся в Окленд, а потом вовсе выезжаем за его пределы. Алиса говорит, что сейчас живет в Беркли. Стейси с ней, потому что она поссорилась со своим парнем и уехала от него. А Скифф… понятия не имею, что он здесь делает, наверное, напоминает своим присутствием, какой я отвратительный человек и друг.

Алиса останавливается у трехэтажного дома, похожего на мотель, и по уличной лестнице мы поднимаемся в одну из квартир. Тут две маленькие комнаты: спальня и гостиная, совмещенная с кухней. Везде бардак, но мне на это плевать. Стол между телевизором и диваном завален мусором, среди него я вижу остатки порошка, пустые зиплоки, грязный бонг и бутылки от пива.

Я прохожу и сажусь на диван, взглядом устремляясь в пустоту. Я как будто не в этой реальности и не до конца понимаю, что сейчас происходит.

Алиса садится рядом со мной, пытается что-то сказать, но я перебиваю:

– Сделай мне укол. – И поворачиваюсь к ней.

Она ошарашенно смотрит на меня, сводит брови. Говорит:

– Если начнешь колоться, больше никогда не захочешь употреблять другим способом.

Сзади слышу голос Стейси:

– Может, не надо, Белинда?..

– Я понимаю, – отвечаю Алисе, – но мне нужен укол.

– Хорошо, – кивает она и встает.

Я снова чувствую тошнотворный страх. Инстинктивно берусь за сгиб локтя, думая, что именно туда войдет игла. Я не знаю, чего ожидать, и неизвестность пугает еще сильнее. Алиса разводит наркотик и втягивает его в шприц. Стейси бегает рядом и явно волнуется.

– Не бойся, – говорит Алиса, возвращаясь ко мне. – Знаешь, это как с родами. После забываешь всю боль.

Она тянет на себя мою руку, и я закрываю глаза. Затягивает жгут. Я справляюсь с детским желанием выдернуть руку и спрятать за спину. Но пути назад не остается. Меня как будто долго и больно кто-то жалит. Это ужасно, но потом… в кровь как будто бы впрыскивается кипяток. Температура тела за секунду подскакивает, в глазах рябит, и я открываю рот, но вдохнуть не могу.

– Господи… – шепчу я, заваливаясь на бок.

Бездна разверзается и поглощает меня. В абсолютной тьме я лечу вниз на тысячи километров и никогда не вернусь обратно. Оттуда, где я окажусь по приземлении, не возвращаются. С самого дна пропасти нет обратной дороги. Если ты решаешь опуститься на это дно, будь готов остаться там навсегда.

32

Кажется, идет уже третий день беспамятства. Я прихожу в себя в спальне на кровати, совершенно обессиленная и не в состоянии думать. Я с трудом переворачиваюсь на живот и падаю лицом в подушку.

Кто-то тихо заходит в комнату. Еле открыв глаза, я вижу Скиффа. Сейчас меня это совершенно не волнует, ничего не волнует. Веки закрываются сами, и я чувствую, как матрас прогибается, а Скифф ложится рядом. Сначала ничего не происходит, но потом он пристраивается вплотную ко мне, кладет ладонь на талию и принимается гладить. К горлу подкатывает тошнотворное омерзение, и я пытаюсь скинуть его руку, но у меня нет ни капельки сил.

– Перестань, – напрягая силы, шепчу я.

– Почему перестань? – говорит он мне в ухо. – Вспомни, как мы целовались, тебе очень нравилось…

Изнутри вырывается стон отвращения. Такое и правда было, но я хочу сделать вид, что нет. Он продолжает приставать ко мне и трогать. Его холодная ладонь проникает под футболку и касается живота. Я прижимаю руку к груди, чтобы он не смог тронуть ее, но противостоять его силе не получается.

– Ты все равно не сможешь сопротивляться, ты обдолбана так, что можно сделать все что угодно.

– Скифф, пожалуйста, – молю, – я не хочу с тобой.

Не помогает. На душе так противно и больно… не хочу этого. До слез не хочу. Пытаюсь думать о чем-то другом, пытаюсь представить, что всего этого не происходит… Не получается. Есть только гадкая холодная ладонь, а больше ничего нет.

Я собираю остатки сил и откидываю его руку. Одним движением он возвращает ее обратно. Если бы могла заплакать, я бы сделала это. Мое титаническое усилие ничего не стоило, и я ничего не могу сделать.

