Текст книги "Скрытая бухта"

Когда попадаешь в Сантильяну, кажется, что ты покидаешь этот мир.

Этот вход словно гласит: “Не входи”.

Бенито Перес Гальдос (1843–1920. Отрывок из статьи “Сорок лье по Кантабрии”, 1876)

Хакобо Ривейро сидел перед овальным столом в светлом зале, обстановленном скромно, но со вкусом. Он никогда раньше здесь не был и подумал, что это помещение отводилось для встреч с наиболее важными посетителями Института судебной медицины Кантабрии.

Напротив него сидели судмедэксперт Альмудена Кардона и доктор Гаэль Барсена из Национального института токсикологии. Видимо, Ривейро должен был беседовать с обоими в ожидании Клары Мухики, которая все еще не появилась. Вчера она выглядела не очень – то ли слишком устала, то ли простыла. Но если Мухика действительно заболела, то на памяти сержанта такое случилось впервые, а без причины она бы работу не пропустила. Ривейро чувствовал себя странно, обсуждая подробности расследования с Кардоной, но так уж складывались обстоятельства. Медлить было нельзя. Судмедэксперт представила ему опытного специалиста, доктора Барсену, прежде работавшего в отделе токсикологии криминальной полиции, а ныне – в Национальном институте токсикологии и параллельно с этим читавшего лекции и проводившего курсы по своей специальности в других европейских странах.

“Да это долбаный гений всея Европы в том, что касается ядов и отравляющих веществ, и если уж он нам не поможет, то никто другой и подавно”, – думал Ривейро, дожидаясь, когда наконец Кардона и Барсена закончат переговариваться между собой и прекратят перебирать бумаги и изучать на экране ноутбука какие-то данные, смысл которых совершенно от него ускользал.

– Ривейро, – сказала Кардона, – у нас сейчас начнется очень важный конгресс, так что у тебя несколько минут, чтобы задать доктору Барсене все интересующие тебя вопросы об отравлении Давида Бьесго.

Ривейро хотелось подчеркнуть, что это не просто отравление, а убийство, но, учитывая, что времени в обрез, он решил перейти к делу.

– Доктор Барсена, – обратился он к эксперту, спокойно и приветливо смотревшему на него. Глаза доктора были безмятежно голубыми, а густые седые волосы зачесаны назад. – Из вашего сообщения я понял, что убивший сеньора Бьесго яд может быть из тиса. Это так?

– Да, это действительно так. Симптомы очевидны: цвет волос и глаз, rigor mortis, то есть характер трупного окоченения – все свидетельствует об использовании яда. Мидриаз зрачков…

– Простите, что? – перебил Ривейро.

– Расширение зрачка. Зрачки умершего были расширены, губы посинели. Прямо-таки классический случай из учебника.

– Ясно. А как вы пришли к выводу, что это именно тисовый яд?

– Благодаря многолетнему опыту, сержант. Хотя самые быстродействующие и эффективные яды животного происхождения, самые медленные и сложные для распознавания – растительные. Смерть в случае использования последних в целом наступает довольно мягко и почти безболезненно, а ей предшествует что-то вроде погружения в наркотическое опьянение. Однако этот человек умер не так легко: на его одежде обнаружены следы рвоты, а также неконтролируемой диареи, а при вскрытии отмечено сильное воспаление почек и печени, что и стало причиной дыхательной и сердечно-сосудистой недостаточности.

– Но если вы считаете, что тут имел место сильнодействующий, агрессивный яд, то логично предположить, что он животного, а не растительного происхождения?

– Нет. Растительных ядов, действующих так быстро и тяжело, не столь уж много, но они все же есть. Так что если мы убеждены в растительном происхождении яда, то количество вариантов для получения такого сильного вещества значительно снижается, поэтому нам проще установить, о каком конкретно яде идет речь. А чтобы удостовериться, что мы имеем дело с ядом растительного происхождения, достаточно проанализировать содержимое желудка.

– Значит, у вас уже есть результаты экспертизы? – удивился Ривейро.

