Текст книги "Хардкор"

М. Б. Здесь, видимо, нужно сделать сноску. Неформальные коллективы конца восьмидесятых, которые подняли на флаг тяжелый рок, уделяли основное внимание отрыву, драйву и экспериментам, хотя кто-то может быть тратил все свое время на самолюбование, не суть… Но так или иначе это не были составы, которые могли бы организованно, тем более кому-либо подчиняясь, ездить по стране и давать по несколько концертов в день. Они были не всегда адекватны и тем более управляемы. Самоорганизованных коллективов, нацеленных на качественный продукт, можно было пересчитать по пальцам. Зато они пели, что хотели, и экспериментировали с музыкой в свое удовольствие.

Э. Р. Да, конечно. Поэтому эти профессиональные коллективы, с залитованными-перелитованными текстами и музыкантами, в неформальной тусовке именуемые «лабухами», внесли свою довольно значительную лепту в общее дело. Потому как проторенными комсомольской эстрадой тропинками они колесили по всей стране, собирая огромные залы. В условиях полного информационного вакуума, который создали власти для неформального бунта, это был единственный реальный показатель значимости происходящего. Перестройка началась в 86-м году с концертов «Арии» и «Черного кофе» на официально предоставленных больших концертных площадках. Уже к 88-му году это вылилось в сотни и тысячи поклонников тяжелого рока по всей стране, полную эйфорию под вполне профессиональное сопровождение.

Причем, пик успеха этих коллективов наступил только в девяностых. Но от того, что эти музыканты не обладали самоорганизацией, культивировавшейся в неформальной среде, начались традиционные для не прошедших тест на аплодисменты людей свары и грызня. По этой причине интерес к движению резко спал к 93-му году. Неформалы не хотели вписываться в продюсерские рамки, а лабухи уже не могли адекватно оценивать ситуацию. И вот, еще в 86–88 годах, великие русские промоутеры Гольденберг, Смольный, Викштейн взяли и поддержали такие коллективы как «Браво», «Мастер», «Лотос». А также многие другие коллективы, которые вошли в анналы русского рока, являясь по сути перестроечной эстрадой нового поколения.

Это были люди, серьезно и грамотно занимавшиеся своим делом в непростых условиях коммунистической бюрократии. И отзывы, которые я когда-либо слышал об их деятельности, были исключительно положительными. Концерт в сетуньском Дворце спорта запомнился многим непростой дорогой на электричках и на автобусе номер сорок пять. Как и многочисленным актами вандализма и побоищами с гопотой. Позже появился «Наутилус Помпилиус» – первая группа, перешедшая из полунеформальной среды в ранг эстрады и ставшая усиленно продаваться администраторами. Торговали подобными коллективами все кому не лень, но группы типа «Алиса» и «ДДТ» пытались блюсти себя сами. Эта ушлость в итоге сыграла им на руку, возведя ореол неподкупной неформальной эстрады над головами этих деятелей. Что, в свою очередь, также продавалось под маркой романтики в неменьших масштабах…

Давно уже ни для кого не секрет, что в начале девяностых подростки валом шли вслед за дудочками этих трубадуров. А вся система, благодаря которой эти люди могли функционировать, была построена еще в советские времена такими деятелями, как Викштейн, Гольденберг и Эдуард Смольный, любимый администратор Иосифа Кобзона. Без этой добротно работающей схемы не было бы ни-че-го. И мы, начиная свою гастрольную деятельность, были в немалой степени затронуты этой системой. Кстати, здесь необходимо отметить, что имена менее масштабные – Матвей Аничкин, Юрий Айзеншпис, Игорь Кормильцев, и даже вырвавшийся из Зауралья Дима Гройсман – тоже участвовали в этом клубке неформальных отношений. И только очень немногие, такие как Коля Грахов, организатор свердловского фестиваля «Металлопластика», рок-комсомольцы Москвы и Питера, делали свое дело на каких-то полукоммерческих договоренностях.

