Текст книги "Литературное произведение: Теория художественной целостности"

И опять-таки в тютчевской системе совмещения ритмических противоположностей для конкретного выделения актуален контраст и самой сильной, как в «Дне и ночи», и самой слабой ритмической позиции. Рассмотрим, например, нарастающее выделение финала в стихотворении «Она сидела на полу». После ритмического различия первых двух строф по профилю ударности, после контрастного столкновения четырехударной и двухударной строк, рядом стоящих в третьей строфе («О сколько жизни было тут / Невозвратимо пережитой»), последняя строка стихотворения заостренно выделяется единственной во всем тексте вариацией с пропуском первого схемного ударения:

 
Стоял я молча в стороне
И пасть готов был на колени, —
И страшно грустно стало мне,
Как от присущей милой тени.
 

В этой форме сочетаются и усиление доминирующего типа ритмического движения с сильными четвертым и восьмым слогами, и контрастный акцент на самой слабой в Я4 вообще и особенно в этом стихотворении третьей стопе ( всего четыре ударения на шестнадцать строк, причем два из них в двух последних стихах последней строфы). В результате интонационным центром становится слово «милой». Впервые на этой ритмической позиции оказывается не просто значимое, а самое значимое слово строки, и традиционное ослабление этой стопы делает в данном случае такое контекстное выделение особенно сильным (аналогично: "Из-под опущенных ресниц / Угрюмый тусклый огнь желанья", "И в полном блеске проявлений / Вдруг нас охватит мир дневной").

Двум разновидностям ритмической композиции с акцентированным финалом противостоит у Тютчева иной тип организации стихотворения, более близкий к пушкинской финальной гармонизации ритмических противоположностей. И в качестве одного из наиболее отчетливых его проявлений можно опять-таки указать стихотворение, непосредственно соотнесенное с Пушкиным, но на этот раз не с конкретным произведением, а со всей его поэзией. Я имею в виду стихотворение «29 января 1837». Тютчев в нем в большой степени воспроизвел особенности пушкинской трехчастной композиции, своего рода гармонической триады. Первые два восьмистишия отличны и по профилю ударности первого полустишия, и по соотношению акцентной силы строк: уменьшение количества ударений по строкам в первой строфе и возрастание во второй. Но эти тютчевские строфические противопоставления отчетливо усредняются в третьей строфе с характерной для Пушкина кольцевой композицией и абсолютным преобладанием нейтральной для противопоставления первых двух строф трехударной вариации с пропуском предпоследнего ударения. Шесть таких строк охватывают в финальном восьмистишии по одной разнонаправленной вариации, напоминающей о ритмических различиях первой и второй строфы:

 
И сею кровью благородной
Ты жажду чести утолил —
И осененный опочил
Хоругвью горести народной.
Вражду твою пусть тот рассудит,
Кто слышит пролитую кровь…
Тебя ж, как первую любовь,
России сердце не забудет.
 

Подобная композиция с некоторой нейтрализацией ритмических различий и противопоставлений в финале предстает в различных формах и нарастает в позднем творчестве Тютчева. Приведу несколько примеров. В стихотворении «День вечереет, ночь близка» последовательно выделяются наиболее редкой и контрастной на общем фоне ритмической вариацией последние строки первых трех строф («Уж поздно. Вечереет день…» – «Лишь ты не покидай меня!..» – «Для очарованной души…»). И после этих и внутри-строфных и межстрофных противопоставлений в последней строфе преобладает наиболее нейтральная по отношению к ним, самая распространенная «фоновая» вариация Я4:

 
Кто ты? Откуда? Как решить,
Небесный ты или земной?
Воздушный житель, может быть, —
Но с страстной, женскою душой.
 

Такая же композиционная закономерность в стихотворении «Чему молилась ты с любовью…» Явное строфическое противопоставление двух первых строф и по акцентной структуре первого полустишия, и по количеству ударений – и гораздо более нейтральная последняя строфа, а в ней движение от сравнительно редкой вариации в первой строке к трем однотипным трех-ударным вариациям все той же самой распространенной ритмической формы Я4.

