Текст книги "…в этом мире несчастливы… книга первая"

История пятнадцатая. Месть Советской Власти

1969 год. По стране прокатилась серия убийств детей, мальчиков и девочек, в возрасте от 5 до 14 лет. В разных города, больших и маленьких детей убивали одинаково: душили. Не насиловали, не грабили квартиры, куда дети приводили убийцу (или убийц). Не издевались над детьми, не мучили их. Убивали в квартирах, где дети жили. В одно и то же время: через час после обеденного перерыва. Маленьких детей заманивали через оградку детсада. Детей, которые гуляли с друзьями, отзывали от друзей. Душили детей: подушкой, бросив на кровать. Чулком. Ремнем. Полотенцем, какой-нибудь частью одежды. Душили быстро. Крика никогда не было, как не было никаких следов попытки ребенка освободиться из рук убийцы. После того, как ребенок умирал, его «прятали» в шкафу, под кроватью, под одеялом заправленной постели. В сундуке. На антресолях. «Прятали» так, чтобы первый вошедший человек в квартиру сразу мог бы заметить убитого: из-под кровати торчала нога ребенка. Из полуоткрытого шкафа – рука. С антресолей сваливалась наполовину голова. Из ванной включенная вода заливала квартиру, а ребенок был утоплен, в одежде, в которой гулял на улице. Никаких следов убийца не оставлял: ни отпечатков пальцев, ни отпечатков обуви. В каждом городе убивал только одного ребенка. Только в последнем городе, Николаевске-на-Амуре были убиты мальчик семи лет, собирался в этом году пойти в школу, и девочка, 14 лет, любимица всего города, одаренный подросток: пела, танцевала, играла на скрипке и фортепьяно, выступая в концертах, которые часто устраивали в этом портовом городе. Звали девочку Таня Комарова. Она публиковала в местной и краевой газетах свои стихи и небольшие рассказы. Да и внешне была прямо красавица! Родители у Тани были – папа ответственный работник Исполкома, а мама – секретарь горкома КПСС. А вот убитый мальчик жил в неблагополучной семье. Папа с мамой были в разводе. Но жили в одной двух комнатной квартире. Мама часто приходили посторонние мужчины, и они выпивали всю ночь: мама работала официанткой в портовом ресторане. А папа был механиком на катере. Мальчик жил в комнате с отцом, был с ним очень дружен. И когда папа уходил в рейсы, мальчик мог голодать, Мама его не кормила. А мужчины по ночам не давали ему спать, а когда он приходил в комнату мамы, разбуженный пьяными песнями маминых дружков, они предлагали ему водки. Мама часто выгоняла его из своей комнаты. Била, приговаривая: «И когда я от вас избавлюсь!» Имея в виду его и его отца. Он не любил мать. Конечно, соседям все было известно об этой семье. У следователя возникла версия, что мать, используя гибель Тани Комаровой, убила сама или кто-нибудь из ее дружков сына. Дело в том, что убийца (убийцы) душил только детей особых родителей: больших чинов комитетов КПСС и Исполкомов. Да, Таню Комарову задушили ее косой: у девочки были две длинных и толстых косы. А мальчика из «неблагополучной семьи» задушили половой тряпкой. И еще, что навело косвенно следователя на такую чудовищную версию, было то, что в квартире Комаровых много, было вещей, на которые трудно было бы не позариться: шубы из Амурского соболя у мамы и Тани. В шкафу целый мешок шкурок норки, соболя, песца, куницы. В большой, инкрустированной моржовым клыком шкатулке – золото, бриллианты, множество драгоценных камней. Короче: в избытке всего, чем так богат Дальний Восток! Но все это было убрано. Не на виду, конечно. А, вот в квартире мальчика на дешевом серванте прямо на виду лежали обручальные кольца бывших супругов, золотые цепочки и золотые сережки с полудрагоценными камнями. Убийца мог просто сгрести все это за несколько секунд в карман. Однако, ничего взято не было!

