Текст книги "…в этом мире несчастливы… книга первая"

История двадцать вторая. Исповедь дочери. «Записки обыкновенных сумасшедших СССР»

«Tu Sais Que T′a De Beaux Yeux Toi»

Я сидела в своем рабочем кабинете в ожидании очередного пациента. Был небольшой перерыв, и я принялась за чтение (который раз перечитываю!) «Мелкого беса» Федора Сологуба. В дверь постучали, когда я только что прочитала следующее: «Лариса глянула на нее, подмигнула ей, и Валерии вдруг стало весело и забавно. Лариса поднялась, пошевелила плечами, – и в миг все четыре сестры закружились в неистовом радении, внезапно объятые шальною пошаваю, горланя за Дарею глупые слова новых да новых частушек, одна другой нелепее и бойчее. Сестры были молоды, красивы, голоса их звучали звонко и дико – ведьмы на Лысой горе позавидовали бы этому хороводу». На пороге стояла новенькая пациентка. Она вчера поступила в мое отделение психотерапии по направлению Министерства здравоохранения РСФСР. Она жила где-то в небольшом городке России за Уральским хребтом и приложила невероятные усилия, чтобы приехать в Москву и получить направление в нашу клинику. Из сопроводительных документов было известно, что пациентка моя неоднократно, можно сказать, систематически лечилась в различных психиатрических больницах Республики. Но лечением никогда не была удовлетворена и последние пять лет практически не работала, а лечилась, но от предложения оформить инвалидность, категорически отказывалась. Приехала в столицу, чтобы поступить именно в нашу клинику, о которой много слышала от больных хорошего и поэтому возлагала на нашу клинику «последнюю надежду».

Первый наш разговор не получился: держалась напряженно, на простые вопросы отвечала резко, если не грубо. Вот тогда-то я предложила ей самой написать историю своего заболевания. Сейчас, стоя на пороге кабинета и смотря себе под ноги, она, молча, протянула мне школьную тетрадку, в которой аккуратным красивым почерком (и, как выяснилось, когда я прочитала ее «Исповедь»), без единой ошибки и помарки! Вот ее «чистосердечные признания», как она сказала, подавая мне тетрадку…

…Люди добрые спят и видят сны. Скоро утро, а я опять не сплю. Уже сбилась со счета, сколько этих ночей, мучительных и страшных, прошло? А сколько их еще будет впереди? Я не знаю, для чего я пишу все это? Мысли в каком-то тупике. В самом деле, что же это такое со мной происходит? Видимо, чувствую, конец! Да, и это совсем не страшно. Правда, хочется вот еще и еще раз перебрать все и понять, как дошла до такого состояния? Действительно дошла: записки сумасшедшей хочу написать! Конечно, с ума я пока еще совсем не сошла. Могу критически все оценивать. Но сойти с ума, как мне кажется, ничего мудреного нет. Не выдержит человек напряжения – вот и все! Как я раньше боялась смерти, воспитывала волю в себе против этого страха. Тогда мне и в голову не могло придти, что в иных случаях смерть бывает приятным и желанным избавлением отчего-то действительно страшного и мучительного. Стоит ли цепляться за жизнь, когда она превращается в процесс разложения такого куска мяса, как я? Да, я еще хожу, пью, ем… Но это все, что я делаю. Правда, еще кричу, ругаюсь, того хуже, матом! Но при этом мучительно понимаю, что это отвратительно! Понимаю, но сдержать себя не могу. Так не лучше ли сделать то, что само собой приходит мне в голову? Оборвать все! Разом. Что еще ждать хорошего от жизни, когда уже на пределе? Мне нет еще и 30 лет, а я уже превратилась в жалкую, злобную истеричку. Животное, ничего впереди не видящее. Хуже всего то, что я все это хорошо понимаю, но сделать ничего не могу с собой! Душа-то, видно, моя не только одинока, но и уже мертва… Кроме боли тупой и ноющей, я давно ничего не ощущаю! Я – одна одинёшенька среди людей. Хочется убежать и спрятаться от них, ибо мне неуютно среди людей. С ними я особенно остро ощущаю свою неустроенность. Мне кажется, что все знают о моей серой, пустой и никчемной жизни. А, если и не знают, то мне от этого не легче: ведь я-то это хорошо знаю! Когда я пытаюсь разобраться в себе, в таком вот исходе, то всегда убеждаюсь, что вся моя жизнь упорно и последовательно вела меня к нему. И я облегчаю свою душу, обличая жизнь. Но это на мгновение, лишь как отчаяние, на пороге смерти… И все же, постараюсь последовательно и связно рассказать, почему я стала развалюхой в 28 лет…

