Текст книги "…в этом мире несчастливы… книга первая"

История сорок четвёртая. Даша

Когда я впервые его увидела, он был похож на мертвеца, которому забыли закрыть глаза. «Вряд ли он из тех, кому необходима психотерапия, – подумала я с горечью, – большие дозы нейролептиков, электрические шоки… В отделение для психотерапии положили шизофреника в кататоническом ступоре!» Общечеловеческое чувство горечи по поводу несчастья ближнего, уступило место сугубо профессиональной раздражительности: опять напутали в приемном покое!

В сопроводительном документе сообщалось, что больной, по профессии следователь, совершил попытку самоубийства. Читая бумажку, поймала себя на мысли, что Бальзак думал о самоубийстве… Почему именно Бальзак – не знаю. Великий французский писатель-психолог считал, что самоубийство – последняя степень духовного недуга. И все же, «убивает пистолет, а не разум; идея нажать на спусковой крючок оружия, ствол которого приставлен к виску, никогда не может быть собственной… не сильная воля сгибает палец на спусковом крючке, а как раз слабая, вернее, детская – за мгновение до выстрела взрослый человек превращается в малого ребенка… пистолет – в игрушку». Здесь Бальзак очень близок к Фрейду, тщательно описавшему все степени регресса человеческом взрослой психики, вплоть до младенческой – «ау, ау!»…

Оторвавшись от сопроводительных больного документов, я стала молча его рассматривать. Голос моего разума был еще невнятен, но чувства мне что-то настойчиво начали мне подсказывать. И, так, через несколько минут, то разглядывая больного, который сидел передо мной истуканом, то перелистывая сопроводительные бумажки, я категорически, к своему удивлению, отвергла свой поспешный первый диагноз!

– Что Вас привело к нам? – Задала я традиционный вопрос.

– Не что, доктор, а кто, – прошептали его губы. Ура, он мне ответил! Как это важно в подобных случаях, когда можно сгоряча влепить и шизофрению и отправить в острое отделение! Значит это не кататонический ступор, в котором не заговорят даже под пытками! Вероятно, у больного реактивное депрессивное состояние, решила я. И, словно прочитав мои мысли, больной вдруг внятным тихим голосом сказал:

– Диагноз прост, доктор. Я не шизофреник, будьте уверены… Это моя реакция, и я сам вижу все основания для такого моего состояния. Я только не вижу из него выхода. Не удивляйтесь – я изучал психиатрии долго и тщательно в медицинском институте, обучаясь в юридическом – работал санитаром в психиатрической больнице. Работа следователя, особенно в наше время, немыслима без знании психиатрии. Конечно, мои знания не сравнишь с вашими, подкрепленными ежедневным опытом. Я могу ошибаться, особенно в отношении самого себя. Но я не распадаюсь на части, как больной шизофренией, и у меня есть душевная боль и все причины для нее.

Голос его задрожал, он замолк и отвернулся, стараясь справиться с судорогой, пробежавшей по его лицу. Я молчала и ждала. Он, глубоко вздохнув, как перед прыжком в воду, словно набрал воздуха, и продолжил:

– Есть ли смысл в этой жизни, доктор? Которая совершает ужасные жестокости или легко их допускает. Мне всего сорок, а я уже насмотрелся и знаю, что такое человеческое горе ни с того, ни с чего, свалившееся вам на голову! Нет, я еще не говорю о своей трагедии… Я никогда не верил в какой-то всеобщий особый смысл бытия, не зависящий от людей. Но, каждый из нас должен же иметь смысл своей жизни. Без этого жизнь просто не имеет цены… А, может она и в самом деле ничего не стоит?

Я слушала, не перебивая его, зная, как важно дать человеку, пережившему большое потрясение, выговориться, излить душу.

– Цена моей жизни – ноль! Вы скажете, что это не верная, болезненно-субъективная оценка. Согласен! Но, если оцениваешь собственную жизнь, то любые контраргументы только укрепляют эту оценку. Конечно, наше Я цепляется за соломинку, нашептывает, какой ты хороший, например, как следователь я действительно не плох. Но чем выше себя оценивает внутренний голос, тем острее и болезненнее безголосое Я чувствует потерю… Сейчас я говорю не абстрактно. Я говорю о себе, доктор!