Конечно, за убийцей (убийцами) «охотились». Но он (они) перемещался быстро. В городе не задерживался: приезжал, убивал и уезжал. В гостиницах городов не останавливался. Пользовался разным транспортом, попутным. Тогда, в советское время, можно было проехать всю страну на попутках: машинах, катерах, на баржах, в вагонах товарных поездов. Легко можно договориться – «денег нет» – с пилотами грузовых самолетов. Питался в мелких забегаловках. То есть, он (они) передвигался, как зверь, зная, что за ним гонятся опытные охотники с собаками. Конечно, все органы были оповещены. И в каждом городе убийцу ждали. Но никто не мог знать, где он появится! Петлял он здорово. Сегодня задушил ребенка в Баку. А завтра – в Мурманске. Через несколько дней – в Риге. Еще через несколько дней в Ташкенте… Сводки по спец. каналам об убитых детях собирались мгновенно в Москве. Но в СМИ, ни разу ничто не попадало. Каждый случай выглядел, как единичный. И если обсуждался. То близкими и родными погибшего ребенка, да стариками, на лавочке на улице, где жил убитый. Таков был приказ свыше, ибо в Стране могла возникнуть паника, а как это страшно – узнали жители только одного города – Николаевска – на -Амуре! Когда, после убийства Тани Комаровой весь город мгновенно охватил ужас! А через день был убит мальчик. Город парализовало. Люди прекратили выходить на работу. Правительство города вынуждено было ввести войска, которые буквально заполнили город. Опытнейшие сыщики прилетели из Москвы и всех Республик. В каждом доме, в каждом подъезде дома, на чердаках, в подвалах, везде, где только можно, была засада. Убийства детей начались в мае. В Николаевске-на-Амуре они произошли в конце августа. Тайга, охватывающая город полукругом со стороны сопок полукилометровой полосой была заполнена вооруженными людьми. Со стороны Татарского пролива солдаты были за каждой елью. К военным присоединились охотники, были организованы отряды Народного Ополчения. Именно тогда в разные города СССР стала «просачиваться» информация: очень аккуратно, очень осторожно, чтобы не вызвать паники: кто-то убивает детей ответственных работников! Но, разве всех, недовольных советской властью узнаешь и сочтешь? А причем детские врачи и судебно-медицинские эксперты? Странный «кубик – рубик» получался! Четыре месяца убийца колесит СССР, и никакой идеи, кто бы это мог быть?..