Мы же начали колесить на своей «хлебовозке» по стране. В конце апреля ездили в Цхалтубу, где на аншлаговых концертах присутствовали все члены местного КГБ, после концерта с азартом обсуждавшие зрелищность, убедительность и настоящую творческую глубину увиденного… Сцена, зал и «черный кабинет» для отдыха были всегда. Еще работал советский менталитет и люди исправно покупали билеты. Старая система еще не была разрушена, и все работало. И только сейчас мы понимаем, насколько правильно было ездить со всем своим, и насколько правильно, по наитию, складывалась ситуация у нас. Уже было шоу, на сцене стоял «папа» – череп со светящимися лазером глазами, Крупа выезжал на мотоциклах тусовщиков на сцену. Причем сценический имидж собирался по тусовке. Ботинки – такого-то, майка – того-то, но получалось именно шоу, чего не было практически ни у кого из представителей тяжелого рока того периода. И чувство независимости окрыляло. Все развивалось семимильными шагами, и только Толя не развивался такими же темпами. Он уже решил, что достиг всего, что необходимо советскому «рок-стар». Много друзей, девушек, аплодисментов. Маленькое советское счастье, которое многих приводило к глубочайшим запоям. Начались «пускания петухов», опоздания. Музыканты и весь наш узкий коллектив стали напрягаться.

И вот в августе 88-го, когда уже была группа «Круиз» в своем новом международном рок-амплуа и уже не было никакого «Парка Горького», на сцене появилась некая Оля Чайко, добившаяся кое-чего в жизни нелегким женским трудом. Надо отдать ей должное, дама была предприимчивая, энергичная и нахрапистая. Выйдя на западные музыкальные структуры, ей стало понятно, что одним «Круизом» экспорт в Германию не наладишь. Крайним в ее выборе оказалась группа «Шах», с которой я разошелся, перейдя в более дружественный и более открытый коллектив «Обелиска». Оля Чайко начала диктовать условия, по которым Мишок со всей своей харизмой и бас-гитарой должен был покинуть коллектив. В этом была прагматичная логика, потому что кроме грохота, перекрывавшего виртуознейшие запилы Антона, никто ничего не слышал, и лишь изредка разбирались слова «файт, файт, метал файт» или малопонятные «маздон маздай»…

М. Б. Ага, «маздон маздай», ставший нарицательным обозначением для всего околометаллистического, трудно воспринимавшийся обычными советскими обывателями. Алан любил так отвечать: «Маздон маздай»…

Э. Р. Но если это все было замечательно для ироничного восприятия музыкантов нашей тусовкой, то для западного рынка такое не прокатывало. Поэтому Оля стала охаживать Толика, наговаривать про его величие и его западные перспективы. И вот, во время нашего тура в Молдавию, мы поехали вместе с «Шахом», где тогда уже играл Зизитоп – бывший гитарист группы «Тяжелый день», в последствии лидер МС Outlaws. Группа «Тяжелый день», где он играл и пел, уже разваливалась потому, что Оля Чайко положила глаз на Бажина. И вот остался только недоразваленный «Обелиск», что она, конечно же, поправила, как потом поправила и дела «ЭСТа»… Оля выбирала все самое стоящее для своих проектов, которые состоялись, но широкого продолжения не получили.

И вот в Кишиневском зале «Октомбрия», равнозначного нашему Кремлевскому Дворцу съездов, состоялись концерты. Не помню уже, на котором из шести подряд Толя напился перед дневным концертом так, что давал «петуха» и забывал слова… О вечернем концерте не могло было быть и речи. Весь коллектив был доведен до белого каления, и я, выскочив за несколько минут до начала действия к входу, увидел не вяжущего лыка Крупу в окружении камарильи из поклонниц, которым он раздавал автографы. Я сказал ему все, что я по поводу происходящего думаю, на что в ответ случилось неслыханное. Толя, преступив все рамки дозволенного, начал дерзить, потом просто таки ткнул мне кулаком в лицо и начал убегать. Меня накрыла волна адреналина, бежать было лень, и навскидку, не целясь, я запустил в него отнятой бутылкой пива. Уж не знаю, что побудило Толика в тот самый момент обернуться, но произошло именно так. Бутылка врезалась ему в лоб, а я, в сердцах, зашел в гримерку и наступил на его бас-гитару как на дрова. За что мне потом пришлось пожертвовать честно заработанными деньгами… В результате Толик выступал на вечернем концерте с перевязанной головой как красный комиссар на гражданской войне. А на обратном пути Крупнов возвращался в Москву уже бас-гитаристом группы «Шах». Группа же «Черный Обелиск» перестала существовать, а вся эта история обросла слухами и сплетнями.