Он замолчал. В его глазах отражалась беспредельная тоска и мука. Но вдруг в них мелькнула озабоченность. Сейчас он должен сказать очень важное, только не пропустить, и можно будет оттаскивать его от… второй попытки самоубийства. Но, только бы не начал резонерствовать, не пошел бы коварной тропою Гамлета, решая то, что не нуждается в решении: «Быть или не быть?» Гамлетовская тропа – тропа агрессора, убийцы и самоубийцы. В данном случае я говорю не как философ, а как практикующий психиатр, у которого, увы, не редко, появляются такие пациенты, как этот следователь, сидящий через стол передо мной! Коль вспомнился Шекспир (да, что это такое со мною: то Бальзак, теперь вот Шекспир… не к добру это, сударыня, – сказала я себе на всякий случай), то по мне лучше оказаться в положении Макбета, чем Гамлета… А у нас? Раскольников – самый опасный тип: и убьет, и мотивы оправдательные найдет (нет, не в том, что задаст себе вопрос: «Тварь дрожащая или право имею?»), а в том, что Соню Мармеладову полюбит… И он спросил, и сам ответил:

– Вы конечно знаете, доктор, чем отличается депрессия от апатии. Как врач знаете. А я знаю, как больной, переживший эти состояния! Вам интересно, я расскажу». Я кивнула головой, и он изрек мне дефиниции депрессии и апатии с точки зрения человека, недавно их пережившие.

– Апатия, это когда «не могу, потому, что не хочу».

– Депрессия – не могу, потому, что хочу! И чем больше хочу, тем больше не могу. Депрессия – это большое отчаяние. Потеря, нет, не разума, а смысла жизни… она – наитяжкое несчастье… Головой все понимаешь, в памяти ничего не изменяется, все на своем месте и, тем не менее, все изменилось: «Распалась связь времен…» Отныне нет целого, я не могу почувствовать, что такое целое, для меня отныне существуют только фрагменты жизни, словно я и не жил, а придумывал себе историю прожитого и пережитого…»

Характеру человека свойственна особая манера стремиться к счастью и рассказывать о своем несчастье. То, что он мне сейчас рассказал, имело общий смысл. Хорошо, что сам рассказал… В противном случае, если бы я увидела у него эту «распавшуюся связь времен» и «фрагменты» – вновь бы вернулась, и уже с основаниями, полагать, что следователь все же шизофреник, попавший в психотравмирующую ситуацию! Не случайно, многие мои коллеги, начиная с классиков, считают, что депрессия – психоз, латентная (скрытая) шизофрения. Не буду пока снимать со счета, что услышала и что из этого может следовать… Посмотрим, куда дальше кривая поведет!

– Я часто слышу рассуждения об эгоизме, всевозможные, украшающие или удручающие его эпитеты. На мой взгляд самоубийству всегда предшествует потеря смысла жизни. Смысл теряется, но остается Я. Трусливые и слабодушные, не имея сил перешагнуть свой эгоизм, это проклятое Я, останавливаются и превращаются, в точном смысле – простите за каламбур – в эгоистов. Они замыкаются в своем Я, сделав из него своего идола… Помните, как у Федора Сологуба: «И я, как прежде, только Я». Сильные идут дальше. Они больше дорожат чувством своего существования, чем самим существованием. Да, действительно: лучше ужасный конец, чем ужас без конца! Самоубийство – это мужество побежденных! Великий мудрец Зенон сказал, что человек тем и отличается от скотины, что может убить себя.

– Зенон был не прав, – перебила я моего поэта самоубийства, как мысленно я уже окрестила своего несчастного пациента, – он плохо знал зоологию. Его теория опровергается уже скорпионом, убивающим себя ударом ядовитого хвоста в голову.