…Он был уже в Анадыре, когда узнал, что в Николаевске-на-Амуре задушены двое детей: девочка и мальчик. Решение принял мгновенно. Первый раз за все время, купил билеты на паром, потом пообедал в ресторане. Купил билет на самолет до Магадана. Из Магадана в этот же день прилетел в Николаевск-на-Амуре. Несмотря на то, что его терзали мысли, как все повернулось! Он не утерял и чувство юмора: его веселили переодетые под местных сыскари, которых он видел везде: в городах, в аэропортах, в ресторанах. Прилетел в Николаевск-на-Амуре поздно. Рабочий день кончился. И он направился в гостиницу. Нигде никто не обратил на него особого внимания! Поужинал в ресторане гостиницы и пошел спать. Рано утром направился прямо в прокуратуру. Несмотря на то, что в приемной сидели несколько сотрудников милиции и людей в штатском, и на то, что секретарь попыталась задать ему привычные вопросы, которые задают всем, кто приходит на прием в прокуратуру, он, мягко отстранив секретаршу рукой, открыл дверь кабинета прокурора. Прокурор вел совещание. Ему не нужно было слушать, что говорил прокурор, чтобы понять, что речь идет об оперативной работе на день по охране детей города и розыска убийцы. То есть, его, Он пошел между стульев, на которых сидели работники прокуратуры, милиции и люди в штатском, а также два офицера, в звании майора СА и один пограничник, в звании подполковника, прямо к столу прокурора. Прокурор читал какую-то бумагу, видимо из Москвы, был в очках, поднял на него глаза, когда он положил обе руки на стол прокурора и только открыл рот, как тут же закрыл. В воздухе повисла молчание. В кабинете стало очень тихо! Несколько человек соскочили со стульев, но прокурор властным жестом посадил их на место и, сняв очки, смотря прямо в глаза незнакомцу, спокойно сказал: «Устал детей убивать? С повинной пришел? Или что-то не так сложилось?» Прокурор говорил с убийцей тоном, как будто знал его всю жизнь, или, как со старым, добрым знакомым! «Не устал! Повинной, понимаю, по моему делу не будет… Кто-то начал убивать, под моим «прикрытием»!» Думаю, что ваш город не последний! Мне это не надо! Такие действия не только сбивают меня с моего плана. Они – дискредитируют меня!» «Дискредитируют?» – воскликнул прокурор, вставая из кресла и зачем-то одевая очки… Потом, нажав кнопку, приказал секретарю: «Доложить Первому, что убийца у меня в кабинете. Отпустить всех, кто ко мне на прием. Отключить телефоны. И придите ко мне. Потом, повернувшись к сидящим «слугам народа», твердо сказал: «Все свободны! – И повторил, меня смысл приказа – ВСЕ СВОБОДНЫ! Операция окончена». Работники спец. органов, молча, встали и, повернув головы так, что можно свернуть шеи, смотря на стоящего с руками на столе убийцу и прокурора, медленно пошли на выход. Два офицера остановились у двери из кабинета… Прокурор повторил: «Все свободны!» Когда вошла секретарь, в кабинете кроме прокурора и убийцы никого не было. Зато в приемной негде было яблоку упасть! Никто, кто был в кабинете, не уходил из прокуратуры! Только когда приехал САМ (Первый секретарь горкома КПСС) в сопровождении двух офицеров КГБ, все стали расходится по своим рабочим местам. Когда Первый вошел в кабинет, оставив офицеров КГБ у дверей, увидел три стоящих фигуры в полном молчании: прокурора по свою сторону стола, убийцы, по обратную сторону стола, и секретаря прокуратуры у столика в левом углу кабинета у столика с пишущей машинкой. Первый сказал: «В Москву доложил. Сегодня вылетают. ЧП в стране снято». И, после глубокого вздоха, вдруг резким властным тоном рявкнул: «Ошибки быть не может?» Прокурор спокойно ответил Первому (своему однокласснику, такому же, как он, прокурор, коренному жителю Николаевска-на-Амуре). «Убийца – вот он, перед нами… А убивать могут. Нужно срочно подключить СМИ. Думаю, Центрально телевидение «Экстренный выпуск»! Я уже высказался на этот счет. Телевидение из Комсомольска-на-Амуре вылетело. Через час будут здесь. Через час они дадут материал в Москву…

…Рассказ убийцы, в сокращении показанный по ЦТ СССР.

Я – инженер-химик из Житомира. Мне 36 лет. Семь лет состоял в браке. Жена умерла при родах, я воспитывал дочурку один. Ей было 6 лет, когда ей сделали прививку новой вакцины против кори. Прививали не всех детей, а, почему-то выборочно. Моя дочурка после прививки заболела. Врачи, посмотрев ее, сказали, что это реакция на вакцину, ничего страшного! На другой день она умерла. Патологоанатом сделал заключение: «Двустороннее воспаление легких». Я написал заявление в прокуратуру, чтобы назначили судебно-медицинскую экспертизу. Прокуратура мне отказала. Я обратился в исполком с заявлением. Получил отказ. Потом – в горком КПСС – тоже отказ… Я был в отчаянии. Не знал, что мне предпринять? Родных у меня нет. Друзья советовали «пережить»! Меня убеждали: «Почему ты решил, что дочка умерла от вакцины кори? Другие же не умерли!» «Это в тебе говорит чувство вины, что не уберег дочурку… Крепись!» Я – спортсмен. Не пью и не курю. Умею сжать волю в кулак… Были мысли о самоубийстве – справился! Прошел месяц. Однажды, случайно наткнулся на секретаря горкома, который гулял с дочкой! Девочка очень была похожа на мою. Также лет шесть, не больше. Они были веселые и счастливые! И тут во мне что-то вскипело! Я захотел отомстить всем счастливым, кто правит и властвует над нами, нашими судьбами! Я хотел убить дочку секретаря горкома! Но мысли стали раскручиваться. И созрел план: проехать по стране и в разных городах убивать детей «слуг народа»! В детстве я чуть не утонул. И хорошо помню, что когда начал терять сознание, мне было приятно. Вот я и выбрал удушение. Я знал, как расположить быстро к себе ребенка, как его выбрать. Почти везде дети наших «господ» и в особых детских садиках. И гуляют вместе. Конечно, не все и не всегда. Поэтому я убивал детей не во всех городах, в которых был… И в Анадыре я приметил дочку секретаря горкома. Случайно услышал, что в вашем городе убили мальчика из простой семьи. Да еще – засунув кляп половой тряпкой ему в рот! Я словно очнулся! Самое страшное, что меня заставило вернутся к вам и сдаться – это, пожалуй – вы можете не верить – как умирал мальчик! Я душил быстро. Дети умирали, думаю, не мучаясь, или мучаясь недолго. Ни один ребенок не сопротивлялся! А – кляп в глотке? А, если, начнут насиловать детей и убивать! Мучить и убивать! … Я этого не хочу! За свою дочурку советской власти я отомстил. Я – удовлетворен! Но не хочу быть хотя бы косвенной причиной убийства других детей!..

