Текст книги "Альфа и Омега Марины Журинской. Эссе, статьи, интервью"

Детки, детки…

Вот какое у нас горе. Детские самоубийства стали массовым явлением. Опять какое-то позорное и страшное первое место по этому делу.

Разумеется, «что делать» и «кто виноват».

Отвечают на эти вопросы по-разному.

Виноват Интернет. А то в других странах Интернета нет.

Виноваты СМИ, устраивающие сенсации по каждому такому случаю. Вот в этом что-то есть, да только если бы не СМИ, дети бросались бы из окон пореже, но вряд ли так уж намного. Зато взрослые «ответственно» говорили бы, что у нас лучшее воспитание в мире.

Конечно, СМИ у нас те еще… Когда в СССР принимали закон о печати, я предлагала разным гражданам послушать стишок и угадать автора:

 
Ай да свободная пресса!
Мало нам было хлопот!
Юное чадо прогресса
Воет, брыкает, ревет.
 

Народ наперебой называл разных популярных современных мракобесов. А это Некрасов, причем не Виктор, а Николай Алексеевич.

Все так, и наша пресса далека от идеала по многим параметрам. Нет-нет, я даже не про тенденциозность и не про ангажированность (мягко говоря). Я про поверхностность журналистских знаний и воззрений, про кромешную путаницу с фактами. А в волнующем нас случае – про отсутствие сострадания.

Какой-то мыслитель (кажется, даже женщина) предложил средство: поносить и ругать убившихся в прессе и в окрестностях их домов, обзывать их по-всякому и хоронить с презрением и проклятьями… Вот тут-то и наступит на земле мир. И в человецех благоволение.

Но все-таки голоса разума звучат и гласят, что дети эти – недолюбленные.

Я когда-то писала и продолжаю утверждать, что родители хотят от детей того, сего, пятого, десятого и невозможного: чтобы дети были вылитые они и одновременно сверкали разными совершенствами. Ну и чтоб учителя занимались ими так, чтоб детям не продохнуть, а родители чтоб их не видели и не слышали, а только принимали бы похвалы за своих чад (а тех хвалить не надо, чтоб не испортились).

Учителя же хотят, чтобы дети воспринимали каждый звук, ими издаваемый, за истину в последней инстанции и хранили бы ее трепетно и вечно. А родители чтоб работали по данным им указаниям педагогов.

А дети чего хотят? А дети хотят, чтобы их любили. Малыши выпрашивают любовь, как собачонки – лакомство. Жалко их ужасно. Подростки же более сдержанны (не потому ли, что претерпели разочарование?), но тоже хотят, чтобы их любили. А не можете – не приставайте.

Давайте посмотрим на соотношение сил, ополчившихся на душу подростка.

Если дети предоставлены сами себе, то они сбиваются, прямо говоря, в стаи с соответствующим «этикетом» и иерархией лидеров. Здесь – пограничье с криминальными образованиями.

Если учителя не проявляют сердечности (смешно об этом говорить, да?), то школа превращается в зону крайнего дискомфорта.

Если родители не уделяют детям того внимания и понимания, которое им требуется (а требуется им о-о-о-очень много!), дети чувствуют себя не просто заброшенными, а преданными. Ведь существует множество свидетельств о том, что дети ни с того ни с сего начинают считать себя чужими, усыновленными подкидышами, а это – знак одиночества.

Подытожить мироощущение несчастного подростка можно словами Цоя, который был к таким (и другим) вещам чуток, как мало кто: «Весь мир идет на меня войной».

И вот как-то все сводится к тому, что наибольшая ответственность за детей ложится на плечи родителей.

Кстати, дети – совершенно не ангелы, впрочем, как и родители и учителя, только в отличие от этих последних дети на ангельский чин и не претендуют. Дети капризны, эгоистичны, несамостоятельны в мнениях, подчас сами не знают, чего хотят… Впрочем, взрослые тоже таковы, и не след им про это забывать. Но всем нужно стараться со всеми договариваться, даже если вторая договаривающаяся сторона – собственное порождение и от горшка два вершка. Помню, как с меня семь потов сошло, когда я убеждала десятилетнего мальчика, что в карты играть не следует. А он спросил: «А почему?» – так был воспитан. Ну, и ответила, а куда деваться.