М. Б. Да, рассказов было множество, красочно перевирались они еще достаточно долго, и это стало тенденцией, характеризующей время. Основные боевые действия, связанные с прессингом, были на пике развития, замкнутая иерархия в неформальном мире располагала к возникновению слухов и пересудов у людей, не имевших к событиям никакого отношения, но вожделеющих видеть себя на месте активных участников путем обсуждения их действий. Тогда же возник неформальный термин «как бы при делах», обозначающий таковой пласт людей и констатирующий факт, что какие-то дела, собственно, начались…

Э. Р. Да. Толик ушел в «Шах» и через пару недель уехал в Германию. «Обелиск» объявил о самороспуске… А тусовка гремела по всему городу, зажигая «сейшены» на квартирах у продвинутых девиц. Я тогда пришел к выводу, что для меня это все становится профессией, и надо как-то определяться. Я давно отметил группу «Э.С.Т.», и когда я пришел дождливым сентябрьским днем 1988-го года в Рок-Лабораторию, то встретил Гернезу и Жана, которые выступали на «Фестивале Надежд». В процессе десяти минутного разговора я стал директором группы «Э.С.Т.», и, как уже говорил, вместе с Айзеншписом и Цоем состоялся первый концерт в ДК МАИ, шестого октября 1988 года. При полных аншлагах и снесенных первых трех рядах кресел. Далее Юрий устроился в «Международную книгу» и завязался с питерцами, хотя мы общались достаточно долго. В Парке культуры Стае Намин уже распоряжался всем хозяйством «Зеленого театра», но наши пути не пересекались до 89-го года.

Тогда же завязалась дружба с Петрой Галл, она сделала вызов в Берлин и помогла найти нужных мне людей. Очень хорошо помню, когда поменял тысяч двести марок за триста рублей. Тогда было положено менять валюту по государственному курсу тридцать копеек за марку, и этих денег хватало, чтобы окупить всю поездку трижды. И вот, декабрьским вечером я, доехав на поезде до Восточного Берлина, с вокзала на Александерплац спустился в метро, которое довезло меня до Фридрихштрассе. Пропустили меня легко и без каких либо сложностей, что несказанно удивило. Это был период, когда все зарубежные поездки для людей попроще были немыслимы и практически нереальны. Сев на нужный мне поезд, уже зная, что граница между двумя мирами проходит по Шпрее, я поехал. Переезжая реку, я дрожащими руками зажег сигарету «Дукат», и поток мыслей был не менее невероятным, чем окружающие события. Сразу же стал чувствовать другие запахи, все стало ярче и, что самое главное, мелькающая за окном действительность, стала невероятно, по московским меркам, опрятной и чистой. В Берлине уже зависали мои друзья – Наташка Медведковская, Хирург. Мы любили устраивать туры по разным барам западного Берлина, где всегда царила доброжелательная обстановка. Как-то в баре Fish Labor ко мне подвалил какой-то турецкий эмигрант и внагляк отпил мое пиво. Я, офигевший от наглости, вежливо попросил этого не делать, но через какое-то время он сделал это еще раз. Все это закончилось тем, что я отбил об его голову ногу, и у меня сошел ноготь.