Вдруг чувствую, как на кровать садится кто-то еще. Слышу Стейси:

– Что здесь происходит? Что ты делаешь? Отстань от нее, ты не видишь в каком она состоянии?

После этих слов Стейс ложится между нами и спасает меня от ужасных липких рук.

– Блин, Стейси, отвали… – шипит Скифф.

– Это ты отвали, – отвечает она и обнимает меня. – Я тебе ее не дам.

– А я тебе это припомню.

– Ой, напугал…

Дверь хлопает, и в комнате становится тихо. Только Стейси иногда шмыгает носом где-то на уровне моей макушки.

Когда меня отпускает, я нахожу себя там же на кровати в ее объятиях. Мне сложно справиться с трясущимся телом и слабостью, но я все же приподнимаюсь и поворачиваюсь к ней.

– Эй, Стейси… – зову я.

– Да?

– Спасибо.

– Да брось. – Она тоже приподнимается, и я вижу ее огромные зрачки. – Слава богу, я зашла. Такой урод, а я его еще другом считала.

Я прислоняюсь спиной к подушке и прикрываю глаза рукой. От дневного света они болят.

– Ты как? – спрашивает она.

– Нормально. Только, кажется, отходняк начинается.

– Да, у меня тоже…

Я сползаю чуть ниже, футболка задирается. Стейси тыкает пальцем в мой оголившийся живот и говорит:

– Что это? Это Скифф сделал?!

Я оглядываю себя. Слева от пупка малиновый засос. Меня охватывают болезненные воспоминания, и я зажмуриваюсь.

– Нет, – еле выдавливаю.

– А кто? Что это? Я не понимаю. – Стейси заглядывает мне в лицо и хмурится.

Молчу. Думаю, стоит ли рассказывать, но потом понимаю, что хочу об этом поговорить.

– Это засос, – говорю, – Том поставил.

– Том? Что? Ты же говорила, вы не вместе…

– Мы переспали, – коротко поясняю, решив опустить все остальные подробности.

– А, – удивляется она, – значит, вот какие вы друзья.

Я вздыхаю. Прилагаю усилия и сажусь в позу лотоса. Стейси повторяет за мной.

– Ну и как тебе? – спрашивает она.

– Не знаю… – опускаю глаза. – Ну, то есть, все хорошо… просто это у меня было в первый раз.

Стейси молчит. Аккуратно уточняет:

– В смысле? Ты имеешь в виду… секс?

Я киваю. Она продолжает:

– Ну… поначалу всегда не очень, надо подождать, и будет классно.

– А у тебя была кровь? – взволнованно спрашиваю. – Просто у меня было много.

– Нет, но все равно было больно. Ты не переживай… это у всех по-разному, у кого-то бывает, у кого-то нет.

– Ясно, – киваю я, рассматривая ее красивое лицо.

Потом тянусь к ее кудряшкам и запускаю в них пальцы.

– У тебя такие волосы классные… такие мягкие и пружинистые.

– Пружинистые, – повторяет Стейси и хихикает, – да, они такие.

Мы снова ложимся и смотрим друг на друга. Я накручиваю кудряшку Стейси на палец.

– А еще я ни разу не кончила в процессе, – говорю, – только от… ну, знаешь, как обычно.

Стейси смеется.

– Ты и не будешь кончать в процессе. Как бы тебе сказать… девушки не кончают от проникновения. Ну, ходят легенды, что кто-то это делает, но я лично никого не знаю.

Я поднимаю брови. Спрашиваю:

– И в чем смысл тогда?

– Хороший вопрос, – усмехается.

– Какое-то одно сплошное разочарование.

– Да, это точно… но я уверена, твой Том не оставит тебя без оргазмов.

– Вряд ли у нас еще хоть что-то будет… все сложно.

– Да помиритесь, – пожимает плечами, – мы вот с Майком сто раз мирились… раньше. Сейчас я ушла, а он даже не написал мне с тех пор.

– А ты хочешь, чтоб написал? – интересуюсь.

– Хотелось верить, что он волнуется… но, видимо, нет. Да и черт с ним. Урод. Без него мне лучше.

– Ты молодец, – киваю я, придвигаясь к ней и обнимая.

Стейси прижимает меня к себе.