…Приехали мы из Перми в Братск в 1956 году. Папа приехал раньше, в 1954 году. Ставил первые палатки в Зеленом городке. Как давно это было! Приехали всей оравой, 12 человек наша семья. Комнату 16 кв. метров к нашему приезду дали отцу. И это была большая радость! Люди еще жили в палатках в 50-ти градусные морозы. А у нас крыша над головой. Кругом тайга, кругом идет строительство – величайшей в мире гидроэлектростанции. Сколько людей из разных уголков нашей страны приехало сюда! Тысячи! Они надеялись здесь обрести все – свое счастье, свое собственное место в жизни! Они верили, что нашли то, чем жив человек, то, для чего он на Свет появился. Смешно! Пишу, как передовицу в газету. Но – это Правда! Так действительно было. Только тогда я не понимала этого. Мне было всего 10 лет, и для меня все это было как бы в стороне. Главное тогда для меня было – это мой дом и моя семья. Наши отношения в семье, наш быт – вот, что было для меня основным в те годы. Старшая сестра скоро отделилась от нас. А нам, одиннадцати человекам, очень скоро дали двух комнатную квартиру. Первой же осенью я пошла в школу в четвертый класс. Вот здесь-то и начинаются мои первые мучения. Я сразу же начала сравнивать себя со своими сверстниками. И это сравнение было далеко не в мою пользу. Уже тогда я почему-то чувствовала себя белой вороной… Возможно потому, что ни у кого в классе отцы так не пили, как мой отец! Все радовались жизни, веселились, учились… Учителя для нас были, как боги. А я не могла полностью отдаться всеобщему настроению сверстников. В моей голове заселилась тревожная мысль, все об одном и том же: пьяный отец сегодня или нет? Будет скандал в семье или нет? Будет отец избивать мать или не ночует дома? В семье уже был ад. В аду – каждый по себе: до меня никому не было никакого дела. Даже такое – хожу я в школу или нет, – никого не интересовало! Мама изнывала от забот, как прокормить семью? Старшая сестра вышла замуж – отрезанный ломоть. У нее была своя жизнь и никаких соприкосновений с нашей. У меня было еще трое братишек и четверо сестренок, и все младше меня! И были они раздеты и разуты, ведь папа пропивал все деньги! Пил он запоями, иногда месяцами. Лечился в психиатрической больнице без толку. Быстро превратился в ходячий труп – зеленый с трясущимися руками, худой, как швабра! Часто его увозила скорая из-за кровавой рвоты. Мне было очень жаль отца! Особенно, когда в короткие перерывы между запоями, он клялся матери, что больше «в рот не возьмет!» В отношении мамы сердце словно окаменело: я не могла больше страдать, видя, как она, бьется в жизни, как рыба об лед! Были редкие дни, когда отец не пил. Тогда он был чрезвычайно деловит. Работал без сна и отдыха, словно торопился побольше сделать, до очередного запоя! Брался за любую работу: косил сено, колол дрова. Подшивал всей нашей ораве валенки – зимой это главная часть одежды! Но, светлые периоды у отца были короткие. Потом опять запои, ругань и побои! В пятом классе я осталась на осень. Одноклассников своих я ужасно стыдилась… и завидовала им: сильно – сильно! Иногда меня приглашали в гости одноклассники. Это была для меня душевная травма, видя, что можно жить в покое, уюте, окруженной заботой близких людей! У меня такого дома не было. И мечтать, даже я об этом не смела. А так этого хотелось… как у всех! Я много плакала, потихоньку от всех. От систематического недоедания, как сказали врачи, я стала плохо видеть. Необходимо было носить очки. В то время дети редко ходили в очках. Поэтому для меня это было еще одним ударом! Купленные мне очки были некрасивые, в железной оправе. Я стеснялась сидеть в них в классе, чувствовала себя уродиной. Однажды на уроке я все же одела очки, чтобы переписать задание с доски… Класс дружно разразился хохотом, показывая на меня пальцами… Дети подчас бывают очень жестокими. Наверное, потому, что не понимают, когда причиняют боль другому человеку. Здоровые, общительные, способные и к учебе, и к веселым играм, ласковые друг с другом, они находят нужным высмеять свое ровесника, если тот не похож на них. Если он, как я, болезненный, отстает в учебе, замкнут и несчастен. Травят всем стадом, как звери беспомощного уродливого зверька их же породы! Таким зверьком я была и чувствовала это очень хорошо. Я выбросила свои очки, обрекая себя тем самым на хроническую неуспеваемость. Я боялась до смерти насмешек. А их было – хоть отбавляй! Весь наш городок смеялся над моим отцом! Это было самое больное мое место…

