Текст книги "…в этом мире несчастливы… книга первая"

История семнадцатая. Aporia

Конец прошлого тысячелетия. Новый миллениум. Муж и жена едут работать в Прагу по контракту на три года. Муж – хирург, в пражском госпитале получает место заведующего операционным блоком. Жена – операционная медицинская сестра, будет ассистировать мужу во время операций. У них трехлетний сын, которого они взяли с собой. В Праге устроились хорошо. Условия работы нравятся. Начали работать успешно. Все операции проходят без осложнений. Второй операционной сестрой работает молодая чешка. Через месяц работы она становится любовницей мужа. Жена, которая каждый день работает бок о бок с мужем и его любовницей, скоро это узнает. Около месяца, наблюдая их, трудно скрываемые, «не служебные» отношения, она «терпит». Ждет, когда «все прекратится». Мужу ничего не говорит. Так как «неслужебные отношения» хирурга и медсестры продолжаются, жена «объясняется с мужем». Тогда он подает на развод. Суд их разводит, и хирург женится на молодой и красивой чешке. Они продолжают работать втроем. Операции по-прежнему проходят блестяще. Ей предлагают работу в другом отделении, но она остается ассистировать своему бывшему мужу. Во время операции, как известно, оперирующая бригада непроизвольно вступает в тесное эмоциональное общение, работая, как единое целое. Часто, руки оперирующих, касаются друг друга. Хорошо, что они в резиновых перчатках. После каждой операции, бывший муж на глазах бывшей своей жены страстно целует новую жену. Вдобавок, хотя их и расселили (мать живет с ребенком, а ее бывший муж с молодой женой), квартиры у них на одной лестничной площадке. С жильем в Праге сложно. Ей предлагают, «в порядке исключения», расторгнуть контракт. Но, она не соглашается. Так проходит год. Все это время, «новая жена» старается сохранить с бывшей женой «дружеские отношения». Пытается несколько раз с ней «объясниться, как женщина с женщиной». Ведет себя юная чешка с бывшей женой подчеркнуто любезно, и соблюдает субординацию. (Бывшая жена работает старшей медицинской сестрой операционного блока). Так проходят три года. Им предлагают продлить контракт еще на три года. Оба соглашаются, и продолжают работать в прежнем составе. Потом, бывшая жена, объяснила свое желание продлить контракт, тем, что «надеялась, что муж к ней вернется. Ведь они, «так сильно любили друг друга, и у них подрастает сын, прелестный мальчик!». К тому же, юная чешка, почему-то не беременеет. Проходит еще полгода. Молодая жена беременеет, уходит в срок в декретный отпуск, потом рожает мальчика. Отец безмерно рад! Остается доработать чуть больше года. Внезапно умирает сын бывших супругов. Патологоанатомическое вскрытие не находит никакого заболевания, и не может объяснить внезапную смерть здорового ребенка от остановки сердца. Возбуждается уголовное дело. Назначается судебно-медицинское исследование. Однако, и судебно-медицинский эксперт не нашел причины, повлекшей за собой остановку сердца ребенка. Уголовное дело закрывают, за отсутствием состава преступления. Внезапную смерть здорового ребенка считают «медицинским курьезом». Мать настаивает, чтобы ребенка похоронили в Праге. Отец не возражает. Администрация госпиталя добивается разрешения. Похороны организует госпиталь. Поминки, все четыре раза – муж. Обе его жены присутствуют на поминках. Второй контракт окончен. Бывший муж, имея чешскую семью, получает разрешение остаться жить, и работать в Праге. Одинокая женщина возвращается на родину, в Москву.

