Текст книги "Шахта"

И тут Евгению Семеновичу показалось… Сердце у него в груди подпрыгнуло и замерло. Он не верил своим глазам. Торцы рельсов на бункере были выше торцов на откатке миллиметров на двести. Слепко, безобразно матерясь, сгреб за шиворот дурака Загоруйко вместе с его идиотской кисточкой и ткнул носом в это вопиющее свинство. Прораб мычал, божился, махал руками, тряс перед разъяренным начальником замасленными синьками и нагло утверждал, что он, видите ли, «думал, что так и надо». Евгений Семенович, скрипя зубами, дважды сам все промерил. Ошибки Загоруйко не было. Начальник монтеров пути, прибежавший на шум, разложил на земле свой маркшейдерский план. Множество заскорузлых пальцев принялись так и эдак возить по нему, множество нечесаных, плешивых и просто лысых голов судили и рядили о том, чья вина и кто виноват. С трудом вырвав чертеж из рук мудрецов, Евгений Семенович быстро установил, что ошиблись проектировщики. С досады он разорвал синьку в клочки. Подвели свои. На одном листе значилось 650, а на другом 850 – простая описка, не замеченная в спешке. Через полчаса в штабе собрались заспанные и не вполне трезвые сотрудники Малышкина.

– Ну что, брат, предложишь? – Слепко жег глазами инженера, отвечавшего за бункер, сутулого человечка, в безразмерной коричневой кофте.

– Н-не з-знаю, – втянул тот голову в плечи, наподобие черепашки.

– Я считаю, нечего переливать из пустого в порожнее, – рубанул ладонью воздух пожилой его коллега, – надо начинать демонтаж. Сделанного уже не воротишь, а раньше начнем, раньше и кончим.

– И просрем сроки? – Евгений Семенович все еще ожидал чуда.

– На пару дней, не больше, – потупился Малышкин.

Нетвердой походкой вошел Бирюлев, энергично перетряс руки всем присутствовавшим, причем кое-кому два раза, и тут только заметил их похоронный вид. От него сильно несло перегаром.

– Что за шум, а драки нет? – бодренько поинтересовался начальник, приобняв Евгения Семеновича. – Вы, ребятки, не журитесь, я Женьку знаю. Он у нас такой: наорет, а потом сам же и извинится. Не так уж он страшен. А ночь какая, вы б только знали! Я ворочался, ворочался, ну не могу заснуть, и все тут! Завтра стройке конец! Чуете? Обделали мы это дельце, а? Я позавчера еще сам не верил! Да! Я чего пришел-то? Звони давай своему дружку Лучинскому, пусть завтра, к обеду, шлет сюда приемную комиссию. Ты нового начальника шахты знаешь? Задорный паренек. Я сейчас только с ним разговаривал. Рвется утром, во вторую смену, начать уже отбойку угля! А? Каково? Я подумал-подумал и дал добро!

– Давай отбой этому твоему задорному, а то дров наломает.

– А в чем, собственно?..

Узнав, Бирюлев, как ни странно, не слишком расстроился. Он сел и задумался, потирая морщинистый лоб.

– Ничего в голову нейдет, устал я что-то, братцы, – виновато выдохнул он, – но сроки срывать не хотелось бы, пусть даже мы сами их и…

– Чего ж делать?

– Гаркушу позовем.

– Квакушу? Может, еще Емелю со щукой?

– Не, Жень, Гаркуша вполне нормальный парень, только посмекалистее нас с тобой будет.

– И кто он? Гроссмейстер?

– Из моей системы. Сейчас бригадиром слесарей тут.

– Ну, зови, хотя…

– А ты позвони пока Лучинскому.

– Нет уж, погожу немного.

Через минуту репродукторы заорали, чтобы бригадир слесарей товарищ Гаркуша срочно явился в штаб. Через полчаса пришлось объявлять снова. Наконец, обтирая косяки, в помещение вдвинулся мутноглазый богатырь. Хмуро выслушав, какие такие у начальства проблемы, он почесал в затылке и невнятно промычал, что пойдет поглядеть на этот самый бункер, после чего тем же манером выдвинулся на улицу. Начальники и проектировщики гурьбой поспешили за ним. Придя на место, Гаркуша кисло обозрел объект.

