Текст книги "Моря российской Арктики"

Исследователи из уважения к заслугам Ф. Нансена решили назвать этот остров объединенным именем Ева-Лив. Судно форсировало ледовые перемычки и продолжило движение на восток. Н. Н. Зубов знал, что в случае необходимости он сможет повернуть в проливы между островами Земли Франца-Иосифа, почти свободные ото льдов, и пройти по ним на юг.

2 сентября бот подошел к острову Грэм-Белл – самому восточному в архипелаге. Протяженность этого острова по меридиану около 40 миль, так что боту достаточно было для прохода вдоль него на юг 6–7 ч. Но за это время погода могла резко измениться. Сильный ветер мог нагнать льды и надолго задержать в них у берега небольшое судно. Но пока погода оставалась прекрасной, льдов было мало, и Н. Н. Зубов решил не менять курс и двигаться на юг. Как он впоследствии писал: «Риск был, но нельзя же никогда и ничем не рисковать».

Льды становились все сплоченнее, а у мыса Кользат — самого восточного мыса острова – судно натолкнулось на стену многолетнего припайного льда. Пришлось отходить на восток. Через несколько часов судну удалось выйти в район более легких льдов. Бот направился на юго-восток к берегам Новой Земли, а ученые возобновили океанологические исследования. При следовании на юго-восток к мысу Желания – самому северному мысу Новой Земли – льды становились все сплоченнее. Тогда судно отвернуло на запад.

5 сентября в тяжелых льдах была сильно повреждена ледовая обшивка судна. Пришлось остановиться и ждать перемены ветра. Действительно, погода стала портиться, подул сильный северо-западный ветер – «ледокол норд-вест», как шутя его называл начальник экспедиции. Льды разредились и появились разводья, направленные к югу. По ним судно и продолжило плавание. Наконец «Н. Книпович» вышел в чистую воду и повернул по ветру к Новой Земле.

Причем и на этот раз экспедиция использовала в полной мере попутный ветер. Н. Н. Зубов обратил внимание на то, что при остановленном двигателе бот слегка дрейфовал по ветру, обгоняя льдины. Тогда он распорядился поднять кливер, и бот стал двигаться еще быстрее, причем он словно сам выбирал себе дорогу, обходя большие льдины, проходя в щели между ними, расталкивая бортами обломки льдин.

Так закончился этот знаменательный этап в изучении арктических вод – первый проход научно-исследовательского судна вдоль северных берегов Земли Франца-Иосифа.

8 сентября бот подошел к побережью Новой Земли и двинулся вдоль берега на север. Ветер вновь усилился. На этот раз это был южный ветер – знаменитая новоземельская бора, которая быстро высушила весь такелаж, парусиновые чехлы и палубу. Пройдя проливом между Оранскими островами и Новой Землей, через который до того корабли еще не проходили, бот стал на якорь у полярной станции на мысе Желания.

На следующий день Н. Н. Зубов принял решение идти на северо-запад для того, чтобы закончить океанологический разрез северо-восточного района Баренцева моря между Землей Франца-Иосифа и Новой Землей. Северная часть разреза была проведена при следовании от острова Греэм-Белл на юг, но работа была прервана из-за встречи с тяжелыми льдами и поворотом судна на запад. А теперь работы на разрезе были успешно завершены.

Итак, все запланированные океанологические работы были выполнены. Но стиль работы Н. Н. Зубова и его неуемный характер привели к тому, что, взвесив все «за» и «против», он решил до конца использовать благоприятную ледовую обстановку и продолжить исследования. Только после проведения работ в районе острова Визе в Карском море судно повернуло на юг и 21 сентября прибыло в Полярный. Причем топлива на нем в момент прибытия оставалось лишь на два часа хода.

За все время работ в Баренцевом море с борта «Персея» и «Н. Книповича» было выполнено более 6500 глубоководных гидрологических станций. В 1935 г. в Баренцевом море, к югу от параллели 75° с. ш. научно-экспедиционные суда «Н. Книпович» и «Персей» под общим руководством Н. М. Книповича впервые на морях СССР выполнили систематическую гидрологическую съемку.