С ним же у нас был заключен договор. Я живописала все кошмары переходного возраста и предложила выход: сам реши, хочешь ли ты быть взрослым или ребенком. Если ребенком, то тебя будут холить и лелеять, но ты будешь беспрекословно слушаться. А если взрослым, то на тебя накладываются разные обязанности и ответственности, но степень свободы у тебя расширяется, а разные твои желания обсуждаются с тобой с полным моим уважением.

А часто ли в детях уважают личность? По большей части на нее вообще внимания не обращают, а если и обращают, то в основном для того, чтобы «сломать» те черты, которые не нравятся. Впрочем, друг к другу взрослые относятся примерно так же, отсюда – разводы из-за «несломленной» привычки разбрасывать носки. И тоже ничего хорошего. Вступают в брак с «полуфабрикатом», который нужно доделать, – и вперед.

А надо людей любить, и взрослых, и детей. Это сложно, но заповедано. Любить детей не как свое порождение, не как надежду на помощь в дальнейшем, не как предмет своей гордости, а как людей. Как личности. Любить так, чтобы доверяли. И не зря Иоанн Богослов пишет об иссякании любви во многих, потому что и Христос пришел к людям, чтобы заново воспламенить их любовью, но поскольку она иссякла, они Его не приняли, гнали и распяли. Вот мы все больше хлопочем о своем личном спасении. Ну и чтоб все вели себя так, как мы считаем правильным. А надо – о любви во Христе.

…Помню разговор с очень счастливой матерью, ей и сорока не было. А счастлива она была тем, что ее дочка, забеременев в 16 лет, сказала ей об этом откровенно, а не стала делать аборт. Проявила доверие. И все уладилось браком и материнством. Правда, в роддоме над юной матерью всласть поиздевались. И в Интернете написал счастливый отец, что сохранил привязанность своих уже взрослых детей. А когда его дочка уезжала в институт, он ей сказал: «Помни, что ты наша. Что бы с тобой ни случилось, мы тебя примем».

Казалось бы, сейчас надо набрать в грудь воздуха побольше, чтобы провозгласить: «А зато у православных все хорошо». Но не получается. В одной православной гимназии мальчик сказал духовнику, что он по совести не может сильно любить своих родителей, потому что очень уж люто лупцуют. И слышала я однажды речь о православном воспитании подающего надежды богослова и заботливого отца, который говорил, что до семи лет проблем нет: скажешь, что завтра будет причащаться, – и все. А после семи он ведь, гад, вопрос задает, зачем это нужно. Очень сложный вопрос. Непонятно только, как в христианской семье ребенок этого еще не знает.

И такое ведь на каждом шагу. Помню, в храме на литургии ребенок лет пяти закапризничал. И чем дальше, тем свирепее. К Евхаристическому канону он уже ревел и катался по полу. Как-то это было не слишком комфортно. Но среди моря всеобщего сострадания утесом праведности стояла его бабушка, с гордой улыбкой приговаривавшая: «С вечера с пяти часов ни крошки хлеба, ни капли воды…»

А в одной бездетной семье поступили по известной рекомендации: взяли девочку из детдома. А там и свои дети пошли, и девочка их прилежно нянчила. Когда же она закончила школу, то сказала, что хотела бы еще учиться, дружить со сверстниками и одеваться не совсем уж в тряпье. Так ее выгнали из дома в никуда со словами: «Ты нам еще не отработала».

И вот о чем не стоит забывать. Очень часто даже внимательные и любящие родители судят детей с высоты своего жизненного опыта. Дело даже не в том, что они требуют от детей мыслей и поступков, к которым сами пришли путем долгих проб, ошибок и страданий (это – если пришли к благополучному результату). Самое страшное – что они подозревают детей в пороках, свойственных зрелому возрасту. Слышала я рассказы о том, насколько хитры и коварны малолетние лжецы и интриганы, слышала. И все это неправда.

Да, дети очень даже способны на ложь и хитрость (в сравнении со взрослыми – в сугубо мелких масштабах), но только ради того, чтобы урвать порцию внимания, любви и ласки, которых им не хватает. Более того, бывает в их мелкой жизни период мелкого же клептоманства (эдак около семи лет). На самом деле ничего страшного, один серьезный и доброжелательный разговор – и все как рукой снимает. Да, больных детей следует лечить, но это другое.

