Текст книги "Хардкор"

М. Б. Кстати, с этого момента можно отметить некоторое дистанцирование вашей группы от всей остальной тусовки.

П. Ф. Да, в этот период закладывалась клубная жизнь и наступил, пожалуй, наиболее осознанный период моей жизни. Тусовка, конечно, занимала многое, но был еще простой подростковый выбор – куда пойти учиться или работать. Другая форма самоопределения, возможно, стоявшая перед каждым. На тот период государственная система была настолько дискредитирована и бесперспективна, что огромное количество деятельных людей оказалось на улице, многие просто отказывались идти в армию и военкоматы и не сильно по этому поводу напрягались. Меня же спасло от этой напасти то, что мои родители тогда разъехались, и я оказался единственным кормильцем; эта статья меня как-то прикрывала от действительно пустой на тот период траты времени. Буквально через год страна впала в окончательный коллапс, и непонятно, в какой армии можно было оказаться. Быть общественно значимой фигурой, входящей в круг таких же деятелей, и работать на заводе было тоже уже неприличным. Поэтому выбор пал на сферу общественной деятельности, причем организаторские возможности после горнила таких событий были недюжинными, да и пример старших товарищей вдохновлял.

После отъезда Руса паритет в лидерстве был нарушен, Гарик занимался художниками и панками, тусовавшимися на Пушке. Тогда же открылся первый «Мак Доналдс», знаменитый своими огромными очередями: выглядело достаточно забавным, когда кто-то занимал очередь, а потом подходило порядка сорока человек.

М. Б. Это уже не был ортодоксальный панк-стиль, и панками называли скорее по иронии или по старой памяти. Стиль выдерживался не по форме, а по настроению или комбинировался. Можно было прийти на Пушку в понедельник в коже, во вторник в костюме, а в среду в рабочей робе или «натовке».

П. Ф. Да. Все как-то смешалось. Кожаные куртки непотребного качества и прочие польские подделки с массами неформалов новой волны заполнили зачищенный центр. Те, кто берег свои кожи почище паспортов, стали постепенно с ними расставаться, чтобы не смешиваться столпами. Саша Король тогда постриг свои длинные волосы и подтянулся на Патрики и Пушку.

Пузо и люди вокруг него стояли особняком; в результате те, кто не примкнул к каким-то коалициям, не знали, куда девать свою энергию, и либо спивались, либо гасили энергию наркотиками, либо погибали в бандитских разборках. Много кто пытался заняться бизнесом. Часто они попадали в ситуацию, когда их сознание перестраивалось под давлением сослуживцев и жен. Они превращались в обыкновенных граждан, мало чем отличавшихся от других, хотя, возможно, преуспели в бизнесе. Я, как уже говорилось ранее, решил не оставлять тусовочную деятельность, потому что это было единственной возможностью прогрессировать как личность и сохранять некоторую независимость. Культивировался дух свободы и не привязанность к какому-то месту, семье или быту. Суровая мужская тема. Образ викинга.

Так думали многие, кто тогда собирался на Патриарших прудах и Пушке, потому как все личности по отдельности были яркими, а, собравшись вместе, они не только дополняли друг друга, но и вдохновляли на более масштабные поступки. Я помню, что приходили какие-то люди, чтобы просто сфотографироваться на нашем фоне. Кто-то даже хотел сделать татуировку «Мы победили. Модели сосут на халяву».

И, как бы фантастически это не звучало, но уже через годы некоторые представители криминальных кругов рассказывали, что многие из них отказывались от стрелок, так как боялись, аргументируя это тем, что диалоги были невозможны, без слов начиналось рубилово. Потому как не было особого дележа и разговоры не получались.

М. Б. Поэтому немудрено, что многие быки просто уходили с точек, когда там появлялись неформалы. Различий между хамами перед забоем не было. Будь то милиция, будь то быки. Хамство пресекалось жестко, и случай, когда Ромбес с Ежом забили группу подвыпивших оперативников с Петровки, очень долго обрастал легендами. Справиться с разгулявшимися маргиналами могли только локально, да и то при помощи каких-то подразделений ОМОНа. Как-то Рому Че Гевару после исполнения какого-то артистического номера «покрасили» дубинками как зебру и внесли в метрополитеновское отделение на руках пяти или шести сотрудников. Но при концентрации более десяти радикалов такие поползновения были невозможны. Да и бессмысленны.

