Текст книги "…в этом мире несчастливы… книга первая"

История четырнадцатая. Просто месть

Фото Евгения Черносвитова.

Этот рассказ, которым я хочу здесь поделиться, собственно принадлежит Василию Макаровичу Шукшину, близкому другу моего мужа. Когда Василий Макарович бывал у нас, он так или иначе возвращался к этому рассказу, к событиям, которые сильно потрясли его. «Вот ты – психолог. Больше того, психиатр. Объясни мне, как это возможно? Что такое происходит в человеке, здоровом и нормальном, ничем не отличающимся от других, когда ни с того, ни с чего, делают такое?» При этом у Василия Макаровича желваки скул ходили ходуном, глаза в сильном прищуре впивались в мужа, а кулаки сжимались так, что костяшки пальцев белели. Мой муж всегда говорил в ответ одно и то же: «А ты, Вася, возьми да напиши рассказ об этом, что тебя так мучает. Глядишь, отпустит…»

«Не могу я написать об этом. Меня и так обещал один земляк, за то, что я, якобы, о нем написал плохо, подкараулить, когда я приеду домой, и долбанут по башке кирпичом!.. Живы, и не разъехались многие… Как не прячь концы в воду, не получится! Тогда точно пришибут в родной деревне!» Василий Макарович глубоко вздохнул, и затянулся сигаретой. В такие минуты, раздираемый страстями, затягиваясь, он и сигарету почти до огонька втягивал в рот.

Последний раз Шукшин с мужем говорили об этом происшествии на свадьбе в Сростках – столы были накрыты на Пикете – в 1974 году, за несколько дней до его гибели. Он, чуя смерть, прилетал в Москву, бросив съемки, вопреки воле Сергея Бондарчука. Принес нам целый портфель различных алтайских бальзамов, настоев из целебных трав, облепихового масла. Забегал к себе домой. Но не Лиды, ни дочек не было в Москве. Они были в Ленинграде. Евгений был последний, кто Василия Макаровича видел в Москве.

Евгений, мой муж, врач и философ. В судьбу он не верил. Но, с Василием Макаровичем свела, просто крепко связала их какая-то высшая сила. Посудите сами. Первые рассказы Василия Макаровича опубликовала в журнале всемирно известном – «Москва», тетя Евгения, Вера Дмитриевна Шапошникова. Она работала тогда заведующим литературным отделом. Вся редколлегия журнала была против публикации рассказов Василия Макаровича: «У нас достаточно „деревенщиков“! Зачем их плодить? Да и в литературном плане они слабые, не говорю уж о стилистики», – резюмировал решение ред. коллегии, зам. главного редактора Елкин. «Так-то это, может быть, и так, тихо сказал последний член ред. коллегии – Михаил Александрович Шолохов – но я за то, что рассказы нужно печатать и, Вера Дмитриевна, – повернулся он в сторону зав. литературным отделом, – я читал рукопись, без всякой правки! У нас родился новый талант, самобытный и ни с кем несравнимый. И вообще, Белов – „деревенщик“, Федор Абрамов – „деревенщик“, Виктор Астафьев – „деревенщик“, а почему Михаил Шолохов не „деревенщик“?.. Пусть Василий Шукшин будет вместо меня, еще одним „деревенщиком“!» Так появились в журнале «Москва» рассказы Василия Макаровича Шукшина…

В день выхода журнала, Вера Дмитриевна позвонила Евгению и сказала: «Приходи к 14 часам в редакцию. Я тебя познакомлю с очень интересным человеком – Василием Макаровичем Шукшиным!» Это было, кажется в начале 1971 году. До этого, Василий Макарович публиковался в газетах и журналах. Так, первый рассказ Шукшина был напечатан в журнале «Смена», в №15, и назывался он «Двое на телеге». Это было летом 1958 года. Но, опубликоваться в «Москве» – это совсем другое дело! Весь мир сразу узнает: первая ступень в классики при жизни! Но Евгений не пошел. Рассказы Василия Макаровича Шукшина ему не нравились!