– У каждого живого на Свете – свой срок. Человек умирает, когда его пружина его часов раскручивается, от остановки сердца или кровоизлияния в мозг, а у скорпиона срабатывает рефлекс, самый быстрый – удар ядовитого хвоста в голову. Для человека, потерявшего смысл жизни, все ложь! Надежда – ложь. Будущее – ложь. Самолюбие – ложь. Сочувствие и жалость близких – ложь. Я вот сижу перед вами, доктор, и все, что вы мне скажите, для меня заведомая ложь! Как кто-то, и вы в том числе, можете почувствовать то, что я чувствую? Даже, если бы пережили то, что я пережил, наши чувства были бы разными! «Хорошо, – подумала я, – хорошо вдвойне: во-первых, потому, что пациент заметно раздражается, а это реакция нормальная, здоровая, так сказать. А, во-вторых, весьма логично оказывает мне сопротивление и тем самым, не осознавая, борется за себя!» В каждом пациенте психотерапевт прежде всего ищет для себя точку опоры, тот сохранный островок, на котором можно построить, пусть не «дворец», и даже не «дом», а «стул» (как у Гельдерлина в Замке, на котором великий поэт, сойдя с ума, просидел 40 лет) …Человек, выбитый из колеи (из седла), прежде всего теряет точку опоры. И она ему нужна больше, чем Архимеду! Кстати, никто не задавался вопросом, насколько мне известно, для чего Архимеду нужно было перевернуть Шар Земной?.. А мой пациент продолжал резонерствовать…

– Нет ничего на Свете, что было бы достойно усилий, ценой которых это приобретается….

– А вы знаете, – прервала я его, – смысл жизни не утерян вами. Да, да! Он с вами! Вы просто от него отворачиваетесь!

Это насторожило моего «собеседника» заметно. Он даже голову слегка повернул ко мне левым ухом (так нас слушают, левым ухом вперед, когда заинтересованы в понимании того, что собираются услышать). А я, подчеркнуто невозмутимо, продолжила:

– Прежде всего – вы достаточно, простите, страстны, а страсть – это хорошая защита от потери смысла жизни. И вы теперь даже испытываете удовольствие от того, что страдаете… Нет, нет, я не смею утверждать, что два дня назад… перед попыткой самоубийства вы были таким же… Вы не из тех, кто ловко играет с собой в прятки даже в момент, когда приставляет ствол к виску…

– Я страстен? – Горько воскликнул он, и слезы появились в глазах. – Страсть моя ушла в могилу. Если я и эгоистичен, то ровно на столько, насколько необходимо, чтобы еще жить, и цепляться за жизнь в вашем кабинете! Какое же удовольствие испытываю я от страдания, если мое Я мечется, как у Гамлета? Простите, но я почему-то думаю, что у Шекспира должен сохраниться черновик, где известный монолог принца Гамлета начинается так: «Быть или убить!» (в дальнейшем моя аспирантка Ольга Зайцева, работая с архивом Шекспира, действительно нашла начало монолога принца Гамлета «or be killed?»)…

– Хорошо, – осторожно остановила я его, – я вас понимаю! Но понимаю также, что страсть, особенно удрученная страданием, вызывает в вас чувства противоположные! Самоубийство – убийство… Правда, грань между ними бывает очень хрупкая, когда убиваешь в себе, например, своего же врага, караешь, так сказать, себя смертью! Вам очень необходим взгляд на вашу ситуацию и на вас в ней, с точки зрения заинтересованного в вас постороннего… Психотерапевт и есть этот заинтересованный в вас посторонний. Вы же не будете возражать, что я заинтересована вылечить вас настолько, чтобы второй попытки самоубийства у вас уже, ни при каких обстоятельствах, не было? Что все-таки с вами произошло?

– Я недавно похоронил женщину, которую любил, – ответил мой пациент тихо, спокойно и обыденно просто. Но… это был ответ человека, который находится на грани отчаяния! И вдруг он тихо начал…

– Слово скажу – леденеют губы. Осенний вихрь!» Это были известные мне строки древне японского поэта Басе, написанные им на смерть возлюбленной. Я продолжила…

– О, не думай, что ты из тех, кто следа не оставил в мире! Поминовения день!»..