…Год убийца-мститель советской власти проходил судебно-психиатрическую экспертизу. В институте Сербского, в Москве и Военно-медицинской Академии в Ленинграде. И в Москве, и в Ленинграде был признан психически здоровым и даже без клинических отклонений в характере…

А за это время в Николаевске —на Амуре умерла девочка пяти лет после прививки вакцины кори. Прокурор сразу же заставил следователя возбудить уголовное дело. И вскрытие производил судебно-медицинский эксперт. Он пришел к однозначному заключению: «Смерть наступила от коревой пневмонии». Прокурор из кабинета Первого в присутствии судебно-медицинского эксперта позвонил в Генеральную прокуратуру СССР… Через полчаса в кабинете Первого раздался звонок из Москвы. Звонил академик, который возглавлял научный коллектив, разработавший новую вакцину против кори. Прокурору он сообщил, что прививки прекращены «по причине нескольких смертей привитых детей…» Потом попросил прокурора передать трубку судебно-медицинскому эксперту. Он, «по-отцовски» напомнил эксперту о Государственной тайне… И пригласил эксперта отдохнуть месяц в Москве и где-нибудь на море. Эксперт ничего не ответил академику, положил трубку. Прокурор и Первый все слышали. И дружно сказали: «А, почему тебе не поехать за казенный счет? Москву посмотришь, в Сочах покупаешься! Денег у академиков много! Правда нам стало известно, что если бы вакцина удалась, он получил бы премию, и стал бы еще одним лауреатом…»

После проведенных экспертиз, на верху было решено судить убийцу именно в Николаевске-на-Амуре – последнем городе, где он совершил преступление и где сам пришел в прокуратуру. Понятно, не в Риге же! Николаевск-на-Амуре – городок небольшой. А суд должен быть всенародный!..