Так, вот, я говорила о судьбе, столкнувшей моего мужа с великим человеком – Василием Макаровичем Шукшиным. Осенью 1971 года мой муж работал врачом-психиатром в одной из ПБ Подмосковья. Главный врач больницы часто вывозил сотрудников по интересным местам. На сей раз, два автобуса выехали из ПБ с врачами и медицинскими сестрами и направились в Суздаль. У монастыря остановились. Туристов, к счастью, было мало. Программа простая: знакомство с монастырем. Обед в монашеской трапезной, непременно с медовухой, и возвращение домой. Выйдя из автобуса, лекари разбрелись вдоль высокого забора монастыря. Мой муж решил искупаться: он «коллекционировал» реки, озера, моря и океаны, где купался в любое время года. Направившись к реке, он увидел деревянную церковь, огражденную несколькими веревками с красными флажками и огромными щитами, на которых было написано: «За флажки не заходить! Опасно для жизни! В церкви идут реставрационные работы!» Кажется, это была Воскресенская церковь, перевезённая в Суздаль – памятник деревянной архитектуры конца XVIII века. Она была построена в 1776 году в селе Патакино Камешковского района Владимирской области. В связи с созданием Музея деревянного зодчества церковь перевезена в Суздаль и восстановлена архитекторами Л. В. и В. М. Анисимовыми. Евгений, осмотрев церковь со всех сторон, и не видя никого, перепрыгнул через веревки с красными флажками и стал искать место, с которого лучше всего забраться на колокольню. И полез. А день был ветряный. Церковь громко скрипела и ходила ходуном. Евгений карабкается, почти на одних руках, цепляясь за ветхое дерево. И вдруг на его пути большой провал – не за что зацепиться, чтобы взбираться дальше! И обойти вокруг, в поисках возможности карабкаться выше, тоже не получится: ни с лева, ни с права не на что ногу поставить! Остается одно: отпустить руки – а он держался с шатающуюся доску только руками, вися над свободным пространством в метрах двух от нижнего деревянного выступа. Отпустишь руки, полетишь вниз, и, гнилое дерево наверняка не выдержит, глядишь, церковь разрушится, и сам костей не соберешь! Вист на руках мой Евгений и думает: «Церковь все же… 1776 года, на табличке написано. Сколько молитв она слышала! Сколько окрещенных людей здесь побывало… «И сколько покойничков в ней было отпето!» – раздался ехидный голос из-под небесья! Евгений решил, что со страха начал галлюцинировать: голос ангела или дьявола услышал, прочитавшего его мысли! А было это уже весьма высоко. День был туманный, и сказавшего вслух последнюю мысль Евгения видно не было! Евгений задрал голу вверх и увидел торчащую к нему человеческую руку! «Хватайся! Я крепко стою. Затащу тебя к себе. Вместе и веселее, и находчивее: скумекаем, как дальше быть!» Евгений, не долго думая, зацепился сначала одной, а потом другой рукой и его потянули в верх. Вскоре он увидел, на что можно поставить ноги и мужичка, далеко не гиганта! Первое, что мужик ему сказал: «А церковь-то без единого гвоздя построена!» И, после небольшой паузы, мужик продолжил: «Ну, как – вверх, до колокольни, или будем спускаться. Я присмотрел тут один путь. Вдвоем спустимся! Ты не смотри, что я, гм, такой… Я – жилистый и сильный: одной левой тебя вытащил. А ты, наверняка все 60 кг.» Так Евгений познакомился с Василием Макаровичем Шукшиным. Они добрались до колокольни (колокола не было), а потом, держась друг за друга одной рукой, другой хватались за дерево. Спустились, не сломав ни дощечки!» У мужика на шее висел «ФЭД». Он сказал: «Давай запечатлимся на память у церкви этой! К счастью, мимо проходила пара, глазея на церковь. Мужчина и сфотографировал Василия Макаровича Шукшина и Евгения. Муж мой дал ему адрес, куда посылать фотокарточки. По-правде, не веря, что мужик пришлет. Мужик прочитав адрес, который Евгений написал ему в его записную книжку, сказал: «Ты из ПБ? Лечишься или лечишь?.. Шучу! Физиономия у тебя серьезная для психа, правда, на церковь эту может полезть только псих!» «А ты – псих?» Улыбнувшись, спросил Евгений. «Псих, да еще какой! Никому не признаюсь и не лечусь! Совсем худо будет – приеду к тебе, Евгений Васильевич Ч.!» – Мужик прочитал по листку, на котором я написал свои данные. «А ты – кто? Я… Василий Макарович Шукшин. Слыхал о таком?» «Не может быть… Я не так уж давно отказался знакомиться с тобой! Тебя в журнале моя тетка, Вера Дмитриевна, опубликовала… Никто не хотел тебя публиковать… Михаил Александро…» «Врешь, кореш…!» «Что мне врать. Я протокол заседания редколлегии читал. Слово в слово, что Шолохов сказал, помню! Он – за «деревенщиков». И ты теперь восходящая звезда в их компании!» Василий Макарович внезапно обнял Евгения, и мужу показалось, что в его сильно прищуренных глазах блеснули слезы…