Пациент посмотрел на меня с восхищением и благодарностью! Теперь я не сомневалась, что найду с ним общий язык, пусть даже это будет язык хокку! Беседа наша перешла в русло доверительности. И мы заговорили о любви. Его любви…

Первый раз в жизни он влюбился в 40 лет, хотя женщинами начал увлекаться довольно рано – чуть ли не с 5—6 лет! В 24 года женился. Жена его, красивая и умная женщина, отличная хозяйка, обеспечила ему все эти годы настоящий домашний уют! Они никогда не любили друг друга, и, наверное, он все же ушел бы от нее, ибо испытывал чувство к ней, близкое к угрызению совести: она ведь тоже его не любит, но никогда этого не показывает, и заботится о нем, как говорят, не покладая рук. Только частые его командировки делали их семейную жизнь для него сносной. Почему она с ним жила – он не знает. Детей он не хотел. Она не настаивала. Так прожили в ладу и согласии 16 лет.

Как-то весной он поехал в командировку в небольшой таежный городок на берегу Тихого Океана. Там по распределению после окончания юридического института, работали два его товарища: один – прокурором, другой страшим следователем прокуратуры. Они давно дружили и работать напросились в один район. Друзья были очень рады его приезду. Встречу отметили, как надо. Всю ночь прогуляли втроем по ярко освещенным улицам небольшого портово-таежного городка. На душе у каждого был настоящий праздник! Головы слегка кружились. Сердца ликовали – не столько от выпитого шампанского, сколько от весеннего воздуха и счастья, которое они испытывали вместе полной грудью. Проходили мимо кинотеатра, когда люди уже спешили на работу. Детвора и студенты, сбежавшие с лекций – в городе был филиал педагогического института – галдящей толпою образовали очередь на первый киносеанс. Шел американский фильм «О, счастливчик!» Тут они и увидели девушку, которую даже в огромной толпе нельзя было не заметить. Воображение всех троих было взято ею в плен! Все трое, не сговариваясь, в нее по уши влюбились! Друзья обменялись удивлениями, что никогда ее раньше не видели. А у моего пациента наоборот было ощущение, что он ее и видел, и знает …давным-давно! Пропущу описание внешности девушки… Ограничусь двумя словами – изысканно красива и элегантна! Явно неместная. Лет 18—19 не больше. Вот все, что он испытывал с друзьями: счастье, радость, ощущение весны – теперь материализовалось в образе незнакомки, которая, видимо колебалась: пойти ей в кино, или не пойти? И от этого колебания, она, простите, как породистая кобылица, перебирала божественной красоты ногами! Увидев, что мы на нее глазеем, улыбнулась, резко повернулось от очереди и пружинистой походкой пошла в сторону от кинотеатра и нас… «А у тебя могла бы быть такая дочь!» – сказал прокурор. «Да она и похожа на тебя, красавчик!» Они, как по команде, дернулись, чтобы ее догнать, но, тоже, как по команде, остановились: их двоих знал весь город! У них семьи, дети, такая особая работа… Они стояли молча, глядя как она дошла до угла улицы и исчезла за поворотом, ни разу не оглянувшись! «Уступаем ее тебе, друг, – подвел черту прокурор, – ты – птица залетная… Только знакомство с ней начни с паспорта… Если малолетка – отвали, иначе посажу!» Друзья рассмеялись, а ему было далеко не до смеха… На этом прекрасная встреча трех следаков, закончилась. Пациент проработал в городе двое суток, но с друзьями общался только в прокуратуре и говорили только по делу… Потом он уехал домой. Но незнакомка не выходила из головы! Друзья на то и друзья, чтобы, не спрашивая, быть рядом, когда нужны! Первым позвонил прокурор и сообщил все о незнакомке: она живет в Ленинграде с папой, капитаном дальнего плавания, студентка медицинского института. В их городе живет ее мама, которая пять лет, как с папой в разводе. Мама – педиатр, уважаемая в городе женщина. Живет одна. Дочь часто ее навещает. Дочке 19 лет, зовут ее Даша… А старший следователь послал ему факсом несколько ее фотографий…