Но все это было мелочами по сравнению с тем, что я впервые попал на живые концерты Slayer и Overkill и смог оценить разницу в классе. Я понял, что нам нужна в первую очередь качественная запись. В Берлине я познакомился с Дэвидом Полаком, директором независимой студии грамзаписи Destiny, который в будущем нам очень сильно помог, и с группой Jingo de Lunch. Вернувшись в Москву со свежей татуировкой, я обнаружил, что тень Оли Чайко уже замаячила и здесь, вместо Гернезы уже пришел Миша Билошицкий… Перед нашим туром по Западной Германии, в мае 1989 года состоялся концерт «Шаха», «Э.С.Т.» и «Коррозии металла» в ДК Плеханова, после которого остался полностью разгромленный зал. А несколько ранее, при помощи и участии Валеры Гаины, записали в студии Кальянова демо-запись группы. И, как выясняется теперь, это была лучшая запись за всю историю группы. Самая динамичная и живая. И когда, ничего не понимающий по-русски Дэвид услышал ее, он сказал, что это пиздец и сделал гастроли по двадцати немецким городкам. Куражились все на этих концертах как могли, но дело не забывали.

Вернулись с огромным багажом опыта и пониманием собственной значимости. В целом, можно отдать дань харизме Жана и перестроечным временам. Но, по моему мнению, это были лучшие времена для многих отечественных групп. Далее началась моральная деградация как публики, так и исполнителей. На вырученные средства была произведена закупка инструментов, и мы решили сделать еще одну запись. Сначала планировали в России, но потом решили, что все-таки в Германии будет лучше. Дэвид согласился, и параллельно с записью устроил нам еще несколько концертов. И тут уже пришло понимание, что к более высокому уровню мы просто не готовы. Дэвид сам был неформалом, и элемент раздолбайства присутствовал во многих нюансах его жизни. Пластинка переписывалась несколько раз. Звукоинженер, не выдержав, разбил об стенку свои часы и ушел из студии. Процессом в берлинской студии Vielklang стал рулить Билошицкий и дорулился до того, что все средства были потрачены, а альбом вышел абсолютно загнанным по темпу, уровню и непотребным. Параллельно в Германии писались другие советские музыканты, и, возможно, испытывали те же проблемы. Рок-Лаборатория, так и не реализовав множество неформальных талантов, стала сходить на нет. И центр событий стал перемещаться в Парк культуры. Апофеозом этого периода деятельности стал фестиваль «Пчелы против меда», как в шутку называли концерт под лозунгом «Рок против наркотиков», который Стае и Дог Макги провели в «Лужниках» в августе 1989 года. Стае стал собирать под своим крылом ньювейверов и часть металлистов, но мы там были чужими и стояли особнячком. Весной 1990 года мы отыграли на Свердловском фестивале «Металлопластика», где заслуженно взяли первое место. Было много разных местных групп, но московские и питерские группы были на уровень выше.

Девяностый год стал самым мутным в истории отечественного рока. Все эти интриги, начавшиеся вокруг всего, что могло приносить какой-то доход; слухи и приток новых, не сильно продвинутых, но жаждущих активности людей, подломили начинания многих еще не развернувшихся на полную мощь коллективов. При этом можно отметить такой факт, что до 91-го года Россия была на пике внимания, и различные отечественные музыкальные коллективы запросто ездили за границу и записывались там. Все, что лично я успел реализовать вместе с «Шахами» и «Эстами», было до 91-го года. После него волна Перестройки и интерес к совку постепенно стали угасать. Вывозить наши группы стало все сложнее и сложнее. К тому же, мои приоритеты стали смещаться…

М. Б. Этот феномен трудно объяснить с точки зрения шоу-бизнеса, но, в принципе, можно сточки зрения логики. Толпы переселенцев из стран бывшего Союза, ведущие себя не вполне адекватно, вывоз капитала и криминализация зарождающегося бизнеса. Начинающие авантюристы от шоубиза сложные новаторства и эксперименты реализовать не смогли. Поскольку сами не понимали, что происходит вокруг и искали коммерческую выгоду, незатейливо продвигая рафинированный рок, диско и блатняк. Вся мифология экспериментаторства и субкультурного андеграунда середины восьмидесятых, на котором базировался интерес за рубежом и у продвинутой части советского населения, стала резко осыпаться. Демонстрируя вместо неформальных деятелей, малиновые пиджаки нуворишей и челноков, ринувшихся в Европу за польским фейком.