Как знать, может быть тогда, на Воскресенской церкви ХVIII века Шукшин спас моего мужа. Долго бы Евгений мог продержаться на руках? И куда бы летел, сорвавшись! А еще раз, он спас моего мужа от женитьбы. Не то, я бы не писала эти строки!

Муж познакомился на улице Горького, около Центрального телеграфа с писанной красавицей: высокая, длинноногая, но не как современные топ-модели с «мужским» узким задом, а пикантной великолепной формы женской попкой, высокой грудью и ангельским личиком, словно природа каждую деталь отделывала до совершенства отдельно в общей ангельской гармонии: щечки, носик, огромные синие очи, обрамленные длиннющими черными ресницами, алые, пухлые, как у Бриджит Бордо, губы. И густые, вьющиеся длинные белокурые, с аккуратно вплетенными косичками, волосы ниже плеч… Да и муж мой в те годы был… копия Сергей Есенин! Не случайно его так любили племянницы Сергея Александровича – Татьяна и Светлана. Вот как ее звали, эту «мисс Вселенная» – не знаю: муж никогда не говорил ее имени. Пассия мужа сразу пригласила его к себе в гости, в гостиницу «Колхозная». Внешне это гостиница была невзрачная. А внутри! Ковровые дорожки. Бронзовые перила широкой мраморной лестницы. Номера – все 5 «звезд» по европейским меркам. Цены в раз пять меньше, чем в обычных гостиницах Москвы. А о еде и говорить, не стоит: все продукты – свежие, прямо с колхозных грядок, мясные и молочные изделия – совершенство! В стакане сметаны столовая ложка стоит, как оловянный солдатик! «Ты, что, колхозница?» – удивился Евгений. «Да нет, же! Я – работник Ташкентской киностудии. В данный момент – директор нового фильма, и снимаюсь в нем в одной из второстепенных ролей из-за внешности: актерского таланта у меня нет. По образованию и призванию я – экономист. Нас устроил в гостиницу Вася Шукшин. Директор гостиницы его друг, тоже с Алтая. Пойдем, там будет Владимир Сергеевич Дашкевич. Он непременно будет играть на пианино, и петь, заслушаешься. Великий композитор! Фильм „Бумбараш“ видел – его музыка! Вася тоже там будет, познакомлю. Тоже – великий человек, настоящий актер и режиссер» «С Василием Макаровичем я знаком…» «Вот и чудесно! И со мной познакомишься». «А в свой номер на ночь пригласишь?» «А посмотрим на твое поведение!», – ответила красавица, и взяв Евгения под руку, слегка прижалась к нему и начала голосовать, останавливая такси.