Четыре раза он приезжал в этот город, чтобы встретиться с Дашей. Не в командировку приезжал. Брал отгулы, один раз, летом, провел в городе весь отпуск. Знал каждую ступеньку в доме, где жила ее мама. Каждую царапину на панели коридора… Но с мамой не знакомился: что ей сказать? Он – женат. И старше Даши на 21 год. А вот его дуг – следователь, который решил все-таки познакомиться с Юлией Петровной – так звали маму Даши, после первого же знакомства, влип! Влюбился в маму Даши по уши, ибо развелся с женой и к Юлии Петровне переехал. Полгода старший следователь прожил с Юлией Петровной и вернулся к жене. Все было и закончилось весьма интеллигентно, без претензий. Даша в это время не приезжала… Мой пациент уже собрался лететь в Ленинград – адрес Даши у него был, в каком институте ее можно встретить, он знал…

Да и знакомства с Дашей, он, по правде, боялся! Что он ей скажет? «Я в тебя влюбился, давай поженимся или будем встречаться»? Он сам не знал, кроме того, что Даша изменила ему не только его жизнь, но все восприятие жизни, как таковой. Увидев ее, он в один миг (!) осознал, что жизнь – это не только любимая работа, не только верные друзья, с которыми испытываешь счастье при встрече, это не только уют в доме и пр., и пр.! Жизнь что-то несравнимо большее… Даже в материальном смысле этого слова: небо стало выше, ветер с Океана совсем другой, чем ветер с тайги… Сопки там, за первой таежной полосой оказывается голубые… Все это он чувствовал в городе, в которой она приезжала к маме! А в своем большом родном городе, странно, ничего абсолютно не изменилось! Как будто вся жизнь переместилась в таежно-океанский городок! Он даже написал рапорт краевому прокурору, чтобы его перевели следователем в город, где он увидел Дашу! Но прокурор ему категорически отказал. Оказывается, друзья постарались, не объясняя конечно причину и от него не скрывая, что будут против его назначения к ним в прокуратуру! Тогда он сделал попытку уйти следователем в милицию городка Даши… Тогда его вызвал к себе Первый, и сказал, вернее приказал «взять себя в руки и не путать дела сердечные с делами служебными!.. Он стал чаще ездить в город Даши (так он его теперь называл!). Не только сослуживцы, но и Первый, его понимали, сочувствовали ему …и его стали постоянно командировать, где он оставил свое сердце… На работе его безумная страсть (страсть не бывает разумной) не сказывалась отрицательно. Наоборот, он стал работать и больше, и ловчее! Скоро ему предложили должность районного прокурора города, где он жил, но он отказался, ибо тогда времени на дашину Вселенную у него было бы гораздо меньше! Через полгода любви к Даше он развелся с женой, тихо, спокойно, ушел из дома, оставив записку, что не вернется, и попросил, чтобы на развод подала она… Их развели легко, детей не было… Бывшая жена все оформление развода взяла на себя. Ему пришлось только сходить в ЗАГС, чтобы поставить штамп в паспорте. Став свободным, никакого нового чувства в его жизни не прибавилось. Да и не могло прибавиться. Он словно раздвоился: на службе, как робот. Там, во Вселенной у Даши – все остальное, что называется полноценной и осмысленной жизнью… Он часто был «у нее». Всегда встречался с друзьями. Им было хорошо… и ни слова о Даше! Когда его друг жил с Юлией Петровной, он решил пойти к ним в гости. Конечно, Юлия Петровна ничего не знала, что делается на сердце у друга ее сожителя… Он дошел до двери, ручку которой столько раз брала Даша, неожиданно для себя, поцеловал ее, медную ручку, и на цыпочках ушел из дома. Позвонил другу и просил передать Юлии Петровне, что у него срочная командировка…