О том, что этот тип ритмической композиции нарастает в позднем творчестве Тютчева, свидетельствуют средние характеристики ритмических вариаций в последней строке стихотворений. В 50—70-е годы наряду с вариациями, проявляющими ритмическую доминанту (с сильными четвертым и восьмым слогами), увеличивается (и довольно заметно) количество строк самой распространенной формы с пропуском предпоследнего ударения: их число в финальных строках приближается к 50 % (в начальных строках – 42 %, в средних характеристиках – 43 %).

Как и в других случаях, и в этом типе ритмической композиции необходимо учитывать неоднозначные отношения различных контекстов: отдельного стихотворения и всего поэтического творчества. Скажем, «Предопределение» начинается с резкого ритмического контраста полноударных и двух-ударных строк в первой строфе:

 
Любовь, любовь – гласит преданье —
Союз души с душой родной —
Их съединенье, сочетанье,
И роковое их слиянье,
И поединок роковой.
 

Этот контраст продолжается, даже усиливается в четырех стихах следующей, последней строфы, и относительно нейтральной, так сказать, золотой серединой по отношению к нему оказывается лишь финальная, трех-ударная строка:

 
И чем одно из них нежнее
В борьбе неравной двух сердец,
Тем неизбежней и вернее,
Любя, страдая, грустно млея,
Оно изноет наконец.
 

На этот раз самая распространенная в Я4 Тютчева и в русском Я4 вообще ритмическая вариация в этом стихотворении оказывается единственной, так что и здесь можно говорить об особой акцентированности финала. Но все-таки это выделенность не столько усилением контрастного напряжения, сколько введением этого контраста в более обычный ямбический фон более обширного контекста, который реально присутствует в художественном тексте.

Наконец, надо сказать, что и в сравнительно более обычных и нейтральных вариантах слышны отголоски присутствующих контрастных столкновений и одним из следствий этого является опять-таки внутреннее ритмическое усложнение и ритмико-интонационная расчлененность финальных строк. Один из самых характерных примеров – «Silentium». В рядом стоящих сочетаниях самых распространенных и редких форм Я4, вплоть до инометрических вставок, становится особенно ощутимой взаимосвязь контрастности и внутренней расчлененности строк. И финальные строки во всех трех строфах, возвращая вроде бы самую обычную ямбическую структуру с пропуском предпоследнего ударения, в то же время отражают предшествующую насыщенность строк контрастами и внутренними разделами, – отражают даже в индивидуальной пунктуации – срединном тире: «Любуйся ими – и молчи… / Питайся ими – и молчи… / Внимай их пенью – и молчи!» Такое троекратное выделение призыва «и молчи» обнажает еще один внутренний контраст настойчиво повторяющегося высказывания, слова о молчании.

Сочетание инометрических осложнений и внутреннего расчленения традиционной ямбической строки еще острее выражено в стихотворении «Последняя любовь», в котором представлен тип композиции с контрастно акцентированным финалом. Но в нем опять-таки сочетаются внутренне расчленяющие и объединяющие тенденции:

 
Пускай скудеет в жилах кровь,
Но в сердце не скудеет нежность…
О ты, последняя любовь!
Ты и блаженство, и безнадежность.
 

В финальной строке полустишия соединены не только двойным "и", но и почти полной акцентно-слоговой симметрией. В то же время они столь же явно расчленены внутренним ритмическим разделом со слоговым наращением первого полустишия, а почти полное звуковое совпадение двух этих слов делает особенно ощутимым своего рода собирание семантических и интонационных противоречий в одном внутренне расчлененном слове: и блаженство, и безнадежность, и все, что они в себя вмещают, как бы собирается в одно слово, непосредственно выявляющее нераздельность и неслиянность этих бытийных противоположностей. Именно в финальном преображении ритмических контрастов во внутренне нераздельные и неслиянные противоположности и заключается, на мой взгляд, одно из основных смысловыра-зительных значений тютчевской ритмической композиции.

