Текст книги "Хардкор"

И когда устроили вот такую панк-ассу в Горбунова, Ник-Рокенролл опять попал в опалу и собирался свалить в Сибирь. Собрал и я дорогие мне вещи в виде магнитофона и кассет, позвонил Коле и – все, «привет Москва». Он как раз уезжал в Новосибирск. Забились и поехали. Магнитофон где-то в ресторане загнали, чтоб хоть какие-то деньги были. А в Новосибирске попали с корабля на бал. Только приехали, а там как раз день рождение какого-то персонажа из группы «Путти». Хорошая, кстати, группа.

Я приехал с зеленым ирокезом и еще адмиральский китель у меня был. В общем, настоящий главнокомандующий. Там такого стиля вообще не было, за что я сразу был причислен к иностранцам. Выделили нам лежбище, пригласили на открытие местного рок-клуба. Девушка там какая-то из бухгалтерии по совместительству литовала тексты. Я ей честно написал все тексты «Консула» про любовь. Отыграли как обычно, шумно. Ник сделал себе харакири бутылочной «розочкой» и кровью нарисовал звезду со свастикой внутри на сцене. Я себе руки искромсал. Получилось нормальный такой суицидальный перформанс. Перепугали всю местную ячейку, и когда Ник стал вместо песен про любовь петь свои «диссидентские» тексты, смотрим – уже и менты на подходе. Мы в окно гримерки сиганули и опять пустились в бега. Поехали в Омск, потом опять в Новосибирск вернулись. Патрик Хромой еще с нами был. Он как раз в Новосибе и сказал, что Ника «приняли» и надо «ноги делать». Оказывается, это потом уже выяснилось, в Москве уже висели в розыске наши фотографии на стендах «их разыскивают зачем-то», и метания мои уже вышли на уровень всесоюзного розыска. Всех одноклассников шмонали, пробивали все телефонные книжки. И я принял ответственное решение – вернулся в Москву, пришел в ментовку и сказал: «так и так, ничего не понимаю, но отдаю себя в руки советского правосудия». Они обрадовались, стали пробивать явки. Я им все окружные помойки сдал, как место пребывания. Сказал, что, мол, все – я ваш, только вот надо мне с врачом лечащим посоветоваться. Тут же из отделения в диспансер, и в «убежище». Руки за спину, переселяемся. Заперся в «дурке» и отделался полугодом общего режима без особых процедур. В больничке обнаружилось немалое количество музыкантов и поэтов людей с усложненной внутренней духовной конструкцией. Были еще такие персонажи-вредители которые, работая на шоколадной фабрике, нагадили на конвейер и долго пытались объяснить врачам, зачем они это сделали. Видимо, не получилось. Да, путей было немного. Я когда окончил школу, то был вызван на спец-комиссию по делам несовершеннолетних, где меня должны были приговорить к какому то спец ПТУ, потому как работать я отказывался. Статью за тунеядство никто не отменял. Собственно, так и получилось, что после школы я сразу вышел на пенсию. Взял инвалидность, чтоб не отвлекали и занялся личным творчеством. Но полгода, а то и больше выпали напрочь. Что было-то?..

М. Б. Да ничего особенного. Городской культурный центр и правопорядок был поставлен в позу буквы «зю». И опять же, замечу: если бы мальчишек не злили и не стравливали, то, возможно, все было бы по-другому. Поскольку все было достаточно шутейно. А с другой стороны – обидно. Вроде бы все уже разрешено, рок какой-то везде, новое искусство и даже кино; неформалы всякие бредят и тусуются. А рокеров и клоунов прессуют так же. Первые сами за себя постоять могли из-за сплоченных рядов. Хипню за 87-й год сдуло в массе с улиц. Остались либо хипстеры, либо совсем семейные, которым было так же наплевать на все, как и нам. Молодняк забили «люберами» на «Яшке», «Гоголях», в кофейне на Петровке. Здесь особо отличились «лыткаринцы». Была создана мода на то, чтоб меломанов гасить – и их гасили по одиночке: рвали сережки из ушей, стригли панков и хиппей, раздевали модников, вывозили с дискотек и насиловали дискотечных дурочек. Вот такая вот занятость образовалась. Со всей пролетарской ненавистью. Долго это продолжаться не могло, хотя бы на уровне понимания того, что люмпенов и лимиту стравили со средним классом уже несоветского общества.