– А, нет, конечно, они еще не готовы. Вы, разумеется, понимаете, что я подключился к расследованию исключительно по просьбе доктора Мухики, хотя сам уже не работаю в институте и не имею никакого отношения к лабораторным исследованиям. Но я дважды наблюдал, как проявляется действие этого вещества в желудках погибших: тот же цвет, вяжущий запах. Ни с чем не спутаешь. Сеньора Бьесго напоили смертоносным отваром.

– То есть как? Прямо из чашки?! – изумленно воскликнул Ривейро. – Просто взяли и подмешали яд в послеобеденный чай?

– Почему бы и нет, не вижу ничего невозможного. Как бы то ни было, коллега вам уже наверняка сказала, – Барсена кивком головы указал на Кардону, – что окончательные результаты зависят от биохимического и гистологического анализа, в особенности печени. Я просто поделился соображениями, в которых уверен, скажем так, на девяносто девять процентов.

– Неплохой показатель. – Нахмурившись, Ривейро ожесточенно писал в блокноте. – Тогда, с вашего позволения, я попробую структурировать все это, чтобы потом ясно изложить коллегам. Значит… – сержант немного помедлил, словно раздумывая, с чего начать, – если мы предположим, что яд действительно тисовый, где искать исходный материал? То есть, я так понимаю, нужно ведь с чем-то смешать тис, чтобы получить яд.

– Нет, сеньор Ривейро, тис смертоносен сам по себе.

– Но тогда… Господи, да ведь это дерево в Кантабрии есть в каждом парке!

Доктор Барсена улыбнулся – без чувства превосходства, а с сочувствием, видя замешательство сержанта.

– Дерево как таковое не ядовито, ядовиты его листья и семена, в которых содержится чрезвычайно токсичный алкалоид, называемый “таксин”, он способен вызвать, помимо вышеупомянутых симптомов, артериальную гипотензию и остановку дыхания.

– Допустим, а как это работает? Я хочу понять, нужно ли быть экспертом, чтобы приготовить такой яд? Или просто завариваешь листья тиса как чай – и готово?

– Фактически, да. Но тот, кто приготовил тисовый отвар для нашей жертвы, должен был хорошо разбираться в свойствах этого дерева и его особенностях. Похоже, в отваре содержалась высокая концентрация таксина, какая бывает при отваривании сухих листьев вместо свежих.

– Значит, яд приготовили заранее.

Доктор Барсена пожал плечами:

– Как знать. Возможно.

– Интересно. А как быстро действует яд? Хотя бы приблизительно.

– С момента попадания внутрь до летального исхода проходит примерно полчаса. Максимум час.

– Так быстро?

– Очень быстро и очень эффективно, мало кто мог бы это пережить. А если бы и пережил, то с жуткими последствиями для печени и почек. Сами посудите: два грамма листьев из расчета на килограмм массы тела способны прикончить лошадь. А жвачные животные очень выносливы.

– Другими словами, мы можем предполагать, что сеньору Бьесго дали смертоносный отвар из листьев тиса, и самое позднее через шестьдесят минут после того, как он проглотил яд, должна была наступить смерть.

– Именно так. Сначала таксин должен был разогнать сердце, а затем сбавить сердечные ритмы, понизить кровяное давление и вызвать желудочно-кишечные боли, даже диарею и судороги, воспаление в печени и почках, а это, как я уже говорил, приводит к остановке сердца.

– Ужасная смерть.

– Но зато быстрая, сержант. Учитывая возраст жертвы, смерть, скорее всего, наступила где-то через полчаса.

– М-да… – протянул Ривейро. – Получается, что хотя тот, кто приготовил для доктора Бьесго этот ядовитый отвар, должен был обладать определенными знаниями, нарвать листьев в парке и сварить яд мог любой. То есть не надо за этим обращаться к травнику-специалисту, все верно?

– Да, все верно. Достаточно набрать нужное количество листьев.

– А кто может знать, что это дерево так ядовито? Как вам кажется? Врач? Судебный медэксперт? Ботаник?