И тут есть еще такая вещь. Род человеческий тщеславен. Очень хочется быть проницательными, сделать своим лозунгом «нас не проведешь!». И мало кто догадывается, что лучше быть обманутым, нежели напрасно подозревать. Потому что подозрение чернит твою собственную душу.

А вообще-то, всякие мелкие и крупные детские неприятности – от невнимания и непонимания в семье. Одно слово – недолюбленные. Но это – ваша вина, дорогие родители.

И еще: дети чувствуют гораздо больше, чем это обычно считается. Они чуют ложь, фальшь, лицемерное к себе отношение. Так что получается страшноватая картина на тему «не судите, да не судимы будете»: пользуясь своим преимуществом, родители судят детей. Но и дети в таком случае судят родителей, и чем дальше, тем больше. Привычно вздыхая о том, что у нас так много заброшенных стариков, в том числе и имеющих взрослых детей, нужно им, конечно, сочувствовать и помогать, – но и думать о том, кто же этих черствых детей воспитал себе на горе.

Вообще, с подростками дело зачастую обстоит так: в хороших семьях маленькие чувствуют себя как в сказке. Мир их мал и уютен, они окружены теми, кого любят и считают лучшими на свете. И уверены, что если что не так, то папа-мама встанут на защиту. А когда подрастают, то смотрят на мир более критично, да и видят больше. И начинают понимать не только свою беззащитность перед лицом мирового зла, но и беспомощность родителей, а подчас и их нежелание понять и прийти на помощь.

Наверное, всякий человек хоть раз в жизни, хоть на секунду испытывал нежелание жить. И чаще всего это происходит именно с подростками. Тут ведь вот какое дело: в патриархальном обществе дети благодарят за жизнь Бога и родителей. В нынешнем это, к сожалению, далеко не так. Неблагодарность стала очень распространенным модусом отношений. И за нее, дающую ложное ощущение свободы, приходится платить. Иногда – своей жизнью.

Но вот что, пожалуй, самое главное. Человек кончает с собой, скорее всего, в состоянии депрессии. А у нас отношение к такого рода состояниям средневековое: «дурь одна», «блажь», «слабаки», «психи, что о них говорить». И так-то отношение к врачам не ахти, а уж к психотерапевтам и психиатрам – сугубое не ахти. И получается, что лучше ребенка сгубить, чем обратиться к надежному специалисту.

Опять-таки было: врач годами боролся за жизнь и здоровье мальчика, причем не только с болезнью, но и с его отцом. Врач считал, что мальчика нужно лечить, а отец – что нужно воспитывать из него «настоящего мужчину». Поэтому врач регулярно госпитализировал мальчика, а когда тот возвращался домой, за него брался папаша и доводил дело до очередного обострения. Врач старался контролировать ситуацию, но однажды просто не успел – и мальчик покончил с собой.

Давайте посмотрим фактам в глаза: ситуация в обществе далека не только от благополучной, но и от мало-мальски приличной. Мир вообще неблагополучен, но в Европе, например, хоть живо представление о том, какие свои свойства и качества не следует демонстрировать. Мы от этого достаточно далеки. Например, на меня произвело большое впечатление, когда какой-то православный книжный магнат похвалил православное же издательство… за нахальство. Так, мол, и следует.

А мы о детях, уходящих из жизни. А это форма протеста против того, что неокрепшие юные души считают недопустимым. Словесно это было выражено Цветаевой:

 
Отказываюсь жить
В бедламе нелюдей…
 

Так что только любовь. Как писал Честертон, с каждым человеком следует обращаться так, как будто он – переодетый король. Ну или принц, если маленький.

Опубликовано: Православие и мир [Электронный ресурс]. – http://www.pravmir.ru/detki-detki/. 26 апреля 2012 г.