Э. Р. В России, в рамках новых отношений, была уже другая ситуация. Я помню, как ко мне пришла группа «Мастер», которая имела в 88-м году восемнадцать аншлагов подряд в Свердловском Дворце спорта «Автомобилист». У них все перестало получаться только по причине нездоровой ситуации внутри музыкальной среды. Все пытались заработать деньги, но сами не знали, на что можно рассчитывать. И очень много фантазировали по поводу собственных возможностей. Гонорары у разных групп были абсолютно разные, как и претензии. За выступление «Э.С.Т.» в кинотеатре «Москва» третьего декабря 1990 года, где сожгли аппарат и все помещение было оцеплено ОМОНом, в виде гонорара было выдано 12 бутылок портвейна…

При этом сами музыканты, возможно, втайне завидовавшие независимости экспериментальных коллективов, почему-то решили, что они могут так же независимо зарабатывать деньги. Причем, независимо от той самой системы Викштейна, Чайко и Стаса Намина, который еще в 88-м году в Зеленом театре открыл неофициальное «Хард-рок кафе», студию звукозаписи и собрал довольно неплохие группы вокруг себя. Опять же, запустил программу вывоза в Америку своих рок-питомцев, которая благополучно там же и загнулась по причине неконкурентоспособности и неадекватности поступков самих музыкантов… В принципе, некая недальновидность в поступках все время сопровождала всю историю «Эс-Эн-Си». Когда на «Монстров рока» Стае поставил ньювейверов, хотя мы это действие пропустили, будучи в Германии; когда в 93-м году Намин запорол очередной косяк, завалив концерт Iron Maiden, на котором при пике популярности стиля было собрано не больше полутора тыщ человек… Все это косвенно отражает причины, по которым какая-то часть музыкантов находилась в смятении, а другая занималась перебеганиями из одного коллектива в другой. В результате эти события не могли не отразиться на недоверии публики и коллапсе этих начинаний.

Я принял предложение «Мастера» и разрывался теперь между двумя группами, постоянно выезжая то в Бельгию, то в Голландию, и так практически прошел весь этот год моей профессиональной деятельности. И вот, процесс, начавшийся с комсомольских ячеек рок-менеджмента, первого приезда Карлоса Сантаны в 87-м году, первых гастролей Uriah Heep в 88-м году (было сделано двенадцать «Олимпийских»), с музыкальных кооперативов, делавших гастроли «Скорпионз» и фестиваль в «Лужниках», постепенно привел к подобиям неких коалиций.

Был уже SNC, от которого еще не откололся Саша Морозов, был Red Line, и только-только появился Biz Enterprises Зосимова. Поскольку мне нужен был рост, я принял его предложение о сотрудничестве. Я объяснил свои позиции и получил гарантии некоторой независимости в действиях, и у нас получился вполне себе нормальный симбиоз. И вот, при содействии Лени Фишмана, директора «Круиза», у нас был тур вместе с австрийским Blind Petition, который окончился очень ярким выступлением на Дунай Фесте в начале июня 1991 года. При этом та же Оля Чайко быстро поняла выгоду обоюдного сотрудничества именно с Борисом, который имел амбиции построить свою рок-империю, прекрасно понимая, что этот формат востребован и свободен от серьезной конкуренции.

Незадолго до этого Зосимов каким-то чудом сблизился с семейством Зифф, которым принадлежит до сих пор немало предприятий по всему миру… Младший Зифф, Дерк, который стажировался здесь, в Москве, проникся комсомольским обаянием Бориса и выделил средства на строительство рок-индустрии на местности. Половина денег, как это обычно бывает, тут же была спущена, а на остаток Зосимов стал проводить фестиваль «Монстры рока СССР». Первый фестиваль проходил без моего участия и опирался на опыт Зосимова, который в восьмидесятых годах какое-то время работал администратором «Воскресения» и «Землян», а также на опыт мужа вокалистки группы «Примадонна», Сергея Соколова. Причем какие-то истории со стародавних времен тянулись за Зосимовым достаточно долго, и когда его новенький «Форд Сьерра», купленный на деньги Дерка сгорел, Борис перекрестился, сказав: «Хорошо, что хоть так»… Фестиваль же прошел в городе Череповце, с какими-то немыслимыми чартерными рейсами, мы в нем участвовали с «Э.С.Т.».