На период работы в Праге, «герои» сдали свою трехкомнатную квартиру друзьям. По возвращению в Москву, женщина не только не возвращается в свою квартиру, но и не звонит туда. Все свои вещи, которые у нее были в московской квартире, она «дарит мужу и его чешке», о чем сообщает им в письме. Сама возвращается жить к родителям, в Подмосковье, частный деревянный дом, без водопровода и «удобств». Ей – тридцать лет. Осенью она, успешно сдав вступительные экзамены, поступает в Московский медицинский институт, на дневное отделение. Учится отлично, ежедневно приезжая в Москву на занятия из своей деревни на электричке. Тратит на дорогу каждый день четыре часа. Проходит шесть лет учебы. Все шесть лет – никакой личной жизни. Ни одного полового контакта. Каникулы проводит в деревне, косит траву для коров, которых содержат родители, ухаживает за свиньями, помогает в огороде. За это время в нее несколько раз влюблялись «достойные мужчины». Предлагали «руку, сердце и квартиру в Москве», но она всегда без колебаний им отказывала. Она, нужно сказать, весьма симпатичная, даже, красивая и обаятельная женщина. О таких женщинах говорят, что «у нее природный шарм», «в ней есть изюминка». В огромных карих глазах «искрится тайна», они очаровывают мгновенно. Получает «красный диплом». Ей предлагают сразу аспирантуру несколько кафедр. Она выбирает кафедру хирургии. Через два года успешно защищает кандидатскую диссертацию. Еще через два года – докторскую диссертацию, и получает кафедру в Институте хирургии, в Праге. Госпиталь, в котором она ранее работала медицинской сестрой, является клинической базой ее кафедры. Все это время она не интересовалась, где ее бывший муж, и что с ним? Он тоже не проявил инициативы, дать ей о себе знать. В Праге она узнает, что муж с семьей «давно уехали в Москву». Она до сих пор остается прописанной в московской квартире. Тогда она звонит в свою московскую квартиру, и узнает, что там живут чужие люди, которые купили эту квартиру у бывшего мужа. Он, не спрашивая ее согласия, выписал ее из квартиры. Все по закону, как ей объяснили, ибо она в квартире не проживала свыше десяти лет. А он регулярно оформлял в документы на новых жильцов. Потом въехал в квартиру с женой и ребенком, прописал их, квартиру приватизировал, и, наконец, продал. Она позвонила общим знакомым, от которых узнала, что ее бывший муж со своей семьей, уехал в Читу, где ему предложили должность главного врача крупной больницы. И что у него двое детей. Мальчик и девочка. Живут хорошо.

Вместе с кафедрой она получила и новую московскую квартиру в элитном доме. Выучилась водить автомобиль, и теперь посещает родителей, по-прежнему помогая им по хозяйству, приезжая к ним на машине. Однажды, в Германии, на международном конгрессе по хирургии, где она делала доклад, она знакомится с коллегой, одного с ней возраста, из Южной Африки, ирландца по происхождению. Он одинок, очень богат. Имеет в Ирландии замок, но уехал жить и работать в Южную Африку, после трагической гибели жены и сына в автомобильной катастрофе, не далеко от их родового замка. Он признается перед отъездом на родину после конгресса, ей в любви, и делает ей предложение – стать герцогиней. Он ей также не безразличен, потому что очень похож на ее бывшего мужа. Настолько, что когда она первый раз его увидела, то подумала, что это ее муж, и «чуть не потеряла сознание». Он же, делая ей предложение, признался, что она «копия его жены!» Но, были и еще мистические совпадения: их сыновья также очень похожи друг на друга. И погибли в одном и том же возрасте! Когда она оставалась одна в своем номере гостиницы, и начинала обдумывать все перипетии своей жизни, и мистические вещи в ней, она начинала чувствовать, что сходит с ума. К сожалению, она не была верующей и даже суеверной, а то нашла бы «объяснение» многим вещам, которые ей кажутся странными. Испытывая влечение к ирландцу, которое подтвердилось для нее неоднократной половой близостью с ним, она готова была принять его предложение. Но, было одно «но». Ее «тайна», которая, по признанию многих, «искрилась в ее глазах», и которая могла перечеркнуть не только все ее планы, но и всю ее жизнь. Всего, чего она добилась, она добилась, благодаря своей сильной любви-ненависти к своему мужу. Выполнив свой план мщения бывшему мужу, сделав блестящую карьеру, «перещеголяв его», она собиралась с ним встретиться, чтобы морально уничтожить его. Показав, кем она стала без него, и раскрыв ему свою тайну. Она так бы и сделала, если бы не любовь к ирландцу. Она прекрасно понимала, что после ее признания мужу, никакого брака ей не видать! Получалось, что на сей раз, она, своими собственными руками, разрушила бы свою жизнь. Две катастрофы на одну жизнь, – и для нее – много! С другой стороны, нося в своем сердце «страшную тайну», можно ли, даже при самых благоприятных внешних обстоятельствах, зажить новой, счастливой, жизнью? А, если, и тайну никому не раскрывать, и от плана мщения мужу, отказаться, и замуж за герцога не выходить, а просто вернуться в Москву и продолжать жить, как сложится? И это, она остро чувствовала, у нее не получится! И, кончать жизнь самоубийством, она тоже не собиралась. Да, и это, по ее мнению, было бы жестоко и не справедливо по отношению к себе самой!