Л. У. Хотя под эту моду кто только не попадал. Наши перовские, не «Бермуды», косинские тоже рядились во что-то и толпами ездили, как они это называли, «волосатиков погонять». Хотя там, кроме жабы неутомленной и спермотоксикоза, другой идеологии не наблюдалось. А по мне, это все естественно развивалось. Пожилые хиппейцы запросто убирали по базару, «индейцы» цепями велосипедными отмахивались, рокерам грозили издалека.

М. Б. С «панками» вопрос был предельно прозрачен. Но результаты общения были непредсказуемые. От какого-то травматизма до вполне нормальной дружбы на хулиганском флюре. В целом этот прессинг привел к тому, что было застолблено место на Никитской как коммуникативный форпост: выбирался сам собой, слева – кафе на бронной, где зимовали рокеры, через бульвар – МХАТ, на севере «Тишка» и «Патрики». Все под рукой и оперативно связано параллельно уже «люберецкому» Арбату. Откуда три года грозили, но ни разу не пришли. Приходилось наносить визиты самим.

И как-то моментально это хребет мясом оброс. Местные жители быстро успокоились, убедившись, что это не хиппи, которых они под конвоем милиции выковыривали из подвала и чердака булгаковского 302-бис еще в 84-м году. Там вообще в районе «Маяка» достаточно плотная хиппейская коммуникация была, но уже не отсвечивала. На Нежданова тоже был поднят черный флаг в дворике Паши Индюка. Как-то очень резво набрался коллектив человек в двадцать; но это были компании, постоянно курсировавшие, а не тусовка в чистом виде. Когда начались концертные серии начала 88-года и концерты в Зеленом Театре посреди «люберецкого вождества», к «нам» пришла делегация в виде Димы Саббата и Миши Ло, с которыми мы пересекались издалека. Объяснение было предельно кратким: мол, надо так надо – и, кто был и мог, стали участвовать уже в общегородской коммуникации и «зачистках» города от гопоты. Сразу отвалилась часть недееспособных. Зато девушек появилось в количестве еще на первых концертах и многие оттусовывали к нам, постепенно обрастая стилистическими детальками, на которых держался и строился этот подростковый уличный Эльдорадо. Позже даже стиляжьи и хиппейские девушки бросили своих кавалеров и примкнули к этому клубку, потому что этот период действительно был пресмешнейшим Шапито, на арене которого начали появляться транзитные и дальнобойные панки. Да, кстати, про терминологию. Хиппи еще с 85-го года пытались это втиснуть в рамки своих классификаций в виде «пункеров», что решительно отвергалось – и было принято самоназвание «типапанки». Потому что какого хрена? Эстетика была, музыка и стиль, но не более того. И вот как раз такие разночинцы уже перемешались по системным маршрутам между городами. С Киева, Самары, Симферополя, Харькова, Питера… Но все это были единицы на индивидуальных позициях. Когда территория была подчищена, на этом «оазисе» стали появляться какие то девчонки-мальчишки с дальних районов. Укропа привели прямо какие то тетеньки, и термин «тетка» был тут же внедрен в фольклор, как и многие другие. Вслед за яркими «транзитными» стали появляться какие-то мутные и озабоченные. То с Тулы приедут маргиналы, обрезы предложат; то мутанты с Харькова, которые оказались подстриженными хиппями. Чуть ли не на вокзале подстриглись и к этим, к панкам. Но были и смешные. Самым дальнобойным оказался Чук с Камчатки.