– Ну, чего, друг, присоветуешь? – насел на него скептически настроенный Слепко.

– Через час чего-нибудь скажу, вы сами где будете, граждане начальники?

– Где-где? Здесь!

– Ну, я тогда тоже сюда приду.

Петр Андреевич и Евгений Семенович уселись на бревна и стали ждать. За время этого их сидения окончательно были закончены оба копра, компрессор и трансформаторная. К маячившему посреди стройки руководству то и дело подбегали прорабы с победными реляциями.

– Ничего, все будет в порядке, – голосом заклинателя злых духов бубнил Бирюлев.

– Смекалистый твой сейчас, поди, водочку попивает да над нами, дураками, смеется, – огрызнулся Слепко.

Тут как раз подгреб Гаркуша.

– Не томи, придумал чего?

Тот кивнул:

– Это, нужны клинья, такие… Штук двадцать, двадцать пять, в общем.

– Толком объясни!

Гаркуша присел на корточки и начал медленно возить палочкой по земле. Постепенно становилось понятно, что он пытается изобразить схему бункера.

– Тут, эта… столбы спилим по одному, а туда, эта… клинья вставим. А потом, мужики, значит, разом вышибут их по-тихому, – пояснял он.

Предложение было простым до одури. Слепко даже расстроился, таким идиотом он сам себе показался. А Бирюлев обнял и расцеловал Гаркушу. Можно было звонить заместителю наркома.

Людмила, жена Лучинского, заслышав веселую скороговорку Слепко, страшно перепугалась и наотрез отказалась будить мужа. Евгений Семенович так и эдак убеждал ее, что на сей раз ничего плохого не произошло, а как раз даже наоборот. Наконец трубку взял сам.

– Чего тебе? – прозвучал голос пожилого, не до конца проснувшегося человека.

– Закончили мы, Федор Максимыч, восстановление, так что гони сюда прямо завтра приемную комиссию! Только чтобы они пораньше приехали, а то народец тут рвется уголек рубать, боюсь, не удержим.

– Ты что, сукин сын, пьян? Да за такие шуточки!..

С большим трудом, после торжественных клятв и подробнейших пояснений, удалось его уломать. Выслушав последнее предупреждение о том, что, в случае чего, ворону не собрать его костей, Слепко, отдуваясь, повесил трубку и вернулся к бункеру. Столбы уже пилили, рядом плотники стругали клинья. Предоставив командование Бирюлеву, он занял место в первом ряду зрителей.

К утру пошабашили почти все. Только электрики со слесарями аврально, один за другим, подключали и запускали многочисленные механизмы. Что называется, завинчивали последние гайки. Грохот кувалд, во многих местах ударявших по звонкому железу, дробился между свежеокрашенными стенами и терялся в отдаленных лесах. Стайки местных шахтеров в выстиранных робах потянулись к вентиляционным шурфам. Подняться они надеялись уже в клети, честь по чести. Никто из освободившихся строителей не думал уходить, народ рассаживался повсюду, где только можно было, ожидая дальнейшего развития событий. День наступал пасмурный, впервые после пожара. По площадке между бульдозерами, солдатами, грузовиками и угрюмыми зэками бегал небритый Нанидзе. Ему напоследок поручили уборку мусора.

– Прямо, прямо, куда гребешь, я тебе говорю! – орал он бульдозеристу. – Живей, братья, машины ждать не будут! – это уже относилось к зэкам, которые действительно двигались как вареные.

– Чего стоишь? Поехал, поехал, – неслось в сторону водителя грузовика, не заполненного еще и на половину. Никто, разумеется, его не слушал. Военный тягач, испуская фонтаны вонючего дыма, уволакивал ржавую платформу с экскаватором.

Бирюлев и Слепко неторопливо направились в столовую. Каждый взял двойную порцию. Вынеся на свежий воздух миски с макаронами и стаканы с компотом, они устроились в сторонке, отдельно ото всех. Молча плотно пообедали. Последние строительные шумы стихали за их спинами. Несмотря на полное брюхо, Евгений Семенович ощущал внутреннее опустошение. Успех почему-то не радовал его. Бирюлев поминутно зевал и смаргивал влагу со слезящихся глаз. На обоих копрах уже весело крутились новенькие колеса. «Опять небось сожгут», – проворчал себе под нос Бирюлев. Тут их известили о приезде наркоматовских, и Петр Андреевич пошел сдавать объект.