П. Ф. Этим же можно объяснить тот факт, что когда началась эта перестроечная барыжка в переходе на Пушке, многие газетчики и мелкие торговцы алкоголем пришли просить какой-то там защиты. Славу богу, это явление было не долгосрочным, но тенденция посадки на мелкий рэкет и какие-то мелкие деньги все же отложилась в сознании.

Хирург же тогда предложил как раз такую приемлемую форму объединения, и мы долго собирались вечерами на Патриках, обсуждая, что и как у нас будет. Мы уже позиционировали себя как охранники концертов, и это продлилось вплоть до 90-го года. Причем надо отметить тот факт, что поддержкой пользовались далеко не все музыканты, а прежде всего те, чьи представители сами были из тусовки и своим драйвом заряжали остальных. Эти люди по праву считались звездами местного масштаба. При этом «пешеходная тема» заканчивалась и часть тусовки все-таки пересела на мотоциклы, причем наиболее экзотические все же были у Хирурга и у Темы.

Стоит, наверное, вспомнить, что мотоциклы в стране были отдельной проблемой; в конце восьмидесятых в магазин «Мото-Ява» выстраивались огромные очереди за более-менее приличными на тот период времени «конями». Поначалу их вообще никто не переделывал, но со времен МХАТа и Лужи стали ставить жесткие кроссовые вилки, гнули рули, а позже стали воровать поручни из метро. Прямо снимали трубки, выносили их в чехлах для удочек и делали рычажные вилки для «Уралов».

Вот на таких мотогадах билось немалое количество людей, причем и из-за плохих дорог, и из-за преследований ГАИ. Потом даже вышло специальное постановление о том, что нельзя сзади прижимать мотоциклистов, а МВД сформировало отдел на иностранных мотоциклах. Иностранные мотоциклы – чешские не в счет – были и в рокерской среде. Миша Ло сел на 400-кубовую «Ямаху», а Антон Важен – на спортивный «БМВ». Отдельным шиком к концу восьмидесятых стали олдскульные мотоциклы, кое-где сохранившиеся после войны. Эта тема была популярна вплоть до, наверное, 98-го года. Люди ездили по деревням, собирали старые мотоциклы VLA, которые называли «эхом войны», и переделывали их. Тема даже в магазин, который находился в пятнадцати метрах от дома, ездил на «БМВ». И стиль они с Сержантом держали даже в тридцатиградусную жару, обливаясь потом в кожаных косых и казаках. При этом в минус тридцать тоже. Никаких тюнинг-мастерских тогда не было, поэтому мастерили сами и до всего доходили своим умом. Потом, когда появились люди, которым неохота было самим все осваивать, и отдельные мастера захотели им помочь, появились первые мастерские. Такую, например, открыли два Крылова; они до сих пор занимаются любимым делом, а мотоциклы, сделанные ими, пользуются немалой популярностью. Но это все случилось немного позже.

Я же впервые приехал на тусовку только в 91-м году. Король – еще позднее. Саббат и часть его компании уже тогда каталась возле «Горбунова» под лейблом мотоганга Hell Dogs, но у них не было ни «цветов», ни жилетов, и клубом все-таки являлась больше квартира Димы, чем мотокомпания. Такая же ситуация была на МХАТе и в Луже. Мы же тогда определились с названием. Кстати, вход в клуб был абсолютно свободным, так как всех знали по битвам. Таких тогда набралось около двадцати пяти человек.

М. Б. Мы тогда потешались по-дружески: когда нас спрашивали, где Урфин Джус и его деревянные солдаты, всегда отвечали, что на Патриках, учат понятия по бумажкам… Причем, ясное дело, это все было по-дружески, но новобранцы ваши шуток вообще не понимали, а остальные сели на подобие какой-то серьезки, и все это вело к дистанцированию. Серьезными на тот период были только оголтелые быки, которым действительно было от чего напрягаться. Поддерживались только личные связи с отдельными персонами, да и сейчас тоже. Кроме тех, кого среди нас уже нет, как того же Васи Бибиревского.