…Когда его, убийцу, доставили в Николаевск-на-Амуре, знали только те, кому положено было знать. Прокурор как-то позвонил главному врачу местной небольшой психиатрической больницы, который по совместительству работал судебным психиатром, и пригласил его к себе. У подъезда прокуратуры Геннадия Ивановича Шевелева – так звали психиатра, ждал старший следователь прокуратуры Олег Федорович Савчук (все, названные в рассказе имена и фамилии – подлинные – М.Ч.). «Прокатимся, коллега!» – сказал вместо приветствия Олег Федорович, обращаясь к Геннадию Ивановичу. «Тамбовский волк тебе коллега. Отрываешь от работы. Куда?» – буркнул вечно недовольный Геннадий Иванович. «В тюрягу, куда же еще везти тебя! Знаю, вчера в лимане сети топил. Что, пациенты перестали снабжать тебя кетой и икрой?». «Это твои снабжают… А мои – существа неземные. Какая рыба? Они живут в воздушных замках или строят их, как Сизифы!» Тюрьма находилась в пятнадцати минутах езды от прокуратуры. Пока старший следователь прокуратуры и главный врач ПБ пикировались, уазик подкатил к воротам тюрьмы. Проходя по узкому с трех сторон выложенному красным кирпичом, времен Николая 1, тюремному коридору, Олег Федорович спросил не без ехидства: «Убивцу, как в наручниках по рукам и ногам подавать тебе, или справишься, ты, ведь, боксер!» «Еще не хватало, в наручниках! Ты себя закуй, и попробуй поговорить в таком виде по душам, да еще с психиатром! Он и так разговорами с нашим братом досыта накормлен! Когда его привезли?» «Вчера» «Что нужно узнать?» «Убивал он мальчонку или нет… Понимаешь, убийство нетипичное – хороший предлог продемонстрировать собственное достоинство, типа: я – мститель советской власти, а не убийца-маньяк; у меня есть принципы!» «Так-то так! Но, что ему это даст? Вышка в любом случае! « «Вот ты психолог, а не понимаешь: и на эшафот легче идти, когда себя уважаешь, и память о себе соответствующую оставляешь…» «Я – психолог. Но я понимаю его иначе. Потеряв дочь, и в состоянии сильного аффекта пройдя сквозь строй наших «слуг народа», он решился на такое чудовищное злодеяние! Не встретив он своего Первого с дочкой веселыми и счастливыми на прогулке, возможно он и не пришел к мысли о мести! И, если бы он убил дочь Первого, он больше бы никого не убивал…» «Это – точно! Через пять минут он был бы уже в КПЗ и изрядно помятым! И убийство это не было бы никакой местью! Я – тоже психолог, не хуже тебя, только деньги за это не беру… У него было два выхода: повеситься или начать действительно мстить «советской власти»! Парнишку, я убежден, он не убивал. Но сейчас никто нам не позволит возбуждать еще одно уголовное дело по убийству детей! Преступник должен предстать перед народом как Сатана… Но, на 100% я не уверен, что он не убивал мальчишку. Говори с ним только о нем. Ты увидишь – врет он, или нет?.. Ты мне поможешь, когда я возьмусь за мамашу… Он уже будет в «лучшем из миров» «А, может пошлют на «химию»?» «Н пошлют! Он сам себе выбрал «вышку», объявив, что «мстил советской власти». Живыми врагов «советской власти» не оставляют!» «Понял, гражданин начальник!» «Действуй!» Шевелев Геннадий Иванович, как и Олег Федорович Савчук, был профессионалом от бога. И он поверил душителю детей – 1) что у него, человека не очень умного, мотив был действительно «месть советской власти»; 2) и что он не убивал мальчика по двум причинам: а) сын не «слуг народа», б) если бы он таким образом мастерил бы себе реноме смертника, он бы не убил мальчика так, как его убили – сунув в рот кляп из грязной половой тряпки. Тонкая психология? Жизненная правда!..

Николаевск-на-Амуре в 1969 году располагался на плоскогорье, за которым сразу начиналась тайга, на отлогих площадях этого плоскогорья и у подножья плоскогорья – на берегу Татарского пролива. Горисполком, и все основные здания, как-то: жилые дома, магазины, детские сады, школы, ЦРБ, прокуратура, УВД, КГБ, тюрьма, гостиница и рестораны, кинотеатры, автовокзал, аэровокзал и аэропорт, – находились на плоскогорье. На самом высоком месте располагались горисполком и городской суд. А, вот горком КПСС находился на последней трети плоскогорья, прямо перед берегом Татарского пролива. Две недели отряд солдат с плотницкими и столярными инструментами вооруженных, что-то мастерили, огородив площадь перед горисполкомом двухэтажным плотным дощатым забором. «Эшафот или виселицу для злодея строят!» – судачили старухи, глядя на большую стройку издалека, ибо вокруг забора стояли солдаты с винтовками «на караул». «Конечно, виселицу! Он – душил, вот и его задушат, как раньше вещали – на площади и при всем народе!»…