Большинство членов приемной комиссии не скрывало глубочайшего скепсиса и старательно ощупывало стены, подозревая, похоже, что все это – обман зрения. Выискивали, короче говоря, к чему бы придраться. Подошло несколько человек из следственной группы.

– В бытовке не работает осветительная сеть!

– Работает.

– А почему лампочки не вкручены?

– Сейчас вкрутим.

– Вкрутить немедленно!

Разыскали монтера, лампочки были вкручены и, к нескрываемому изумлению самого Бирюлева, загорелись.

– Где заземления моторов?

Вопрос был чисто риторическим.

– Сделаем!

– Вот когда сделаете, тогда и комиссию вызывайте!

– Сейчас сделаем, при вас.

– Знаем мы, как вы сделаете…

– Прошу говорить по существу. Через час все заземления будут на месте.

– Желаете по существу? Извольте. Вот на этом приводе отсутствует ремень! Это как?

– Это аварийный привод, в ближайшее время…

– Тем более что – аварийный. Пойдемте, товарищи, все ясно.

В тот же миг в дверях возник белозубо улыбающийся Григорьянц с ремнем в руке.

– Вот, – заметил Бирюлев, лично, с помощью отвертки, устранив недочет, – у вас, наркоматовских, гвоздя ржавого не допросишься, а чуть что: «Недоделки, недоделки…»

– Каждый баран должен отвечать за свои ворота.

– Так то – баран.

– Обшивка клетевого копра недокрашена! – подал голос новый начальник шахты Жуков.

– Так вон же ее красят, ты чего, сам не видишь?

– Вот когда…

– Больно ты бойкий, парень! Чего ж ты смену под землю спустил, не дождавшись этого самого «когда»?

В таком духе прошло часа полтора. Недоделки были мелкие и устранялись, по большей части, незамедлительно. Раздался долгий торжественный гудок. Толпа зрителей качнулась к эстакаде. Первая вагонетка с углем появилась на приемной площадке. К рукоятчику кинулись незваные помощники, мигом отбросили стопор, чуть не на руках вынесли вагонетку из клети, она покатилась по эстакаде и оглушительно грохнула об «опрокид». Басовито загудел мотор, уголь посыпался в бункер. «Ура-а! ура-а-а!..» – взорвалось над шахтой, пронеслось и заглохло на дальних окраинах поселка, где облезлые куры приподняли хохлатые головки, отвлекшись на секунду от разгребания сора. Комиссия тоже впечатлилась, и дело пошло быстрее. Бирюлев начал даже надеяться, что акт удастся подписать с первого захода. Они подошли к пожарному колодцу.

– Вот, смотрите, и щит, и колокол есть, багры всякие… Так что с пожарной безопасностью у нас все в полном… – разливался начальник строительства.

– Позвольте! – вскричал начальник пожарной инспекции, – я не понимаю… А где же?.. Где пожарный водопровод?

– Так ведь труб не было! – вмиг побагровел Бирюлев. – Давай трубы, будет тебе твой водопровод!

– Ты опять?! – обомлел пожарный. – Ты чего, Андреич, с ума спятил?

– Вы что, Бирюлев, не понимаете ситуации? Над вами и так висит серьезное обвинение, а вы подставляетесь, да еще так глупо! – зашептал начальник горнотехнического надзора. Энкавэдэшники переглянулись.

– Ну где я вам сейчас трубы возьму? – в отчаянии заорал Бирюлев.

– И вы после всего произошедшего надеялись сдать объект без противопожарной системы? – поинтересовался сам начальник следственной комиссии.

Бирюлев смешался и опустил голову. В сей драматический момент Евгений Семенович, до того державшийся в сторонке, заметил бредущего куда-то Гаркушу.

– Такое предложение, – живо вмешался он в разговор, – в позицию ни нам, ни вам сейчас вставать интереса нет. Давайте отложим этот вопрос до завтра… Сегодня вы так и так закончить не успеете.

– Без работающей системы пожаротушения я объект не приму! – отчеканил пожарный.