Об образовании

Мечты, мечты…

Огромное количество людей придерживается убеждения в том, что мечты украшают жизнь. Значительно меньшее их количество обращает внимание на то, что мечты никогда не сбываются. Тех, кто, несмотря ни на что, продолжает в мечтах питать несбыточные надежды, принято считать романтиками (правда, у психиатров на этот счет подчас бывает свое особое мнение). Остальные начинают никогда не надоедающий процесс – предпринимают поиски виновных в несбывании своей мечты, что, между нами говоря, жизнь отнюдь не украшает. А между тем…

«Соблюди нас от всякого мечтания», – просим мы в одной из вечерних молитв. Поскольку неподалеку находятся слова о плотских страстях, то часто считается, что и мечтания, от которых следует беречься, относятся к той же сфере телесных искушений. Ан нет. Всякое – оно всякое и есть, и достаточно много за всю историю христианства сказано об особой вредоносности именно возвышенных мечтаний, и чем они выше, чем вроде бы благороднее, тем вредоноснее. Так что ж, скажет мечтатель, так и жить без мечты – скучно, серо, приземленно? А ему могут предложить поразмыслить о том, что, в сущности, то же самое может сказать и наркоман о жизни без наркотика. Аргумент, конечно, сильный, но не вполне корректный, потому что так ведь и художника можно убеждать во вредоносности искусства, а музыканта – музыки, и горе в том, что некоторые из них убеждаются. Очень трудно выносить решения в области человеческого сознания, и к тому же такие решения всегда будут неполными и неабсолютными. Однако есть один простой критерий: степень соотнесенности мечты с реальностью. Вот старый-престарый пример. Во времена разрядки группа советских школьников отправилась в гости во Францию. Жили они там в семьях французских школьников, естественно, пионеров, естественно, с родителями-коммунистами. Это не помешало деткам по возвращении «отблагодарить» хозяев за гостеприимство, обругав их в телепередаче. Наше превосходство они обосновывали так: французские дети живут плохо, у них нет мечты. У них по трое-четверо-пятеро братьев и сестер, мама не работает. Скучно. Мы им говорили: я буду космонавтом, я буду балериной, а они говорили: а я буду шофером, как мой папа… Ну не понимают дети, что если шофер может прокормить большую семью так, чтобы быть при этом примером для своих детей, то это вовсе даже хорошо. А еще лучше – не питать несбыточных надежд. Сейчас эти мечтатели уже старики, и никаких балерин и космонавтов из них вроде бы не образовалось. Скорее уж жизнь не обошлась без разочарований, а для того, чтобы разочарования давали опыт, помогающий жить и мыслить, нужна еще и мудрость, и благо, если они ее обрели.

Попробуем рассмотреть совокупность мечтаний (и соответственно неудовольствий) в области школьного образования, причем, так сказать, по ролям. Начнем с того, что откажемся от рассмотрений мечтаний администрации «надшкольного» уровня, потому что таковая, то есть средняя и высшая, во всех областях жизни всегда хочет одного и того же: хороших показателей, критерии которых сама и разрабатывает. А по причине неистребимого оптимизма школьную администрацию и преподавателей будем рассматривать как единую корпорацию с едиными же (и благими) интересами. Посмотрим, что происходит с мечтами непосредственных участников учебного процесса и самых близких заинтересованных лиц, с которых и начнем. Заранее скажем, что самым общим образом (почти) всех вовлеченных в учебный процесс в связи с их мечтами можно обозначить термином Стругацких: «желающие странного», только в «Попытке к бегству» так называли диссидентов некоего тоталитарного общества, а у нас вроде бы тоталитаризм в основном изжит, и поэтому желание странного распространено гораздо шире.

От школы родители (обобщенные) хотят много чего.