…Из-за постоянных пьянок отца увольняли с работы, не успев, он устроиться. В конце концов, осталась одна работа, куда его брали – ассенизатором. А ведь у него было много специальностей! Когда-то он был мастером на все руки…

Поселок наш был маленький. Благоустроенных квартир тогда еще не было. Деревянные туалеты стояли на улице, среди кварталов. Отец ходил с большой лопатой и метлой и убирал эти туалеты. Приходил и в школьный двор. Там тоже был деревянный туалет! Когда отец заходил во двор, уроки в школе прекращались, ибо все ученики прилипали к окнам, чтобы наблюдать, как мой отец будет чистить их туалет! В такие минуты я рада была бы провалиться сквозь землю. Я ненавидела всех с их благополучием, с их спокойной жизнью и хорошими родителями… На переменах я пряталась, боялась смеха одноклассников, тех прозвищ, которые они могли мне дать в любую минуту, которые давно дали моему отцу! После уроков я бежала одна домой, не ощущая ни радости, ни бодрости, как мои сверстники, у которых жизнь весело бурлила! Мне было не с кем поделиться моей болью даже дома. Я была одна со своей обидой на жизнь. В квартире у нас было неуютно и грязно. А мне хотелось видеть чистый пол и белые покрывала на кроватях. Я принималась за уборку, наводя жалкое подобие устроенного жилища!

…Училась я крайне плохо: с доски ничего не видела, а слушать учителей было трудно, когда в голове роятся мысли, связанные с запойным отцом! Как сделать, чтобы отец не пил эту проклятую водку? Вот, что было у меня, пятиклассницы, самым главным в жизни. Я ни с кем е могла поделиться своей бедой, попросить совета или помощи. Учителей я стеснялась и боялась. Казалось чем-то постыдным выносить сор из избы. Но, видимо, эти переживания так измучили меня, что я решилась – то был отчаянный шаг! Тогда я училась уже в восьмом классе. Я рассказала все учительнице по математике. Я выбрала ее потому, что она казалась мне простой, доброй и спокойной, какой хотелось бы быть мне самой. Мы поехали с учительницей в специальную больницу в город, где лечат только алкоголиков. Поговорили с врачом и мои мечты о лучшей жизни улетучились в миг! От алкоголизма вылечится полностью нельзя. И они принимают только тех, кто сам к ним приходит на лечение. Мой отец ни за что сам лечиться не пойдет!