– Мы же подруги? – вдруг спрашивает она, заглядывая мне в лицо. – Ты же больше на меня не злишься?

– Конечно, мы подруги! И я не злюсь.

– Отлично. Тогда я буду звать тебя Би. По первой букве, как Серена звала Блэр. Это же круто, ты не против?

– Ты о чем вообще? – смеюсь я, непонимающе глядя на нее.

– Только не говори, что ты не смотрела «Сплетницу»!

– Не смотрела, – пожимаю плечами.

Стейси наигранно вздыхает.

– Всему тебя надо учить… посмотри, это самый крутой сериал в мире.

Я усмехаюсь. Говорю:

– Хорошо, обязательно.

Мы валяемся в кровати, разговаривая о всякой ерунде. Я проверяю карманы и говорю:

– Вот блин, и где мой телефон?..

Стейси достает что-то из штанов и говорит:

– Этот?

Я вижу в ее руке свой айфон.

– Да, это он.

– Держи. Что бы ты без меня делала?

Я забираю телефон, но он не включается.

– Разрядился. Черт.

– Вроде где-то за тобой есть зарядка. – Стейси показывает пальцем за мою спину.

Свесившись с кровати, я нахожу шнур и подсоединяю к телефону. Он включается, грузится… То, что я вижу, заставляет меня пропустить вдох. Я смотрю на появляющиеся оповещения, в это время Стейси заглядывает мне за плечо.

– Сколько-сколько пропущенных?! – вскрикивает она.

Мой рот приоткрывается. Телефон показывает, что Том звонил мне пятьдесят четыре раза.

– Он очень сильно хочет помириться, – говорит Стейс. – А мне Майк ни одного сообщения не отправил.

Я блокирую телефон и кладу его на тумбочку.

– Ты что ему не перезвонишь? – спрашивает она.

Сев на край кровати, я говорю:

– Нет.

– Почему? – От возмущения Стейси аж подпрыгивает.

– Давай не будем об этом… – Я нажимаю пальцами на закрытые глаза.

Решаю идти на кухню, потому что, кажется, я не ела все эти три дня.

– Вот ты сучка, – говорит, – да он же места себе не находит, раз столько звонит!

Я встряхиваю головой, вздрагиваю всем телом. Спрашиваю:

– Слушай, а нет ничего, что можно сверху надеть? А то мне холодно.

– Посмотри в шкафу, – она показывает пальцем в сторону, – там вещи Алисы.

Я подхожу и достаю оттуда большую черную толстовку с капюшоном. Замечаю на сгибах обоих локтей сине-фиолетовые синяки. Я даже не помню, что мы ставили уколы во вторую руку. Синяки такие большие, что, глядя на них, я чувствую боль.

Еле справившись со слабостью и тремором, я одеваюсь. От каждого движения в голове как будто плещется вода. Мы со Стейси выходим на кухню, и там у раковины я вижу парня Алисы. О нет, Скотт. Долбаный Скотт, я уже и забыла, что он существует.

Он моет кружку и ставит чайник на плиту, а когда замечает нас, то раздраженно сводит брови. Он всегда был здесь или только пришел? Совсем ничего не помню, что происходило в те дни, что нахожусь здесь…

Мы садимся на диван к Алисе, молчим и смотрим перед собой. Стейси листает ленту «Инстаграма», а Скотт гремит посудой на кухне. Когда он присоединяется к нам и садится на соседнее кресло, то я вижу его недовольный взгляд. Он всегда такой, или его и правда нервирую именно я?

Решив нарушить тишину, я смотрю на него и спрашиваю:

– Почему ты меня ненавидишь?

На несколько секунд в комнате снова становится тихо. Я начинаю думать, будто спросила что-то глупое, но потом Скотт ухмыляется и отвечает:

– Я тебя не ненавижу.

– Ладно, – говорю, – но ты относишься ко мне плохо. Почему?

Он кривит губами.

– Потому что ты избалованная богатенькая девчонка, которая думает, что самая несчастная на свете. Ты думаешь, раз ты страдаешь, то тебе все можно. Да ты единственная из нас, кто просто играется в такую жизнь, потому что это твоя прихоть. А все потому, что ты можешь себе такое позволить, твоя жопа всегда прикрыта. Ты такая жалкая, что мне даже противно на тебя смотреть.

