Текст книги "Россия и ислам. Том 2"

При этом «передовая печать России использовала все возможности для пропаганды революционного опыта других народов, для мобилизации русского общественного мнения в поддержку их освободительных стремлений. В Герцене, Добролюбове, Чернышевском и многих других деятелях русского революционного движения» демократы самых разных стран имели «надежных друзей и союзников» (Ровнякова Л.И. Вопросы национально-освободительной борьбы южных славян в русской демократической печати 1860-х годов // Взаимосвязи русской и зарубежных литератур. Л., 1983. С. 189). Сказанное относится и позиции этих русских радикалов к балканскому народу (см., в частности: Зарев П. Николай Гаврилович Чернышевский и передовая общественная мысль в Болгарии // Славяне. 1953, № 7; Дьяков В А. Славянский вопрос и политическая программа Н.Г. Чернышевского // Проблемы истории общественной мысли и историографии. М., 1976; Черепахов М.С. Роман Н.Г. Чернышевского «Что делать?» в славянских странах // Филологические науки. 1978, № 4; Ровда К.И. Чернышевский и славянские литературы // Н.Г. Чернышевский. Эстетика, литература, критика. Л., 1979 и др.).

Интерес руководимого Чернышевским и Добролюбовым «Современника» к «славянскому вопросу» (см. подробно: Козьмин Б.П. Журнал «Современник» – орган революционной демократии. Журнально-публицистическая деятельность Н.Г. Чернышевского и Н.А. Добролюбова. М., 1957) был связан со стремлением противодействовать культурной диффузии славянофильства. Это направление журнала высоко ценили Маркс и Энгельс, отмечавшие, что Чернышевский разоблачил «происки панславистов и рассказал славянским народам правду об истинном положении вещей в России и о корыстном мракобесии их лживых друзей панславистов» (Маркс К., Энгельс Ф. Т. 18. С. 430–431). Чернышевский решительно отвергал попытку славянофилов представить себя «монопольными печальниками» (Ровнякова Л.И. Вопросы национально-освободительной борьбы… С. 191) о судьбах угнетенных балканских славян, указывая, что их будущее далеко не безразлично и европобежным, в том числе революционно-демократическим, элементам русского общества (см., например: Чернышевский Н.Г. Полное собрание сочинений. T. III. СПб., 1906. С. 101, где сказано: «Сербы, вместе с болгарами, ближайшие к нам по родству из всех славянских единоплеменников наших, должны возбуждать в нас самое живое сочувствие»), В том же «Современнике» другие авторы не раз приводили факты о тяжелом положении христианских подданных Османской империи – этого «юного, сильного населения (Цит. по: Ровнякова Л.И. Вопросы национально-освободительной борьбы… С. 194). Что же касается Чернышевского, то он, в противоположность славянофилам, не выделял освободительную борьбу славян в какоето особое движение, призывая их к решительным революционным действиям (см.: Чернышевский Н.Г. T. VII. С. 839).

239 Появилось очень много людей с потребностью «особливого мнения», в частности, заявляющих: «… турки лучше болгар… я люблю турок» (Там же. С. 175).