Отец умер в декабре 1961 года – замерз на улице, будучи пьяным. Его труп мы обнаружили вечером с мамой у порога нашего дома. Мама, потрогав отца, закричала страшным голосом: «Отец-то не живой!» Крик этот что-то оборвал во мне. Я почувствовала, что сломана навсегда! Я сильно любила отца и понимала его… Он перед этим последним запоем, два месяца капли в рот не брал. Даже курить бросил. Ему самому такая жизнь, видимо, надоела. Он сам не рад был, что пил и мучил нас всех… В этот короткий период мы были почти счастливы… Мне было 15 лет, когда отца схоронили. В тот же день, сразу после похорон, что-то ударило мне в поясницу – около недели я не могла встать с постели… Потом встала. Но боль поселилась во мне, видимо, навечно! Истязает меня приступами: готова кричать на всю Вселенную! Эта боль – начало моей страшной болезни, которая привела меня к полному внутреннему опустошению. Моя болезнь и физическая, и моральная. Особенно тяжело мне было в моем переходном возрасте. Я понимала, что становлюсь взрослой женщиной. Но, конечно, совсем не такой, как мои одноклассницы. У них были увлечения, планы на жизнь, они влюблялись, мечтали о собственной семье, детях! Они делились своими мечтами друг с дружкой. Я была одна. Я была одинока… Особенно, я ненавидела сверстников, зная заранее, что ни один парень не посмотрит в мою сторону! Мне никогда не забыть тот первый день после похорон, когда я пришла в класс. Один мальчишка, как только увидел, что я вхожу, стал играть на губах траурный марш… Отца проносили мимо школы. Класс, видимо, смотрел в окно. Никто не прикрикнул на этого мальчишку… Так я поняла, что другие – это только насмешки и жестокость! Я окончательно превратилась в маленького затравленного зверька! Даже незнающие, кто я, люди, каким-то образом сразу разбирались во мне и начинали непроизвольно надо мной издеваться, причинять мне боль! Весь мир готов был травить меня! Ибо, я привыкла быть затравленной…

Я бросила школу и стала работать дворником. Почти, как мой отец – назло им всем, назло самой себе! Работала много, до физического изнеможения – я ведь была хилой и слабой! Дальше… Дальше мне трудно вспоминать… У меня появился ребенок, у которого не могло быть отца! Он все время болел. И умер, не дожив и до года. Мой сынишка был счастливее меня, ибо не успел осознать своего несчастья! Я скрывала беременность даже от родных! С какой брезгливостью я относилась к себе все эти девять месяцев, словами не скажешь! Рожала я далеко от дома, на Кубани, у чужих людей. Я сбежала на Кубань, чтобы родить, чтобы кормить своего маленького ребеночка виноградом и яблоками, которых всегда мне хотелось, и которые я никогда не ела. Почему я решила забеременеть? По любви? Конечно же не по любви. Какая тут любовь! Я плохо помню того парня, проезжего… Я сама к нему навязалась. Это был для меня единственный шанс почувствовать себя хоть в чем-то полноценной – что я могу быть матерью, как любая здоровая женщина! Жила тогда, как в бреду, Руки на себя не могла наложить, надеясь, что и так упаду, и умру! Я была мерзка себе, мне был противен мой будущий ребенок. Рожала я одна в чужой хате (хозяйка в этот день не ночевала дома). И, действительно, могла умереть от кровопотери, да меня соседи обнаружили и «скорая» доставила меня с родившимся ребеночком в род. дом. И вот лежу я в палате – кругом счастливые мамаши: цветы, передачи, милые записочки счастливых отцов. И каждая мамаша спешит поделиться со всеми своим счастьем!..

…Три дня мне не показывали моего ребенка, а потом принесли покормить. Дети у других какие-то горластые, кричат, требуют грудь! А мой лежит и молчит и пикнуть боится! «Господи – думаю – чувствует, что ли он, что рожден вне всяких людских законов? Безотцовщина, а мать его – урод…» Вот тогда и проснулся во мне со страшной силой материнский инстинкт! Решила – буду жить ради ребеночка своего! Всю себя отдам ему, всю свою жизнь!.. А он все болел и болел, да так и умер!

…Я вернулась домой, будучи больной и душой, и телом. День и ночь тогда твердила себе только одно и то же: я в тупике, жизнь куда-то уходит от меня, течет мимо… На душе тоска лежит тяжелым камнем. А внешне… Я стала злой, грубой психопаткой! Стала ходить по психиатрам, принимать психотропные препараты, ложилась на «курсы лечения» в разные психиатрические больницы в разных городах! Вместо хоть какого-нибудь интереса к жизни – только страхи. Самые нелепые. Боялась, например, что могу запеть или засмеяться со всех сил среди незнакомых людей…

…Уверена, что такая жизнь мне была предначертана с колыбели… И никто не виноват в этом…

Я прочитала «Исповедь» из школьной тетради. Передо мной, на краешке кресла сидела, как мне показалось, очень старая, седая женщина, держа руки на коленях, укутанных в серый больничный халат… В голове у меня было пусто. Сердце мое спокойно и ритмично билось, перегоняя кровь из малого круга в большой круг и обратно.