Ученые установили характер влияния изменения температуры воды в Баренцевом море на состояние льдов в западном секторе отечественной Арктики и на поведение промысловых рыб. Подводя итоги исследований, Н. М. Книпович отметил: «В течение всего нескольких лет произошло заметное перемещение на восток относительно тепловодных форм, и притом как легкоподвижных стай рыб, так и малоподвижных обитателей дна. В какие-нибудь полтора десятка лет или даже в еще более короткий промежуток времени произошло такое изменение в распределении некоторых представителей морской фауны, какое связывается обыкновенно с представлением о долгих геологических промежутках времени. И произошло это благодаря определенному изменению гидрологических условий – благодаря некоторому повышению температуры воды под влиянием усиленного притока воды теплого течения». Эти исследования и выводы особенно важны сейчас, в начале XXI в., в связи с ожиданием глобальных изменений климата.

Исследователи северных морей – «физики» и «лирики» в одном лице

Успех работы ученых на «Персее» и «Н. Книповиче» во многом связан с культивируемой в научной среде атмосферой любви к Северу и северной природе. Именно поэтому авторы, очарованные на всю жизнь Севером, даже важные научные труды нередко предваряли страницами, наполненными искренним восхищением и уважением к уникальной природе северных морей.

Вероятно, многие из ученых, плававших на этих судах, могли бы, не задумываясь, подписаться под страницами, которыми начала свой капитальный труд «Геология Баренцева моря» М. В. Кленова: «Плоское белесовато-голубое небо, низкое светящее, но не греющее солнце в туманной дымке; море светло-синее, гладкое, как политое маслом, усеянное плавучими льдами, напоминающими обломки гигантской стеклянной и фарфоровой посуды. Розовый от лучей заката снег на острове Рудольфа, черные зубцы скал мыса Флигели. Любопытная морда тюленя и его изящные плавные движения в прозрачной воде, когда он ныряет вокруг судна. Древние горы спящей красавицы Новой Земли, запорошенные первым снегом и поднимающиеся прямо из бурного и синего-синего моря. Шпицбергенские многоверстные ледники и черные острые вершины при лунном свете в полярную ночь… Широкие волны Гренландского моря и мелкая неправильная волна мутноватого Карского. И ледяные шапки островов, и весенние дни у берегов Мурмана, когда соленый йодистый запах моря сливается с запахом свежего снега. И многое-многое другое, неизгладимое и незабываемое на всю жизнь.

Такова Арктика!

Льды, теснящие судно, штормовая погода, тяжелый труд, порою лишения – все это забывается быстро. После месяцев плавания по свинцово-серому морю, под серым нависшим небом особенно приятно любоваться на пожелтевшие березки на берегах Северной Двины или смотреть на мягкие очертания гранитных массивов Мурмана, расцвеченных малиновыми, фиолетовыми, желтыми красками осенних листьев черники, полярной березки, багульника. Приятно посмотреть на «настоящие» высокие леса и на теплое южное море. Но кто раз полюбил Арктику, тот уже не забудет ее. И как художник не может передать на полотне всю чистоту и прелесть полярных красок, так не хватает и слов для их описания».

ГЛАВА 2
КАРСКОЕ МОРЕ

Я вижу умными очами:

Колумб Российский между льдами

Спешит и презирает рок.

М.В. Ломоносов

Что повествует новгородский книжник XV в. о таинственной земле Мангазее

Вторым российским арктическим морем при продвижении с запада на восток является Ка́рское. Оно ограничено с запада Новой Землей, а с северо-востока – архипелагом Се́верная Земля́. С юга в море впадают величайшие сибирские реки – Обь и Енисе́й.

На Руси это море называли Ледови́тым. А название «Карское», видимо, связано с рекой Ка́ра, впадающей в Ка́рскую губу моря. В устье этой реки издавна укрывались старинные поморские ладьи и кочи, оно являлось сравнительно удобным местом для зимовки их экипажей.