Что касается ее конструктивных особенностей, то проведенный анализ показывает, что у Тютчева можно выделить два типа ритмической композиции:

1) с акцентированным и 2) с нейтрализующим ритмические контрасты финалом. При этом в первом типе различаются две разновидности: 1) акцент на основе контрастного противопоставления финала общему ритмическому фону;

2) акцент на основе усиления в финале ритмической доминанты стихотворения в целом. В эволюции тютчевской поэзии возрастает роль второго типа и второй разновидности первого типа ритмической композиции.

Средние данные по всему корпусу лермонтовских стихотворений ⁶ , где представлен Я4 (127 произведений, 2812 строк), свидетельствуют о том, что у Лермонтова отчетливо преобладает складывающийся в 20—30-е годы XIX века тип ритмического движения с акцентными вершинами на четвертом и восьмом слогах и превышением акцентной силы второй стопы над первой (91 % и 85 %). Становление и развитие этого типа ритмического движения связывают прежде всего с поэзией Пушкина, его ритмические традиции проявляются и в среднем распределении ритмических вариаций у Лермонтова. Три четверти стихотворных строк и у Пушкина, и у Лермонтова занимают две ритмические вариации Я4, определяющие его преобладающий фон: четвертая с ударением на втором, четвертом и восьмом слогах (44 %) и первая, полноударная (32 %). Среди более редких вариаций в среднем преобладают те из них, которые развивают и усиливают «пушкинский» тип ритмического движения с преобладающей акцентной силой четвертого и восьмого слогов (вторая и шестая формы – соответственно 7 % и 8 %), а наиболее перебойными и контрастными на общем фоне оказываются третья и седьмая формы с пропуском ударения на четвертом слоге (8 % и 1 %).

При более детальном рассмотрении динамики этих ритмических характеристик в их движении по годам (с 1828 по 1841) выделяется прежде всего «перебойная» роль 1830 года. Он содержит один из самых больших массивов ямбического четырехстопника (42 произведения, 833 строки) и отличается на общем фоне сближением акцентной силы первой и второй стоп (723—731 ударений, 87—88 %). Причем это среднее равенство выступает прежде всего как результат регулярно повторяющихся контрастных столкновений разнонаправленных ритмических вариаций. Один из таких примеров – стихотворение «Разлука»:

 
Я виноват перед тобою,
Цены услуг твоих не знал.
Слезами горькими, тоскою
Я о прощенье умолял,
Готов был, ставши на колени,
Проступком называть мечты;
Мои мучительные пени
Бессмысленно отвергнул ты.
 

Четвертая строка выделяется двухударной вариацией с сильными четвертым и восьмым слогами, и тут же идут следом две подряд перебойные формы с пропуском ударения на четвертом слоге («Проступком называть мечты…» – «Бессмысленно отвергнул ты» (∪ – ∪∪∪ – ∪ —). А затем это контрастное противостояние максимально усиливается в финале, где в начале и конце последнего четверостишия сталкиваются еще более резко отличные друг от друга двухударные формы: очень редкая седьмая (∪ —∪∪∪∪∪ —∪)  и шестая (∪∪∪ —∪∪∪ —):

 
Желаю, чтоб воспоминанье
В чужих людях, в чужой стране
Не принесло тебе страданье
При сожаленье обо мне…
 

Среднее равновесие акцентной силы первых двух стоп в большом массиве ямбических стихов 1830 года является, таким образом, во-первых, результатом контрастных столкновений разнотипных тенденций ямбического ритма, которые в силу различных жанровых тяготений и исторических традиций воспринимались как противоположные друг другу («одический» ямб XVIII века с более сильной первой стопой – «элегический» ямб начала XIX века с более сильной второй стопой и т. п.), а во-вторых, результатом повторов однотипных контрастов. Последняя композиционная закономерность очень выразительно представлена в большом стихотворении «Отрывок». В нем в первой восьмистишной строфе сталкиваются строки с разной акцентной структурой первого полустишия ("Не возмутят ушей людских… " – «Проникнет в середину их…»), затем аналогичным образом соотносятся друг с другом строфы с разным профилем ударности (вторая с более сильной первой стопой, третья с более сильной второй стопой, четвертая и пятая с аналогичным противостоянием), после чего в кульминационной седьмой строфе возвращается и удваивается внутристрофное столкновение контрастных по отношению друг к другу шестой и третьей ритмических вариаций Я4 (они подчеркнуты в приводимой цитате):