Когда Ольга, которая делала какие-то программы уже для Америки, сошлась с Борисом, понеслась та же история, что и раньше. Уже попросту типовые конфликты. Все отбившиеся от групп персоналии чудесным образом концентрировались под крылом Чайки в этих химерических недолгосрочных проектах. В проекте Red Sky, к примеру, пел и играл Валера Гаина, Бажин – на гитаре, на басу – Шпрот из «Землян», а на барабанах – Андрей Шатуновский. Причем понимание ошибочности своих действий рано или поздно приводило музыкантов в чувство. Мы с Толиком Крупновым чуть ли не рыдали летом 90-го, когда простили друг друга за все былое. Тогда же прошла презентация Alien Records в Америке, куда Зосимов свозил «Черный кофе» и «Э.С.Т.», но я был аутсайдером этих процессов и по наивности шел за чем-то передовым, что на самом деле уже превратилось в обычную дешевку, на которую купились многие граждане еще не развалившегося СССР. При этом, поскольку я имел уже опыт зарубежного общения и был максимально информирован, от меня уже на тот период уже многое зависело.

Программа же Бориса Зосимова набирала обороты. Следующий фестиваль проходил в Сетуни. Офис переехал из квартиры Бориса на третьем этаже дома на Большой Спасской в одно из помещений церкви на не менее Большой Серпуховской. В этом же помещении не менее кощунственно располагалось советское ДК. И вот в двух комнатах этой «новой церкви» вершился рок-бизнес нашей страны. Интрига на интриге, бестолковый коллектив околотусовочных деятелей, которые не понимали и не хотели что-либо делать. Борис не мог поставить задачу, а они не могли её выполнить. Мне было легче, я просто брал и делал. И вот мое сотрудничество постепенно переросло в дело, и он меня пригласил уже официально, потому что тогда ему нужны были все. Игорь Угольников вел какие-то рок-шоу, снимались какие-то первые клипы, Борис Краснов начинал строить свои первые постановки под крышей «БИЗа», Юрий и Игорь Николаевы, – кого там только не было… В начале 91-го года я все-таки принял решение поработать у Бориса. Параллельно Андрей Большаков, понимая, что я попадаю под какое-то влияние, допараноился до того, что развалил все то, что мы делали в Бельгии в течение года, и я остался директором только «Э.С.Т.». Борис отвез меня в Америку на рок-семинар в Нью-Йорке, и я могу подтвердить, что по количеству безумных людей наши две столицы могли бы стать побратимами.

М. Б. А иные действия комсомольского авантюризма каким-то образом пересекались с вашей деятельностью? Я имею в виду иной путь окучивания широких масс посредством строительства индустрии десятков «Миражей», «Ласковых маев» и прочего.

Э. Р. Нет. Эти люди жили отдельным клубком, разваливая и дискредитируя остатки гастрольной системы, сложившейся до них, и стимулируя окружающих: мол, так оно и надо. Как бы веяние времени…

Борис тоже увлекся этим витающим в воздухе духом авантюризма и стал блефовать. Я его уважал и продолжаю уважать, но подобные авантюры были для меня неприемлемы, поэтому наши пути постепенно разошлись. Я помню появление первого музыкального канала «2x2», за неделю сделавшего группу Nazareth всеобщими советскими любимцами: их клип We are the animals показывали каждые пятнадцать минут. И это было невыносимо…

М. Б. Этим клипом были изнасилованы неподготовленные мозги советского обывателя так, что отбили желание включать этот телеканал надолго. Другая реклама проскакивала в более щадящем режиме. Те же World Domination Enterprises, которых привозили в 89-м году, показывали пару раз в день, но не так часто.