– Хороший вопрос. Конечно, специалист в области токсикологии знает все о тисе, но этот яд в наше время не особо используется. Сейчас мы обыкновенно имеем дело с отравлением барбитуратами, лауданумом, инсулином, стрихнином и даже цианидом. Но как раз в Кантабрии он широко известен в народе, его использовали, например, чтобы вызвать выкидыш у скота. А древние воины-кантабры держали его при себе на случай, если вдруг попадут в плен к римлянам. Чтобы покончить с собой.

– Ничего себе! – Все утро Ривейро не переставал удивляться, причем каждый раз все сильнее.

– Вообще-то, – доктор Барсена поднялся, словно давая понять, что разговор окончен, – тис должен быть для вас священным деревом.

– Простите?

– Вы разве не из Кантабрии?

– Да, я родился в Поланко и…

– Ну так это ваше священное дерево, ваш символ, сержант. Тис славится своим долгожительством и, по преданиям, символизирует бессмертие. Он может прожить тысячу пятьсот лет.

– Но его яд вызывает немедленную смерть.

Гаэль Барсена улыбнулся:

– А его кора с таксолом, например, является мощным противораковым препаратом. Почти у всего есть обратная сторона, сержант.

– Ваша взяла. Священное дерево Кантабрии, значит…

– Вот именно. Надеюсь, что смог вам помочь. По остальным вопросам обращайтесь к моей коллеге – сеньорите Кардоне.

– Разумеется. Большое спасибо за помощь, доктор. Только один вопрос, раз уж вы, как я понял, разбираетесь не только в медицинских свойствах тиса, но и, скажем так, в его культурных особенностях. Я имею в виду восприятие дерева в народе. По вашему опыту получается, что его использовали только тут, в Кантабрии? Понимаете, нам нужно выявить личность преступника, и очень важно установить географическую привязку, место его происхождения.

Доктор Барсена задумался.

– В исследованиях, которые я изучал, говорилось об использовании тиса в качестве яда на севере полуострова, в особенности в Кантабрии, и чуть реже в Астурии. Там это скорее символ, нежели орудие смерти. В День всех святых, например, в Астурии принято относить усопшим ветвь тиса, чтобы те могли найти дорогу в Чертог теней.

У Ривейро возникло такое чувство, будто он слушает упрощенную и испанизированную версию “Властелина колец”. Чертог теней? Древо бессмертия? Почему он сам не знал, что тис – священное дерево в Кантабрии?

Он уже собирался попрощаться с доктором, когда тот вдруг словно вспомнил что-то важное.

– Сержант, и еще кое-что.

– Слушаю вас.

– Англичане тоже почитают тис. По крайней мере, почитали в прошлом. В Средние века это дерево почти исчезло, потому что его древесина шла на корабли. И сама по себе первоклассная древесина, а к ней еще и прилагаются легенды о вечной жизни. Думаю, вашему расследованию это вряд ли поможет, но мне вдруг вспомнилось. Кстати, все изученные мной работы про тис были написаны англичанами.

– Вот как. Ну спасибо большое. Может, нам и пригодится.

Перед мысленным взором Ривейро тотчас предстал Оливер Гордон. Он как раз англичанин, а убийства начались после его прибытия в Суансес. Факт налицо. Конечно, на вечер вторника, когда был отравлен доктор Бьесго, у англичанина имеется алиби – он встречался с адвокатом, а потом находился у них в отделе. А если у него есть сообщник?..

Ривейро попрощался с доктором Гаэлем Барсеной и понял, что Альмудена Кардона ничем не могла ему помочь, так как была по уши в делах, совещаниях, а тут еще конгресс, ради которого доктор Барсена и прибыл в Сантандер. Все это навалилось на нее не только из-за того, что многие сотрудники были в отпуске, но и из-за отсутствия Клары Мухики, главного светила Института судебной медицины. Пришлось бы ждать допоздна, и Кардона все равно не гарантирует, что будут готовы результаты экспертиз, пусть даже некоторые из них были в срочном порядке перенаправлены в частные лаборатории. Кардона не смогла даже предоставить никаких новых данных о вскрытии Давида Бьесго. Только приблизительное время смерти: между половиной девятого и девятью вечера вторника 9 июля.