240 Впрочем, в ряду идейных противников Достоевского были и такие великие писатели, как Лев Толстой и Иван Тургенев. В «Дневнике писателя» за июль – август 1877 г. Содержится непосредственная полемика с Толстым, поскольку тот устами Левина («Анна Каренина») усомнился в сознательном отношении темной народной массы к Восточному вопросу. Отдельные реплики персонажей «Нови», характеризующие их негативное отношение к тому же Восточному вопросу, Достоевский оценивает как непонимание Тургеневым (часто ратовавшему за «интересы европейской цивилизации») великой нравственной идеи всечеловеческого служения, лежащей в основе народного движения в защиту славян, т. е. непонимание «всеотзывчивости» русского народа, как национальной идеи, гениально угаданной Пушкиным. Тут, однако, Достоевский был несправедлив. Осуждая официальную политику России на Балканах, Тургенев в то же время горячо сочувствовал национально-освободительной борьбе южных славян («Крокет в Виндзоре», «Памяти Ю.П. Вревской» и др.). См. подробно: Назарова Л.H. И.С. Тургенев и Ю.П. Вревская // Русская литература. 1958, № 3; Никитина Н.С. Крокет в Виндзоре // Тургеневский сборник. T. III. Л., 1967; Велчев В. Тургенев и Болгария. София, 1961; Величкина И.И. И.С. Тургенев и война за освобождение Балканских стран // Вопросы русской литературы. М., 1970; Волгин И.Л. Нравственные основы публицистики Достоевского (Восточный вопрос в «Дневнике писателя» // Известия АН СССР. Отд-ние литературы и языка. 1971. T. XXX; Вилъчинский В.П. Славянская тема в русской литературе 1870-х годов // Русская литература. 1973, № 3.

241 Там же. С. 173–174.

242 «Вспомнили бы, однако, Магометов рай, чтобы уже совсем восполнить свое убеждение в чистоте турецких понятий о единстве Божием» (Там же. С. 175).

243 Там же. С. 174.

244 Более того: для Достоевского (в «Преступлении и наказании») не только Наполеон, но и Магомет (так он назван в размышлениях Раскольникова) олицетворяет собой бессовестно манипулирующее людьми и обрекающее их на гибель во имя своих узкокорыстных целей, антигуманное, мрачное и порочное начало.

245 Недаром для Достоевского русский солдат Фома Данилов, зверски замученный турками, но не отрекшийся от своей веры (о его героической смерти Достоевский узнал из газет), символизирует русский народ, его необъятные духовные силы. Это «проблема России, всей той самой России, в которой циники и премудрые наши отрицают теперь великие мысли и великие чувства» (Достоевский Ф.М. Полное собрание сочинений в 30 томах. Л., 1972–1982. Т. 25. С. 14).

246 Достоевский Ф.М. Дневник за 1881 г. С. 449.

247 Там же. С. 450. (Курсив мой. – М.Б.)

248 Там же.

249 И поныне еще не утихают – и вряд ли когда-нибудь утихнут – споры о том, поддается ли мировоззрение Достоевского систематизации. А может быть, различия в подходах детерминированы различными типами сознания интерпретаторов: одни склонны дифференцировать, другие интегрировать? Короче говоря, это разные уровни осмысления. Можно говорить о «философии Достоевского» как о целостной системе на уровне единого и о ее различных, нередко диаметрально противоположных, вариантах на уровне тех или иных его отдельных произведений. Закончим этот наш тезис типично толерантной формулой: «одно другому не противоречит».

250 Впрочем, все это лишь в тогдашней России могло быть сочтено каким-то супероригинальным заявление. А между тем в Западной Европе немало представителей интеллектуалистского бомонда куда раньше Достоевского демонстративно гордо указало на азиатское происхождение европейцев, и фразы об Азии как «колыбели человечества» были всеобщим достоянием. К тому же, как помним, русский человек – это, по Достоевскому, представитель «великого Арийского племени», всего более имеющий, стало быть, основания претендовать на «истинно-азиатский» (= «арийский») дух. Иное, впрочем, дело, что на уровне массового (или, как любил говорить Достоевский, «лакейского») сознания слово «азиат» действительно воспринималось как одно из самых оскорбительных ругательств.

251 Достоевский Ф.М. Дневник за 1881 г. С. 450. (Курсив мой. – М.Б.)

252 Там же. С. 451.

253 Там же. С. 451–452.

254 Там же. С. 453.

255 Там же. (Курсив мой. – М.Б.)

256 Там же. С. 454. (Курсив мой. – М.Б.)

257 Там же. С. 455. (Курсив мой. – М.Б.)

258 Там же. (Курсив мой. – М.Б.)

259 Там же. С. 456. (Курсив мой. – М.Б.)

260 Там же. С. 457.