Итак, не находя выхода из ловушки, которую она себе устроила, и сама в нее влезла, она решила проконсультироваться у специалиста, который помог бы ей сделать единственно правильный ход.

История восемнадцатая. One way ticket

Секты существовали всегда. Во все времена, при всех режимах. Ни один народ не является в отношении к сектантству ни привилегированным, ни изгоем. Тем не менее, никто и никогда не изучал основательно, что это такое за социальное явление – сектантство? А, психологию сектанта, даже деятели искусства умудрились обойти стороной. За последние десять лет 3-го тысячелетия, в России, по «неутонченным» данным, действуют около тысячи различных сект. В этих сектах, между прочим, состоят некоторые известные общественные и государственные деятели. Особенно часто в секты попадают деятели искусств. Наиболее «стойкой» частью населения России к сектантству, являются люди, кому за 65!

В девяностых годах, в СССР появилась секта, которая официально никак себя не называла. Неофициально, ее «воины» именовали себя «братьями и сестрами Тибета». Эта секта имела две, враждующих между собой ветви. Приверженцы одной ветви «духовных братьев», называли себя «детьми» Рериха. Приверженцы другой ветви, называли себя «детьми» Гаджиева. Иногда они выступали вместе, сплоченно и дружно. Как, например, в дни Шукшинских чтений на Алтае, когда писателю открывали музей в Барнауле. Под флагами Рериха и Гаджиева, огромная толпа, возглавляемая известной актрисой, в состоянии буйной экзальтации и наркотического опьянения, пыталась «захватить» небольшой деревянный домик, предназначенный под музей Василия Макаровича Шукшина, выбросить его вещи на улицу. Властям Алтая с трудом удалось найти компромиссное решение с «детьми Тибета». Домик «поделили» на три «части». Две отдали «тибетцам». А в третьей поместили вещи, книги и фотокарточки Василия Макаровича. «Тибетцы» пытались сорвать праздничные шукшинские «мероприятия» также в Бийске, устроив в клубе потасовку. Но, на родину Шукшина, в Сростки, они почему-то не пошли. Расселись по автобусам и поехали в сторону Белогорья. Потом, с упорной последовательностью, активистки и активисты «духовных детей Тибета» продолжали вытеснять Праздник Шукшина с Алтая. Кое в чем они, явно, преуспели.

У меня была возможность наблюдать изнутри гаджиевскую «ветвь». Еще до того, как был снят фильм «Волчья яма», и совершена серия убийств, членами этой секты. То есть, до «загадочного убийства» талантливого актера и писателя Талгата Нигматулина. Об этой смерти писали мало. Говорили шепотом. Конечно, другая, «внезапная смерть» известно актера, последовавшая почти через четверть века, ни у кого и в мыслях не вызвала образ его, трагического друга.

Только – в качестве информации к размышлениям, что такое сектантство, и кто такой сектант, я решила написать этот рассказ.