Всю дорогу прижималась к нему и девичье тело ее дрожало! У Евгения тоже от счастья и такой близости звенело в ушах. Подъезжая к гостинице, девушка крепко поцеловала Евгения в губы… Это была любовь с первого взгляда с обеих сторон, несомненно!

Заходят в гостиницу в тот самый момент, когда, словно знал, кто приехал, спускается по ковровой дорожке с широко распростертыми руками Василий Макарович! «Входите, друзья мои дорогие! Заждались мы вас. С Володей и твоей сестрой – слегка повернув голову к девушке, продолжал Шукшин, мы уже за вторую бутылку коньяка принялись!» Девушка, шепнув Евгению на ухо, что побежала переодеваться, и слегка укусив его за мочку, застучала по ковровой дорожке каблуками. Василий Макарович и Евгений, смотрели вслед ее слегка колышемся бедрам и прелестным ножкам, Шукшин – радостно, а Евгений – счастливо, – молчали, вздыхая! И вдруг Василий Макарович говорит: «Да, нет в мире совершенства…» Да так сказал, что у Евгения неприятные мурашки поползли по спине, а мысли лихорадочно заплясали в тревоге: «Что в ней может быть не так?.. Может, болезнь, скрытая какая-нибудь… Почувствовал бы!» И опять Василий Макарович, словно читая мысли Евгения, спрашивает, прищурившись ехидно, сверля своими зрачками глаза Евгения: «Ты зубы ее видел?» «А что? Что у нее с зубами? Должно быть все в порядке. Целовались – изо рта – благоухание… Не шепелявит… Что с ее зубами, говори?» Первый и единственный раз Евгений обратился к Василию Макаровичу на «ты», несмотря на то, что Шукшин при каждой встрече, обрывал Евгения: «Что ты мне «выкаешь»? Ну и что, я старше тебя на какие-то 16 лет. Мы же друзья, а ты «вы», «Василий Магарыч…» «Да я так… Ты же врач. Для тебя это должно быть пустяк… Вот мне это не нравится: 20 лет и все зубы вырвала! Пародонтоз! Слышал о такой заразе?» «Как – вырвала… А что во рту?» – глупо и растеряно спросил Евгений. «А во рту у нас – все полкилограмма золота высшей пробы…» «Что – все зубы золотые?» «Все, как один!» «Но она же могла поставить белые, монолитные». «Э, брат…! Хотя она и чистокровная славянка, но потомственная узбечка: деды ее и бабки, родители и она сама – родились в Узбекистане. А в Узбекистане – богатые люди здоровые зубы вырывают, чтобы золотые монолиты ставить!.. А как она танцует узбекские танцы, как поет узбекские песни…» Василий Макарович наверняка еще бы что-нибудь добавил, но тут появилась она, «мисс Узбекистан», вприпрыжку сбегая по ступенькам с широкой золотой улыбкой…

Евгений не рассказывал, как он с ней попрощался. Как он убежал от нее, не послушав песни Владимира Сергеевича Дашкевича…

На другой день Василий Макарович позвонил Евгению на работу и сказал: «Твой уход всю обедню нам испортил! Я честно им все рассказал… И, знаешь, все были очень удивлены твоим поведением! А твоя возлюбленная закатила такую истерику, что мне подумалось, не начнет ли она сейчас выдергивать себе золото из рта…! Да, кстати, жди завтра ее сестру – придет тебя уговаривать вернуться. Твоя пассия уже в клинике института Семашко – собирается менять свои протезы на «естественные…» Сестра действительно приходила. Уговаривала Евгения. Даже предложила ему сняться в очередном фильме-боевике в главной роли. Говорила, что боится за сестру – может покончить с собой. Что Евгений – первая ее любовь, и вообще она не целованная!.. Все оказалось напрасно! Евгений больше с русской «узбечкой» не встречался! Он встретил меня. И поэтому я пишу этот рассказ!