Сержант вышел из здания и увидел, что зарядил сильнейший дождь, настоящий ливень, а раскаты грома слышались все ближе. Он метнулся в свою машину и достал телефон. Следовало переговорить с лейтенантом Редондо.

Валентина Редондо находилась всего лишь в пяти километрах от Сантильяны-дель-Мар, когда ей пришлось остановиться у обочины, чтобы ответить на звонок Ривейро. Ливень все не унимался, дорогу было едва видно за плотными тяжелыми струями.

Она внимательно выслушала Ривейро. Значит, убийца доктора Бьесго разбирается в растениях и древних ядах. Если подтвердится, что яд действительно получен из тиса, то, учитывая, как быстро он действует, можно вычеркнуть Оливера Гордона из списка подозреваемых. Во вторник, когда был убит доктор Бьесго, Оливер находился с ними примерно с семи до девяти тридцати вечера. Разве что у него имелся сообщник, но сам он отравить врача не мог никак, поскольку смерть наступила в промежутке от восьми тридцати до девяти, а яд, послуживший причиной смерти, был применен самое позднее за час до этого. Потому это точно не Оливер. Валентина ощутила облегчение. Но тут же одернула себя: нужно быть начеку. У Оливера нет алиби на время убийства Педро Саласа. В предыдущих своих расследованиях Валентина сталкивалась с неожиданными поворотами, когда любящие отцы семейства в свободное от забот время убивали молодых доверчивых девушек-подростков, или же клоун, веселивший детишек на праздниках, страстно любил на досуге издеваться до смерти над старухами, а после насиловать их мертвые тела и обчищать дома. Валентина поручила Ривейро поговорить с женой доктора Бьесго. Выяснить все, что та знала об отношениях мужа с сеньорой Онгайо, об их встрече в злополучный вторник, – это были крайне важные сведения. Редондо знала, что от Ривейро ничего не скроешь, и полностью ему доверяла. Она напомнила ему также, что надо бы позвонить детям Педро Саласа – нужно установить, когда старый рыбак начал выдавать им щедрые денежные суммы. За поиск остальных подробностей истории этой семьи отвечали другие члены ее команды. А если у нее самой останется время после того, как она разберется с делами в Сантильяне, хорошо бы увидеться с сеньорой Онгайо еще раз.

Так, еще один звонок. Валентина попрощалась с Ривейро.

Младший лейтенант Сабадель сообщил, что они с Оливером Гордоном только что прибыли в Сантильяну-дель-Мар, Гордон настоял на этом, поскольку тоже хотел увидеть дом Кеведо. Что же, так даже лучше. По крайней мере он будет у них под присмотром, и не нужно ломать голову в случае чего, как подсунуть ему маячок. Валентина распорядилась, чтобы они подождали ее у въезда в Сантильяну, в туристическом центре, где можно укрыться от дождя.

Лейтенант уже собиралась ехать дальше, но телефон зазвонил снова. Судья Хорхе Талавера. Как странно. Он никогда не звонил ей на мобильный, только на служебный номер. Что?! В каком это смысле Клара Мухика – дочь Ханы Онгайо? Но ведь Клара ее подруга, как Валентина могла не знать?.. Твою мать, как же так?.. Обрывки фраз, воспоминаний запрыгали у нее в голове. Ну конечно! Мухика – это, должно быть, фамилия второго мужа сеньоры Онгайо, она ведь не называла его фамилию во время их встречи. Но Субисаррета, Торрес и Камарго выяснили бы это уже в ближайшие часы. Помнится, сеньора Онгайо сказала, что ее дочь работает в больнице в Сантандере, что она медик… и не соврала. Клара была судебно-медицинским экспертом в Институте судебной медицины в Кантабрии, а основные рабочие залы института располагались в больнице Вальдесилья в Сантандере. Конечно, Валентина за пять лет их знакомства много раз спрашивала Клару про семью, они выпили не одну чашку кофе в компании друг друга, но Клара сообщила ей лишь то, что отношения с матерью у нее не очень близкие, а живет та за пределами Сантандера, вот и все. Может, Валентина сама не проявила должного интереса, но после уклончивого ответа Клары она переключалась на другие темы: работа, многочисленные путешествия Клары и ее мужа Лукаса. Теперь Валентине стало понятно, откуда у Клары такие изысканные манеры и свободное владение языками, – из английских и швейцарских пансионов. Может, она так самозабвенно отдается работе и любит путешествия, потому что это служит ей прекрасной отговоркой, чтобы оказаться вне зоны доступа, сбежать, исчезнуть и не видеться с матерью, которую, судя по всему, Клара презирает. Но пока что опрометчиво ставить такие диагнозы, несмотря на познания Валентины в области криминальной психологии.