Трудно понять отношение Бальзака к героям его романа «тринадцать». Хотя, «Тринадцать», отнюдь, не секта. Я, также, для объективности, избавлю коллег от своего отношения к «героям» моих «Тринадцати». Да, ровно столько было в «духовном братстве детей Тибета», с которыми я провела июль 199… -го, в горах Боржоми. Привел меня в их «лагерь» член этого «братства», сорокалетний москвич, бывший учитель русского языка и литературы одной из московских школ. Я познакомилась с ним в журнале «Вопросы философии», где он читал лекции по тибетской эзотерике. Для членов редколлегии журнала и авторов, именитых советских философов. Кроме лекций, он показывал различные акробатические трюки, поражавшие доверчивое воображение философов. Он выступал также в Институте Философии АН СССР, в обоих институтах психологии. И, даже, в Академии МВД СССР. Залы, где он выступал, всегда были переполнены. Сам о себе он ничего не рассказывал, и просил вопросов о его биографии ему не задавать. Сообщал о себе он только то, что считал нужным. Например, что он развелся с женой, но осталась жить вместе с ним в одной квартире, ибо, она стала его духовной сестрой. Он не ест мяса. Не пьет спиртного. Не курит. Спит круглый год на балконе голый на керамических плитках, накрывшись лишь простынею. И в проливной дождь. И в 25-ти градусный мороз. Никакими болезнями он не болеет. Он никогда не говорил, что провел несколько лет среди монахов на Тибете. Это о нем говорили другие. Точно также, другие распространяли о нем самые невероятные легенды. Вроде той, что он погружался в прорубь на одном из глубоких водоемов в Строгино, шел подо льдом около часа. И вылез из другого проруба, на расстоянии пяти километров от проруба, в который он погрузился. Внешне он выглядел хилым, бледным, даже анемичным. Мышцы у него были не развиты. Кисти тонкие, пальцы слабые. Ладони, как у Урии Хип, всегда влажные.

Я попала в его компанию через своего друга-философа, профессора N, который быстро стал его «учеником» и «последователем». Мне пришлось претвориться, что я тоже хочу пойти по стопам Гаджиева. Я была еще молода. Активно занималась советским спортом, и увлекалась эзотерической мистикой. Поэтому с радостью приняла предложение провести отпуск высоко в горах Большого Кавказа.

Мы не были оснащены ни альпийским снаряжением, ни кислородными приборами. У нас не было и проводника. Наш новый друг вел нас тайными горными тропами, так, что мы не встречали по пути ни туристов, ни местных жителей. Шел он легко, как будто, прогуливался по Арбату. Для нас он делал остановки. Заставлял нас принимать различные позы и выполнять дыхательные упражнения. Ночевали мы прямо на снегу. Костер не зажигали ни разу. Конечно, мы были одеты в теплые, на меху, ботинки, стеганные хлопчатобумажные штаны, и меховые куртки. Все это мы получили, когда под ногами оказался снег. Затем нам выдали меховые шапки и теплые, вязаные рукавицы. Питались мы сушеными фруктами. Воду пили из водопадов. Она была ледяной, так, что сводило судорогой челюсти. Кроме того, мы постоянно жевали какие-то коренья, горько-сладкого вкуса. Наверняка от них, мы не испытывали ни усталости, не чувствовали и кислородного голодания. На четвертые сутки мы достигли лагеря. Нам сообщили, что мы находимся на высоте около трех тысяч метров. Но, не чувствуем разреженности воздуха, потому что совершили подъем по особой методике, выработанной на Тибете, еще тысячу лет назад, монахами. Ведь тогда, кислородных масок не было. И, что, если нас сейчас резко опустить в ущелье Боржоми, мы, тут же умрем от закупорки сосудов кислородом, который выйдет из эритроцитов. То есть, с нами случится нечто, схожее с кессонной болезнью.

В лагере не было ни палаток, ни спальных мешков, ни следов костра. Над нами пылало яркое и холодное солнце из бездонного, насыщенного голубизной неба. Под ногами был чистейшей белизны снег. Неподалеку в абсолютной тишине, ронял в узкую расщелину скалы свои ледяные воды огромный водопад. Вскоре, я поняла, что именно из-за водопада, расположился здесь лагерь братьев ветви Гаджиева. Двенадцать человек, не считая нашего «учителя», были все, как на одно лицо.