Более или менее регулярные плавания поморов по южной части Карского моря, вероятнее всего, начались в XV в. Новгородский книжник XV в., автор сказания «О человецех незнаемых в Восточной стороне», повествующего о земле Мангазе́е (Молканзе), т. е. о бассейнах рек Таз и Пур, расположенных между низовьями Оби и Енисея, руководствовался сведениями о населявших эту местность ненецких племенах молоканзеи, или молгонзеи, которые принесли на Русь новгородские воины, побывавшие на Нижней Оби еще в XIV в., а может быть, и ранее, и поморы – промышленники и мореходы, которые добирались по морю до О́бской и Та́зовской губ.

Причем в сведениях о ненецких племенах правдивые сообщения перемешаны с фантастическими. Сказание начинается так: «Над морем живут люди самоедь зовомые молгонзеи. А ядь их мясо оленье да рыба. Да между собою друг друга ядят. А гость к ним откуды приидет. И они закалают дети свои на гостей, да тем и кормят. А который гость у них умрет и они того снедают, а в землю не хоронят, а своих також. Сияж люди невеликы взърастом. Плосковидны. Носы малы. Но резвы велми и стрельцы скоры и горазды. А ездят на оленях и на собаках. А платие носят соболие и оленье».

Далее в сказании следуют фантастические сведения о различных самоедских племенах, одни из которых, по словам сочинителя, часть лета живут в море, другие «по пуп люди мохнаты до долу, а от пупа в верхъ яко ж и прочии человецы», третьи на зиму умирают на 2 месяца и оживают летом, четвертые без глаз, а «ръты у них межи плечми», «а стрельба эе их трубка железна въ руце. А в другой руце стрелка железна. Да стрелку туж вкъладает в трубку. Да бьет молотком въ стрелку».

Физическая карта Карского моря

Рассказал книжник и о немой торговле с ненцами, которую, видимо, вели вначале поморы (когда рядом с мехами клали товар на обмен и уходили, ожидая решения продавца – заберет он товар или нет), и о множестве других правдивых и полулегендарных сведений о жителях этой северной страны.

Название ненецких племен молоконзеи (молгонзеи) при написании было несколько искажено и страна их проживания стала известна как Монгазея, или Мангазея, что, по сообщению М. И. Белова, на коми-зырянском языке означает «земля близ моря» – Мангазе́йского моря, включающего по понятиям старинных поморских мореходов Обскую и Тазовскую губы и прилегающие к полуостровам Яма́л и Гыда́нский районы Карского моря.

В этом новгородском сказании приведены также абсолютно правдивые сведения об изобилии в «незнаемых странах» соболей, песцов и оленей.

В сказании наряду со страной «молгонзеев» упоминается расположенная среди безлесных тундр страна Балд (Баид), где «человеци живут в земле (т. е. в полузаглубленных в землю землянках. – Прим. авт.), а едят мясо соболи; а иного у них звери никоторого нет, опроче соболна. А носят платие соболие и рукавицы и ногавицы, а иного платиа у них нет, ни товару никоторого».

Скридфинны – народы, населявшие северные районы Евразии. Деталь карты О. Магнуса. 1539 г.

В сказании страна Балд помещалась «в верху Оби реки великиа». Но, вероятнее всего, речь идет о полярных странах. Академик Лев Семенович Берг считал (и он, вероятнее всего, прав), что страна Балд находилась к западу от Енисея и к северу от Северного полярного круга, где жили енисейские самоеды (ненцы) из рода бай. По мнению М. И. Белова, «под страной Баид автор сказания подразумевал Туруханский край, названный так по имени двух речек Баих (Большой и Малой), впадающих в реку Турухан в том месте, где позднее возник Туруханский острог». Какую бы из версий нахождения страны Балд (Баид) мы не приняли, ясно одно: автору сказания от побывавших в этих местах русских людей уже в конце XV в. было известно о существовании обширной полярной страны в Обско-Енисейском междуречье.