Наконец она растерянно заговорила:

– Ваша честь, я… скажите, Талавера, и что нам теперь делать? Мы ведь собирались заняться дочерью сеньоры Онгайо, то есть Кларой, но против нее нет улик.

– Продолжайте расследование по намеченному плану. На данный момент Клару мы ни в чем не подозреваем, хотя она не предупредила, что знакома с доктором Давидом Бьесго, когда его тело отправили на вскрытие.

– Это она проводила вскрытие?

– К счастью, нет. Она сразу распорядилась, чтобы этим занялись ее коллеги, и даже сама позвонила доктору Барсене из Национального института токсикологии, который очень кстати оказался в Сантандере. Попросила его помочь, когда поняла, что жертву отравили. Затем обратилась к директору Института судебной медицины за разрешением отстраниться от расследования, после чего позвонила мне.

– Все по протоколу. – Валентина испытала облегчение.

– Именно. Я удостоверился, что она не была знакома с Педро Саласом, а когда мы ездили на виллу “Марина”, она даже не знала, что дом когда-то принадлежал ее семье. Однако она была знакома с доктором Бьесго, довольно часто навещавшим ее мать, хотя уже много лет его не видела.

Валентина поколебалась.

– Но другие вскрытия… Я уверена, что они сделаны на совесть, что ее заключения безупречны, так что не знаю, стоит ли перепроверять данные.

– Не думаю. Судебно-медицинскую экспертизу всегда проводят два специалиста, не один. В случае с детским скелетом и трупом Педро Саласа это были Мухика и Кардона. Как бы то ни было, я думаю, не будет лишним поговорить с Кардоной, чтобы перепроверить данные, но я готов головой ручаться за Мухику. В конце концов, она сама попросила сегодня утром отстранить ее от участия в расследовании, так что она больше не в деле.

– Однако она понимала, что мы скоро все о ней узнаем, ваша честь, – возразила Валентина.

Сейчас в ней говорила не подруга, а профессионал, но она почти тут же пожалела о сказанном. Она знала, что Мухика и Талавера в прекрасных отношениях, что они по-настоящему дружат, тогда как сама она с судьей вне работы общалась лишь пару раз, пусть ей и импонировали его добродушный нрав и хорошая репутация.

– Пока продолжайте следствие, как наметили. Я постараюсь посодействовать в деле Педро Саласа и отравленного доктора, а также отправлю запрос в телефонные компании и банки. По поводу старика, которого вчера пытались прикончить в Святой Клотильде, я уже переговорил с судьей, который ведет это дело, чтобы он передал мне все материалы. – Талавера помедлил и закончил: – Репутация Клары Мухики пока безупречна.

– Клара и моя подруга тоже, ваша честь. Но она давно могла сказать нам о своей связи с семьей Онгайо. К моменту обнаружения трупа Давида Бьесго она была в курсе многих подробностей, хотя нужно будет уточнить у Ривейро, какой именно информацией она владеет.

На том конце линии на несколько секунд воцарилось молчание. Судья вздохнул, будто его внезапно доконала усталость.

– Пока не появится доказательств обратного, на данный момент, насколько нам известно, она не нарушила кодекс медицинской этики, не соврала, не создала никаких внезапных сюрпризов для вашего следственного отдела, нам не пришлось оформлять официальное отстранение от дела, так что мое доверие она не предала. Кстати, ставлю вас в известность, что она возьмет отгул на несколько дней.

– На несколько дней?

– Да, но будет на связи и открыта к сотрудничеству в расследовании. Она попросила меня сказать об этом.