– Ну и ладушки. Завтра с утра мы вам ее представим.

– Трубы… – прошептал Бирюлев.

– Найдем.

Комиссия неохотно тронулась в направлении столовой, а Слепко побежал вслед удалявшемуся Гаркуше. Народ возмутился. Всех перекрыл высокий голос Нанидзе:

– Какой такой водопровод? Совесть потерял совсем, дорогой. Ты посмотри, чего мы тут за восемь дней совершили, а ты нам, нас…

– Видишь, Гаркуша, какие дела, – молитвенно сложил руки Евгений Семенович, – пропадаем мы опять, выручай!

– Это чего? Из-за водопровода ентого, что ль?

– Из-за него, проклятущего. Не подпишут акт – никому денег не будет, а…

– Не дрейфь, начальник, будет тебе и водопровод, и какава.

Пока Евгений Семенович думал, как бы поаккуратнее поставить наглеца на место, Гаркуша уже испарился. Все пошло прахом. Слепко, как и все на стройке, до того настроился на семидневный срок, что отсрочка, хотя бы на день, представлялась ему катастрофой. Он чувствовал, что сил у него не достанет даже на один-единственный лишний час. Но где найти трубы, он не имел ни малейшего понятия. Поздней ночью в темное окно штаба громко постучали. За стеклом белело широкое лицо Гаркуши, он пальцем манил Евгения Семеновича на улицу. У пожарного колодца лежали трубы. Из сумрака проступили фигуры рабочих, раскладывавших их по земле. Рядом кучей валялись дождеватели и гидранты.

– Ты это откуда взял-то? – робко поинтересовался Слепко.

– По правде?

– По ей.

– В колхозе позаимствовал.

– А вдруг найдут?

– Не. Они там и не заметят. А заметят… Мы, это самое, счас, красной красочкой их покрасим, они ни в жисть не распознают.

Евгений Семенович кивнул и побежал насчет слесарей.

Утром комиссия опробовала работу всех без исключения дождевателей, залив копры, эстакады и особенно саму себя фонтанами ледяной воды. Бирюлев чуть не силой протащил мокрых как цуцики товарищей по всем пунктам, где накануне ими были замечены малейшие недоделки. И вот, развесив на плетне брюки, галифе, пиджаки и френчи, все они расположились вокруг стола. Посередине лежал Акт. Каждый, в свой черед, брал ручку, макал в чернильницу и торжественно расписывался на всех трех экземплярах. В соседней комнате закипал самовар. За окном низко, над самой землей, носились ласточки.

Когда они, всей компанией, вышли на крыльцо покурить, уже стемнело. Моросил дождик. Ни шума, ни зарева больше не было. Окна напротив, в домах, занятых следственной комиссией, почти все были темные. Из-за поворота улицы донеслось урчание мотора. К штабу подкатила заляпанная глиной «эмка». Из нее вылез Курнаков.

– Здравствуйте, товарищи! – неуверенно обратился он к толпе полуголых мужиков на крыльце. Ему ответил нестройный хор.

– Бирюлев здесь?

– Здесь!

– Нарком подписал! Я привез приказ!

– Какой приказ?

– Та-ак. Чего-то такого я и опасался. Приказ на восстановление шахты, разумеется!

Кто-то захихикал.

– Что тут у вас творится? Вы должны были, по крайней мере… Где все эти тысячи строителей, о которых вы мне докладывали? Тишина, мрак… Чем вы тут занимались все это время? Бирюлев, немедленно соберите прорабов!

– Не стоит, товарищ Курнаков, – крепясь изо всех сил, выдавил Слепко.

– То есть как это – не стоит?

– Да как вам сказать?

– Вы все тут пьяны! Так я и знал!

– Шахта уже восстановлена, – выпалил Бирюлев.

Не находя слов, Курнаков заскворчал, как сковородка со шкварками на сильном огне. Тогда председатель комиссии, облаченный лишь в голубые кальсоны, наконец выдвинулся вперед:

– Здорово, Курнаков! Я только что подписал акт и доложил об этом в наркомат.