Встретился он с Дашей совсем неожиданно: рано утром быстро шел, помахивая корзиной, в соответствующем одеянии в лес по грибы. Был август. 24. Буквально налетел на нее у того самого кинотеатра, где впервые увидел ее, чуть было не сбил с ног! Что было у него в то время в голове – не помнит… Сначала услышал: «Наконец мы встретились… Вы – кто? Почему вы второй год преследуете меня во снах?». Он опешил. Осторожно поставил корзину на землю. Молча начал смотреть на нее, его Дашу! Первая мысль, которая пришла ему в голову, что он довел себя до галлюцинаций! Что она может делать в августе у кассы на первый сеанс, когда больше никого нет: детвора в лагерях, а студенты на засолке рыбы разъехались по рыбозаводам – трудовой семестр… Но они так близко стояли друг к другу, что он чувствовал, как бьется ее сердце… Про свое он забыл. «Я иду по грибы… А вы, Даша… пойдете со мной?» Она так громко засмеялась, что ему показалось, что от ее смеха у него лопнут перепонки в ушах! Потом, затихнув, сказала: «Подумайте: мы с вами сейчас, в любом случае, совершаем то, что, уверена, никто никогда не совершал! Второй раз сталкиваемся в одном и том же месте… Больше года думаем друг о друге… и первое свидание проведем в лесу, собирая грибы!» Он не успел ничего ей ответить… Да и слова ее до него пока не дошли, когда она вдруг обняв его за шею, крепко прижалась к нему, и смотря очень серьезно ему в глаза, впилась губами в его губы! Они так стояли и целовались…, наверное, время остановилось, а город опустел. Было очень тихо, только сильные удары в унисон сердец и отдаленный звон в ушах…

Эту ночь они провели в прокуратуре на кожаном диване, что стоял у стенки перед дверью кабинета прокурора. Обнимая и лаская его, она шептала: «Как я увидела тебя тогда с друзьями, ты сразу для меня стал богом! Да, богом. Я придумала молитвы, которые читала, перед тем, как уснуть, и сразу, когда просыпалась… Я постоянно думала о тебе, ничего не воображая, кто ты в этой жизни? И все время ждала, когда с тобой где-нибудь столкнусь. К кинотеатру сегодня пошла, как лунатик. Я просто знала, что время ожиданий для нас закончилось, и мы встретимся… Она засмеялась… Одного я не знала, что ты будешь бежать за грибами и чуть не собьешь меня с ног!»..

Была суббота. Но, прокуратура такое место, куда работники могут пожаловать в любой день и час! Он, где-то в подвалах сознания это понимал. Поэтому прошел по длинному коридору прокуратуры, ничего не сказав Даше. Там, откуда не слышно ей, снял трубку, позвонил прокурору-другу и попросил, чтобы никто не приходил сутки, а он чтобы пришел, тихо зашел в прокуратуру с черного хода, и принес еды и несколько бутылок шампанского, да икры красной побольше… Он еще хотел предупредить друга, чтобы машину остановил подальше от прокуратуры, чтобы Даша не испугалась, что кто-то приехал… Когда он вернулся, Даша была в такой вызывающе живописной позе, что у него затряслись ноги в коленях, и пол стал исчезать… А она спокойно сказала: «Много шампанского и красной икры – это как в зарубежных эротических фильмах… Думаю, что еще будет варенный картофель, соленые огурцы и квашенная капуста и, честно слово – хоть одна, но непременно „Столичная“. Хрустальных бокалов не жду, а вот стаканчики, граненные обязательно будут. Кружки алюминиевые для чая снимем с бачков, в кабинете прокурора – он, надеюсь, даст тебе ключ – вскипятим чаек и покрепче заварим. Ну, это ближе к ночи… Зачем старика заставил квартал, да еще нагруженного, идти пешком? Понятно, что только ему, прокурору города и пяти прилегающих к городу районов, ты мог поручить такую важную миссию!» Он не спросил ее, но подумал, что она нагишом на цыпочках бежала за ним и подслушивала его разговор с прокурором… И опять она его так удивила, что вновь мелькнула мысль, что он сейчас не в прокуратуре с Дашей, а привязанный к кровати в остром отделении городской ПБ, в бреду! Но она и это знала! «Да не бредишь ты! Успокойся! Вот я, живая и теплая…» И она начала покрывать его поцелуями… «Разве такой бред бывает?» «Бывает! – Твердо сказал он, не выпуская ее из объятий. – Любовь, это онейроид вдвоем! Тяжкое расстройство сознания у двоих сразу…» «Теперь я понимаю, почему ты мне почти два года снился, и почему я знаю все твои мысли, и что ты делаешь вижу внутренним взором… Иди, встречай прокурора! Слышишь, как он скребется?» Он ничего не слышал, но покорно пошел в условленное с другом место. Прокурор молча все ему передал и сказал, что в 7 часов будет стоять машина у парадного, которая их заберет. «Что так рано?» – Поинтересовался он. «Пущу твоего друга – следака, чтобы все проверил, вдруг трусы одеть забудешь…» Прокурор не напрасно это сказал, ибо у него как-то выпало из памяти, что он стоит перед другом, в чем мать родила!..