П. Ф. Масла в огонь подливала и вся эта шушера, которая вилась вокруг тусовки. Какие-то модные мальчики, которые приезжали посоветоваться, правильную машину они купили или неправильную; какие-то девки, которые мечтали отдаться всем и сразу, при этом запустить серию интриг и посмотреть, что получится. Вся эта постнеформальная камарилья, которая оказалась на улице в силу своей никчемности, плодила слухи и фантазировала, чем всячески вносила смуту в этот зарождающийся хаос.

В девяностом году Ким Ир Сен оформил МС Cossacks, причем «Волки» в том же году были официально заявлены мотогангом, а «Казаки» уже позиционировались как клуб, но было их вполовину меньше, и каким-то образом там оказался Алан. С высоты своего нынешнего возраста я могу лишь отметить, что все эти надуманные конфликты и какая-то монополия непонятно на что мне сейчас уже кажутся более чем забавными, но тогда они создавали эффект новой волны, что не дало ничего, кроме конфликтов между нами и старой тусовкой.

М. Б. Ну и новой порции стеба со стороны все еще недавних знакомых, которые откровенно не понимали политику клуба: ему приходилось отвечать за каких-то распоясавшихся уродов, самоцелью которых была выслуга за жилетку. Я, на полном серьезе, не понимал это тогда. Да и сейчас не понимаю таких формальностей.

П. Ф. Я не знаю, как это проецировалось в голове у Хирурга, но политика некоего сепаратизма действительно была; хотя все было общим – и связи, и знакомые. Тогда же, кстати, и произошло переименование «рокеров» в «байкеров», как бы отделяя Русовскую и Эдуардовскую тему от новых событий. И делить-то особо было нечего, но уже был устав и внутренние правила клуба, которым все четко подчинялись. Тем более, что на какой-то период Хирург с Пиратом уехали в Германию, а Тема со Шведом – в Америку, и организационный контроль осуществлял Сазонов, но он не потянул.

М. Б. Мы тоже отделили свою историю от панков нового поколения. Только сделали это более эстетично, обозначив «говнопанком» все, что было после нас, дабы последующие поколения не путали эти понятия…

П. Ф. Революцию большинство неформалов застало на баррикадах. Тогда мне позвонил Саша и поставил в известность, что в государстве переворот, и что нам как-то надо не остаться в стороне. И мы попали как раз на первый вход, где выступали «Моральный кодекс» и «Коррозия металла». Выступал Ростропович, и Ельцин с грузовика озвучил свои тезисы. Все были в эйфории, и если бы тогда кто-нибудь отдал команду стрелять на поражение, полегли бы все непуганые идиоты и зеваки. Но была ситуация полного безвластия, и люди просто брали то, что само падало им в руки, до конца не веря и не осознавая, что происходит. Единственное, что я понял тогда – если рок-концерт проходит возле первого подъезда Белого Дома, то в стране начинается анархия. Так оно, в общем-то, и было. Начался хаос и бандитский передел, и эта общность сыграла свою положительную роль. При этом я сейчас могу отметить, что менялось время, президенты, ментальность, но те люди, которые активно участвовали в событиях восьмидесятых, остались такими же интересными самобытными личностями, с тем же творческим потенциалом и не менее активными по жизни. Многие реализовались в различных областях, и сейчас, как минимум, на виду.

А тогда, в период перемен, происходило что-то невообразимое. Конечно, многие неординарные тусовочные деятели были привлечены для работы с новой властью. Но Москва стала открытым городом, где началась откровенная вакханалия нахлынувших потоком нуворишей. Кто бы мне мог сказать, что Татьяна Овсиенко будет петь на одной сцене с «Назаретом» в Кремле! В восьмидесятых я точно набил бы ему морду. А сейчас этому абсурду сложно удивляться потому, что в шоу-бизнесе творится такое, что здоровыми мозгами не понять. Тогда этот процесс только начинался; за тусовочными людьми шли простые граждане, да и неформальными связями были опутаны все этажи андеграунда. Но уже к 93-му году этих социально активных персонажей потихоньку начинали выпихивать бюрократы и проходимцы. По-другому и не могло быть: люди в глубине души придерживающиеся старых моральных устоев, были неконкурентны по сравнению с интриганами, у которых не только старой, но и вообще никакой системы ценностей не присутствовало. Только жажда сиюминутной наживы и желание порулить, что, кстати, активно пропагандировалось, и, как мне кажется, горькие плоды этой пропаганды мы до сих пор пожинаем.