Значит, Клара не захотела позвонить ей сама. Валентина ощутила легкий укол обиды. Но не стоит придираться к этой мелочи – должно быть, Кларе уже было довольно того, что за утро пришлось дважды объясняться, сначала с начальством, потом с судьей Талаверой, чтобы теперь еще тратить время на нее, лейтенанта.

Валентина и судья Талавера попрощались, оба встревоженные и полные подозрений. Наконец Валентина завела свою “альфа ромео” и направилась в сторону Сантильяны-дель-Мар.

Оливер с удовольствием смотрел на спешащую к нему Валентину – распущенные волосы намокли, она пыталась укрыться от дождя под легкой ветровкой, растянув ее над головой. Двигалась она, как и всегда, стремительно, но на лице было написано беспокойство, и даже на расстоянии ощущались ее озабоченность, усталость, но вместе с тем – непреклонность.

– Мамочки, а вот и наша девушка с катаной! – пробормотал Сабадель.

– Что? – спросил Оливер, не уверенный, что верно расслышал. Некоторые испанские выражения были ему в диковинку. – С катаной?

– Так, ерунда. Хотел сказать, что вот и наша лейтенант. И кстати, раз уж вы так настояли на том, чтобы приехать…

– Я собирался приехать в любом случае, с вами или без вас.

– Ну да, ну да. Как я сказал, раз уж вы потрудились приехать из Суансеса, то можете нас сопровождать, это не проблема, но задавать вопросы будем мы. Учитывая, что вы тут, если мы сегодня не наткнемся еще на один труп, буду считать этот день удачным.

Оливер собирался огрызнуться, но в этот момент подошла Редондо, их взгляды встретились, и Оливер тотчас забыл про Сабаделя.

Промокнув, они решили купить зонтики в сувенирной лавке и выпить горячего кофе, а потом уже двинуться по таинственным безмолвным улочкам Сантильяны-дель-Мар, вымершим на время ливня. Мокрые туристы попрятались в кафе и антикварных лавках.

Они вошли в бар-ресторан под названием “Ветер”, надпись у входа напоминала, что соблюдать золотую середину – истинное благо: “Свеча не должна опалить святой образ, но должна его осветить”. Валентина Редондо задумалась, стоит ли делиться с Оливером новостями. В конце концов, старик, на которого совершили покушение в Святой Клотильде, пытался предупредить, что Оливер в опасности. Избегая конкретных деталей, она сказала Оливеру, что он должен закрыть и запереть все двери и окна, когда вернется домой, во избежание нежелательных рисков. На всякий случай. И, дабы он проникся серьезностью ситуации, сообщила, что доктор Бьесго был отравлен, однако не упомянула ни тип яда, ни как быстро он действует – пусть не думает, что у него есть железное алиби. На самом деле она вовсе не относилась к нему как к возможному подозреваемому, но предусмотрительности много не бывает. Лучше Оливеру Гордону быть начеку и понимать, что в любой момент его могут вызвать на допрос. К тому же лейтенант была настроена подробно расспросить его о прошлом и о настоящих мотивах, которые заставили его перебраться в Суансес, учитывая, что у него нет здесь ни родных, ни друзей. И нужно проверить его алиби не только на момент смерти Педро Саласа, но и на момент попытки убийства сеньора Бальесты, хотя Оливер должен был уметь передвигаться со скоростью ракеты, чтобы успеть добраться до больницы, если учесть, что она сама высадила его в Суансесе без четверти девять накануне вечером, а покушение произошло в девять. Нет, виновность Оливера Гордона практически исключена.

Валентина попросила Оливера подождать их с Сабаделем за столиком уютного бара, пока они сделают заказ у стойки и обговорят детали расследования: ей нужно было поделиться с коллегой новостями, в том числе и невероятными – Клара Мухика оказалась дочерью сеньоры Онгайо. Как она и ожидала, Сабадель остолбенел от такого поворота событий. Могли ли у Мухики быть свои интересы в деле об убийствах?