В середине XVI в. рассказами о богатой мехами «Malgomzaia» заинтересовались англичане. А в царствование Федора Ивановича на московском рынке лучшими сортами соболей считались, наряду с печорскими, мангазейские. В Мангазейский край, такой заманчивый и привлекательный для поморов-промышленников, торговцев мехами и моржовыми клыками, вели нелегкие морские дороги по просторам сурового Карского моря.

Тайны Мангазейского морского хода

Мангазейский морской ход, соединявший Русское Поморье со страной Мангазеей, установился, скорее всего, в начале или середине XVI в. Регулярные походы в район реки Таз совершались обычно отрядами поморов-промышленников, использовавших суда небольших размеров – «малые кочи». Это были плоскодонные парусно-весельные суда с малой осадкой, приспособленные для перетаскивания через волоки небольшими командами (до 10 мореходов) и плаваний вдоль отмелых морских берегов и в устьях рек. Их грузоподъемность не превышала 375–600 пудов (6—10 т).

Морской ход начинался в устьях Северной Двины или Кулоя. Вот как описывали его сами промышленники: «От Архангельска-де города, из Холмогор и из Пинеги ходят они в Мангазею – на Кулойское устье и на Канин Нос и мимо Колгуев остров и мимо Русской и Медынской завороты (Русский заворот – западный мыс Печорской губы; Медя́нский заворот ограничивает Печорскую губу с востока. – Прим. авт.) Югорским Шаром мимо Местный остров и на Карскую губу (теперь Байдарацкую губу. – Прим. авт.) в Мутную реку (теперь река Мордыя́ха, устье которой – на западном побережье Ямала. – Прим. авт.), через сухой волок (длиной до 800—1000 м. – Прим. авт.), на Зеленую реку (теперь река Сея́ха, устье которой на восточном побережье Ямала. – Прим. авт.) и в Обь (Обскую губу. – Прим. авт.) да в Тазовское устье».

По словам тех же мореходов, при хорошей погоде на путь от Архангельска до Байдарацкой губы уходило 1–2 месяца. Оттуда на путь до устья реки Мутной, следование по ней, волоку и плавание по реке Зеленой затрачивали до 20 суток. На плавание от устья реки Зеленой до Мангазеи уходило 2–3 недели. Конечно, эти сроки выдерживались только при попутных ветрах и благоприятной ледовой обстановке в районе плавания, что случалось не часто: «а коли-де Бог не даст пособных ветров… и тогда все кочи ворочаются в Пустоозеро (т. е. к устью реки Печоры и идут вверх по реке до Пустоозерского острога. – Прим. авт.); а коли захватит на Мутной или на Зеленой реке позднее время, и на тех реках замерзают, а животишка свои запасы мечут на пусте, а сами ходят на лыжах в Березовский уезд (на Нижнюю Обь. – Прим. авт.)». «А как заимут льды большие, ино обходят около льдов парусом и гребью недель с шесть, а иногда обойти льдов немочно, и от тех мест ворочаютца назад в Пустоозеро».

Например, пинежанина Фомку Борисова под Бурловым берегом (в Варанде́ях — у побережья между Печорской и Хайпудырской губами) «заняли великие льды, и они сквозе льды пробивалися в том месте четыре недели, и как льды отнесло в большое море и они пришли к Югорскому Шару».

И в Обской губе часто сильные ветры и льды мешали плаванию. Так, например, в 1626 г. коч, шедший из дельты Оби у Русского заворота, отделяющего собственно Обскую губу от Тазовской, застигла «туча с дождем и ветр встречный с сиверу, и парус на коче изодрало, и павозок (лодку, перевозимую на коче. – Прим. авт.) разбило, и коч с якорей сбило и прибило за кошку (подводную мель, протянувшуюся от берега. – Прим. авт.), и стояли-де они за ветры 6 недель дожидалися пособных ветров» и после Успенья воротились назад, «потому что стало поздно, море стало мерзнуть и льдов стало много». Так что русским мореходам приходилось на пути в Мангазею и обратно преодолевать «непроходимые злые места от великих льдов и всякие нужи».