С момента официальной регистрации клуба мы были наиболее яркой и засвеченной группой в городе. Был взят курс на публичную засветку, и про клуб были написаны тонны прессы. Писали всякое, порой абсолютно провокационную бредятину. Так было в случае с Богданом Титомиром, когда до момента введения жилетов многие члены клуба ходили с волчьими хвостами, вдетыми в погон – и Боня тоже делал нечто подобное, но потом перестал. Пресса подала это в статье «Жарко было в Макдональдсе» как некое избиение Титомира «Ночными волками», хотя это был бред чистой воды. Был эпизод возле Патриков, когда один из его танцовщиков получил в бубен, причем за дело. Но тот разгул свобод вел к комсомольской безответственности в прессе; клуб стали демонизировать, разрывая остатки связей между тусовкой и клубом. Вся эта «комса», которая заигрывала с тусовками и фотографировалась на фоне неформалов, в скором времени ринулась рулить СМИ, банками и предприятиями. И стала отмежевываться от тусовщиков, иногда просто спецом давя все свои старые неформальные связи. Сейчас мы можем сказать, что восемьдесят процентов этих людей погорели на собственной жадности и недальновидности. Многие, нажив каким-то образом денег, вились вокруг клуба и, теша свои подростковые комплексы, пытались купить себе дружбу и внимание.

Порой это было так неприятно, что я не сдерживался и открытым текстом говорил, что я за это дело готов был жизнь и здоровье положить, а ты каким-то непонятно нажитым лавандосом пытаешься смуту в отношения привнести. Но так или иначе, многие ломались, прежде всего морально. Было очень досадно, когда в этот ряд попадали люди, которым нужно было идти до конца по намеченному пути, но они с него сворачивали и начинали заискивать перед людьми, не представлявшими из себя ничего, кроме денежного мешка и жабы за пазухой. Возможно, в этом была причина, по которой многие люди из первого состава как-то постепенно разошлись, а многие остались одни и в итоге погибли, так и не приспособившись к новым реалиям. Таким был Рома Че Гевара, который был до армии хиппи, и по приходу влился в тусовку в первый состав клуба, но постепенно грустнел и начал гасить алкоголем свою неприспособленную энергию, которой не находилось выхода в полуофициальных рамках. Такие люди просто взрывались от бездействия или от понимания того, что в чем-то придется идти наперекор своей совести. Не так давно он умер практически в одиночестве.

С другой стороны, нельзя было просто бесцельно тусоваться. Чтобы не сгореть, как Саббат, мы занимались охраной рок-концертов. К этому моменту «Волки» были на пике внимания везде в официальной «комсюковской» среде, что способствовало распространению байкерского движения.

Открылся филиал в Саратове, приезжали украинцы, но у них как-то все развивалось отдельно. Хотя, когда им наконец разрешили проехать по Крещатику, колонну москалей представлял именно я. Потом открылся филиал в Вильнюсе, недавно в Латвии. Поскольку мы были социально активны, то порой добровольно строились колоннами и участвовали в различный мероприятиях – таких, как фестиваль в поддержку детей Чернобыля. Но были и такие, в которых мы чувствовали себя не к месту и в ранге свадебных генералов. К тому моменту клуб прошел стадию выживания, и теперь в него вступали исключительно нужные и полезные делу люди из различных социальных слоев. Начался прагматизм.

В 93-м году нам даже выдали бумагу от начальника охраны Ельцина, Минакова. Что, мол, отряд «Ночные волки» поддерживает Бориса Николаевича и может проезжать когда и где угодно. На заведомый убой, как мы сейчас это понимаем. Тогда мы катались на красном «Порше» везде и эта бумажка избавляла нас от многих неприятностей – когда новая власть показала, насколько жесткую позицию она может занять по отношению к населению. Тогда все было в новинку, все эти вытаскивания водителей из машин, жесточайшие действия псковского и рязанского ОМОНов. Полный фарш был устроен на Краснопресненской и возле того же Белого дома. Людям дали отчетливо понять, что народ – это мусор, и место его понятно где. Нас же это не коснулось. И мы, наивные, гоняли среди воинских подразделений на «Порше», как волосатые генералы в кожах на параде…