Когда они выпили по огромной чашке идеального кофе с молоком, угостились горячей кесадой и выслушали удивительные планы Сабаделя по поводу готовящейся театральной постановки, в которой он играл римского императора, настало время наконец углубиться в улочки городка. Холодно не было, дождь слегка поутих. Как будто в насмешку из какого-то бара неслись летние хиты – привязчивая веселая мелодия “Неважно, что дождь” группы Efecto Pasillo:

 
Неважно, что дождь,
Когда я рядом с тобой,
Жизнь кажется игрой,
Когда ты рядом со мной.
 

Сабадель и Оливер шли под одним зонтом, а Валентина отдельно, вполне довольная этим. Оливер то и дело косился на нее – даже без макияжа, со спутанными мокрыми волосами, в ней было что-то колдовское, она из тех женщин, что пленяют одним лишь своим взглядом, к тому же эти необыкновенные разноцветные глаза… Они осторожно спускались по улице Картера – сверху потоки воды, сбоку каменные стены; улица была такой узкой, что здесь вряд ли протиснулась бы даже конная повозка.

 
Я отведу тебя туда, куда убегает солнце,
где рождаются новые мечты.
Я научу тебя плавать среди миллионов звезд,
если ты решишь остаться со мной.
 

Сами того не зная, продвигаясь по карте, которую держал Оливер, на подходе к улице Кантон они оставили по правую руку дворец Веларде, построенный в пятнадцатом веке, даже не обратив на него внимания. Зачарованные лабиринтом улочек и переулков, переносящих в другие эпохи, они шли в полном молчании, почти неслышно ступая по мокрому камню, и рассматривали фасады с гербами, деревянные ворота с замкаґми в виде свирепых драконов, чередование архитектурных стилей и материалов – тесаного камня, благородной древесины и булыжника.

– Дом, который мы ищем, разве не где-то тут? – спросил Сабадель, восхищенно любуясь фасадом здания на пересечении улиц. Первое, что бросалось в глаза, – огромный герб, который придерживали два суровых каменных воина.

– Нет, – ответил Оливер, глядя в карту, – это дворец Вилла, а герб прозвали “Герб богатырей”. Видите? Там должно быть написано: “Хорошая смерть – честь для хорошей жизни”, только надпись не разглядеть сквозь дождь. А дом, который нам нужен, вон там, впереди, напротив прачечной, – кивнул он в сторону крыши из дерева и черепицы над каменной прачечной, видневшейся в конце дороги.

– Вижу, – сказала Валентина. – Вперед.

Через несколько минут они оказались у прачечной, живописной, словно с открытки, как и выступавшая на заднем плане коллегиальная церковь Святой Хулианы. Тут же стало понятно, почему улица “дель Рио”, то есть “Речная”, так называется: мощные потоки воды, образовавшиеся после непрекращающегося дождя, скапливались в районе прачечной, убегая с главной улицы на прилегающую к ней улочку по высоченному туннелю с деревянным сводом. Улочка располагалась между двумя крепкими величественными особняками и, вполне возможно, служила именно для водоотвода и предотвращения наводнения.

– Это здесь, – сообщил Оливер.

– Здесь? – хором переспросили Редондо и Сабадель.

– Да, под рисунком в книге я прочитал, что часть здания принадлежала семье Коссио, а другая – Кеведо. Вот, смотрите, – он указал на огромный дом, словно разделенный надвое длинным водостоком, – в той части, что ближе к храму, должен быть Тлалок.

И он действительно был там. Апатично глядел куда-то в бесконечность, абсолютно равнодушный к их присутствию. Гигантское лицо Тлалока, которое Оливер видел на страницах книги “Живое дыхание времени”, на самом деле оказалось над главным входом в дом, под длинным сплошным галерейным балконом, а над балконом нависал массивный тяжелый герб. Как могло случиться, что никого не удивляло наличие такого символа всего в нескольких метрах от романской церкви Святой Хулианы – одной из известнейших святынь Кантабрии? Тлалока наверняка успели запечатлеть на сотнях и тысячах фотографий туристы со всего мира, но никому как будто не бросалось в глаза это несоответствие, никто не задумался, что тут делает этот символ.

– Передоз красоты. – Оливер словно озвучил мысли всех троих.