261 Достоевский Ф.М. Т. 11. Дневник писателя. М.-Л., 1929. С. 32. (Курсив мой. – М.Б.)

262 Полемизируя со славянофилами, Грановский провозглашал общность исторического развития России и Западной Европы. Но, принимая диалектику Гегеля, он в то же время подчеркивал, вопреки немецкому философу, и историческую роль славянства и необходимость изучения жизни народов Востока. (См. подробно: Грановский Т.Н. Сочинения. М., 1900; Письма Грановского // Звенья. 1935, № 5; 1936, № 6; Лекции по истории позднего средневековья. М., 1971; Лекции Т.Н. Грановского по истории средневековья. М., 1961.

263 Цит. по: Достоевский Ф.М. T. II. С. 347. (Курсив мой. – М.Б.)

264 См. там же.

265 Там же. «Дневник». 1876, сентябрь. (Курсив мой. – М.Б.)

266 Там же. С. 397.

267 Там же. С. 397–398.

268 Там же. С. 398–399. (Курсив мой. – М.Б.)

269 Цит.: Там же. С. 402–403. (Курсив мой. – М.Б.)

270 Там же. С. 404. (Курсив мой. – М.Б.)

271 «Нет-с, не нам с вами(либералами из «Вестника Европы». – М.Б.) учить народ (русский. – М.Б.) веротерпимости… В этом отношении он и вас, и всю Европу поучит» (Там же. С. 407).

272 Там же. С. 406. (Курсив мой. – М.Б.)

273 Ухтомский Э. От калмыцкой степи до Бухары. С. 8.

274 Там же. С. 9.

275 Там же. С. 12. (Курсив мой. – М.Б.)

276 Там же. С. 37.

277 Там же. С. 158.

278 Там же. С. 63.

279 Там же. С. 59–60.

280 Там же. С. 57.

281 Там же. С. 58.

282 Ухтомский Э. К событиям в Китае. С. 3–4.

283 Там же. С. 4.

284 Там же. С. 5.

285 Ухтомский, с сочувствием ссылаясь и на высказанное еще в 20-е годы XX в. мнение английского епископа Хебера, пишет: «Наше (т. е. русское. – М.Б.) прошлое и прошлое самой типичной восточной страны (Индии) до мелочей сходны и родственны, одинаково смутны и печальны в материальном отношении, в совершенно равной мере заключают в себе залог обновленного будущего и уверенной борьбы за свои исконные права» (Там же. С. 1).

286 Там же.

287 Там же.

288 Там же. С. 2. (Курсив мой. – М.Б.)

289 Там же. С. 5.

290 Там же. С. 4. (Курсив мой. – М.Б.)

291 Там же. (Курсив мой. – М.Б.)

292 Там же. С. 6.

293 Там же. (Курсив мой. – М.Б.)

294 Там же. С. 7–8. (Курсив мой. – М.Б.)

295 Там же. С. 8.

296 Там же. (Курсив мой. – М.Б.)

297 Там же. С. 9. (Курсив мой. – М.Б.)

298 Там же. (Курсив мой. – М.Б.)

299 Там же. (Курсив мой. – М.Б.)

300 Там же. С. 9.