Но старухи ошиблись! Когда убрали заборы, то взорам представился высокий, в полтора метра настил из некрашеных досок, которые сильно пахли елкой. Этот настил начинался у выхода из гор. исполкома и гор. Суда. Длина его было метров триста, как раз до середины площади. Ширина настила была метра два. А кончался он недалеко от памятника Ленину (вождь стоял лицом к порту и спиной к гор. Исполком у и суду). Настил вел на широкий круг, в диаметре все двадцать метров. Ни виселицы, ни «стены», или столба (для вешания или расстрела) на круге не было. Рано утром в субботу вдоль настила в два ряда выстроились солдаты, плечо к плечу, с винтовками «на караул» с обеих сторон, замыкая собой и «круг». Нигде не было никаких объявлений. Не вещало радио, но динамики были развешаны на зданиях суда и исполкома: громкоговорители. Откуда народ узнал, когда все начнется? И, что именно здесь будет происходить? Толпы стали собираться, как только засветлело. С шести часов утра. По улицам, улочкам и тропам начали стекаться отряды и колонны горожан и сельчан из Николаевского района и других районов: им. Полины Осипенко, Ульчского, Аяна-майского, Орель-Чля. Стало известно, что на суд, а все это было сделано солдатами именно для общенародного суда, прилетели родители задушенных детей со всей страны и много людей в штатском. В тайгу и на берег Татарского пролива никого не пускали. Движение из города по всем каналам было перекрыто армейскими машинами с солдатами и пограничниками. Небо над городом бужировали военные вертолеты с огромными красными звездами. В толпе легко можно было различить крепкие фигуры, хорошо собранных, с каменными лицами, мужчин. Они бы сдержали любую толпу (а город однажды толпой чуть было не был разрушен!): опыт был! Наконец, голос, похожий на голос Левитана, спокойно зазвучал из громкоговорителей: «Граждане! Сохраняйте спокойствие и выдержку. Полная тишина. СУД ИДЕТ!» Одновременно из дверей вышли: гор. исполкомовской – Первый секретарь горкома КПСС, второй секретарь и третий секретарь, одним из них была мама Тани Комаровой, но одета, как полагалось секретарю, даже без траурной ленточки. За ними – секретари гор. Исполкома, среди которых был папа Тани Комаровой. Из двери суда: судья, два судебных народных заседателей, секретарь суда. Через небольшой – не дольше минуты – промежуток появились: два автоматчика, серая фигурка убийцы, два автоматчика справа, два автоматчика слева от убийцы и два автоматчика сзади. Двери зданий тут же закрылись. Возле каждой встали по два автоматчика. При появлении убийцы толпа загудела, и стал подниматься девятый вал! Несмотря на то, что даже последнему ряду горожан (а многие пришли со стульями, скамейками, табуретками, на которые встали, а не сели) все хорошо было видно, что происходило на помосте, люди полезли друг на друга! И тут же солдаты как по команде подняли стволы винтовок вверх, прижатых к плечу, и площадь оглушил гром выстрелов! Это явно охолодило толпу. Девятый вал вмиг сменился полнейшим штилем… Процессия пошла по скрипящему (так было тихо!) настилу. Дошли до круга и встали: (лицом к суду и исполкому и спиной к вождю пролетариата) судья, справа и слева от него народные заседатели и секретарь суда. Перед судьей, окруженный автоматчиками двумя кольцами: одно кольцо лицом к убийце, другое – к толпе остановился убийца-мститель советской власти, душитель ни в чем неповинных детей! Лицо его было спокойное и ничего не выражало. Только по сжатым до бела костяшкам кулаков можно было судить о его состоянии! Судья начал говорить и его голос, усиленный громкоговорителями так, что слышно было на той стороне Татарского пролива, а, может быть, в самой Японии, перед, словно мертвой толпой граждан, которые в прямом смысле слушали, затаив дыхание! Судья, собственно, изрек некое резюме суда, который проходил при закрытых дверях, вовремя, о котором город не знал, как не знал, сколько дней судили злодея. Вердикт был короткий: «…приговаривается к высшей мере наказания – расстрелу! Приговор окончательный и обжалованию не подлежит!» Ни один мускул не дрогнул на лице мстителя. Фигура как каменная – ничто не шелохнулось… От последнего слова осужденный отказался. Единственное слово «нет» не выдало его состояния! А вот толпа, при слове «расстрел» вновь шелохнулась, и тут же стволы винтовок взлетели к небу! Но стрелять не пришлось. Толпа «опала»…

Сразу все поняли, что все кончено, и спокойно начали расходиться, как расходятся с танц. площадок, что под открытым небом. У дверей суда убийцу, приговоренного к расстрелу, ждал «черный воронок». Он и увез его… из этой жизни!..