Хотят, чтоб не очень детей нагружали; чтоб дети не хныкали, что-де много задают, и не укрывались за школьными заданиями и делами от родительских притязаний на их времяпрепровождение. Чтоб не росли больно умными и не нужно было бы в ужасе рассматривать домашнее задание, которое чадо просит объяснить и в котором ничего не понимаешь. Хотят в то же время, чтоб дети все время были заняты и не путались под ногами; чтоб не требовали к себе особого родительского внимания. Чтоб ни секундочки свободной у детей не было и чтоб были ими охвачены все области человеческой деятельности. Чтоб обладали из ряда вон выдающимися познаниями и навыками, как какие-нибудь титаны и корифеи Возрождения. Чтоб получили все на свете призы и медали и повсюду поступили без экзаменов. И одновременно сразу после школы стали бы зарабатывать кучу денег (величина кучи зависит от воображения и привычек родителей). Вот и мечутся мелкие мученики в сопровождении более крупных (бабушек и мам): языки (как минимум английский, далее везде вплоть до китайского), плавание, теннис, фигурное катание, лошади (это для более обеспеченных), пение, рисование, танцы… Друзей нет, эмоциональная сфера на нуле, привычка думать и созерцать увядает на корню, не успев развиться. Замечательно, что погоня за стопроцентной детской занятостью, облегчающей родителям жизнь и снимающей с них заботы, еще в дошкольную эпоху оборачивается полной своей противоположностью, но почему-то этого не видят. «Мы для него/ нее ничего не жалеем», – звучат гордые слова, со временем трансформирующиеся в жалобное: «Мы ему/ей все обеспечили, а он/она…» Полная ответственность и за то, чтобы дети не перенапрягались, и за то, чтобы у них продыху не было, возлагается на школу. Поэтому всяческая внешкольная занятость, которую родители обеспечивают сами, сопровождается у них раздражением в адрес школы (и ребенка, но об этом ниже), а мысль о том, что школа, пожалуй, обладает умением рассчитывать нагрузку, в голову не приходит, потому как ребенок мой и я вообще лучше знаю. Венчает все это безобразие тлетворное обыкновение ругать учителей в разговорах с детьми: «А что твоя училка понимает?» (это цензурный вариант). А если родители слегка состоятельные, а дети заражены бациллой успешности, то они начинают учителей в грош (в прямом смысле!) не ставить, а то и сами издеваются, и товарищей подбивают. Мы, кажется, уже доросли до ситуации, описанной в «Дэвиде Копперфилде», где богатый ученик безнаказанно оскорбляет бедного учителя. Только вот Диккенса на нас нет. Да полно, так ли уж нужно это детям? И так ли уж, по большому счету, нужно это родителям, если отвлечься от их собственных амбиций? А с этим ведь никогда покоя нет: у меня должно быть все лучшее: обиталище, машина, мебель, одежда, самый дорогой кот, самая модная собака – и дети должны подстраиваться в этот ряд.

Однако обилие и противоречивость родительских претензий к школе бледнеют и тускнеют в сравнении с их же претензиями к собственным детям (собственный – вот ключевое слово!)

Ребенок должен быть вылитый я. Поскольку этого хотят оба родителя, не вполне друг другу тождественные, то это желание, основанное на незнании генетики и социальных наук, занимает много времени и служит исходной точкой для бесчисленного количества семейных конфликтов. Нужно заметить, что сходство ребенка с собой родители готовы признать в его звездные часы и горячо отрицают при его неудачах, что даже в языке отражается: «Объясни наконец своему сыну…» – говорится отнюдь не тогда, когда сын молодец. Значительную роль в дестабилизации домашней атмосферы играет еще и то, что о себе у большинства родителей представления не вполне адекватные. Поэтому в понятие «вылитости» входит и то, что нужно быть оторвой, и то, что нужно быть отличником-аккуратистом, никогда не спорить со старшими – но и не лезть за словом в карман, не драться, но установить среди сверстников террор имени себя, не кокетничать, но пользоваться абсолютным обожанием лиц противоположного пола, никогда не просить денег, но выглядеть не хуже других… Это если не считать требований к внешности (вплоть до роста и цвета волос) и к таким природным данным, как голос, слух, ритмичность и спортивные способности. Короче говоря, такой тип родителей всегда недоволен. Кто виноват? – конечно, другой родитель, бабушки-дедушки, соседи и школа, школа, школа. А теперь вопрос философский: можем ли мы считать, что всякий человек, у которого чадо доросло до школы, уже познал самого себя? Это вряд ли. Можем ли мы считать, что он обладает совершенным знанием своего ребенка? Вот уж чего нет, того нет. А что, разве редко бывает, что приходит мамаша вполне сформировавшегося лентяя, нахала и циника в школу и на голубом глазу объясняет учителю, что дите старательное, застенчивое и ранимое, а также хрупкое, и голову однокласснику проломило исключительно на нервной почве, а к нему подхода не нашли. И самое печальное, что она при этом не врет. Ну почти не врет, а и на самом деле так думает. И второй философский вопрос: соответствует ли способность человека понимать и воспитывать ребенка репродуктивной способности? Ой, – и больше ничего тут не скажешь. Потому что история человечества битком набита вопиющими примерами того, что это не так. А в последнее время примеров еще больше и вопиют они еще громче.

Тем ужаснее участь учителя и тем горше доля детей.