301 «Запад нас умственно дисциплинирует, но в общем лишь тускло отражается на нашей жизненной поверхности. Все под ней и в недрах народного быта проникнуто и дышит глубоко восточными умозрениями и верованиями, овеяно жаждою высших форм бытия и широкими человечными стремлениями совершенно иного вида, чем в корне убиваемое материализмом миросозерцание современных европейцев среднего уровня. Азия бесчисленное число раз затопляла Русь своими ордами, крушила своим натиском, претворяла (Россию. – М.Б.) в нечто однородное с Персией и Туркестаном, с Индией и Китаем. Мы до сих пор не имеем, да и не можем найти за Каспием, Алтаем и Байкалом ясно очерченного рубежа, естественно точной демаркационной линии, за которой бы кончалось собственно «наше». Оттенки перехода особенно от русских владений к китайским, настолько неуловимы (Ухтомский напоминает, что среди уральских и донских казаков есть буддисты, имея в виду калмыков. – М.Б.), что выразить нельзя (хотя ниже Ухтомский предупредит о том, как опасно для России активно вторгаться в Китай. – М.Б.)» (Там же. С. 48. Курсив мой. – М.Б.). Далее следует не менее интересный пассаж: «Грандиозная панорама, представляемая природою наших старинных восточных окраин, совершенно соответствует той, среди коей складывались характеры недостаточно истолкованного историками «забайкальца» Чингисхана, выдающихся созерцателей и аскетов монгольской крови, но с чисто индийским миросозерцанием, наконец, также олицетворявших собою русско-инородческую удаль и мощь «казаков-завоевателей Востока» (Там же. С. 48–49. Курсив мой. – М.Б.)

302 Там же. С. 9. (Курсив мой. – М.Б.).

303 Там же. С. 10.

304 Там же.

305 Интересно будет по этому поводу вспомнить о следующем. Принятие русским великим князем Иваном Грозным царского титула связано с падением Византийской империи, которое повлекло за собой осмысление образа Москвы как нового Константинополя или Третьего Рима. Существенно, что завоевание турками Византии приблизительно совпадает по времени со свержением русскими татарского ига. Тем самым, если в Византии ислам торжествует над православием, то в России наоборот: православие взяло верх над «басурманством» (см.: Каптерев Н.Ф. Характер отношений России к православному Востоку в XVI и XVII столетиях. Изд. 2-е. М., 1914; Приселков М.Д. Некролог Н.Ф. Каптерева // Русский исторический журнал. Кн. 5. Петроград, 1918. С. 315; Лотман Ю.М., Успенский Б.А. Роль дуальных моделей… С. 8). Византия и Русь «как бы меняются местами», в результате чего Русь оказывается в центре православного (а тем самым и христианского) мира: Москва становится новым Константинополем (Успенский Б.А. Царь и самозванец: самозванчество в России как культурно-исторический феномен // Художественный язык средневековья. С. 223). При этом в свое время титул царя объединял императора (базилевса) Византии, которому Русь была подчинена в конфессионально-культурном отношении (русская церковь входила в юрисдикцию константинопольского патриарха), и хана Золотой Орды, которому русские земли были подчинены реально: и тот и другой правитель именовался на Руси «царем». В период татарского владычества русская церковь молилась за татарского «царя», т. е. он поминался за богослужением (см.: Прохоров Г.М. Повесть о Митяе: Русь и Византия в эпоху Куликовской битвы. Л., 1978. С. 53, 84). Можно предположить, что молитве за «царя» татарского предшествовала до татаро-монгольского завоевания молитва за «царя» греческого, т. е. императора Византии (Успенский Б.А. Царь и самозванец. С. 223). После крушения Византийской империи и падения Золотой Орды (с последующим завоеванием татарских земель) московский великий князь оказывается единственным православным правителем (если не считать Грузии, находящейся на далекой периферии), т. е. единственным независимым правителем православной ойкумены; предполагалось вообще, что есть один только царь в православном мире, это место, которое ранее занимал византийский император, занимает теперь русский великий князь. С другой стороны, ему же принадлежит теперь та территория, на которой ранее владычествовала Золотая Орда. Таким образом, русский царь объединяет в себе царя (императора) Византии и царя (хана) Золотой Орды: семиотически он оказывается преемником греческого императора, а территориально – татарского хана (Там же.). И далее, углубляясь в историю, напомним, что еще в X в. (и даже в XI в.) великий князь киевский носил восточный титул хакан (каган), равнозначный западноевропейскому императору (см.: Новосельцев А.П. Киевская Русь и страны Востока // Вопросы истории. 1983, № 5. С. 17).

306 Там же. С. 12.

307 Там же. С. 17.

308 Там же. (Курсив мой. – М.Б.)