Л. У. Но пока это все не наступило, и 88-й год был достаточно активным. К концу этого года вектор общественного мнения как-то резко поменялся. Страна признала, что она панковская, и панк стал моден – и все это спустя два года уличного балагана. Причем, если до этого панков ругали, то с 88-го года «панк» стали по-быстрому превращать в моду. Как будто примиряли население с состоявшимся фактом. Мол, панки это не так уж и страшно, а весело и смешно. Как будто это цирк на манер КВН или отечественной поп-эстрады, которая смешила не меньше панков, окучивая непритязательных пэтэушников. Разве что Ирина Ветлицкая смогла перерасти тот уровень и стать действительным воплощением современной красавицы на тот период. Остальные рубили бабло. Вот тогда, наверное, и началось все это лицемерие под уже неформальное этим брендом. А цирк тот вполне себе травмоопасным был и остается до сих пор. Что там при этом бредила перестроечная журналистика и студенческий самиздат, умом понять сложно. Их попросту не было рядом – и все, что они придумали, было на уровне хипповских баек, которые они про «панков» сочиняли.

М. Б. Я, конечно, разделяю священное «хиппи хейт» но не все. Разные там люди были. Руслан-«царь хиппей», Миша Красноштан, которого все считали художником, но самой громкой его художественной акцией было то что он носил штаны из красного флага и по слухам в предфестивальные дни покрасил причинное место у коня памятника Юрию Долгорукому. Тот же Дрон Лысый, неформальный такой поэт, работал сторожем в тогда еще неотремонтированной церкви на Никитской. Нормальный такой, активный, он вместе с «Провакацией» в Свердловск ездил и принимал участие в эпическом сходняке на Гоголях. Который многие точки над «и» в той системе и поставил. Когда весной, после серии побоищ в ЦПКО, была забита стрелка всем «люберам» планеты – а вместо них понаехало милиции. Были там и хиппейцы: дрогнули слегка и половина стрекоча дала, когда от метро выдвинулась колонна человек в семьдесят. А те, кто устоял, увидели, что это объединенный негодяйский фронт с «Кузни», «Парапета», «Бермуд», «Колоколов» Измайловских, приплыли…

Тогда еще была вручена петиция начальнику милиции, в действенность которой мало кто верил: мол, достало покровительство гопоте. И что или «опека» снимается, или улицы зальются кровью. На тот момент в достаточно пустынном центре было сосредоточено порядка трех сотен малоуправляемых единиц с каким-то непредсказуемым подключением с районов. И это сработало, милиция уже ни с чем не справлялась. На Арбате появился «комитет самообороны» по защите хиппей; а те, кому совсем страшно стало, откочевали в сторону «Туриста». Так что разные были люди – и к концу 88-го уже все достаточно перемешалось. И на концертах, и на улице. На «Твари» стали появляться как битники, так и хипстеры, которые тоже стали зрителями всего этого балагана. Который прокатывался ярким клубком по центрам – то Иосифу Давыдычу Кобзону в «Театр Эстрады» признания вручать, то устроить потешный штурм нигерийского посольства. Но все это быстро превращалось в какой-то неуправляемый бедлам. Но с того момента понятия «рокер» и «панк» стали музыкальными брендами и сближением людей со всеми вытекающими.

Л. У. А что «Провокация?»

М. Б. А ничего. Как раз в тот момент появился паренек из города Кемерова. Смешной, бодрый. Без переднего зуба такой и с гитарой, как он говорил, «люксер». Ну, и предложил ребятам группу сделать. Я на все это скептически смотрел, потому что уже разрывался между художественными акциями, обучением и тусовкой. Но остаться в стороне не мог. Фишер с Укропом поддержали эту идею. Не было барабанщика, поэтому прямо из-за школьной парты был выдернут Паша, тогда еще не Мутабор. Название тоже имело клинический подтекст: так называлась проба на триппер.