– Простите? – Валентина изумленно взглянула на него, удивленный Сабадель тоже развернулся.

– Я имею в виду, что у того, кто сюда попадает, случается передоз красоты, потому что просто невозможно сразу такое переварить. Не совсем синдром Стендаля[17]17
  Психосоматический феномен, при котором человек слишком ярко реагирует на произведения искусства, вплоть до галлюцинаций или сердечного приступа. Термин был предложен в XX веке итальянским психиатром Грациэллой Магерини (р. 1927), однако не принят в академической литературе.


[Закрыть], но объясняет, почему никто не заметил тут Тлалока. Да у любого, кто минут двадцать прогуляется по деревушке, так замылится глаз от красивых уголков, гербов, улочек и башен, что уже сил не хватит разглядеть этот рельеф.

– Черт дери, этого еще нам не хватало. Теперь он у нас еще и философ, и знаток искусства, – тихо пробурчал Сабадель.

Валентина же просто кивнула и решительно двинулась к дому, пройдя прямо под каменным изображением Тлалока. Большая деревянная дверь была открыта. Может, у дома и было аристократическое прошлое, но сейчас здесь продавали кесады, собаос и прочие сладости. Широкая кованая вывеска в старинном стиле гласила: “Лавка «Дом Рекехо». Основана в 1950 году”. Внутри их встретила улыбающаяся девушка, она стояла за скромным прилавком там, где, судя по всему, раньше было элегантное и роскошное патио. Каменная лестница у нее за спиной вела на второй этаж, расходясь наверху в обе стороны и исчезая в полумраке. Никакой пользы разговор с ней не принес – девушка знать ничего не знала ни о бывших владельцах дома, ни о том, когда его приобрели нынешние хозяева.

Но вдруг им улыбнется удача?.. Местная жительница по имени донья Тулия укрылась от дождя в “Доме Рекехо”. Она была уже в преклонном возрасте и знала, как и все деревенские, истории, которые нигде не прочтешь. Донья Тулия рассказала, что Чаконы продали дом нынешним владельцам как раз в 1950 году. Она прекрасно помнила это, потому что в том году и открылся магазин. Чаконы решили продать дом после трагедии.

После трагедии? Какая трагедия?

Как это какая? Да это ж всякому известно, где только об этом не писали, даже в газете “Случай” несколько лет спустя попытались восстановить ту странную, таинственную историю. Конечно, с тех пор лет шестьдесят прошло, понятно, что все позабылось и стерлось. Бесследно пропал один из членов семьи. Как в воздухе растворился.

Член семьи? Исчез?

– Случайно, не новорожденный? – отважилась спросить Валентина, чувствуя, как колотится сердце.

– Новорожденный? – удивилась донья Тулия. – Ах, нет, упаси господи! Это младший сын Чаконов, ему уже было лет тридцать… Но я, честно говоря, мало что знаю… Вот моя мама могла бы вам рассказать, да бедняжка умерла несколько лет назад. Я только по рассказам кое-что помню, ведь все тогда об этом судачили, каких только слухов не ходило. Болтали даже, что во всем замешаны националисты и горные люди. Такие дела. Другие были времена, тяжелые времена, мужчины были настоящие, серьезные, а не как сейчас, безответственные и пустоголовые, сами знаете.

– “Горные люди”… – пробормотала Валентина, припоминая слова Бальесты, пациента Святой Клотильды, о том, что он будет хранить секрет своих друзей-республиканцев, пришедших с гор.

Валентина, до того момента запросто способная сойти за обыкновенную туристку, представилась донье Тулии как лейтенант гражданской гвардии и попросила ее вспомнить что-нибудь еще, но любезная женщина, совсем не изменившаяся в лице, узнав, кто перед ней, только и смогла указать, где сейчас проживают Чаконы, – в удивительно красивой вилле на площади у мэрии, то есть на Рыночной площади, куда они переехали вскоре после исчезновения сына, поскольку мать семейства помешалась рассудком и впала в депрессию, ей мерещились призраки в каждом углу старого особняка. Но сейчас потомки Чаконов бывают на вилле только летом, а вообще живут в Сантандере.