Я закусываю губу. Конечно, я могу начать спорить, сказать, что он меня не знает, и спросить, кто он вообще такой, чтобы так говорить. Но я киваю и искренне соглашаюсь:

– Да, знаешь, вообще-то ты прав. Так оно и есть.

– Скотт, не говори так, – упрекает Стейси. – Ты не можешь обесценивать ее страдания и говорить, что тебе хуже, чем ей, это не так. И вообще Белинда – хороший человек.

Он пожимает плечами:

– Может быть. Мне плевать.

– Ты понимаешь, что… – начинает Стейс, но я перебиваю:

– Не надо. Правда, не надо меня защищать, все нормально, мне просто было интересно узнать.

Она поджимает губы. Скотт держит в руке кружку с чаем и делает глоток. Через минуту встает и уходит в другую комнату, а мы втроем остаемся сидеть на диване.

Алиса встряхивает головой и говорит:

– Забей. Он тоже любит себя жалеть, а в других это его раздражает.

– Как тупо, – бурчит Стейс.

Алиса кивает. Стейси продолжает:

– Почему мужики такие тупы-ы-ы-е-е? – И откидывается на спинку.

– Потому что думают, что самые умные? – усмехается Алиса.

Я вдруг вспоминаю о пятидесяти пропущенных, и на меня накатывает паника.

– Что, нечего сказать про тупых мужиков? – поддевает меня Алиса.

– Конечно, нечего, – говорит Стейси. – Когда мужик дает тебе «Ламборгини», как можно назвать его тупым?

Они смеются, и я для приличия тоже, хотя мне не очень приятно слушать о Томе как о каком-то «мужике».

– Кстати, – говорит Алиса, – это же тот, который был у тебя на дне рождения?

Я замираю, вспоминая, что Алиса была у меня на празднике.

– Я поняла, кто это, он же был на сцене с гитарой, да? Его зовут Том, все правильно… он в группе какой-то играет, я их не слушаю, но, кажется, они очень известны…

– Что?! – вскрикивает Стейси. – Твой парень известный?! Кто он?

Я не успеваю вставить и слова, как Алиса говорит:

– Вспомнила, Томас Митчелл! Когда я его увидела, подумала, что когда-то с ним пересекалась, но недавно до меня дошло, что я видела его в «Инстаграме»…

Меня охватывает такой сильный страх, что я задыхаюсь. Чувствую липкую испарину на теле и полную потерю контроля.

– Да ты гонишь, Алиса! – возражает Стейси и достает телефон.

– Клянусь тебе, я его видела! Он играл у нее на дне рождения! – Она тыкает в меня пальцем.

– Вот этот?! – Стейси разворачивает экран к нам и показывает фотки, которые находит гугл, если забить туда имя Тома.

– Да! Ты думаешь, я сумасшедшая? – возмущается Алиса.

– Боже, тут написано, что он родился в Окленде… – удивляется Стейси, изучая «Википедию».

Алиса бросает на меня пристальный взгляд и говорит:

– Белинда, может, уже скажешь что-нибудь? Не хочешь объяснить?

Я разрываюсь между желанием похвастаться и страхом последствий. Плюнув на все и решив, что они уже и так все поняли, я говорю:

– Да, это он.

– Офигеть… – Стейси закрывает вытянувшийся рот ладонью и смотрит на меня выпученными глазами.

– Подожди, то есть реально, вот этот эмо-бой с гитарой дал тебе покатать свою «Ламбу»? – иронично спрашивает Алиса.

Все втроем мы начинаем смеяться. Стейси говорит:

– Нет, я не верю, докажи!

Я закусываю губу и тянусь к телефону, открываю наши совместные фотки, которые сделала перед днем рождения Джоуи. Показываю Стейси.

– Охренеть, это реально он… – реагирует она. – Как ты с ним познакомилась?

Алиса добавляет:

– Да, что он делал у тебя на дне рождения?

– Эм, ну он… – Я теряюсь, потому что об ответах на эти вопросы совершенно не подумала. – Он работал с моим отцом… так и познакомились, – первое, что приходит в голову, и за это я хочу ударить себя по лбу.

Алиса и Стейси медленно переглядываются. Они смотрят друг на друга так, будто мысленно о чем-то говорят.

– А кем работает твой отец? – с подозрением спрашивает Алиса.