Вот теперь самое время перейти к ненаписанному рассказу Василия Макаровича Шукшина. Половину истории, так потрясшей Василия Макаровича, он все же, как сейчас говорят, завуалировал в рассказе «Сураз». Вот начало рассказа: «Спирьке Расторгуеву – тридцать шестой, а на вид – двадцать пять, не больше. Он поразительно красив: в субботу сходит в баню, пропарится, стащит с недельную шоферскую грязь, наденет свежую рубаху – молодой бог! Глаза ясные, умные… Женственные губы ало цветут на смуглом лице. Сросшиеся брови, как вороньего крыла, размахнулись в капризном изгибе. Черт его знает!.. Природа, тоже иногда шутит. Ну зачем ему? Он и сам говорит: „Это мне – до фени“. Ему все фени. Тридцать шесть лет – ни семьи, ни хозяйства настоящего. Знает свое – машинничать да к одиноким бабам по ночам шастать. Шастает ко всем подряд, без разбора. Ему это – тоже „до фени“. Как назло, кому: любит постарше и пострашнее». А вот – конец: «…Спирьку нашли через три дня в лесу, на веселой полянке, Он лежал, уткнувшись лицом в землю, вцепившись руками в траву. Ружье лежало рядом. Никак не могли понять, как же он стрелял? Попал в сердце, а лежал лицом вниз… Из-под себя как-то изловчился. Привезли, схоронили. Народу было много. Многие плакали…» Кстати, любой опытный криминалист легко докажет, что Спирька не застрелился. Спирьку застрелили! А дальше я расскажу – кто, и за что?

Сейчас в интернете легко найти высказывания и афоризмы Василия Макаровича Шукшина. Но только мы с мужем знаем, что скрывается за многими из них. Например, вот за этим: «Эпоха великого наступления мещан. И в первых рядах этой страшной армии – женщины. Это грустно, но так». В конце рассказа смысл этой «шифровки» будет понятен…

…В Сростках это было, шукшинских Сростках. Рано утром, накрывая на стол завтрак мужу, восьмидесятилетняя старуха (не буду называть ее имени), вдруг сказала, спокойно и разумно: «8о лет прожила. 62 года с тобой. Две детей, 6 внуков, 8 правнуков. Все живы и здоровы. У всех жизнь сложилась… Я – довольна. Через два дня умру. Начинай делать домовину. Могилу не копай – глядишь, дождь пойдет, зальет. Выроете, когда в домовину положите. Сам рой, соседи пусть только помогают. Легче лежать будет!» Старик, которому скоро 85 должно исполниться, поднял на старуху кустистые белые густые брови. Посмотрел с минуту на нее и сказал: «Ладно!» «Родным отбей телеграммы. В Барнаул – позвони. Соседей не приглашай – сами придут. И стол не готовить, кабанчика не коли, еще лето, не съедите. Самогона у тебя с прошлого года осталось достаточно. Детки привезут еще. Скажи, когда опу3стите меня в могилу, пару слов хороших, да смотри, камень по ошибке не брось на крышку. А то, когда Нюрку хоронили, ейный мужик вместо земли камень бросил. Вот смеху-то было, ели сдержались…» «Все?» – спокойно спросил старик. «Кажысь, все!» Если еще что вспомню, пока отходить два дня буду – шепну тебе.