На другой день, в понедельник, он должен был улетать по месту службы, а потом в командировку. Решили, что раньше он посадит ее в самолет до Ленинграда. Они ни о чем не договаривались. Ничего не планировали. Они оба знали точно так, как люди знают, что после ночи наступает утро, потом день, потом вечер, потом ночь, а потом опять утро, что они встретятся, когда придет их время. «Где» и «когда» – не имело никакого значения. Банально: но они вошли друг в друга легко и естественно, как жизнь, которая их окружала. Никакой восторженности, никаких восклицаний, типа «как я счастлива!» «Ты на всю жизнь моя!» «Умрем вместе в одночасье!» и т. п. Все с ними и вокруг было просто, спокойно и достоверно. И все имело какой-то Высший смысл!

…Он был в другом городе в командировке, когда позвонил его друг прокурор и сказал: «Горе! Вылетай в Ленинград. Тебя будут встречать…»

Даша погибла в автомобильной катастрофе. Дорога из Пулково была свободна, но пьяный изрядно водитель решил развернуться и лоб в лоб ударил машину, в которой ехала Даша домой. Она сидела рядом с водителем. Погибли оба. Даше о лобовое стекло раскроило череп, стекло перерезало горло… Когда он прилетел, она была еще в морге. Договорились труп не вскрывать… Он все делал сам, спокойно, четко. На теле не было даже царапинки! Обмыл свою Дашу, одел в последнее платье и остался около нее до утра. Прилетела и Юлия Петровна. Он родителям не сказал ни слова, а они и не спрашивали. Только с отцом Даши обменялись крепкими рукопожатиями. Потом он сказал, что нужно кремировать, что урну с прахом заберет… Родители не возражали… С урной он вернулся домой. Да, когда вошел в квартиру, где жила Даша, словно был там много раз, прямо прошел в ее комнату, взял с комода фотокарточку – Даше 18 лет. Вынул ее из рамки и положил в грудной карман пиджака.

Сколько сидел перед урной и фотокарточкой – не помнит. О чем думал – не помнит. Что чувствовал – не помнит. Встал. Пошел в кладовую, взял багажный ремень, сделал петлю, поцеловал фотокарточку Даши и повесился. Петлю закрепил плохо, она оборвалась, но успела сдавить горло так, что он потерял сознание. Его нашел сосед, услышав грохот в квартире, падая, он уронил тумбочку, с которой с петлей спрыгнул… Так он оказался в моем кабинете…

Сейчас, когда он рассказал мне всю свою историю спокойно, несколько монотонным голосом, с глаз его словно спала пелена. Но одно осталось, я видела, что продолжает его мучить и о чем он мог бы еще со мной поговорить. Вот ход его мыслей, в которых ключевое слово «смысл жизни»…

– Смысл жизни… Какое странное понятие? Есть жизнь, но мы прибавляем к этому слову, как будто оно не завершено – смысл! Когда мы думаем о смысле жизни? В минуты отчаяния или в мгновения счастья? Просто на этот вопрос не ответишь. Смысл жизни – это, ведь, откровенная самооценка, мужество, определяющее свои границы. Голая правда перед самим собой. Познать смысл жизни – не значит ли это узнать свою миссию в жизни, или роль, которую ты почему-то играешь? А, возможно смысл жизни есть сознание ответственности за то, что живешь? Что побуждает нас осмыслить свою жизнь и то, что с ней, нашей жизнью происходит, связать со смыслом? Скорее всего то, что приводит к ее пределам: жизнь не бесконечна, и, чтобы не считать ее ущербной, недостаток бессмертия мы заменяем смыслом. Любовь – наверное ближе всего к смыслу! И к смерти. Amor triumfat de Deo! Вот откуда бесконечная благодарность любимому человеку! Только с любовью можно обрести и смысл жизни! А, если любимый человек погибает? Он остается в сердце, в мыслях, можно с ним мысленно говорить, видеть его во снах – Даша видела меня во сне, когда совсем не знала! Но, тогда, коль ты лишен возможности коснуться ее, ощутить свою любовь, а твое тело на этом настаивает… какой выход? Лишить и себя своего тела!..