И все. Пришли они в роклаб, где на них посмотрели и Опрятаная их приняла без всякого прослушивания и тем более тарификации. Был задан всего лишь один вопрос: антисоветские песни есть? Вот такой вот флёр от вас остался. Засунули их на базу к «матросам», с которыми они дали концерт зрителей на десять в депо трамвайных путей в «жопе дракона». Ну, и как-то надо было помогать – вот как раз к Алану и Гарику их и подтянули. Тут уже Алик Гоч помог с впиской в «фестиваль панка» в ДК Гипротранса и в Свердловск, а я назначил себя художественным руководителем группы. Не, ну действительно смешно. Директор в пятнадцать лет, без паспорта и с нулевым барьером самосохранения.

Я не знаю, как это выглядело со стороны, но нам было весело. Я уже тогда устал от всех «експлойтедов» мира и фанател Sique Sique Sputnik, точнее – от их клоунады. Ну, и винтажная тема тоже интересовала. И вот как раз это совпало с тем, что панк-генералитет узнал, что мутится какой то панк-фестиваль. Решили поучаствовать по-жесткому. Поскольку должность у меня была ответственная, оторвался я на ребятах по-черному… Тогда на рок-эстраде катила муля на шоу и подкрашенность; вот я и устроил парад уродов, каждому по ролевой маске. Только на Паше чего-то фантазия подыссякла; но поскольку он тогда был мальчонка-албинос в тельняшке, я ему просто продолжение этой тельняшке на лице и зафиксировал. Естественно, это все в процессе концерта потекло, и т, е кто был в теме, просто сучили ногами и рыдали от смеха в зале. А перед сценой как резиновый мячик прыгал какой то толстый паренек и визжал: «Боже, какая же это хуйня!!!»

Л. У. «Уксус бенд» тогда никуда не пускали, да и с составом проблемы наблюдались. Но вот в ДК Горького, где все еще были Блинов с Хирургом, все таки удалось. Дима Якомульский помогал, играл вместо Рина, который руку сломал. Спросил еще «а что играть то?» Да что можешь, то и играй. Артем еще какое-то время был, а потом «Амнистия» выехала в Данию в рамках программы «Next Stop» и попросила политического убежища. Нищий тоже уехал, Артем чуть позже. Но не так давно вернулись. А Сруль тогда дал героя и уплыл за границу попросту на весельной лодке. Уплыть не уплыл, но история вышла смешная. Продавливали наглостью и аномальностью все, что продавливалось. Никто вообще не верил, что может получиться. Но получалось. Он и Леха Црушник, позже сделавший свой проект «Насосы и арматуры», подключались к концертной деятельности. Опять же не без пиромана Кокоса, который позже вообще взорвал Хенка – у того обгорело пол-головы и осталась половина от косоворота. Он еще «бешенный Пегас» делал: сигареты, которые взрывались на полдороге. Добрый такой дядечка в очочках, всем покурить предлагал…

А сами самодеятельные концерты делались в каких дремучих гоп-районах. Туда пробивались к началу, а потом, отслушав что-то и побесившись, пробивались уже домой. Самый брутальный был в Сетуни уже к концу года: драки начинались прямо в электричках, потом на пероне, тут же всех маргиналов принимали и по одиночке выпускали опять же под гопников. Кокос тогда еще шумовые бомбы над залом взрывал, чтобы все глохли на какой-то момент. Ввергали в ужас всех!

М. Б. Ну, не знаю… Мы театралов как-то больше любили ввергнуть и надзирателей. Скорее, в растерянность вгоняли. Обычные трудяги без налета советской интеллигентности воспринимали все достаточно радушно: ну, дебилы и дебилы, зато веселые и трогательные. Тем более, генерировались достаточно близкие модели, но в авангардном ключе. Того же Роджера трансформировали в Свердловск в рамках «чистого стиля» и альтернативы «панк-салону». На ногах у него были такие высокие ботинки для металлургов, у которых на носу был наварен резиновый шар, чтобы какие-то болванки ноги не отбивали, джинсы-«варенки» с лампасами из булавок; вниз – кожа, сверху – пальто конусовидное, почти раструбом. А с верхом мучились дольше всего, пока выбор пал на кепку-аэродром, в которых здесь замороженные грузины продавали абхазские мандарины. Получилась такая сбежавшая из «дурки» маргинальная матрешка. Заодно Андрея еще и в «хачика» на время переименовали.