Пути продвижения русских на Шпицберген, Новую Землю и в Мангазею в XVI–XVII вв.

До наших дней сохранились сведения о плаваниях поморских мореходов по Мангазейскому морскому ходу. В 1601 г. Матрена Афанасьевна Кузьмина подала на имя царя Бориса Годунова «явку» – челобитную, в которой просила оказать ей помощь, так как ее отец и брат – черносошные крестьяне Двинского уезда – в 1597 г потратили все свои наличные средства на снаряжение коча для плавания в Мангазею. Очевидно, на обратном пути Кузьмины попали в бурю и потерпели крушение («побило их море»). А поморы – пинежанин Иван Угрюмов и мезенец Федул Наумов – получили от царя Бориса хвалу за «частые поезди в Мангазею».

Выдающимся полярным мореходом был промышленник-пинежанин Леонтий Иванов Шубин по прозвищу Плехан. Одно из плаваний по реке Таз он описал сам. Летом 1601 г. Плехан вышел из устья Северной Двины на четырех кочах с командой из 35 мореходов. Они плыли «пособным морем с западу на восток. влево море, вправо земля, и шли до устья Печоры-реки». Из-за встречных ветров и неблагоприятной ледовой обстановки Л. И. Шубину пришлось в Пустоозерске зазимовать. Оттуда часть мореходов по зимней дороге отправились через «Камень» на восток.

С наступлением новой навигации Шубин продолжил плавание. Теперь с ним шел москвитин Первый Тарутин, пустоозерцы Семен Исаков Серебряник и Архип Баженик, волочанин Михаил Дурасов, а также 40 других торговцев и промышленников.

«Вышед на устье Печоры, – сообщил Л. И. Шубин, – и пошли в Мангазею великим же морем-окияном, на урочище на Югорский Шар; бежали парусом до Югорского Шара (примерно 150 миль. – Прим. авт.) два дни и две ночи, а шли на прямо большим морем, пересекая через губы морские». Он сообщил и некоторые гидрографические сведения о районе плавания. По его мнению, от устья Печоры до Югорского Шара морское дно очень неровное, «местами глубоко, а в иных местах мелко, в сажень (примерно 2 м. – Прим. авт.), а в иных местах и суда вставают». Значит, суда шли у самого берега, так как в восточной части Баренцева моря глубины почти везде равны 7–8 саженям.

Такой же характер дна («местами глубоко, а инде мелко») наблюдал Шубин и в проливе Югорский Шар. Значит, и здесь кочи шли у самого берега. Описал он остров Вайгач, заметив, что остров каменный, леса на нем нет, и «около его русские люди в Мангазею не ходят, потому что отошел далеко в море, да и льды великие стоят».

Пройдя пролив, кочи прошли в Карскую (Байдарацкую) губу, а затем к реке Мутной, которая «пала в Нярзомское море (или Нарзомское море. – Прим. авт.) с полуденной стороны. А река Мутная невелика, через мошно перебросить камнем, а река мелка». Затем мореходам предстояла трудная работа по разгрузке кочей, перетаскиванию грузов и самих кочей по волоку в реку Зеленую. Л. И. Шубин рассказал об этом так: «А дошед до озера, до вершины Мутной реки, учали меж озерцами волочить запасы в павозках, а проводили павозки от озера до озера паточинами, тянули по воде бродячи, один павозок тянут два человека, а те между озерцами паточины тож в дву местех от озера до озера по версте и меньше (верста равна 1066 м. – Прим. авт.), а кочи тянули канаты после запасов порожние по тем паточинам всеми людьми». Затем по реке Зеленой вышли в Обскую губу и направились в Тазовскую губу. Только 1 октября мореходы добрались до Мангазеи.