 
Ужель единой гроб для всех
Уничтожением грозит?
Как знать: тогда, быть может, смех
Полмертвого воспламенит!
Придет веселость, звук чужой
Поныне в словаре моем:
И я об юности златой
Не погорюю пред концом.
 

Последние три строфы стихотворения сначала повторяют строфическое противопоставление по профилю ударности, а затем усиливают однотипность повторов-контрастов своеобразным удвоением: в двух последних строфах полностью совпадают состав и последовательность ритмических вариаций Я4, а в четырех последних строках и той и другой строфы представлена одна и та же ритмическая форма, вообще самая распространенная в русском Я4:

 
Теперь я вижу: пышный свет
Не для людей был сотворен.
Мы сгибнем, наш сотрется след,
Таков наш рок, таков закон;
Наш дух вселенной вихрь умчит
К безбрежным, мрачным сторонам,
Наш прах лишь землю умягчит
Другим, чистейшим существам.
Не будут проклинать они;
Меж них ни злата, ни честей
Не будет. Станут течь их дни,
Невинные, как дни детей;
Меж них ни дружбу, ни любовь
Приличья цепи не сожмут,
И братьев праведную кровь
Они со смехом не прольют!..
К ним станут (как всегда могли)
Слетаться ангелы. А мы
Увидим этот рай земли,
Окованы над бездной тьмы.
Укоры зависти, тоска
И вечность с целию одной:
Вот казнь за целые века
Злодейств, кипевших под луной.
 

Характерно с точки зрения общих тенденций выстраивания ритмической композиции произведений Лермонтова стихотворение «Стансы». Примерное среднее равенство акцентной силы второго и четвертого слога в нем является результатом регулярно повторяющихся столкновений противостоящих друг другу ритмических вариаций (они подчеркнуты в приводимом ниже тексте стихотворения) в каждой из трех восьмистишных строф:

 
1
Взгляни, как мой спокоен взор,
Хотя звезда судьбы моей
Померкнула с давнишних пор
И с нею думы светлых дней.
Слеза, которая не раз
Рвалась блеснуть перед тобой,
Уж не придет, как этот час,
На смех подосланный судьбой.
2
Смеялась надо мною ты
И я презреньем отвечал —
С тех пор сердечной пустоты
Я уж ничем не заменял.
Ничто не сблизит больше нас,
Ничто мне не отдаст покой…
Хоть в сердце шепчет чудный глас:
Я не могу любить другой.
3
Я жертвовал другим страстям,
Но если первые мечты
Служить не могут снова нам —
То чем же их заменишь ты?..
Чем успокоишь жизнь мою,
Когда уж обратила в прах
Мои надежды в сем краю,
А может быть, и в небесах?..
 

Интересно соотношение строф по профилю ударности. В первой несколько сильнее четвертый слог, в следующей – второй и четвертый равны друг другу по акцентной силе, а заключительная третья строфа и возвращает акцентное неравенство, и усиливает контраст: во-первых, увеличивая акцентную дистанцию, а во-вторых, возвышая перебойный по отношению к доминирующему ямбическому фону второй слог. Этот «архаический» тип ритмического движения Я4 с более сильной первой стопой в целом преобладает в одном из самых «лермонтовских» стихотворений 1830 года, опять-таки с очень характерной трехстрофной композицией:

 
О, полно извинять разврат!
Ужель злодеям щит порфира?
Пусть их глупцы боготворят,
Пусть им звучит другая лира;
Но ты остановись, певец,
Златой венец не твой венец.
 