…Куда пропал отец убитого мальчика, никого не интересовало, кроме Олега Федоровича Савчука, старшего следователя прокуратуры Николаевска-на-Амуре. Мать мальчика продолжала жить жизнью, какой жила: мужики ее не покидали. Олег Федорович знал, что скоро прокурор вызовет его и прикажет: «Начинай!» Уголовное дело против матери убитого мальчика было возбуждено сразу, со слов «мстителя». Но ход ему, по понятным причинам не давали. Таков приказ был из Генеральной прокуратуры СССР. Прошло почти полтора года, когда Олег Савчук, идя по вызову к прокурору, нутром чувствовал: «Искать убийцу мальчика!» Он хорошо помнил, что сказал ему Геннадий Иванович Шевелев: «Мужик мальчика не убивал!» А тут еще отец исчез, больше года! Его тоже никто не искал! На работе, соседи и друзья пропавшего, все решили, что от горя он подался в тайгу. Пристал к какой-нибудь группе старателей или геологов. Тайга большая, разная и добрая. Кого угодно может успокоить! Что ему в городе делать без сына? Олег Федорович ошибся! В кабинете прокурора сидел старик – грибник, судя по корзине, полной белыми и подберезовиками. «Садись Олег Федорович в машину, Гоша (философ —шофер прокуратуры, которая имела единственную машину – старенький, с брезентовым покрытием уазик) уже заждался. Михаил Федорович – указывая взглядом из-под тонкой оправы под золото очков, продолжил прокурор, -покажет тебе грибное место, тут недалече, видишь, каких он прекрасных грибов набрал…» «Я грибы не люблю, Вы же знаете, – впившись взглядом единственного глаза (второй был стеклянный, Олег выколол глаз еще в детстве) – настраивался на волну прокурора…» «Место-то грибное, но он тебе не грибы покажет, а то, что «выросло» на кедраче, на высоте метров 50-ти, не меньше… Ты лазить по кедрам с детства учился… Сам полезешь, или дать тебе в помощники Насобина (молодой следователь прокуратуры)?» Олег Федорович недолюбливал Насобина, пришельца из Винницы. Сам-то он из коренных жителей низовья Амура. Предок его толи с Ермаком пришел, толи с Аракчеевым. Женился на гилячке (общее название коренных жителей Приамурья). Но, дальше – только русские и украинцы. Скулы, волосы, как воронье крыло, глаза слегка раскосые, даже стеклянный, и фигура (небольшой, кость тонкая, косолапый и плоскостопный), – стигмы крови аборигенов. «Поторопитесь. А то глядишь, «соколы» там вперед нас будут (Виктор Васильевич Соколов – гигант и начальник уголовного розыска УВД, герой Советского Союза, фронтовик с 12 лет – сошел по фигуре и силище за 18-ти летнего – о нем особый рассказ!)» «Гошу только черт обгонит!» «Не поминай нечистого всуе! Ехай, ехай!» Интеллигент до мозга костей, прекрасный литератор, законник, и отчаянный в душе романтик, Константин Петрович Трусевский, прокурор, любил с Олегом Федоровичем «побазланить» (термин Савчука), когда предстояло серьезное дело. Олег Федорович это понимал и ценил! «Базланя» с шефом, он уже на 99% был уверен, что нашелся отец убитого мальчика. Мертвый, конечно! Вот почему нужно приехать вперед УГРО! Да для того, чтобы свалить на них труп! В УВД сыскарей в десять раз в прокуратуре. Главное, под какую статью подвести «мертвяка»: убийство – прокуратура. Самоубийство – может прокуратура, а может УГРО. Несчастный случай… Вот тут начнется ломка копий! За каждым вторым «несчастным случаем» скрывается тяжкое преступление. Олег Федорович это знал. Знал это и Виктор Васильевич Соколов. Кто первый прибудет к трупу, где смерть можно подвести для начала под «несчастный случай», у того и все шансы «спихнуть» дело конкурирующей фирме!..