Позавтракали. Старуха убрала со стола, налила кошке молока. Положила посуду в таз и пошла мыть на улицу. Вымыв, поставила на полку. И ушла в спальню… Старик, через час заглянул к старухе: лежит в новом платье и чепчике. На ногах – новые белые сандалии. Руки скрестила на груди. В изголовье икону Девы Марии поставила: сняла со стены. И две свечи по обе стороны новые. Окна и зеркало занавесила. Губы плотно сжала, а глаза, открытые в потолок смотрят. Старик хотел что-то спросить, но промолчал. Понял, что она уже больше с ним не заговорит…

Так, не вставая, пролежала старуха два дня и две ночи в постели. Не вставала по нужде. Не ела и не пила. Старик раза три заходил посмотреть и слышал, что дышит ровно и хорошо. А на него никак не реагирует, все в потолок смотрит! Руки, как были скрещены, так и лежат. Утром третьего дня, когда вся изба была полна родными, старик услышал слабый стук из спальни. Зашел. Старуха, слегка повела на него глаза и сказала: «Пусть по одному заходят со мной прощаться – сначала дети, потом внуки, потом правнуки, потом пусти по одному соседу и соседке. А через час, чтобы поп зашел ко мне. Но до попа зайди ты – попрощаемся…» Все так и сделали. В Сростках старики так испокон веков умирали. Никого этим не удивишь! Поп ждал своей очереди, сидя скромно на табуретке возле печи. Последним, как и положено, пошел старик. Плотно затворил за собой дверь. Подошел к кровати и сел на нее, на краешек. Потом вполголоса заговорил: «Скажи… каяться не прошу, как это ты, встав из свадебного стола, после того, когда я первый раз поцеловался с тобой, встала и ушла во двор по малой нужде… девкой, а вернулась бабой? Он поджидал там тебя? Или случайно там оказался? Ведь, до это ничего между вами не было! Было бы – я бы знал! Вся деревня бы знала! Он секреты свои не держал. Всех, кого портил, на другой день дружкам называл!… Правду скажи, ведь умираешь! С грехом уйдешь на тот свет? Думаешь попу признаться? Да он тебя слушать не будет! Зачем ему твой грех себе на душу брать? Нет у тебя выхода: или с грехом уйдешь, или мне правду скажешь: как ты смогла?..» Старуха при таких словах старика словно проснулась. Даже щеки порозовели и глаза заблестели! «А вот она правда… и сказать-то нечего… У меня были эти… месячные… присела помочиться… А тут он… Увидела его, тоже стоит, мочится, а луна-то помнишь была какая? Я все увидела… Он прижал меня к забору, а я дрожу, земля из-под ног ушла, так сладко во всем теле стало! Один раз во всей жизни так сладко было…» «И думала, когда шла за свадебный стол, что в кровати я с тобой не разберусь, что не с девкой, а с бабой брачуюсь?» «Думала, что не разберешься, ведь кровь была…» «Не та кровь…» «Так ты разобрался? И поэтому, как последний ребенок зачат был, ты спать со мной перестал? 58 лет не спал!..К другой, в Бийск ездил?» «За инструментом ездил! Это дело нужно делать, чтобы дети были, потомки, род не прекращался… А без этого – блуд! Вы, бабы блудливы… Твой блуд и со свадьбы тебя увел, и от брачной ночи…» Старики замолчали. Что у них в голов было – кто знает? Начал старик: «Засиделся я у тебя, и ничего так и не понял! Хочу, чтобы знала ты: твоего полюбовника я порешил. Знал, где он в лесу поляну приглядел, и спать туда в жару ходит… Он в лес, а я в его дом, и с его же ружья и пристрелил его, чтобы баб не портил» Раньше суразов изгоняли из деревни. А в советское время – не моги! Вот они и шкодят, выродков плодят! Поэтому народ дурнеет, из деревни уходит… Или спивается…» «А я догадывалась, что ты его порешил, – прошептала старуха. Какой-то ты в те дни ходил, весь светился от счастья!» «Ну ладно, пора… готовься помирать…» – прервал ее старик. «Погожу еще… Послушаю, что поп говорить будет…» «Не послушаешь!», спокойно сказал старик, вырвал из-под головы старухи подушку, быстро накрыл подушкой лицо старухи и лег на него всем телом. Старуха подергалась, подергалась, и ослабла. Старик полежал еще минуту на ней, потом встал, отряхнулся. Взглянул на старуху – глаза слегка из орбит у нее вылезли и немного пены вокруг рта появилось. Старик легонько нажимая на глаза старухи, вставил их на место. Потом вынул из кармана брюк, видно заранее приготовленную тряпку, и насухо вытер рот старухи. Поднял голову и положил под нее подушку. Поправил кровать. Поднял одеяло у ног и унюхал, что старуха обмочилась, когда он ее душил подушкой. Аккуратно накрыл ноги одеялом и вышел к своим. Попу сказал, что старуха померла, но он может зайти и зажечь свечи и прочитать молитву. А внучкам сказал, что бабку нужно внизу обмыть и чистые трусы на нее одеть – под себя сходила по-маленькому…