 
Изгнаньем из страны родной
Хвались повсюду как свободой;
Высокой мыслью и душой
Ты рано одарен природой;
Ты видел зло и перед злом
Ты гордым не поник челом.
 
 
Ты пел о вольности, когда
Тиран гремел, грозили казни:
Боясь лишь вечного суда
И чуждый на земле боязни,
Ты пел, и в этом есть краю
Один, кто понял песнь твою.
 

Контрастно-перебойные ритмические формы, появляясь в первом четверостишии, еще усиливаются во второй строфе, где троекратно повторяется их сочетание с самой распространенной и обычной для ямбического фона четвертой ритмической вариацией. А финальное шестистишие на сей раз не усиливает контраст, а несколько смягчает его, уменьшая количество перебойных форм, и одновременно финал возвращает к композиционному зачину, к первой строфе – повтором трех полноударных вариаций.

Я потому и остановился более подробно на стихотворениях 1830 года, что в них можно увидеть формирование очень характерных для Лермонтова ритмико-композиционных тенденций: с одной стороны, разнообразных двоичных противопоставлений и контрастов, а с другой – ритмической трехчастности; выделяющиеся в составе стихотворения три ритмических компонента образуют своего рода триаду – второй явно противопоставляется первому, а третий возвращает к нему ⁷ . Эти особенности сохраняются и развиваются в последующие годы, наряду с устойчивым усилением доминирующего типа ритмического движения Я4 с сильными четвертым и восьмым слогами.

Развитие и своеобразное суммирование отмеченных композиционных тенденций в наиболее зрелых и поэтически совершенных стихотворениях Лермонтова 1840—1841 годов позволяют выделить две композиционные разновидности. Одна наиболее отчетливо представлена в стихотворении «Пророк». В нем вначале развертывается обычный ритмический фон Я4 с эпизодическими вкраплениями редких ритмических форм, а затем в последних трех строфах интенсивно нарастает столкновение перебойно-раз-нонаправленных вариаций, вплоть до резко контрастного финала:

 
Когда же через шумный град
Я пробираюсь торопливо,
То старцы детям говорят
С улыбкою самолюбивой:
"Смотрите: вот пример для вас!
Он горд был, не ужился с нами:
Глупец, хотел уверить нас,
Что бог гласит его устами!
Смотрите ж, дети, на него:
Как он угрюм, и худ, и бледен!
Смотрите, как он наг и беден,
Как презирают все его!"
 

Это композиционный тип с финальным заострением контраста, и характерно в данном случае, что и по средним показателям профиля ударности это стихотворение с точным равенством акцентной силы первой и второй стоп контрастно противостоит доминирующему типу ритмического движения Я4.

Несколько иной тип ритмической композиции очень интересно проявляется в стихотворении «Журналист, читатель и писатель». В речевых партиях Журналиста и Читателя развертывается типичное для Лермонтова ритмическое противостояние. Все реплики Журналиста отмечены либо равенством акцентной силы первой и второй стопы, либо преобладанием ударности первой. А в репликах Читателя иное ритмическое движение: от равенства первых двух стоп к явному усилению второй стопы, ударения на четвертом слоге. И еще один разграничительный признак: преобладание полноударных форм в ритмической теме Журналиста. Особенно ощутима эта ритмическая противопоставленность в заключительных монологах («И с этим надо согласиться…» – «Зато какое наслажденье…») со стопроцентной ударностью второго и восьмого слогов у Журналиста и четвертого и восьмого у Читателя.

Но есть в этом стихотворении еще и третья речевая партия Писателя, его завершающий стихотворение монолог, который объединяет различные ритмические признаки и даже общий объем реплик Журналиста и Читателя (Журналист – 40 строк, Читатель – 41 строка, Писатель – 81 строка). Заключительное высказывание Писателя, даже графически расчлененное на три части в соответствии с троекратным обменом репликами Журналиста и Читателя, отличается наибольшим богатством и разнообразием ритмического варьирования: по движению от акцентного равенства к большей ударности второй стопы и по общему характеру ритмического развития с прояснением доминирующего в это время типа акцентной структуры Я4 монолог Писателя сближается с ритмической темой Читателя, но в то же время включает ряд примет речевой партии Журналиста – прежде всего активное употребление полноударных форм ямба. Это композиционный тип с трехча-стным развитием, взаимодействием и суммированием ритмических контрастов.