309 Там же. С. 45. (Курсив мой. – М.Б.)

310 Там же.

311 Там же. С. 23.

312 Там же. (Курсив мой. – М.Б.)

313 Там же. С. 45.

314 См. там же. С. 23.

315 Там же. С. 43.

316 И уж наверняка России надобно быть предельно осторожной с Китаем. Хотя его и можно, как уверял знаменитый русский путешественник Николай Михайлович Пржевальский, покорить с горстью солдат, тем не менее: «…параллельно страшит самая мысль глубоко врезаться в тину жизненного строя желтой расы, где сравнительную молодость и энергию, идеалы и творчество России, быть может, ждет медленная смерть» (Там же. С. 47). И потому Ухтомский сочувственно относится (см.: Там же. С. 54) к такого рода утверждениям: Китай – «набальзамированная мумия, изукрашенная письменами и укутанная в шелк» (И. Гердер); китайцы – «слабоумно-варварский народ» (А. Токвиль). «Надобно удивляться, как народы Дальнего Востока, перебирающие в течение тысячелетий все одно и то же, не умерли от монотонности» (крупнейший русский синолог В.П. Васильев) и т. п.

317 Там же. С. 45. (Курсив мой. – М.Б.)

Там же. С. 49. (Курсив мой. – М.Б.)

319 Там же. С. 85.

320 Там же. С. 83.

321 Там же. С. 82.

322 Хотя Запад успел очень многое урвать на Востоке, тогда как Россия, негодует Ухтомский, запоздала: «мы остались дома с традиционной беспечностью и могучей ленью» (Там же. С. 45).

323 Там же. С. 76.

324 См. там же. С. 82.

325 Там же. С. 85. (Курсив мой. – М.Б.)

326 Ухтомский Э. Перед грозным будущим. К русско-японскому столкновению. СПб., 1904. С. 5

327 Особенно С.Н. Сыромятникова (псевдоним «Сигма») из журнала «Новое время».

328 Ему лично претят «традиционные условия сонливои китаищины, игнорирующей идеальное на земле…» (Там же. С. 16. Курсив мой. – М.Б.).

329 Итак, все-таки на первом плане у «протоевразийца» Ухтомского – христианство. И конечно, на знаменитый вопрос Владимира Соловьева:

 
О, Русь! в предвиденья высоком
Ты мыслью гордой занята…
Каким же хочешь быть Востоком —
Востоком Ксеркса иль Христа?
 

Ухтомский ответил бы, что он желает прежде всего «Востока Христа», а вместо Ксеркса – своего боготворимого «белого царя».

330 Ухтомский Э. Перед грозным будущим. С. 6–7. (Курсив мой. – М.Б.)

331 Там же. С. 7. (Курсив мой. – М.Б.) Лучше всего «бескровно» завоевать «желтый мир», где «миролюбие издавна насаждается не одним буддизмом, где в душе почтенно-трудолюбивых народных масс вполне созрели социальные идеалы высшего порядка (т. е. адекватные русским. – М.Б.), неосуществимые еще на Западе» (Там же. С. 12).

332 Там же. С. 9. (Курсив мой. – М.Б.)

333 Там же. С. 12.

334 Там же. С. 10. (Курсив мой. – М.Б.)

335 Там же. (Курсив мой. – М.Б.)

336 Там же. С. 11.

337 См.: Бадмаев ПЛ. Россия и Китай. С. 11–12.

338 Там же. С. 22.

339 Там же. С. 38.

340 Подробно об этом понятии см.: Орлов В.В. Психофизиологическая проблема. Философский очерк. Пермь, 1966.