Шубин отметил, что Ямал является районом тундры: «На обе стороны место пустое… растет мелкий лес, в вышину четверть аршина (18 см. – Прим. авт.), а зовут тот лес ярник». Сообщения Шубина явились, вероятно, первыми достоверными сведениями о природе острова Вайгач, Карского моря и Ямала.

Кроме пути по рекам Ямала и волоку между ними, существовал еще один старинный путь из Поморья и Печоры на Обь. Поморы доходили до устья реки Кары, «а по ней хаживали вверх сухим путем до другой реки (реки Щучья. – Прим. авт.), впадающей в Обскую губу, при которой, построив новые суда, отправлялись на оных далее». Об этом пути стало известно от поморских мореходов англичанину Вильяму Гордону, побывавшему на Печоре в 1611 г. Он встретил тогда в устье этой реки 30 русских лодей, часть из которых направлялась в Мангазею, а часть – на Новую Землю.

Совершая походы в район реки Таз, поморы основали в 300 км выше ее устья, у впадении в Таз реки Осетровка (позже переименованной в Мангазейку), торгово-промысловое поселение. В 1968–1970 и 1973 гг., в течение четырех летних полевых сезонов, в этом районе работала историко-географическая экспедиция Арктического и Антарктического НИИ с участием ученых Института археологии АН СССР, возглавляемая М. И. Беловым. Экспедиция обнаружила остатки деревянных построек поморского торгово-промышленного поселения, возраст которых определили дендрохронологическим методом. Самая ранняя из построек датируется 1572 г., но ученые считают, что это поселение, вероятно, возникло значительно раньше.

По сведениям мангазейского воеводы И. Ф. танеева, поморы этого поселения быстро установили довольно тесные связи с местными ненцами, женились на местных женщинах. Вероятно, в этом поселении стоял скит или часовня. Другое укрепленное поморское зимовье – «зырянский городок» – в верховьях Таза существовал еще в начале XVII в. Торговые поморские люди из этих городков собирали ясак с местных жителей и «дань с них имали воровством на себя».

Царские власти стремились поставить под контроль всю торговлю пушниной в районе Нижней Оби и в Заобье. Поэтому в 1598–1601 гг. были посланы специальные экспедиции служилых людей, которые основали на месте поморского поселения на реке Таз, в 300 км от ее устья, Мангазейский острог, а затем и возвели город Мангазея – административный и торговый центр огромного Мангазейского уезда. Именно там была сосредоточена торговля ценными мехами. Из Мангазейского уезда, в основном через город Мангазею, ежегодно в течение первой половины XVII в. вывозилось до 100–150 тыс. ценнейших соболиных шкурок. В те времена самая дешевая соболиная шкурка стоила в Москве примерно 5 р., что равнялось годовому окладу служилого сибирского казака.

Город Старая Мангазея. Чертеж XVII в.

Об интенсивности морских плаваний в Мангазею в первые два десятилетия XVII в. судить трудно, так как мангазейский архив этих лет погиб в большом пожаре 1642 г., когда сгорела вся Мангазейская крепость. Сохранились отдельные сведения о подобных походах. Так, летом 1609 г. в Мангазею из Поморья пришла партия торговцев и промышленников во главе с холмогорцем Еремеем Савиным. В 1612 г из Мангазеи в Архангельск приплыли мезенец Шестак Иванов и его сын Артемий. Известно, что сын и отец останавливались на острове Колгуев, где подобрали вооружение с разбившегося иностранного корабля, пытавшегося, видимо, пройти на восток. В Мангазею Шестак также плавал по морю.

Неоднократно бывали в Мангазее и двиняне – торговец Кондратий Курочкин и стрелец Кондратий Корела, сообщившие, что «от Архангельского города в Мангазею по вся годы ходят кочами многие торговые и промышленные люди». О многочисленных морских плаваниях в Мангазею упоминалось в одном из указов царя Михаила Федоровича, изданного до 1619 г.: «Ходят торговые люди от Архангельского города на Мангазею».