Курнаков повернулся и побежал на шахтный двор. Копры стояли на месте, как и новые кирпичные здания, одно было даже двухэтажным, по эстакаде двигалась к бункеру вагонетка, мимо замначальника главка пропыхтела необычайно чистенькая «овечка». Умом-то Курнаков понимал, что это все наяву, но поверить не мог. Не мог, и всё. Он почувствовал затылком насмешливые взгляды, и пришлось как ни в чем не бывало повернуться, растянуть рот в улыбке и пойти им навстречу, потому что смеяться над собой он не позволял никому. Был у него такой недостаток.

– Что ж, поздравляю! Не знаю, как вам это удалось, но я не в обиде. Надеюсь, нарком тоже не обидится.

– А про деньги не забыли? – тихо спросил его Слепко. – Люди ждут.

– Будет, все будет, – заверил растроганным голосом замначальника главка, – уж это теперь моя забота. Однако удивили вы меня. Нет, вы молодцы, конечно. Так правдоподобно врали, что меньше чем за три недели ничего сделать нельзя. Молодцы!

Поздно ночью прибыл Лучинский. Лично обошел новостройку, пообщался с народом. И лишь затем присоединился к застолью. Уже под утро, немного объевшийся и довольно пьяный, он собирался на боковую. В дверь комнаты вежливо постучали.

– Войдите, кто там?

Вошел знакомый офицер НКВД, с виду не вполне здоровый.

– Начальник следственной комиссии полковник Чесноков.

– Чему обязан, полковник?

– Я к вам по поводу Бирюлева, товарищ первый замнаркома.

– Да?

– Следствием установлено, что в период первоначального строительства шахты Бирюлев злонамеренно не установил необходимое противопожарное оборудование, что явилось причиной…

– Так ей уже десять лет, шахте этой.

– Да, но…

– Вы установили, что явилось непосредственной причиной пожара?

– Халатность слесаря, отвечавшего за обслуживание подъемных механизмов, а также преступное бездействие бывшего главного инженера, который…

– А Петро тут с какого краю?

– Мы считаем, что если бы оборудование было поставлено вовремя, на шахте не сложилась бы атмосфера разгильдяйского отношения к пожарной безопасности.

– Что-то больно мудрено.

– И в этот раз он опять попытался не установить противопожарную систему. Это, безусловно, не могло быть случайным совпадением.

– Но я так понял, что акт подписан?

– Да, но…

– Куда же вы смотрели?

– Дело в том, что он сразу же установил эту систему, но перед этим явно пытался…

– Нет, полковник, это все сейчас не по моей головушке. Ты уж извиняй. Пришли-ка нам лучше это дело письмом. Рассмотрим самым тщательным образом, обещаю тебе.

– Я, собственно, так и предполагал.

– И знаешь, полковник, когда будешь все это писать, учти, что Бирюлев сделал для нашего государства великое дело, за неделю, можно сказать, шахту восстановил. Мы его теперь к награде представим. А если он там чего недоделал или ошибся когда, то, как говорится, победителей не судят. Понял меня?

– Прекрасно понял, спокойной вам ночи.

– Бывай.

По окончании долгого митинга Слепко решил напоследок еще раз прогуляться по поселку. Он остановился поглядеть, как оборванная бабка доила черную козу. Шалава-коза недобро зыркала на соглядатая желтым глазом.

– Молочком не угостите, бабушка? Здравствуйте.

– Что ж делать, пей. Много вас тут ходит.

– Да я-то уеду сейчас, вот шахту вам помогал восстанавливать.

– Это хорошо, – неопределенно заметила бабка, – а то – боязно.

– Чего ж вам боязно?

– А лихих людей, которые шахту пожгли.

– Это кто ж такие?

– Бес их знает, прости Господи. Только шахту они пожгли специально, чтобы, значит, воровать потом сподручнее было. Люди бают: одна машина груз на стройку везла, а другая-то – мимо, в сторонку. На многие тыщи обворовали.

– Если знали, чего ж не поймали воров этих? – ухмыльнулся Слепко.

– Как не пымать? Пымали. Только они полковника ентого, который их пымал, насмерть застрелили.

– Как так?

– А так: убили они его, сердешного. С утрева, карета за ним приезжала. Уж бабы наши так выли, так выли. Оченно хороший, говорят, человек был. За простой народ заступался. Потому они его и убили, значит. А ты пей молочко-то, пей!