341 Со временем, очевидно, можно будет дать более детализированную, нежели ныне, картину многоуровневой и иерархически организованной структуры явных и имманентных уровней содержания «имперской идеологии». Если воспользоваться эвристическим арсеналом школы нарративного семиотика A.-J. Greimas (высокоинформативный анализ ее см.: Everart-DesmedtN. Sémiotique du récit: Methode et applications. Louvain, 1981), – в частности идеей семиотического квадрата в его парадигмической перспективе (объединяющей в себе «отношения», «актинты» и «аксиологические ценности» (Everart-Desmedt N. Opit. cit. P. 84), то удастся основательно показать, какие из иноверческих феноменов находились по отношению к друг другу и к господствующему, православно-русскому субстрату в позициях либо контрарности (противоположности), либо контрадикции (противоречивости), либо, наконец, импликации. По закону того же семиотического квадрата (являющегося выражением ахронической парадигматической структуры) удается выстроить и структуру отношений агентов действия – «актантов» и «аксиологических ценностей», специфических для данной социокультурной сферы в конкретный исторический момент, – в частности, стереотипы оценки способностей, качеств и недостатков Чужих, определяющие некоторые их действия, их «тематические роли», которые могут быть профессиональными, психопрофессиональными, семейными и т. д. (Натоп Ph. Pour un status sé-miologique du personnage // Poétique du récit. Paris, 1977. P. 140).

342 Впрочем, как заметил Д. Мережковский, и Ницше «делает глазки не только Бисмарку, но и русскому самодержцу, как величайшим проявлениям «воли к могуществу» (Мережковский Д.С. Полное собрание сочинений. T. XIV. М., 1914. С. 24).

343 Для Достоевского, как верно подчеркнул Мережковский, христианство – истина не вселенская, а «истина одного народа, избранного, русского народа-богоносца, нового Израиля» (Там же. С. 208). На мой взгляд, не следует преувеличивать и значимость слов М.Ю. Лермонтова, сказанных им А.А. Краевскому: «Я многому научился у азиатов, и мне бы хотелось проникнуть в таинство азиатского миросозерцания, зачатки которого и для самих азиатов и для нас еще мало понятны. Но, поверь мне, там, на Востоке, – тайник богатых откровений» (Лермонтов М.Ю. Полное собрание сочинений. Т. 2. М.-Л., 1936. С. 250). И конечно, ни в коем случае не должно придавать принципиальной роли спорадическим интересам А.С. Пушкина к Китаю (см.: Белкин Д.И. Пушкин и китайская культура. Из истории русско-китайских литературных связей // Ученые записки Горьковского государственного университета им. Н.И. Лобачевского. Серия философская. Вып. X, XIII. 1958). В том же плане надо толковать и известные строчки Тютчева, для которого (во всяком случае, в этом стихотворении) Восток – это всецело христианский Восток:

 
Молчит сомнительно
Восток,
Повсюду – чуткое
молчанье.
Что это?.. Сон
иль ожиданье?
И близок день или далек?
 

344 «Позитивизм европейского типа – это «религия Китая» (Лао-Дзина, Конфуция)… «религия без Бога», «религия земная, безнебесная», как выразился Герцен о европейском научном реализме. Никаких тайн, никаких углублений и порываний к «мирам иным». Все просто, все плоско, несокрушимо здравый смысл, несокрушимая положительность…» (Мережковский Д.Т. T. XIV. С. 8). Как известно, точно такими же характеристиками наделяли (например, R. Dozy) и ислам.

345 Хотя главная «желтая опасность» – не извне, а внутри; не в том, что Китай идет в Европу, а в том, что Европа идет в Китай; лица у нас еще белые; но под белою кожею уже течет не прежняя густая, алая, арийская, а все более жидкая, «желтая» кровь, похожая на монгольскую сукровицу; разрез наших глаз прямой, но взор начинает косить, суживаться» (Там же. С. 10).

346 Там же. С. 9.

347 У китайцев нет «того творческого самозабвения, той вдохновленной народной фантазии, того священного Прометеева огня, которым так щедро одарила природа более молодые арийские и семитские племена. Без этого огня никакая культура, никакое развитие внешнего благосостояния, государства, быта и комфорта нейдут впрок Человечеству» (Там же. С. 41). Им, китайцам, «недоступен тот бесполезный, бесцельный восторг знания, который… величайший и чистейший представитель арийского миросозерцания – Гете назвал священным изумлением» (Там же. С. 59. Курсив мой. – М.Б.) и т. п.