На каком языке «братья» говорили, мы так и не узнали, ибо за месяц не было проронено ни одного слова. Нас никому не представляли. На наш приход внешне никто никак не отреагировал. Мы ни с кем не здоровались. Мы с моим другом-философом не знали, что нам делать, ибо, по предупреждению «учителя» еще в Москве, мы не имели права ни с каким вопросом обращаться не только к членам «братства», но и к нему, как только окажемся в лагере. Несколько минут у меня была настоящая паника. Люди, окружавшие меня, были непроницаемы, как скалы. Мой друг, так вошел в роль «ученика», что стал похожим на них. Еды у меня не было. Воды у меня не было. Если бы кто-нибудь вдруг подошел бы ко мне и перерезал горло, уверен, остальные бы не шелохнулись. Все «братья» были одеты в белые халаты, какие носили Халифы во времена Авиценны. Из тонкого хлопка, прямо на голое тело. Головы их были повязаны шелковыми тонкими платками, через лоб, с узлом на затылке. Все они были босые. Халат покрывал лишь две трети голени. Руки были от последней трети также голые. А на «дворе», несмотря на июль, было -15, не выше! Все «братья», повторюсь, были похожи друг на друга, как близнецы, если не вглядываться в их лица. Не сразу удалось разобрать, что среди них три девушки. Возраст вообще трудно было определить, ибо голые части тела были от солнца, ветра и снега кирпичного цвета.

Когда мы вошли в лагерь, девять «братьев» и три «сестры» занимались тибетскими фольклорными танцами. Танцевали, как при замедленной киносъемке. Долго, очень долго! А мы с моим другом, чувствуя, что замерзаем и потихоньку теряем сознание, вяло смотрели на них, впав вскоре в состояние полнейшей прострации. Без всякого внушения с чьей бы то ни было стороны, воля наша испарилась без следа. Если бы нам кто-нибудь из «братьев» сказал бы прыгнуть в пропасть, мы, наверное, прыгнули бы. Правда, сказать это, он должен был бы умело, иначе, мы просто его бы не услышали. Еще через некоторое время мы потеряли чувство холода. Чувства голода и жажды, мы потеряли давно. И, наконец, исчезло само время, под вечное, бесшумное падение огромной массы воды в горную расщелину.

Наш «сэнсэй», сбросив одежду и обувь, и надев халат, быстро затерялся среди «братьев», не сказав нам ни слова, словно нас и не было.

Сколько прошло времени, пока они танцевали, трудно сказать. Наверное – несколько часов. Мы пришли часов в одиннадцать, ибо солнце еще не было в зените. А, когда танцы прекратились, солнце спряталось за вершины скал, оставляя на слегка потемневшем небе кровавые всполохи. Мы с моим другом к этому времени пришли в себя, и даже оживились. Настолько, что он несколько раз подходил ко мне, молча, обнимал меня за плечи, и, глубоко вздохнув, с силой выдыхал. Протягивал к горизонту распростертые руки. На лице у него было блаженство. Ему было очень хорошо и очень свободно. Лицо его просветлело, он стал похож на ребенка в колыбели, радующегося подвешенным цветным погремушкам. Нас продолжали не замечать.