Л. У. Кстати, да: переименоваться можно было на ход ноги. Вошел Ангусом, вышел Гнусом…

М. Б. Со временем появилась как бы параллельная прослойка людей, которые ходили на все эти тусовки как на работу. Все чаще слышалось вместо «он» или «я», «мы» и «наши». Они все были хорошие ребята, но не понимали, что это не кино, которое можно сидеть и наблюдать – и нал многими этими зрителями начинали глумиться старожилы и паразитировать хипстеры. Тот же Лимон с Чапаевым меняли уличное шоу на подростковые возможности и здоровье. Юра так вообще первым делом подмел все умные книжки на тусовке и честно пропил; потом пошло мелкое кидалово и докатилось до насилия, причем далеко не безобидного. Я даже поначалу как-то его отмазывал, но потом забил на это дело. Такое же происходило в стане хиппей, где наметилась дедовщина. Тусовка превращалась в кальку общества, только с элементами дресс-кода, слухами и мифологией по поводу людей, которые действительно генерировали события.

Единственным решением, которое пришло в голову, просто оттусовать всего лишь на «Пушку» или вглубь «Патриков». Этого оказалось достаточно, чтобы та тусовка рассосалась без остатка.

А все продолжали искать и находить приключения, ночами напролет гуляя в зоопарке или тусуясь на «Патриках», «Тишке»… Или в «Трубе», где тоже сложились свои стилистические микромирки. Но вот что я хотел бы узнать, Алексей… Кто тут из нас интервью дает, я или вы?

Л. У. Ситуация дает. А что? Все верно говоришь. Тем более, что я про это могу рассказать? Я то многого видеть не мог, поскольку постоянно находился под присмотром; удавалось как-то вырываться на концерты, где видел уже всех остальных. Активность всегда была вокруг немногих, а остальные соучаствовали присутствием, но больше созерцанием и болтовней. Такая же фигня была, когда на улицы вывалили толпы инженеров и рабочих перед «революцией». Лазили эти самые мужички из «Памяти» и «Мемориала», мутили народ. Ник все с ними воевал активно: он же еще и Кунцевич, помимо того, что Рок-н-ролл. Так что за себя и за пару своих еврейских эритроцитов отпор давал по полной.

Как раз когда появилась прослойка «зрителей» и «поклонников», старожилы улиц как-то сами размежевались. Одни стали превращаться в чудовищ на пределе радикализма; других этот процесс толкнул в сторону понимания, что надо как-то совмещать улицу и новые сложившиеся реалии. Все эти образования были на пике внимания как единственно не депрессивная среда, которая умела праздновать безделье. И ее тоже начали давить уже новыми методами. Но все равно они были вместе вплоть до 90-х. Пока не появилась какая-то смешанная униформа. Уже не настолько вызывающая и опрятная, но на фоне хлынувшего в страну «челночно-кооператорской моды» не менее выделяющаяся. И помимо концертов и тусовочной жизни у всех были свои дела или творчество, чем эта коммуникация и отличалась от тупых посиделок.

Просто сама среда была таковой, что в ней можно было избавиться от трех болезней и подхватить десяток новых. Расслабляться было нельзя, иначе ситуация просто зажёвывала. Я тоже чего-то не припомню, чтоб кто-то себя до девяностых всерьез панками называл. Задачи и стиль совпадали, но вот условия были совсем иные. Выставляли себя и окружающих идиотами, веселились и снимали депресняк, потому что все вокруг уже летело в тартарары, и это не понимали разве что совсем занятые или совсем недалекие люди. Какие тут могут быть объяснения, когда кругом все насторожены, доверия ноль, а комсюки всем дурят мозг про угрозу со стороны западной культуры и мифических фашистов? Хотели фашистов – нате, получите! Панков? Не вопрос! Сатанистов – одну минуточку! Образы создавались, но никто не подписывался в рамках этих образов развлекать обывателя. Веселили себя и товарищей, цепляли прохожих, но работать клоунами никто не собирался. Играли по мелким залам, без претензий. Ставка была на ритм, драйв и состояние исступления. И таких групп было немного.