Э. Р. В августе 1991-го года, после моего возвращения из Нью-Йорка, случился путч, который я встретил на баррикадах, где было множество неформалов, и состоялся концерт. И уж если даже я получил медаль «защитника», то можно только догадываться, кого еще таким же образом отметили. Сейчас уже несложно понять, насколько смешным на самом деле являлось потрясание этими регалиями уже к середине девяностых. А тогда, после путча, ситуация резко нормализовалось и неожиданно появился Борис Краснов с Тристаном Дейлом, советником Бориса Ельцина и Силаева. К нему обратилось руководство Time Warner, чтобы выйти на контакт с людьми, которые могли бы взять на себя организацию большого рок-концерта, посвященному молодым демократическим силам, отстоявшим какую-то свободу. При этом они делали оговорку: кроме Стаса Намина. Видимо, он себя показал так, что американцы решили больше дел с ним не иметь. И единственно подходящим человеком оказался Борис Зосимов, со своими «Монстрами рока» и кучей прихлебателей. Практически на месте, в баре «БИЗ» на Патриках, где проходили тусовки, было принято это эпохальное решение. Через несколько дней прилетел Джейк Бери, крупный продакшн-менеджер, и судьба фестиваля была решена.

Аэродром Тушино подходил под запланированное попадание в книгу рекордов Гиннеса как нельзя лучше. Решение о бесплатном входе на мероприятие было американским. И билеты продавать нельзя было ни в коем случае, так как никто до самого последнего момента не был уверен, что действие состоится. Стив Росс, основатель всего этого интертеймента, человек, который сделал мегамарку Time Warner и его сын, Марк Росс, приехали к нам в страну. Перед ними открывались практически все двери, и мы, в тогдашней уже России, это едва понимали. Спасибо большой фотографии стройки «Рок-города» и Дмитрию Шавырину, который разместил ее в МК накануне концерта. Она, конечно же, сделала свое дело, но все равно никто не верил. При этом Time Warner планировали установить рекорд по посещаемости. Мы рассчитывали натри миллиона, но не набралось даже одного. Башни и экраны в итоге оказались поставленными далеко от окончания толпы. Никакое запоздалое продвижение информации, ни бесплатный вход не повлияли на количество посетителей. Это была уже другая страна, и обеспокоенные другими проблемами люди. И все же концерт состоялся двадцать восьмого сентября 1991 года на поле в Тушино. Где и теперь традиционно проводятся фестивали, мягко скажем, менее масштабные, не говоря уже о значимости и эпохальности. И только тогда на этом масс-медийном поприще появился Сергей Лисовский с Андреем Сочновым, которым это все нужно было для престижа и дальнейшей деятельности. Можно сказать, что это были их первые опыты таких масштабных организационных работ. И мои, в том числе. Позже Сергей и компания организовали «Премьер СВ», занимавшую львиную долю производства первых видеоклипов и рекламных роликов, а уже через год, прибрав канал «2x2», открыли самую массовую за всю историю девяностых дискотеку «У Лиса» в спорткомплексе «Олимпийский». Забавно, до сих пор вспоминаю, как Юра Айзеншпис бегал по нашему офису и требовал от Зосимова, чтобы тот сделал его директором этого мероприятия…

Вот таким образом, всего за три недели после принятого решения, было воплощено в жизнь самое крупное за всю историю России рок-действие. С тех пор прошло уже довольно много лет. И тех, кого уже нет рядом с нами, оказалось пугающе много…

Грустно, такие энергичные яркие парни и девушки ушли от нас навсегда в начале и середине девяностых. Это период нашей истории сожрал много интересных и достойных людей… Кто-то хотел продолжения этого казалось бы вечного праздника, ушел в эксперименты с наркотиками и не вернулся, кто-то погиб в разных локальных войнах и разборках, кто-то не справился с самостоятельной жизнью в рамках которой мы все неожиданно оказались. Где все были предоставлены сами себе, без каких либо ценностей и морали. Я думаю, это время будет еще изучено и оценено по достоинству. Это уникальное время большой романтики и великих ожиданий. И среда, о которой имеет смысл вспоминать от лица прямых участников, а не по философским суждениям людей, которые немного постояли рядом или что-то об этом слышавших.