«Братья» и «сестры», закончив танцевать, сели на корточки в круг, руки сунули между колен, опустили головы, и так сидели продолжительное время. Наверное, медитировали. Потом они дружно встали, попрыгали на месте, не нарушая круг, и одним движением сбросили халаты и платки. Перед нами предстали девять, кирпичного цвета голых очень худых мужчин, с трудно различимым рельефом мышц. Три женщины были такого же цвета, также совершенно голые. Но, в отличие от своих «братьев», их фигуры могли бы украсить обложку самых модных «глянцев». Полногрудые, с плоскими животами, тонкими, изящными, подвижными руками, длинноногие, с крутыми сильными бедрами, и пикантно выгнутыми попками. Все три были белокурые, две – голубоглазые, одна кареглазая, волосы, стянутые на затылке тугим узлом, ловким движением рук были распущены, упали густой волной, у всех трех волосы были до бедер. Распущенные, они полностью спрятали от наших глаз, прекрасную наготу девушек. Пока мы созерцали женские прелести, «братья», на кирпичном фоне которых, наш «сэнсэй» выглядел бледной немощью, и «сестры» медленно вошли в воды, падающие с огромной высоты, прикрывая от их удара головы, поднятыми над ними руками. Вошли медленно, стояли, не шелохнувшись. И это – под ледяной и тяжелой водой! Стояли долго. Потом медленно вышли из водопада. И, не вытираясь, начали одевать на мокрое тело, халаты. Одевшись, они также медленно вошли в водопад в халатах. Стояли там продолжительное время, а потом вышли. Затем, сели в мокрых халатах на снег, образуя идеальный круг, и замерли в позе лотоса. На сей раз, ладони их были сближены друг к другу на уровне груди, пальцами вверх.

Когда я пишу эти строки, то ясно вижу все, что описываю. Даже чувствую некую ауру, которая присутствовала в лагере духовных братьев и сестер ветви Гаджиева. Но, я не уверена все же, что читатели смогут достаточно полно представить то, что там, в горах Боржоми, происходило. Многое просто покажется фантастичным! Тем не менее, я, и мой друг, видели это своими глазами. Если же мы были под гипнозом, то, вряд ли могли бы галлюцинировать одинаково.

Итак, «братья» и «сестры» сидят в мокрых халатах, одетых на голое, мокрое тело, босые, голорукие, с мокрыми волосами, прямо на снегу, при минус 20, к вечеру, и медитируют. Мы смотрим на эту картину, естественно, ожидая, что мокрые халаты скоро превратятся в обледенелый панцирь. Отнюдь! Через некоторое время, к нашему изумлению, мы начинаем замечать, что от халатов исходит пар! Над головами «братьев» и «сестер» появляются радужные нимбы! Какое-то время мы стоим очарованные видением, а потом осторожно подходим к кругу и трогаем халаты, потом головы. На наши прикосновения никто не реагирует. Халаты и волосы совершенно сухие! Кажется, еще прошло время. Медитирующие встают, не нарушая круга, начинают медленно выполнять различные «па». Потом круг разрывается.

Двое «братьев» расстилают на снегу, в стороне, оранжевую простынь. Двое других приносят большие бумажные пакеты, и начинают вынимать из них сушеные фрукты. Из других пакетов – берестяные кружки, и большой берестяной кувшин. Фрукты раскладываются на простыне большими кучами. Это – курага, персики, яблоки, груши, черешня, изюм, мандарины, лимоны, апельсины, ломтики дыни, инжир и малина. Очень много чернослива. Отдельно раскладываются также кучами, очищенные от скорлупы, грецкие орехи, миндаль, фундук. Рядом с орехами, появляются круги овечьего сыра. Хлеба нет. Когда стол накрыт, девушки встают, берут кувшины и идут к водопаду за водой. Возвратившись, ставят кувшины на скатерть. «Братья» и «сестры» садятся на корточки по краям скатерти. Мы с научным руководителем как-то понимаем, что тоже приглашены к «столу». Робко подходим, и садимся, тоже на корточки, хотя это для нас очень неудобно, несколько в стороне от остальных. Все, как по команде, начинают есть, зачерпывая пригоршни фруктов, отламывая куски сыра, наполнив кружки ледяной водой из кувшинов. Жуют очень медленно. Лица у всех отрешенные. Мы тоже едим. Сушеные фрукты, на морозе очень вкусные. Сыр – тоже. Вода кажется божественным нектаром. Трапеза продолжается до темноты. На десерт подают сушеные коренья. Их жуют, покидая стол. Мужчины встают и, повернувшись друг к другу спинами, расходятся в разные стороны, исчезая в темноте за скалами. Мы понимаем, что это для отправления нужд. Выбираем свободную сторону, и тоже прячемся за выступы скал, в метрах ста от «стола». Когда возвращаемся, все уже в сборе.