Помнится, мы посетили «панк-фестиваль» в Крыму. Нас тогда пригласили поиграть вместе с «Чудом», и мы такой ветеранский состав собрали. Гельвин был, ныне покойный Юра Сруль. Как только Гельвин снял майку – сразу полвагона освободилось, татуировки слишком брутальные были. Доехали весело, Встретил нас Гена Труп и транспортировал до места. Потом подтянулись Коля со Стивом, которых кинули на все вещи прямо на вокзале. Ну, и поехали мы в какую-то Краснокаменку. А там вместо фестиваля махач.

Я редко на югах бывал и не знал, что это, оказывается, целая традиция у них такая местная. Сначала какие-то местные гопники забили хиппи. Потом принялись за «новых панков»; те давай разбегаться. Ну, и пришлось, короче, всех забить. Потом еще много слухов об этом бродило. Мол, сонмища гопоты и милиции нас, хиппо-панков изничтожали в девяностые. Смешно. Никому уже не было дела ни до кого. Эстрада существовала отдельно, маргиналы, в нее стремившиеся, – отдельно. Все понятно, управляемо и по своим полочкам. Как и раньше, только теперь к этому добавилась барыжка. Хотя и возможности для проявлений самостоятельности прибавилось тоже.

Потом какое-то время я поиграл в «Крэке». Был период, когда «Уксус бенд» объединялся в разных составах с Хенком, Грихой Пистолсом.

Многие, кто вжился в такие брутальные образы, горели и сгорали. Терять было нечего, кроме своих подростковых позиций, из которых выросли по возрасту. Но общение за рамками формального общества, оно как бы восстанавливало целостность: там было все просто, без наносного. И всё лишнее пытались всем этим невинным бесстыдством выдавить.

А кому-то вместе с совковостью удавалось выдавить из себя и остатки человеческого. Тормозов-то не было. Командиров тоже, хотя у нас всегда были более взрослые товарищи, которые как могли корректировали.

А новое поколение начала девяностых – оно как-то приняло окружающую убогость, подсвеченную новой иллюминацией и в рамках этого депресняка развивалось. Вроде бы всё было уже продавлено: и ситуация, и залы стоят пустые – бери да делай, что хочешь. Но почему-то никто, кроме сквоттеров, ничего не потянул.

В стране уже была в разгаре битва не на жизнь, а насмерть за евроремонты, нефтедоллары. А маргиналов которые в канве стритпанка, который уже смешался с металлистическим трешем и стал похож на хардкор, их травили «черемухой» и наркотой с паленым алкоголем. Отношение к радикалам осталось таким же. Кирилл из «Крэка» на мое день рождение устроил концерт уже после переворота, но забыл предупредить ментов, что это концерт неформальной группы, а не молодежный беспредел. Там же были «Прочие нужды», «Матросская тишина». Но получилось так, что особо никто не выступил. Через какое-то время зал был оцеплен, а все гримерки были залиты «черемухой». Кириллу тогда настучали достаточно серьезно, а мы «сбрызнули» через окна, и только потом, через несколько дней, стали разбираться с органами по поводу произошедшего. Но как факт, всем дали понять, что «свобода», как оказалось, не для всех, а как раз для тех, кто не имея отметки ПСО, мочил друг дружку на улицах девяностых и до сих пор пытается чем-то хороводить и что-то делить. Придумав всем волнениям свои объяснения. Хотя, судя по тому, что улицы давно вернули бомжам и гопоте, понимания тому, что случилось в 80-х так и не наступило.

Всем по фигу, все заняты собой…

тому что случилось в 80-х так и не наступило. Всем по фигу, все заняты собой…