История сорок третья. Давай, не будем вместе!

Я работаю в нашем управлении недавно в должности начальника крупного отдела. По роду моей работы часто бываю в других отделах -осуществляю административный надзор. Всего таких отделов, где я бываю, девять. Она работает в третьем отделе и по своему служебному положению находится на несколько ступеней ниже меня. Она вообще первый человек, которого я увидел, так сказать, в лицо, когда устроился на данную работу. Это случилось еще в приемной администрации, где я ждал руководство. Она дважды прошла мимо меня, не обратив, как мне думается, на меня никакого внимания. Собственно, не исключено, что именно Она послужила тем конечным мотивом моего решения работать в этом управлении. У меня были другие предложения, да и специфика работы начальником отдела не совсем мне подходила.

Я уже не молод – мне скоро сорок. Ей, на мой взгляд, лет 19—20, правда, я могу и ошибиться, так как близорук, а очками никогда не пользовался. У меня семья – жена и двое детей. Я их люблю, в том смысле, что они для меня родные. Это, конечно, совсем не то, что я влюблен в свою жену. Но они, дети и жена, мои, точно так же, как мое тело. Нравятся они мне или нет – я их буду всегда любить, и оберегать, заботиться о них, как о своем собственном теле.

Она – это совсем другое. Она – это, прежде всего то, что не мое. Ее я люблю, как любят что-то другое, что вне меня, что я не знаю и с чем я никаким образом не связан. Это как раз и вызывает во мне мучительное напряжение влюбленности, ибо необходима большая сила энергии, чтобы преодолеть расстояние, разделяющее меня с Ней, чтобы вызвать в Ней любовь ко мне. Я не могу подойти к Ней и объясниться, даже, если увижу, что Она против этого не возражает. Мое служебное положение тут не при чем. У меня очень непростая задача. Я, скрывая проявления своей любви, должен вызвать в Ней к себе подобное же чувство. Именно подобное! То есть, такое же осторожное, такое же нестерпимое, сильное и такое же ответственное за непредвидимые от нашей близости (в широком смысле слова) последствия. Мы должны стать, как заговорщики в тылу врага, скрывая хорошо свой замысел – любить друг друга! Для этого нам необходимо понимать друг друга без слов, и даже не будучи рядом, то есть, между нами должен возникнуть телепатический канал связи. Это вполне возможно, когда двое настроены на одну волну – любви. Вообще, на мой взгляд, все телепатические явления, которые зафиксировало за свою историю человечество, это явления любви, как единственно подлинной связи одного человека с другим.

Я стал часто бывать в отделе, где Она работает, видеть Ее каждый день. Сначала Она смотрела на меня, но не в глаза. Это заметили ее сослуживцы. По-видимому, были намеки. Теперь Она старается выходить из отдела, когда я прихожу. Однажды, подавая ей авторучку, я коснулся Ее руки и почувствовал, как Она вздрогнула. Но это могло мне показаться. Я пробовал заговорить с Ней на отвлеченные темы. Она отвечала, как подобает ее служебному положению разговаривать с начальником. И – никакой оговорки, которая могла бы показать мне, любящему Ее, хоть намеком, Ее отношение ко мне. Настало время, когда словно испугавшись моих участившихся приходов, которые могли отнести за Ее счет, Она стала всегда уходить при моем появлении в другую комнату. И, наверное, еще бы немного, и Она попросила бы меня оставить Ее в покое. Я понял это и два дня не ходил к ним в отдел. Затем пришел, и подчеркнуто игнорировал Ее. Мне показалось, что Она заметила это! И Сама обратилась ко мне, правда, опять же по делу.