Гуськом направляемся к выступу скалы и начинаем медленно подниматься в кромешной темноте. Подъем не очень высокий. Вскоре мы оказываемся на огромной площадке, покрытой снегом с трех сторон, а сверху закрытой плотно скалами. Сэнсэй подходит к нам с двумя баулами. Не говоря ни слова, вытаскивает из них альпийские спальные мешки и протягивает нам. Мешки легкие. Мы понимаем, что они на гагачьем пуху. Пока мы готовим себе место для сна, «братья» и «сестры», продолжая оставаться в одних халатах, хотя мороз достигает уже, наверное, тридцати градусов, начинают, словно кроты, зарываться глубоко в снег. Скоро они, вместе с сэнсэем, полностью исчезают. Мы уже больше ничему не удивляемся. Залезаем в мешки, и застегиваем молнию. Скоро нас начинает охватывать теплое блаженство. Мы исчезаем в теплой, ласковой, нежной невесомости небытия…

Так мы жили среди «братьев» и «сестер» ветви Гаджиевой, сутки за сутками. Никто ни с кем не разговаривал. Никто на нас не обращал никакого внимания. Скоро сэнсэй загорел и слился с остальными. Мы тоже старались не терять время даром. Через некоторое время мы научились танцевать. Возможно, не так изящно и красиво, как «братья» и «сестры», но ловко. Когда припекало солнце, мы раздевались догола, ничуть не смущаясь «сестер», и скоро стали, как и все, кирпичными. Однажды, когда «братья» и «сестры» закончили омовение в халатах в водопаде, и уселись их сушить, мы осмелились голыми войти в водопад. Едва не потеряли сознание. Выскочили, как ошпаренные! Что испытали под тяжелой, ледяной водой – словами не передать. Удержаться нам с первого раза под водопадом не удалось и минуты. Через неделю, мы могли простоять под потоком ледяной воды уже несколько минут. Но, по – прежнему, словно достигая какого-то предела, чувствуя, что дальше конец, мы выскакивали из водопада, пулей.

Затрудняюсь сказать, через какое время, проведенное в лагере, нам выдали халаты. Это был целый ритуал, волнующий и чрезвычайно приятный. Дело в том, что халаты принесли нам девушки. Они отвели нас в сторону. Сначала сбросили свои халаты, и предстали перед нами во всей своей природной красоте. Волосы они не распускали. Мы же не знали, что предпринять, и стояли, как истуканы. Наконец, кареглазая девушка взяла халаты из рук других «сестер». А те, стали нас медленно раздевать, едва касаясь своими ловкими пальцами. Ярко пылало солнце. Припекало. Снег слепил глаза, хотя, мы к нему давно привыкли. «Стройные фигурки, цвета шоколада» были от нас на расстоянии поцелуя! Над головами нависала синяя, прозрачная вечность. «Сестры» раздели нас догола. На их лицах была одинаковая, не подвижная улыбка. Потом они в один миг набросили на нас халаты, а затем повязали наши головы шелковыми платками… Мы понимали, что это еще ничего не значит! Что в «братья» посвящают по-другому. Как? Мы узнали не скоро!

Итак, мы стали танцевать, как и все, в одних халатах. Босиком, на снегу. Теперь, нам всегда было жарко. Однажды, искупавшись в водопаде, мы хотели сразу одеть халаты. Но, перед нами появился сэнсэй, с двумя махровыми огромными оранжевыми полотенцами. Мы поняли, что должны ими тщательно растереться. Что и было выполнено. Как-то, мы направились в водопад в халатах. Уже было входили в него, чувствуя ледяные брызги на лице. Внезапно дорогу нам перегородил сэнсэй. Мы поняли, что нельзя! Больше попыток войти в водопад в халатах мы не предпринимали. Искупавшись, мы тщательно растирали тело полотенцами, которые мгновенно высыхали на морозе. А потом одевали халаты. А еще нам так и не разрешили спать в снеговых норах. Весь месяц мы проспали в гагачьих мешках.