В отмеченных ритмико-композиционных закономерностях можно увидеть своеобразие лермонтовского «двоемирного» мира и его отражения в специфической полиритмии в пределах единого ямбического метра.

В данном разделе анализируются стихотворения из сборника «Сумерки» Е. Баратынского в последнем академическом издании ⁸ . Приведу прежде всего средние данные по всем семи стихотворениям, входящим в данный сборник, в сопоставлении с характеристиками К. Ф. Тарановского по лирике Баратынского 1821—1828 и 1829—1843 годов ⁹ .

На фоне общелирических, средних, характеристик данные по «Сумеркам» отличаются двумя, казалось бы, противоположными особенностями. С одной стороны, в них нарастает единство и определенность ритмического фона: явно и с очень большим отрывом от всех остальных ритмических форм преобладает четвертая ритмическая вариация с ударениями на втором, четвертом и восьмом слогах. А с другой стороны, наряду с фоновым единством растет и вариационное многообразие; несколько увеличивается количество ритмических форм с разнонаправленной акцентной структурой первого полустишия, в разряд вариационных переходит первая, полноударная форма, ее количественные характеристики приближаются к показателям двухудар-ной, шестой вариации, тогда как у многих поэтов первой половины XIX века и в других произведениях самого Баратынского полноударная форма ямба охватывает, как правило, около трети стихов и входит наряду с четвертой вариацией в преобладающий ритмический фон. В «Сумерках» же фоновое единство обеспечивается усилением до 55 % четвертой ритмической формы, а на этом фоне интенсивно сопоставляются друг с другом и развертываются ритмические противопоставления по количеству ударений в строке (первая вариация: ∪ —∪ —∪ —∪ – противостоит шестой: ∪∪∪ —∪∪∪ —) и по акцентной силе первой или второй стопы (третья вариация: ∪ —∪∪∪ —∪ – противостоит второй: ∪∪∪ —∪ —∪ – и шестой).

В стихотворениях Баратынского преобладает складывающийся в 20– 30-х годах XIX века тип ритмического движения Я4 с акцентными вершинами на втором и четвертом иктах, т. е. на четвертом и восьмом слогах. Его развитие, как и расширение сферы его влияния, связывают прежде всего с поэзией Пушкина, и в «Сумерках» он наиболее отчетливо представлен как раз в стихотворении «Новинское», посвященном Пушкину:

 
Она улыбкою своей
Поэта в жертвы пригласила,
Но не любовь ответом ей,
Взор ясный дума осенила.
Нет, это был сей легкий сон,
Сей тонкий сон воображенья,
Что посылает Аполлон
Не для любви – для вдохновенья.
 

Однородность ритмического движения с устойчиво сильными четвертым и восьмым слогами сочетается здесь с ярко выраженным заострением ритмической доминанты в финале, осуществляемом двумя двухударными вариациями (∪∪∪ – ∪∪∪ – / ∪∪∪ – ∪∪∪ – ∪). И та и другая особенности действительно присущи ритмике Пушкина, и вместе с тем такой тип ритмического движения, по-видимому, воспринимается Баратынским как некоторая ритмическая норма, о чем свидетельствует единственный случай резкого отклонения от него в сборнике «Сумерки»:

 
Увы! Творец непервых сил!
На двух статейках утомил
Ты кой-какое дарованье!
Лишенный творческой мечты,
Уже, в жару нездравом, ты
Коверкать стал правописанье!
Неаполь возмутил, рыбарь,
И, власть прияв, как мудрый царь,
Двенадцать дней он градом правил;
Но что же? – непривычный ум,
Устав от венценосных дум,
Его в тринадцатый оставил.
 