…Вот, что рассказывал Василий Макарович Евгению, прося у него, как старик у старухи, объяснить: как такое можно? Евгений не мог объяснить. Даже за несколько дней до своей гибели, этот вопрос мучил Шукшина… В этом мы видим с мужем смысл высказывания Василия Макаровича «о женщинах, идущих в первых рядах… мещан». Дело, ведь, не в словах: «мещанки», «блудливы», «парное мясо…», и т. п. Дело в том, что «…в первых рядах»! Я пишу это, а внутри все выворачивается – нет, ошибался великий психолог Василий Макарович Шукшин! Не случайно он признался: «…писатель русский, конечно же, психолог… но – больной!»

P.S. Евгений, мой муж, написал с десяток статей о Василии Макаровиче. Рассказывал о нем не только на «Днях Шукшина», которые проводились на Алтае в каждую «макушку лета» – в день рождения Василия Макаровича, в Барнауле, Бийске и, конечно, на Пикете в Сростках, но и везде, куда судьба не заносила моего мужа: в Европе, Африке, Латинской Америке, Австралии, в Азии… Евгений написал предисловие к лучшей книжке «Избранных» В.М.Шукшина, собранной Лидией Николаевной Федосеевой-Шукшиной, вышедшей в издательстве «Художественная литература». Выпустил книжку двумя подряд тиражами по 35 тысяч к 60-тилетию Василия Макаровича в самом крупном в мире издательстве «Современник», а я оформила эту книжку. Опубликовал несколько глав второй книжки о Шукшине и Есенине «К истокам русской духовности». Вместе с Лидией Николаевной организовали «Фонд им. Василия Шукшина» – Лидия Николаевна – Президент, Евгений – генеральный директор, друг Лидии Николаевны и Евгения, народный артист РСФСР Анатолий Владимирович Ромашин – художественный руководитель. Я – директор молодежных программ. В станице Клетская Лидия Николаевна и Евгений организовали, как и на Алтае, «Дни Василия Шукшина», открыли музеи и библиотеки. В Ярославле Лидия Николаевна и Евгений помогали актерам драматического театра поставить пророческую пьесу Василия Шукшина «До третьих петухов»… Правда, было это все в СССР!

P.P.S. Второй любимый герой Василия Шукшина (первый, вне сомнения, атаман Степан Разин, великий ушкуйник), Егор Прокудин, носит фамилию друга Евгения, профессора психиатрии, Владимира Николаевича Прокудина. В.Н.Прокудин и сейчас возглавляет отделение в одной московской городской больнице. Владимир Николаевич – талантливый врач, и самая трагическая личность, сродни ветхозаветному Иову, прообразу евангельского Христа. Когда Евгений предложил дать Егору фамилию Прокудин, Владимир Николаевич был счастливейшим человеком в СССР! Хорошо, что мой муж не мистик. Не то подумал бы, что трагическая личность Егора Прокудина перешла во Владимира Николаевича. Беды начались в 1973 году, когда по всей стране, поднимая девятый вал всенародного признания, на экраны вышла «Калина красная»…

P.P.P.S. Евгений часто «подначивал» Василия Макаровича, что у него одни дочки. За несколько дней до смерти, прощаясь с Евгений, Василий Макарович сказал, что у него есть сын…