Однажды утром мы поняли, что июль прошел, и что мы сегодня все покинем лагерь. И, действительно, после завтрака среди «братьев» и «сестер» было не привычное оживление. Внезапно они исчезли за скалами, вернувшись оттуда в альпийских костюмах, с рюкзаками за плечами. Сэнсэй кивнул нам головой, и мы быстро сняли халаты, и начали одевать то, в чем пришли. На наших лицах появилось недоумение, когда из-за скал появилась кареглазая «сестра», одетая как всегда, в халате на голое тело и с повязкой на голове. Мы вопросительно посмотрели на сэнсэя. И услышали, что «сестра» остается в лагере на год! Он это сказал! И голос его, после месячного молчания, звучал странно отчужденно. Как будто не выходил из его рта, а появился откуда-то со стороны, и повис рядом с нами! В ушах неприятно зазвенело. Точно, это ощущение, которое мы испытали, услышав человеческий голос, после месячного молчания в сплошной тишине, словами не передать.

Мы узнали, что девушке предстоит год испытания в горах в полном одиночестве, чтобы стать «сестрой». Изо дня в день, она будет точь-в-точь выполнять все то, что выполняли ее духовные братья и сестры, в течении июля. Если она не выдержит, то сорвет пломбу с брезентового мешка, где находится теплая одежда, обувь, рация, медикаменты. В любой момент, по рации она сможет связаться с базой горных спасателей, и за ней вышлют вертолет. Если выдержит это испытание, то ее ждет еще одно испытание. Она должна будет отдать свою девственность сэнсэю, а затем удовлетворить сексуально всех «братьев» и «сестер» своего круга. То есть, десять мужчин и двух женщин. После этого, жить половой жизнью она больше никогда не должна. Есть и другие испытания для рекрутов в духовные братья и сестры. Но и сами «братья» и «сестры» также в любой момент могут быть подвергнуты какому-нибудь испытанию. Испытаний много. Среди них есть и испытание смертью…

Не вдаваясь в подробности психоанализа духовных братьев и сестер ветви Гаджиева, выделю некоторые основные психологические феномены, в той последовательности, в какой они появлялись у меня, за период пребывания в высокогорном лагере. Вот они:

1. Кратковременная паника, словно твердая почва, вдруг стремительно уходит из-под ног.

2. Полная прострация. Ощущение покинутости и беспомощности.

3. Равнодушное осознание безволия. Никакие внешняя и внутренняя активности не возможны.

4. Мысли начинают «течь» сами по себе. Сознанием они не фиксируются и не анализируются. «Течение» мыслей замедляется. Думать ни о чем не хочется.

5. Эмоции и какое-либо настроение отсутствуют.

6. Пассивная подчиняемость.

7. Жизнь как имитация окружающей жизни.

8. Полный паралич памяти. Даже собственное имя и фамилия не играют никакой роли.

9. Потеря чувства времени. «Сегодня», «вчера», «завтра», – не имеют никакого смысла.

10. Эстетические чувства остаются, ибо сознание фиксирует красивое (закат солнца, бездонность синего неба, чистая белизна снега, красивые женские тела).

11. Вкусовые ощущения постепенно исчезают. Пища и вода поглощаются автоматически.

12. Грань между ощущением холода и тепла постепенно стирается.

13. Физиологические отправления очень скоро осуществляются автоматически, без позывов, в одно и то же «время».

14. Либидо исчезает. Красивые обнаженные женские тела воспринимаются чисто эстетически.

15. Никакого инстинкта самосохранения. Никакого чувства опасности. Никакого страха.

16. Сон становится как смерть. Нет ощущений засыпания и просыпания. Ни разу не было никаких сновидений. «Забыты» сонливость и бодрость пробуждения от сна.

17. Исчезают чувства голода и жажды.