Эпиграмматическая острота подчеркивается в данном случае и своеобразной ритмической «ненормальностью» второй строфы, нагнетающей сразу три (больше, чем во всех остальных стихотворениях сборника, написанных Я 4) ритмические вариации, противостоящие доминирующей ритмической тенденции преобладанием акцентной силы второго слога над четвертым (∪ – ∪∪∪ – ∪ —). Такое интенсивное «коверкание» ритма (обратим внимание особенно на предфинальный повтор: «Но что же? – непривычный ум, / Устав от венценосных дум…») завершается, однако, возвращением «нормальной», наиболее часто встречающейся и преобладающей на общем фоне ямбической вариации («Его в тринадцатый оставил»: ∪ —∪ —∪∪∪ —∪). И это тоже очень характерная особенность: при общем преобладании четвертой ритмической формы в массиве строк Я4 «Сумерек» (55 %) в начальных и конечных строках она встречается еще чаще (70 %).

В двух приведенных стихотворениях противоположные ритмические тенденции внешне разведены и отчетливо противопоставлены. Однако более интересны случаи их внутреннего взаимодействия в пределах единой ритмической композиции. Примером такого рода является зачин сборника – первая строфа открывающего его посвящения князю П. А. Вяземскому:

 
Как жизни общие призывы,
Как увлеченья суеты,
Понятны вам страстей порывы
И обаяния мечты;
Понятны вам все дуновенья,
Которым в море бытия
Послушна наша ладия.
Вам приношу я песнопенья,
Где отразилась жизнь моя:
Исполнена тоски глубокой,
Противоречий, слепоты
И между тем любви высокой,
Любви, добра и красоты.
 

Строфа открывается и завершается наиболее распространенными и обычными фоновыми вариациями Я4, а ее внутреннее строение характеризует нарастающая интенсивность ритмического варьирования с расширением амплитуды ритмического и рифмического объединения строк в строфическом целом (4 + 5 + 4) и усилением внутренней динамики. Сначала в пределах доминирующего типа ритмического движения сталкиваются полноударные и двухударные формы («Понятны вам страстей порывы / И обаяния мечты»), а затем возникает пик ритмического напряжения во встрече ямбических форм с явно противоположными ритмическими тенденциями в акцентном строении первого полустишия («Исполнена тоски глубокой, / Противоречий, слепоты…»). И эта предфинальная вершина ритмической напряженности, как и все предшествующие взаимодействия разнонаправленных ритмических вариаций, всесторонне уравновешивается кольцевым завершением финальных строк: в них представлено полное равновесие акцентной силы первой и второй стопы, сначала одинаково «полуударных», а затем одинаково полноударных («И между тем любви высокой, / Любви, добра и красоты»), а последняя строка представляет собою наиболее часто встречающуюся и нейтральную по отношению ко всем ритмическим различиям вариацию Я4. Но такой ритмический нейтралитет обеспечивает в данном случае наибольшую емкость и разрешающую способность по отношению к предшествующим ритмическим столкновениям.

Во всяком случае, подобное предфинальное напряжение с последующей ритмической его нейтрализацией характерно и для других стихотворений «Сумерек», написанных Я4:

 
Всегда и в пурпуре и в злате,
В красе негаснущих страстей,
Ты не вздыхаешь об утрате
Какой-то младости твоей.
И юных граций ты прелестней!
И твой закат пышней, чем день!
Ты сладострастней, ты телесней
Живых, блистательная тень!
 

Первый всплеск ритмической напряженности связан здесь с появлением двухударной формы в третьей строке, после чего возвращается фоновая ритмическая вариация. А затем следует нарастающая волна ритмической выделенности предфинальных строк, контрастирующих по количеству ударений, и контраст этот опять-таки разрешается очередным повтором четвертой ритмической формы, которая занимает срединно-уравновешивающее положение по отношению к этим ритмическим различиям.

Несколько более сложный пример подобной ритмической композиции представлен в следующем стихотворении:

 
Филида с каждою зимою,
Зимою новою своей,
Пугает большей наготою
Своих старушечьих плечей.
 