Потом Абрамов открыл рок-кафе в Отрадном, от названия которого отвалилось несколько букв, и его иронично называли то «отрыжкой», то «тырдыном». Клуб поддерживал это начинание. Потом, когда сие заведение закрылось после очередной трагедии, Сергей позвонил и предложил тему с новым клубом; это удачно совпало с возвращением из Германии Хирурга с его идеей-фикс насчет «Секстона». Так был открыт один из известнейших на тот период рок-клубов, где стартануло множество ныне известных музыкантов. Конкуренцию ему составлял разве что «Не бей копытом», открытый Смирновским на месте беспонтовой дискотеки «Палас» в Измайлово. Проработав какое-то время, первый «Секстон» сгорел, как обычно, из-за неформального раздолбайства, хотя Абрам во всех интервью доказывал, что это был умышленный поджог и чуть ли не покушение на достижение демократии.

Может быть, и к лучшему, что все так произошло, потому что привязка к какому-то месту всегда пагубно сказывалась на социально активных элементах. Неформалам место на улицах и независимых фестивалях, к идее которых мы потихоньку подходили. В 94-м году была сделана одна из первых таких попыток. В пыльном ангаре в Долгопрудном, при поддержке Biz Enterprises, было устроено первое пробное шоу, которое впоследствии вылилось в те события, которые по праву являются самыми яркими страницами в истории этого клуба.

В этот же период Стае Намин предоставил помещение в Зеленом театре под клаб-хаус. Наши первые зарубежные контакты, наладившиеся в этот же период, привели к тому, что Френк Вебер, чудом в одиночку пересекший границу еще в 92-м году, был сильно удивлен ситуацией в российском байк-движении, увидев то, что здесь творилось. Он тогда поспорил со своим товарищем, что приедет на мотоцикле в Москву, и проехал через Белоруссию и Литву до Минска, под проливным дождем, причем замазав иностранные номера грязью. Там сломался и на самолете добрался до столицы. Абдула тогда привез его на Патрики, и мы сами отпали. Веба был тем самым человеком, который на ломаном английском объяснил нам, что такое бренд и как он должен работать.

Позже, когда приехала целая делегация «ангелов» в клаб-хаус в Парке культуры, все это казалось нереальным по отношению к России, и контакты с зарубежными байкерами строились легко. Возможно, они так же, как и Петра Галл, видели в нас свою молодость и как-то очень тепло к нам относились. Как раз тогда нас пригласили на байк-шоу в Берлин, и это было довольно веселым приключением. Даже когда получали немецкие визы. Мы подъехали к посольству, а нам навстречу выскочили охранники, которые тоже оказались байкерами. Визы были выданы без обсуждений и очереди. Собралось тогда шестнадцать человек; при этом Портос, опоздавший на стрелку, добирался до места самостоятельно. Абсолютно не владея какими-либо иностранными языками, он куролесил по Берлину, пытливо бубня шоферу «Ай вонт э шоу». Короче, водитель провез его по всем злачным местам и привез на шоу Майкла Джексона… Не знаю, что произошло бы, но каким-то чудом они заметили рекламный плакат и, изъездив кучу денег, Портос прибыл к месту дислокации. Когда ответная делегация прибыла в Москву, они не были разочарованы.

В 95-м году Кирилл Данелия, одержимый идеей международной тату-конвенции в Москве, обратился к Андрею И, а тот, в свою очередь, обратился к нам. Причем никто не понимал что нужно делать, но оставаться в стороне от такого события не хотелось. Тогда мой брат поддержал это начинание финансово; были спешно расклеены плакаты, а Миша Бобер чего-то наобещал татуировщикам, большинство из которых было представителями старой гвардии и четко держались своей независимой линии. По приезду Кирилла в Москву пошли какие-то непонятки, мы спешно организовали фуршет для действительно ключевых фигур международного тату-бизнеса. Крейзи Эйс тогда сильно расстроился тем, что заявленная программа не соответствует действительности и устроил потасовку в гостиннице. В общем, как-то все это прошло. Мы свозили всех в свой клаб-хаус и опять всех удивили. Татуировщикам очень понравился город и люди, но никак не организация мероприятия. Так или иначе, российская татуировка получила международный статус не без участия клуба, и это дало возможность позиционировать себя как активных участников этого процесса.