Он вдруг остановился, словно сболтнул лишнего, и пристально посмотрев на меня, вдруг спросил: «Доктор, Вы верите в любовь? В то, что дает нашей жизни смысл?» Я, не отводя глаз, сказала: «Богу равным кажется по счастью, человек, который так близко-близко перед тобой сидит, твой звучащий нежно слушает голос». Он, не отводя глаз, сказал: «Сафо…» Странно. Сколько великих людей, воспевающих любовь, словно себя в чем-то утешали. Например, Данте: «Что нам остается от физического обладания? Только идея!.. Нет, мою любовь к Даше ни в какую идею не уложить!»

Я услышала от моего пациента много любопытных вещей. Мы, я была уверена, нашли общий язык! Мы «соглашались» с Альфредом де Виньи, что любовь часто и не любовь вовсе, а лишь привилегия, которой пользуются два человека, чтобы причинять друг другу огорчения по сущим пустякам. Обсудили святого Гатьена, что нет любви, которая была бы достойна усилий, ценой которых она приобретается… И дружно пришли к заключению, сформулированному древними римлянами в афоризме: «Для любви найдется ли мера?» Я осторожно напомнила ему о трагической любви Резанова и Кончитты, воспетой Андреем Вознесенским в «Авось». Мы вспомнили про 15-летнюю вдову Александра Сергеевича Грибоедова, Нину Чавчавадзе, которая поставила ему памятник с надписью: «Ум и дела твои бессмертны в памяти русской, но для чего пережила тебя любовь моя?». Она оделась в траур и до конца своей жизни его не снимала.

Я встречалась с моим пациентом в моем кабинете, освободив время. Мне было с ним интересно. А мое профессиональное Эго торжествовала: «Ты смогла вытащить его не только из могилы, но и… из дурдома!» Я выписывала его с чистой совестью! Какая депрессия, когда человек читает стихи, улыбается, иронизирует над авторами, жестикулирует! Какая депрессия, если он замечает, что когда я без медицинского халата ему со мной хорошо, ибо у меня тонкий вкус! Который прочитал мне лекцию, цитируя Бунина, о запахе женщины, сообщив, что у него на даче есть цветы-многолетки, которые пахнут, как женщина in love! Я объявила ему, что не вижу смысла его дальнейшего пребывания в ПБ и выписываю его прямо на работу. «Поезжайте в командировку, куда-нибудь подальше!» Выйдя из больницы, он вскоре вернулся с огромным букетом алых роз и галантно бросил их к моим ногам… Моему сердцу было приятно, оно сладостно екнуло…

Оформив командировку, он решил взять с собой табельное оружие, что практически никогда не делал. Получив его, вставил обойму с патронами, один патрон вогнал в ствол и на глазах табельщика прижал ствол ко лбу и выстрелил…

Я уволилась. И ушла из медицины навсегда! Не буду описывать, что я испытывала, какие мысли кружились у меня в голове, пока я не осознала, какую ошибку я допустила, не поняв, что он убьет себя! Что это решение он принял сразу, после гибели Даши и от него ни на миг не отказывался! Стоило бы мне, во время наших бесед и разглагольствований о том, и о сем, произнести слово «Даша» – и все бы стало ясно!.. Теперь меня мучает вопрос, уже имеющий отношение ко мне самой: знала ли я ЭТО, избегая разговоров о Даше, или не знала? Ведь, если я, пусть подсознательно, избегала разговоров о Даше, ergo я хотела, чтобы он убил себя!