 
И, Афродита гробовая,
Подходит, словно к ложу сна,
За ризой ризу опуская,
К одру последнему она.
 

Шутливое эпиграмматическое начало, проведенное на четырехкратном повторении самой обычной и распространенной ямбической формы, перебивается в начале второй строфы трагическим двустишием, которое выделено ритмическим контрастом двухударной и полноударной строк с изменением акцентных центров в первом полустишии. Строфа и все стихотворение завершается возвращением и двукратным повтором начальных фоновых вариаций, в которых продолжает развиваться та же трагическая тема, так что финал столько же нейтрализует предфинальный контраст, сколь и «суммирует» ритмические различия и связанные с ними интонационно-смысловые перспективы, выявившиеся в предшествующем движении.

Подобное суммирование – это еще одна, может быть, не всегда столь явная, но значимая и характерная особенность ритмической композиции стихотворений Баратынского. Рассмотрим с этой точки зрения еще одно стихотворение:

 
Сначала мысль воплощена
В поэму сжатую поэта,
Как дева юная, темна
Для невнимательного света;
Потом, осмелившись, она
Уже увёртлива, речиста,
Со всех сторон своих видна,
Как искушенная жена
В свободной прозе романиста;
Болтунья старая, затем
Она, подъемля крик нахальный,
Плодит в полемике журнальной
Давно уж ведомое всем.
 

Наиболее очевидно в данном случае отчетливое трехчастное членение 4 + 5 + 4 – с нарастающим ритмическим упрощением и повтором наиболее употребительных и нейтральных ритмических вариаций. Однако такая композиционная линейность осложняется не только кольцевым повтором начальной и конечной ритмической формы, но и суммированием в финальной строке не только акцентного строения зачина, но и редкой словораздельной вариации с большим послеударным промежутком четвертой строки («Для невнимательного света…» – «Давно уж ведомое всем»). Таким образом, ритмические особенности «поэтических» строк возвращаются и даже концентрируются в, казалось бы, предельно прозаическом финале.

Интересно в этом плане отношение внешних очертаний и внутренней динамики ритмической композиции стихотворения «Скульптор»:

 
Глубокий взор вперив на камень,
Художник нимфу в нем прозрел,
И пробежал по жилам пламень,
И к ней он сердцем полетел.
Но, бесконечно вожделенной,
Уже он властвует собой:
Неторопливый, постепенной
Резец с богини сокровенной
Кору снимает за корой.
В заботе сладостно-туманной
Не час, не день, не год уйдет.
А с предугаданной, с желанной
Покров последний не падёт,
Покуда, страсть уразумея
Под лаской вкрадчивой резца,
Ответным взором Галатея
Не увлечет, желаньем рдея,
К победе неги мудреца.
 

Внешнее строение – 4 + 5 – 4 + 5 – с нарастающим объединением последних двух частей и все большей ритмической однородностью повторяющейся ямбической вариации: в последнем пятистишии четыре стиха четвертой ритмической формы, а в последних двух случаях совпадают еще и словоразделы («Ответным взором Галатея» – «К победе неги мудреца»). Но в этих внешних границах можно увидеть более сложное соотношение срединной части с наибольшей внутренней напряженностью и ритмическими различиями (главным образом за счет интенсивного включения двухударных вариаций) и окаймляющей эту двухчастную динамическую группу согласованности и взаимонаправленности начала и конца. Особенно ясно такая взаимонаправленность проявляется в ритмическом повторе вариаций двух заключительных строк этих частей («И пробежал по жилам пламень, / И к ней он сердцем полетел» – «Не увлечет, желаньем рдея, / К победе неги мудреца»: ∪∪∪ —∪ —∪ —∪ / ∪ —∪ —∪∪∪ —). Это своеобразная ритмическая и семантическая рифма: не только повтор и возвращение, но и объединение взаимонаправленных ритмических энергий начального призыва и финального отклика, вопроса и ответа.