Порой меня охватывало отчаяние. И я переставал даже думать, как повлиять на Нее, «повернуть» Ее к себе лицом. Встретиться с ней тем взглядом, который связывает друг друга телепатическим каналом любви. Я – внутренне избегал Ее. Выбрасывал из своих переживаний Ее образ. Я даже попытался заменить Ее другой женщиной. Я выбрал для этого подругу моей дочери. Эта девушка давно подавала мне недвусмысленные знаки внимания. И я знал, что стоит поманить ее только пальцем, и она бросится в мои объятья, истекая от желания и счастья! Я провел с этой женщиной всю ночь. А на другой день с каким-то внутренним торжеством пошел в Ее отдел. Было ощущение независимости, победы и, вместе с тем… несчастья! Я не заметил, чтобы Она как-либо отреагировала на мою «измену». «Нет никакой телепатии, никакой любви!» – Решил я. По крайней мере, между мной и Ею. После этого оставалось ждать только чуда. И я начал чудо ждать! Обреченно и мрачно. Я знал, что чудес не будет. Если что и будет, только в том случае, если я сам каким-то образом это сделаю. Выжидая чего-то, я просто собирался с силами для новых попыток внушить Ей любовь ко мне.

Я был убежден, что мое внушение любви, если такое случится, не будет для Нее чем-то чужеродным. Я был уверен (думаю, так верят в бога), что моя любовь к Ней – это Ее любовь ко мне. Добиваясь Ее любви, я, по сути дела, стараюсь, чтобы Она это осознала. Чтобы это из недр Ее души вышло наружу. Чтобы Она поняла, что любовь Ее ко мне, как моя – к Ней, это, собственно, единственное на Свете, ради чего она родилась, живет. А то, что мы встретились случайно – это загадка человеческой жизни. Почти все, что с нами происходит важного в жизни, нам кажется случайным. На самом деле, никакой случайности в жизни человека нет! Это настолько очевидно, что когда я слышу обратное, например, все, что происходит, имеет причину, мне становится смешно. Что-то уже произошло в жизни, с нами, а мы придумываем для этого основания! Но, до причины всегда присутствует случай! Мне опять смешно! Значит, и рождаемся мы и умираем тоже случайно? Да это не просто нелепость, а глупость, недоумие!

Здесь нужно сказать, что любя Ее, я далеко был от того, чтобы Ее идеализировать: и как человека, и как женщину. Я изучил все Ее физические и душевные достоинства и недостатки так, что мне казалось, обнажись Она передо мной, Она ничем меня не удивит! Я знаю, какой увижу ее нагой (в физическом и идеальном смыслах). Настолько, что знаю, например, где и какие у нее родинки…

Да, можно сказать, что я любил Ее роковым образом! По не понятным мне причинам (так, я совсем, пока, не испытывал к ней полового влечения, и если бы мне пришлось вдруг выбирать перед сегодняшней ночью – кого взять к себе в постель, я выбрал бы кого угодно, даже жену, но только не Ее!). Нет, я не извращенец какой-нибудь. Я знал, что придет время, и меня охватит амок обладать Ею! И тогда только смерть сможет мне помешать… Но внутренней спешки ускорить это, не было никакой.