Глава 18. Подорожник

Он схватил сумку с хлебом, мылом и прочим припасом, с вечера брошенную в углу веранды, и пробкой вылетел на улицу, хлопнув дверью так, что со стены посыпались чешуйки краски. «Не хватало еще, в третий раз устраивать… Клоуна из меня делает! Не выйдет, не на того, голубушка, напала! Ни за что не обернусь!» Дверь за его спиной вновь скрипнула, значит, она вышла на крыльцо. Евгений Семенович пинком распахнул калитку и размашисто зашагал вдоль проросшего пыльной бузиной штакетника в направлении шоссейки. Уже наступил сентябрь. Из-за всех перипетий этого проклятого лета они слишком затянули с возвращением в город. Погода, правда, стояла совсем летняя, особенно днем. Наталья его так и не окликнула. «Значит, ревет». Поймать попутку удалось минут через сорок, и то еще повезло, дорога как назло совершенно опустела. Шофер полуторки не сводил глаз с серой гудроновой ленты и сосредоточенно смолил самокрутку. Безуспешно попытавшись завязать беседу, Евгений Семенович развалился, как мог, на неудобном сиденье и, тихонько посвистывая, обозревал среднерусский пейзаж. Перелески пока зеленели, лишь на березках пробивалась уже веселенькая ситцевая желтизна. Над утопавшими в навозной жиже приземистыми колхозными коровниками медленно вращалась бессчетная скворчиная туча. Птички явно намылились в теплые края. Плевать им было на человечьи заморочки. «Съездили бы в июне в Сочи, как собирались. Ничего бы не случилось, а теперь когда еще получится?» Порожний грузовик загрохотал по булыжной мостовой.

– К военкомату, пожалуйста, – очнулся Евгений Семенович. Шофер непроизвольно дернулся, подпрыгнула и его машина.

– Чего, загребли тебя, паря?

– Сам иду.

– Не врешь? Сам-то из каких будешь? Я все не разберу.

– Да вот, начальником института работаю.

– Начальником? – шофер пожевал губами. – Офицером, значится, идешь. На гражданке не накомандовался?

– Не угадал. Рядовым.

– Рядовым? По своей воле из начальников рядовым на фронт просишься? А ты, парень, женат?

– Есть такое дело.

– Может, под судом состоишь?

– Да нет, – разговор становился забавным, – а что, женатый начальник не может добровольно на фронт пойти? Как все, Родину защищать?

Машина резко затормозила.

– А ну вылазь!

– Ты чего? Какая муха тебя?..

– Ничего, сам дойдешь, придурок.

У двери призывного пункта вытянулась очередь плохо одетых мужчин. Хорошо хоть гораздо более короткая, чем накануне. Слепко скромно пристроился в конец.

– У меня язва двенадцатиперстной кишки, а они опять повестку. У них там давно уже все про меня записано! Чем без толку бумажки слать, посмотрели бы лучше в личном деле, – жаловался унылый тип лет сорока другому такому же.

– В таком случае справка требуется.

– Есть у меня и справки, и заключение, и все, что душеньке угодно. У меня вообще белый билет.

– Значит, отпустят, – огорчился второй.

– А день-то потерян! – приободрился первый.

– У меня тоже, это самое… Двое детей, жена больная! Нашли кого призывать! У соседа сынок – орясина орясиной, пахать на нем можно, так нет, освободили, сволочи! Студент он, видите ли, мясомолочного института!

– Ты потише тут. А кто сосед-то?

– Директор продмага!

– Чего ж ты хотел? Ясен пень.

За два предыдущих дня Евгений Семенович успел уже по горло наслушаться подлых обывательских разговорчиков и на сей раз не стал вмешиваться. Когда подошел его черед, он молча положил перед опущенным козырьком военкома заявление, паспорт и военный билет.

– Это опять ты, Слепко? – поднял злое, осунувшееся лицо майор. – Глянь, Коробейников, опять этот деятель приперся! Ну, чего еще интересного скажешь?

– Вы не имеете права!

– Ты же вчера, помнится, товарищу Ворошилову жаловаться собирался. И как? Скоро меня под трибунал отдадут?