– Ну, я точно не знаю… – пытаюсь уйти от вопроса, – что-то связанное с музыкой…

Стейси и Алиса снова молчат и смотрят то на меня, то друг на друга. Тишина затягивается, Стейси прерывает ее:

– И правда, Белинда, что ты тут делаешь? Зачем тебе все это надо?

На меня тут же накатывает волна боли. Зажмурившись, я говорю:

– Он меня предал.

Снова тишина. Опускаю глаза в пол, надеясь, что не расплачусь.

– Ну, рок-звезды они такие, знаешь, – мямлит Алиса, – гуляют направо и налево…

– У тебя пятьдесят пропущенных от него, Би! – восклицает Стейси. – Перезвони ему и поговорите! Вы явно не все решили…

Я закусываю губу. Говорю:

– Стейс, это все, правда… давайте о другом уже.

– Ладно, – тут же соглашается Алиса, – я в следующем месяце иду делать татуировку. Наконец-то!

Я поднимаю глаза, думая о том, чтобы отойти на кухню, и вдруг натыкаюсь взглядом на Скиффа, стоящего на входе в квартиру. Он пристально смотрит на меня. Вот черт, и как долго он там стоит, как много он слышал? Я отвожу от него взгляд и остаюсь неподвижно сидеть с девочками.

* * *

К вечеру я прошу у Алисы инъекцию. Она говорит:

– Детка, я же недавно делала, тебе пока не надо…

– Алиса, мне надо, правда, я просто кошмарно себя чувствую…

Спустя несколько минут уговоров она соглашается. Когда все происходит, я падаю на диван, закрываясь от света капюшоном толстовки. В таком состоянии Том меня больше не волнует. Ни его губы, ни руки, ни твердый пресс, ни бездонные глаза… По телу бегут мурашки. Против моей воли внизу живота появляется желание. Опьяненный наркотиком мозг рисует образ Тома прямо перед глазами. Его лицо такое усталое… нависает надо мной, что-то говорит, но я ничего не слышу… не хочу его видеть, не хочу, только не сейчас. По движениям губ понимаю, что он называет мое имя. А потом меня оглушает, словно я выныриваю из толщи воды.

– Белинда! – кричит мне воображаемый Том.

Это уже слишком, не желая видеть глупую галлюцинацию, я бью ее ладонью в лицо, но вдруг… натыкаюсь на сопротивление реального тела.

– Черт, Белинда! – шипит он, хватая мою руку и прижимая к телу.

Я дергаюсь от страха, пытаюсь отстраниться, но ничего не получается. Господи, что происходит, я умираю, и он явился забрать мою душу?

– Успокойся, – мягко говорит Том.

Я повинуюсь, не зная, как еще поступить. Том пытается тронуть меня, но я брыкаюсь.

– Белинда, поехали домой, – говорит он, и его голос расщепляется на миллион разных звуков, которые снова собираются воедино и вливаются потоком мне в уши.

– Что ты тут делаешь?.. – неожиданно слышу свой голос.

– Я приехал забрать тебя домой.

– Ты предатель, ты меня бросил…

Я снова пытаюсь отпихнуть его, но он сильнее.

– Я тебя не предавал, Белинда, я все объясню, как только мы приедем домой.

– У меня нет дома, – жалобно говорю я.

– Неправда, – отрицает он, – у нас с тобой общий дом.

Я перестаю сопротивляться. Пытаюсь открыть глаза, но по-прежнему не могу.

– Белинда, малышка… – Он наклоняется к моему уху, и я чувствую его жесткую щетину своей щекой. – Я люблю тебя, милая, я бы никогда тебя не предал, – шепчет Том.

Я громко вздыхаю. Боже, как же приятно слышать его так близко…

– Ты лучшее, что есть в моей жизни, я не уеду без тебя, не потеряю тебя. Поехали, Белинда.

– Да… – тихо говорю я, – да, боже, я так хочу домой… Я все это время хотела домой…

Я пытаюсь подняться, но не могу. Тогда Том легко берет меня на руки, а я хватаюсь за его шею.

Наконец-то получается открыть глаза. Мимолетом я вижу стол перед диваном, заваленный шприцами и мусором. Озадаченные лица Стейси и Алисы, когда Том выносит меня из квартиры. Ступеньки на лестнице, когда он спускается к машине.

Я не понимаю, что это. Галлюцинация? Если это так, то она самая натуральная из всех, которые когда-либо со мной случались. И лучшая в жизни.