Ясно осознавая, что я Ее люблю, до конца все же не понимал, что именно я ожидаю от связи с Ней? К чему мне готовить себя, когда мы «сольемся в экстазе» друг с другом? Да, Она молода и прекрасна. Прекрасна уже тем, что молода. Факт. Но, пленила она меня, конечно, не только молодостью и красотой. Мало ли таких, даже лучше? Интуитивно чувствую в Ней особые задатки и думаю, что не ошибаюсь. Вот и ответ на мой сакральный вопрос! Вряд ли Ее «особые задатки» будут развиты, не вмешайся именно я в Ее жизнь? Я необходим Ей для Нее самой… Иными словами, только со мной, Она станет Собой! С любым другим мужчиной Она будет другая, не Своя! Но Она необходима и мне. Без нее я – не я. Как говорят англичане: YouisOK– IamOK! Мы без друга – не ничто, но и не нечто! Мы необходимы друг для друга не менее, чем необходимы сами для себя. Друг без друга нам просто невозможно. Пока мы оба жили вне себя. Как дать Ей понять это? Не словами же. Есть вещи, которые принципиально не вербализуемые. Или, скажу опять на английском, их не возможно to put in the word! Наверное, только наши глаза могут передать друг другу эту сокровенную информацию о нас. Но, как с Ней встретиться глазами? Она никогда не посмотрит прямо мне в глаза. А если попытаюсь я сделать это, Она отведет глаза или опустит долу! Я точно знаю, что Она постарается избежать моего прямого взгляда! Нет, это не стыд девичий и не неловкость женщины перед мужчиной, женщины, которая знает, что мужчина ее любит и хочет ею обладать! Да, мы живем в современном обществе, где многие условности в отношениях между мужчиной и женщиной не только не соблюдаются, но просто забыты. И это так, но не всегда и не для всех! Есть в отношении полов нечто, что будет сохраняться вечно. И только, если я не ошибаюсь в наших отношениях с Ней, это табу, назову так, взгляда, несущего информацию всех наших поколений, исчезнет. Но нужно, чтобы, как поется в песне, эти глаза были напротив! Я уверен, что ни в отношении себя, ни в отношении Ее не ошибаюсь! Что же остается мне? Что остается Ей? Ждать случая? В случайность я не верю. Ждать мгновенья, как ждали его Мастер и Маргарита – и у Гете, и у Булгакова… Только бы без чертей! Но, пока она не будет со мной, пока Она будет вне меня, кто отличит Ее от моей галлюцинации? А меня – от Ее бреда? Ведь, если любви между нами нет, если мы – в лучшем случае порождение воображения друг друга, то, не знаю, как Она, а я теряю все основания веры в то, что существую в реальном мире, а не во сне, и вдруг не проснусь!

Я продолжать думать о Ней, ходить в Ее отдел, без всяких попыток и надежды на чудо откровенного взгляда Ее огромных синих глаз! Чтобы не сойти с ума и справляться с работой, мне удалось убедить себя в том, что пока (до поры, до времени) Она находится в параллельной реальности моих переживаний. Все течет, мы с Ней не изменяемся (по крайней мере, внешне) и так вот, невзначай… окажемся в объятьях друг друга, и совершенно естественно скажем друг другу «Ты»!

…Я столкнулся с ней в коридоре, который соединял мой кабинет с ее отделом нечаянно. Я шел к Ней в отдел, как обычно. Думая, конечно, о Ней, тоже, как обычно. В этой задумчивости, я, не заметив Ее, чуть не сбил Ее с ног, ибо хожу быстро… И Она куда-то спешила. Так, что, столкновение наше было достаточно сильным! Нам даже пришлось инстинктивно вцепиться друг в друга, чтобы не упасть! В принципе, мы оказались в объятьях друг друга… Настолько близко друг к другу, что я чувствовал тепло ее тела и, простите, как пахнет (каким дезодорантом) у нее подмышками. И… Она в упор смотрела в мои глаза! Ну и что? Ничего вокруг и во мне не изменилось! А вот в Ней, вернее, то, что я видел в Ней, произошла для меня перемена, если так можно выразиться, на сто восемьдесят градусов! Я видел молодую смазливую девушку, несколько сконфуженную от столкновения с мужчиной, сослуживцем, многими рангами выше Ее и все! И все! Пока у меня мелькали эти мысли, и еще не было на них никакой реакции, она спокойно отстранилась от меня, извинилась за столкновение очень спокойным голосом, потом сказала: «Какие мы с тобой неловкие!..» Она сказала мне «ты», как старому знакомому. Первое, что мне пришло в голову ясно и отчетливо, что она, больше для меня не Она, и никогда в моих переживаниях не будет с большой буквы! И тут у меня вырвалось: «Давай никогда не будем вместе!» Она не удивилась моим словам, как будто знала, что я это скажу, и, улыбаясь, ответила: «Давай!». И мы пошли своими дорогами. Через несколько шагов я инстинктивно остановился и повернулся, посмотреть ей вслед. Она тоже стояла, повернувшись ко мне лицом и улыбалась.., потом вдруг подмигнула…