348 Там же. С. 59.

349 Там же. С. 157. (Курсив мой. – М.Б.)

350 Так, Максим Горький в «Моих университетах», описывая тяжкий казанский период своей жизни (1884–1888), вспоминал: «… хотелось уйти в Татарскую слободу, где живут какой-то особенной, чистоплотной жизнью добродушные, ласковые люди; они говорили смешно искаженным русским языком; по вечерам с высоких минаретов их зовут в мечети странные голоса муэдзинов, – мне думалось, что у татар вся жизнь построена иначе, незнакомо мне, не похожа на то, что я знаю, и что не радует меня» (Горький М. Собрание сочинений в 30 томах. Т. 13. М., 1951. С. 525). Известный русский писатель Александр Куприн был татарского происхождения, о чем не раз открыто и с гордостью любил напоминать. Герою одного из его рассказов – «Последние рыцари» – татарскому князю (из Касимова), полковнику Тулубееву (чей дед «перешел из магометанства в христианство и женился на русской), один из крупных русских военачальников в годы Первой мировой войны говорит: «Отличный народ – татары; все они честны, верны слову, опрятны, смелы, прекрасные, прирожденные всадники и первоклассные воины. А до чего проста магометанская вера. Как она удобна, практична, не обременительна, и как возвышает человека. Эх, дал маху великий князь Владимир Красное Солнышко, когда из всех религий не остановился на магометанской! Сделай он так – и мы бы теперь…» (Куприн А.И. Избранное. Минск, 1981. С. 283). Гордится тем, что в жилах его матери «текут капли крови Тамерлана, хромого Теймура… голубой крови» и герой другого купринского произведения – романа «Колесо времени» (см.: Там же. С. 233).

351 Примем во внимание характерный для православной традиции высокий онтологический статус Страха в разных его модусах. По словам Константина Леонтьева, «любовь без смирения и страха перед положительным вероучением» своевольная любовь – привнесенное явление, даже излишнее. «Страх же доступен всякому: и сильному, и слабому, – страх греха, страх наказания и здесь и там, за могилой… И стыдиться страха Божьего просто смешно; кто допускает Бога, тот должен его бояться, ибо силы слишком несоизмеримы. Кто боится, тот смиряется, тот ищет власти над собой, власти видимой, осязательной…» (Леонтьев К. Восток, Россия и Славянство. М., 1886. T. II. С. 268–269).

352 Которому Владимир Соловьев посвятил такие, прогремевшие некогда, стихи:

 
Панмонголизм. Хоть имя дико,
Но мне ласкает слух оно…
И все твердят льстецы России:
Ты третий Рим! Ты третий Рим!
Ну что ж! Орудий Божьей кары
Запас еще не истощен…
Готовит новые удары
Рой пробудившихся племен.
…Как саранча, неисчислимы
И ненасытны, как она,
нездешней силою хранимы
Идут на север племена.
 

353 Череванский Н. Мир ислама и его пробуждение. T. II. С. 224–225. (Курсив мой. – М.Б.)

354 Там же. С. 225.

355 Там же. С. 227. (Курсив мой. – М.Б.)

356 Там же. С. 241.

357 А между тем еще в 1867 г. руководитель русской дипломатии А.М. Горчаков уверял Александра II в том, что «естественный ход вещей, постепенный упадок исламизма приведут в конце концов к преобладанию христианских народов» (Цит. по: Зуева Н.В., Шатохина Е.М. Из истории балканской политики России 1856–1867 гг. Балканские исследования. Вып. 8. С. 168). Впрочем, и Горчаков признавал, что мусульманский мир пробудился «от летаргического сна» – к тому же получая и моральную, и финансовую, и военную помощь от Запада для борьбы с «христианским Востоком», возглавляемым Россией (Там же. С. 170).