М. Б. Многие сидели на глюке, что это доходный бизнес, который можно превратить в сферу услуг, не понимая того, что татуировка, развивавшаяся с 87-го года, уже являлась неотъемлемой частью той самой закрытой системы, из которой вышел сам клуб. Причем без особых отметок на теле. И косвенно этот процесс отражает весь сумбур отношений между старым и новым поколением субкультур и столкновением двух систем ценностей.

П. Ф. Скорее всего, так и есть. Мы просто этого всего не понимали. Потом Кирилл и Богдан, ныне тоже покойные, открыли подобие студии в нашем клаб-хаусе. Позже все это под маркой тату-центра и лозунгом всеобщего объединения, которого не произошло по известным ныне причинам, переехало поближе к тусовке на «Горбунова». Единственный, кто примкнул, был открытый Ирой салон «Имки», который тоже пользовался поддержкой. Причем забавно, в городе работали уже почти десять лет различные студии, но обращались новые люди почему-то к нам. Все это опять же привело к непониманию в этом клубке взаимоотношений, и были конфликты уже с татуировщиками. С людьми, имевшими старые заслуги, были наибольшие сложности, но все были связаны уставом клуба и делали то, что клубом было обозначено.

Зато Байк-шоу, стартанувшее в 95-м году, было действительно эпохальным. В тот период мы решили, что надо делать все своими усилиями, а не присутствовать как свадебные генералы на мероприятиях сделанных под нас. Что, собственно, и оправдалось. Шоу делалось очень долго, потому что сначала пытались подключать продюсеров, живших по накатанной схеме. В итоге сделали сами, как мы это понимали, и получилось отлично. Взяв на вооружение схему берлинского действия, мы сделали все помасштабнее, и упором шоу была музыка. Огромные массы мотоциклистов собрались под знамена этой идеи. Три года подряд эта тенденция прогрессировала, объединяя подобных нам людей из других городов и стран. Многие в регионах сняли телогрейки и одели косые куртки, отцепив коляски от «Уралов». Открывались чептеры «Ночных волков» в разных городах и марка клуба стала уважаемой повсеместно. Открывались зарубежные филиалы, в том числе и в Европе, к настоящему моменту их около сорока. Все шло по нарастающей, но Хирург озвучил тему, что надо строить свое и свое же отстаивать. В 1999-м году, не убедив основную команду клуба, Саша начал строительство центра, в котором он хотел объединить все направления общей деятельности. Было выбрано место, на котором воздвигся байк-центр. На заводе «Урал» была внедрена марка «Урал – волк». Но параллельно снижалась деятельность, связанная с организациями конвенций, и самое яркое мероприятие – байк-шоу «Миллениум» – не получилось. Так же как и в 2001 и 2002 годах… При этом байкеры почувствовали себя гастрабайтерами…

Соответственно, многие представители байк-движения России стали организовывать собственные клубы, что в итоге разметало многих бывших товарищей и соратников. Открылось множество клубов, но в большинстве в них состоят люди, так или иначе имевшие отношение к нашей теме. Хотя новый приток так называемых «фантиков» или «байкеров выходного дня» несколько настораживает. Лично для меня до сих пор несколько странной является позиция некоторых граждан, которые, наработавшись на какой-то не пыльной работе, садятся на недешевый мотоцикл и при этом устало пытаются участвовать в жизни каких-то мотоклубов. Заряда этих людей хватает ненадолго, да и расходуют они его часто на удовлетворение простых животных инстинктов. Никакого творчества, все на полном серьезе. В моем понимании байкер – это не человек, уставший от жизни…

Но дух свободы и старая система ценностей были вновь подняты на флаг, и вскоре образовался чептер «Хеллс энджелс», а в 2004 году – чептер «Аут Лоуз». Конечно, все это дробление на различные мелкие группы не есть хорошо для проведения общего байк-фестиваля. К тому же понимание того, что только совместными усилиями можно пробить информационную блокаду, которая только усиливается, наконец-то находит понимание в различных кругах байкерского движения.

Фестивальная тема и Ассоциация вполне подходят под определение объединительного фактора. К тому же приток новых мемберов показывает, что людям не просто стало скучно: они, скорее всего, опять начали тянуться к стандартам нормального сильного мужского начала. Все это вселяет оптимизм: учитывая все ошибки прошлого, можно пройти подобный путь сначала и прийти к более радужному и светлому итогу.