Это было в ста метрах вглубь тайги и в 200 метрах от последнего ряда стареньких частных домиков, в которых доживали свой век старики. В одном из таких домиков жил и грибник. Когда въехали в тайгу, грибник тут же привел Олега Федоровича и Гошу к огромному кедру. Дерево росло на чистой опушке. Трава была невысокая. С этого места хорошо просматривались дома. «Ствол кедра руками не обхватишь, разве что лапами Соколова», – подумал Олег Федорович и сразу увидел у ствола аккуратно закрытую бутылку водки, наполовину пустую. Провел рукой по траве и нашел с выцветшей и вымоченной картинкой обертку шоколадки «Аленка», тоже половинку шоколадки. Начал ходит вокруг кедра, шаря руками и ногами траву – ничего! «А труп-то где? Соколы здесь еще не были, следов машины нет!». Пока Олег Федорович искал, не зная, что в низкой и редкой траве, густая на полуметровой толще игл не растет, Гоша смотрел на стаю ворон, которая кружилась молча вокруг самой верхушки кедра. Повернувшись к Олегу Федоровичу, спросил: «Сам полезешь, сохатый (прозвище Олега Федоровича, который знал тайгу, любил тайгу, и, несмотря на то, что охотником и грибником не был, часто уходил в тайгу, короче – носился по тайге, как сохатый!), или будем вызывать соколов?» Гоша годился Олегу Федоровичу в отцы. Давно пора на пенсию. Всю жизнь проработал в прокуратуре водителем, всем, кроме прокурора, говорил «ты», или обращался по прозвищу, и все знали, что на пенсию не уйдет, пока не получит давным-давно обещанную квартиру в новом доме с туалетом и ванной, с двумя кранами – холодной и горячей воды, и газом! Жил Гоша в бараке с удобствами во дворе. Вода – в общей колонке, которую зимой, при минус 35, приходилось отогревать паяльной лампой. «Полезу сам! – Сказал Олег Федорович и спросил – а почто?» «За трупом, вестимо!» – сказал Гоша, показывая на самую верхушку кедра. Туда же, молча, показывал и грибник. Олег Федорович задрал голову и увидел нечто, в резиновых сапогах!..

…Сразу, как похоронил сына и справил ему 9, а потом 40 дней, его отец пошел в магазин, купил бутылку водки и плитку шоколадки «Аленка», которую так любил его сынишка. Зашел в тайгу, выбрал громадный кедр. Сел под него на подушку из хвои, выпил залпом полбутылки водки, закусил половинкой шоколадки, и полез с пустой, обычной в те годы, авоськой из капрона на кедр. Залез до самой верхушки – 50 метров! Сделал из авоськи петлю, крепко закрепил ее на толстом суку и спрыгнул с ветки… Год, птицы питались им, разрывая одежду. Только резиновые сапоги разорвать не смогли! В них сохранились, успевшие высохнуть и мумифицироваться, ноги… В сапоге нашли записку и сберкнижку, а также паспорт: знал, мужик, что с его трупом птицы сделают, и поэтому спрятал документы в сапог. В записке было написано, что он уходит из жизни по своей воле. Никто его к этому не принуждает. На бывшую жену и ее друзей зла не держит» (он же не знал, что мститель не убивал его сына). И просит похоронить его в одной могиле с сыном. Деньги для этого на сберкнижке есть. Олег Федорович, несмотря на то, что не богатырь, и Соколову по пояс, руки имел сильные, пальцы цепкие. Развязал узел конца петли, намотанный на ветку и ловко, прицелившись, освободил из руки конец авоськи и слегка подтолкнул скелет, местами с сохранившейся тканью, «приросшей» к коже… «Мощи» медленно, прыгая с огромной ветки на ветку, почти плавно спустились к земле. Вслед за ними спустился и Олег Федорович, слегка помяв прокурорский костюм. «Дело наше. А Соколов пусть помогает выяснить, кто задушил мальчишку» – это вслух он сказал себе, Не Гоше и не грибнику же…