358 Череванский Н. Мир ислама. С. 249.

359 Там же. С. 255.

360 Там же.

361 Лексика русского литературного языка XIX – начала XX века. С. 207.

362 Там же. Интересно, что в период русско-турецкой войны 1877–1878 гг. из болгарского языка в русский пришло слово «беженец», означая «беглеца с оттенком вынужденного каким-либо бедствием удаления» (Там же. С. 223). А вот семантика слова «ренегат» претерпела большие изменения. Первоначально оно означало «отступник от веры, христианин, перешедший в магометанство»; «вероотступник», «переметчик от христианства». По «Словарю» Даля: «на Кавказе у осетин, числящийся официально православным, но исповедующий магометанство; заблудившийся между двумя верами». К началу XX в .ренегатство – «предательство вообще» (Там же. С. 258).

363 Пожалуй, по отношению к мусульманам всего чаще преобладали метафоры – наследие эпох борьбы русских с кочевниками, – акцентирующие черты озлобленности, коварства и т. д. у различных категорий «басурманства». Тут будет небесполезным вспомнить, что различие между денотацией (простым означением) и коннотацией (соозначением или комплексом ассоциаций, окружающих слово) столь существенно, что М. Black недаром назвал последнюю «системой ассоциируемых банальностей» (Black М. Models and Metaphors: Studies in Language and Philosophy. Ithaca, 1962. P. 40). Это означает, что, хотя каждый индивид может иметь свой собственный набор коннотаций того или иного слова, которые отражают его личный опыт, большинство слов, как правило, имеет «ядро коннотаций». Оно остается относительно стабильным в определенный период времени и для членов какого-то одного сообщества. Поэтому коннотации как «системы ассоциируемых банальностей» понятны всем (замечу тут же, что возражения против данного тезиса, выдвинутые Ricocur в его «La métaphore vive». P., 1975, кажутся мне не вполне убедительными). При этом (я здесь имею в виду и разработанную тем же Black теорию фильтра) одно какоето слово в метафоре «фильтрует» те качества, которые хотел выделить для нас автор (или авторы). В данном плане показательны, например, метафоры, щедро употребляемые Евгением Марковым (см. подробно главу VIII), беспрестанно уподоблявшего мусульман различным хищным животным.

364 На ином материале это интересно показано в книге Jenkins L. Faulkner and Black-White Relations. N.Y. 1981).

365 Чернышевский Н.Г. Избранные философские сочинения. Т. 3. М., 1951. С. 279.

366 Карамуллин А. Татарская книга пореформенной России. Казань, 1983. С. 6.

367 Bermann Dalton. Offenes Sendschreiben an den Oberprokuror der russischen Synod Herrn Wirklichen Geheimrat Konstantin Pobedonoszeff. Leipzig, 1889. S. 90.

368 Цит. по: КаримуллинА. Татарская книга пореформенной России. С. 115.

369 А это позволяло – в потенции по крайней мере – делать атрибутом мышления способность к множественности локализаций, вследствие чего такой объект, как ислам, включался бы в различные ситуации, в каждой из которых реализовывался тот или иной его аспект и те или иные его свойства.

370 Там же. С. 119. По словам Смирнова, возмутившегося тем, что татарские издатели напоминают об их гражданских правах и «свободе вероисповедования» в России, «Россия не есть «некоторое царство» или «некоторое государство», а царство, государство прежде всего русское, да еще православное»; в нем же мусульманство «может быть лишь терпимо, и то до поры лишь до времени, но уж никак не уважаемо» (Там же. С. 121).

371 Там же.

372 «…смелость татар, – сетовал Смирнов, – растет не по дням, а по часам, и переходит в явную назойливость. Вожаки их начинают требовать то того, то другого: то уравнения числа городских гласных мусульман с русскими, то отмены судебных разбирательств в дни магометанских праздников, то, наконец, даже удаления правительственного контроля над их школьным обучением и печатью, чего же еще больше?» (Там же).