– Вы все-таки должны меня понять, мне совершенно необходимо…

– Необходимо? Ты начальник какого-то там долбаного института, и у тебя бронь. Все, разговор окончен. Проваливай! Моя бы воля, я б тебя…

– Почти всех моих сотрудников призвали! Бабы одни остались да я. Понимаете, стыдно людям в глаза смотреть!

– Ничего не знаю, пускай начальство твое с тобой разбирается. Еще раз сюда заявишься, сядешь за хулиганство. Это я тебе обещаю.

В глубоком отчаянии, Евгений Семенович вышел во двор. Всех, кто стоял перед ним в очереди, пузатый старшина трамбовал уже в грузовик. Некоторые пытались еще что-то ему доказать. Старшина отзывался безразличными матюгами. «А если? – забрезжило в голове отвергнутого начальника института. – Там наверняка никто проверять не станет. В крайнем случае, скажу, что по ошибке меня не записали». Потихонечку, бочком, он подобрался к самому борту.

– А тебе, цыган, чего, специальное приглашение требуется? – густо дохнул ему в лицо старшина. – А ну, лезь в кузов, б…!

Евгений Семенович поставил ногу на колесо.

– Слепко! – заорали из дверей военкомата. – Вернись! Слазь, тебе говорят!

Сгорая со стыда под ненавидящими взглядами из кузова, Евгений Семенович слез и медленно поплелся назад.

– Вот он, товарищ майор! Чуть не удрал. Уже, гад, в грузовик залазил.

– В грузовик? В наш? Слушай, Слепко, чем тут дурочку валять, разобрался бы со своим контингентом. Вот он, товарищ подполковник, Слепко этот!

– Товарищ Слепко? – протянул крупную, подрагивающую руку старик с подполковничьими нашивками. – Мне поручено организовать рытье окопов силами подведомственного вам учреждения. Вынужден вам доложить, что, явившись туда сегодня, я обнаружил полнейший бардак! Никто никому не подчиняется, никто ничего не знает, и вообще там никого нет! А сами вы, оказывается, развлекаетесь тут!

– Я сейчас вам все объясню, дело в том, что…

– Извольте немедленно приступить к исполнению своих прямых обязанностей! О вашем недостойном поведении будет подан рапорт!

В институте действительно было безлюдно. Ежась от неприязненных глаз сурового старика, Слепко обходил комнату за комнатой и, находя кого-нибудь, приказывал идти в актовый зал. К счастью, хоть Роза, его секретарша, оказалась на месте.

– Что тут у нас происходит, где все?

– Евгений Семеныч! Вы куда-то пропали, никто ничего не знал, разговоры всякие пошли…

– После. Товарищу подполковнику это совсем не интересно. Пробегитесь по третьему этажу и всех, кого там найдете, гоните в актовый зал. Да и в подсобку тоже загляните.

Набралось человек тридцать, в основном бесполезное старичье.

– Товарищи, – обратился к ним Слепко, – все, кто только может держать в руках лопату, срочно мобилизуются на рытье окопов. Вот товарищ подполковник вам сейчас объяснит.

– Товарищи, мне приказано обеспечить рытье окопов в… заданном квадрате. Отправление – через два часа. Советую прихватить продукты, у кого чего есть, питьевую воду, медикаменты. И теплых вещей побольше. Вопросы имеются?

Вопросы были, только толку от них не было. О многом старик то ли сам не знал, то ли говорить не хотел. Выходило, что отправляли их примерно на неделю, но не под Смоленск, где, согласно последним сводкам, проходила линия фронта, а куда-то гораздо ближе. Он обещал, что «снабжение всем необходимым, безусловно, будет обеспечено», но на первое время настоятельно советовал взять свое. Ночлег предполагался в полевых условиях и его следовало организовать также своими силами.

Одна особенно нервная бабуся завыла. Слепко поднялся:

– Женщины старше шестидесяти лет освобождаются. Каждому отделу немедленно разыскать всех отсутствующих! Что значит, не захотят? Все, кто не явятся к двенадцати ноль-ноль, будут уволены со всеми вытекающими. Карточки небось все хотят получать. Прибегут как миленькие! Абрамсон! Михал Исаич, организуйте, пожалуйста, получение шанцевого инструмента в хозуправлении. Одеял там, кстати, попросите, палаток, если есть, топоры… Ну, вы сами всё знаете, чего я вам рассказывать буду? Только срочно, чтобы к двенадцати обернуться.

Через два часа в зале сидели почти все остававшиеся в штате сотрудники, то есть человек семьдесят. Едва половина из них хоть как-то годилась для физической работы. На общем мрачном фоне выделялась небольшая, но очень веселая компания молодых людей. В центре ее блистал некто Грушевский, ладный спортивный парень двадцати пяти лет. Когда примерно за год до описываемых событий он впервые появился в институте, Слепко был очарован его умом и эрудицией. Но очень скоро охладел – Грушевский оказался форменным стрекозлом, все свои недюжинные способности употреблявшим исключительно на амурные приключения. Почему его не призвали, как других, – тоже вопрос. Говорили, что у него нашли какую-то редкую болезнь. Впрочем, он был активным общественником, занимался по линии комсомола физкультурной работой. Теперь он сидел у окна, в предпоследнем ряду, а свиту ему составляли три фигуристые девахи, тоже комсомольские активистки.

Во дворе раздался гудок, к парадному входу, чихая, подкатил грузовичок, нагруженный инструментом, палатками, флягами для воды и прочим. В кузове стояла даже бочка бензина. Абрамсон, как всегда, не подкачал. Зато куда-то пропал сам старый подполковник. Недоуменное ожидание затягивалось, кое-кто, похоже, начал уже надеяться, что пронесло. Наконец командир появился, и в весьма расстроенных чувствах. Выяснилось, что ехать не на чем. Обещанные ему военкоматские грузовики по неизвестной причине не вернулись из области. Еще один стоял на ремонте и, во всяком случае, не мог быть использован раньше вечера.

Кулуарно посовещавшись со Слепко и Абрамсоном, подполковник решил ехать двумя партиями. Двадцать два человека, считая его самого, должны были отправляться немедленно, остальные – по возвращении грузовика или, в крайнем случае, на следующее утро. Старшим во вторую партию он назначил Михаила Исаевича. Старик не слишком доверял Слепко и включил его в свою группу. Абрамсону был, по секрету, назван пункт назначения, причем лицо его приобрело крайне озадаченное выражение. Шофера грузовика, разумеется, известили в последнюю очередь. Он было заартачился, упирая на то, что у него есть собственное начальство, которое ничего такого ему не приказывало, скорее даже наоборот, а на всех остальных ему, так сказать, с высокой колокольни. Но подполковник шепнул ему что-то, расстегнув при этом огромных размеров кобуру, висевшую у него на поясе. Усмиренный водила залез в кабину, так хлопнув дверкой, что она чудом не рассыпалась на мелкие щепочки. Офицер сел рядом. Все остальные, попавшие в первую партию, забрались в кузов. Сторожиха баба Саша распахнула ворота, и они поехали.

Трястись в переполненном женщинами, вещами и инструментом кузове было тесно и неудобно. Евгений Семенович притулился кое-как у правого борта, в ногах у Розы и ее белобрысой подруги Галины. Запрокинув до упора голову, он глядел в голубое небо. Небо было неподвижно и безмятежно. Это действовало умиротворяюще.

– Евгений Семенович! Откройте нам все-таки секрет, куда нас везут? – жеманно спросила одна из дам.

– Точно не могу вам сказать, знаю только, что недалеко – примерно восемьдесят километров от города.

– И между прочим, в южном направлении, – добавил Грушевский, возлежавший на своих девках, как на диванных подушках. – Товарищ начальник, а чего мелочиться? Давайте махнем сразу верст на восемьсот, потом скажем, что ошиблись в одном знаке… Представляете: солнце, море, девушки, молодое вино, мы на пляже вовсю… роем окопы. А чего? Бензин есть.

– Володечка, вы, кажется, забыли, что идет война! Пока вы тут мило балагурите, наши ребята сражаются и… Хотя вам, как человеку нездоровому, это может казаться чем-то… ужасно далеким.

– Вера Сергевна, дорогуша, успокойтесь, не я забрил вашего сыночка.

– Цыц, Грушевский! – рявкнул Слепко.

Этот развязный тип раздражал его все сильнее.

– Позвольте заметить, что и вы в настоящий момент отнюдь не на фронте обретаетесь, а здесь, среди нас, грешных.