Текст книги "Хардкор"

А. Г. Я был на нем. Это было в малом зале «Горбушки». И под конец концерта Уксус достал член из штанов. Беспредел! Я и в Биберево видел много, но на большой сцене подобного не встречал. Алексей как бы расширил рамки дозволенного и допустимого, чем занимались, собственно, панки. Я почти ни одного их концерта не пропустил, потому что они выступали и с Анчем в ДК Алексеева, и еще где-то в труднозапоминаемом месте. Свинья тоже был. Обстановка вокруг концертов стояла по-настоящему дикая и вселяла неимоверный оптимизм…

А мы выступали и в ДК Горького, и на «Фестивале Надежд». Довольно так неплохо, и, поскольку сами были тусовщиками, тусовка нас поддержала, закрыв глаза на все музыкальные огрехи и дилетантизм. Был еще смешной момент: Жан познакомился с Толиком Крупновым через безумного гитариста, который пробовался в «Обелиске». Толик выглядел тогда накачанным красавцем со свитой из человек двадцати каких-то хиппи, и было это в садике им. Баумана, в Измайлово. Там в это же время проводилась дискотека, на которой кривлялся Минаев. Какое это было убожество! А уж насколько был фальшивым его «брейк-дэнс»… Я тогда поймал себя на мысли, что как же нам повезло, что все в жизни сложилось именно так… Это был период, когда Толик собирал состав и еще не нашел Ужаса. У нас тогда не было авторитетов, кроме Лемми Килмистера и Высоцкого. «Зоопарк» и «Облачный Край» были уважаемыми… но вряд ли мы прислушались бы к их мнению. Хотя старое поколение тусовшиков, фанаты «Зеппелинов» и «Дорзов», руки которых украшали татуированные лики святых и портреты музыкантов, с одобрением относились к нашей музыкальной продукции. Один раз к нам в репетиционный подвал заглянул дядечка с коляской и сказал, что слышал из подвала «Харе Кришна» и подумал – вот и до нас кришнаиты наконец докатилось. А у нас просто текст не готов был, и Жан что попало орал. Люди тогда «подмагничивались», такой специальный бибиревский термин. Согласись, что если бы мы сидели в то время в кафе, то обязательно познакомились бы и пообщались.

М. Б. Безусловно.

А. Г. Ну, история «Э.С.Т.»– это история «Э.С.Т.», она достаточно освещена. Концертов было много, концерты были разные. Ездили на киевский панк-фестиваль. Ездили мы, Скляр, «Нюанс». Особенно запомнился большой фестиваль в ДК Гипротранса, на котором сначала выступила «Провокация» и устроила дебош, а потом, в середине концерта, толпа панков прорвалась на сцену, а девушка с красивым синим ирокезом дала Мефодию из «НИИ Косметики» по физиономии. Я тогда сидел рядом с Агеевым; ну, думаю, сейчас оскандалится… Но он как пил молоко из пакетика, так только поперхнулся и застыл с непонимающей улыбкой.

А про внутренние взаимоотношения нашего музыкального круга могу сказать, что Крупнов, когда нас послушал, сказал, что это – фуфляк, типа «Коррозии», и все это не покатит. Он подходил с позиции профессионального музыканта, и любые высказывания и советы воспринимались адекватно. Никто не ссорился, все держались вместе, возможно из-за немногочислености подобных коллективов. Потом судьба распорядилась так, что я подыгрывал какое-то время Морозову, ушедшему из ДК. Творчество этой группы всегда интриговало тем, что за народной подачей стояло многое. Впервые столкнувшись с альбомами этой, почти не выступающей группы, я удивился сложности и серьезности подхода к музыкальной части, все эти попадания в сильную долю… А «Э.С.Т. у», который уже попал в концертную среду, помогали и Валера Гаина из «Круиза», и Алекс Гоч, он же Ким Ир Сен, который назначил себя нашим администратором. Менеджмент как таковой отсутствовал напрочь в эти годы, и не мудрено. Потом был у нас еще один администратор, но у него на первом месте стояла какая-то своя идеология, он даже гитары на ключ запирал, поэтому долго он у нас не продержался. И только потом появился Эдуард Ратников и взял в свои руки нашу судьбу и судьбу «Черного Обелиска». Эдуард тогда был серьезен и крут. Тогда и произошло окончательное единение между нами и тусовкой. А чуть позднее, в начале девяностых, «Ночные волки» нас какое-то время сопровождали на концертах. Они считали себя нашей охраной, хотя охранять нас вообще-то было не от кого, но лежали на сцене и на мониторах в Парке культуры. И до начала девяностых поддержка тусовки и ее звезд сказывалась на многом. За одобрением Гриши Фары-Гары и Димы Саббата тянулись вереницы поклонников.

После концертного взлета случился Свердловск. Подорвались на гастроли стремительно, не разобравшись ни в чем. Ни даже в том, кто еще ехал от Москвы. Поселили нас тогда отдельно в каком-то общежитии; в разгроме номеров мы не участвовали, просто потому что не успели закорешиться с питерцами. Зато успели многого другого. Например, влипнуть в базар с местной уралмашевской группировкой, когда гитарист «Мафии» Виталик Карбинцев навыпендривался в ресторане, где его развели на старую шутку насчет года рождения и поставили на деньги. Это когда спрашивают, какого ты года рождения, и когда по привычке говорящий опускает первые две цифры, спорят на точность и выигрывают. Тогда был жив еще лидер местной группировки, некто Гриша, который в итоге оказался нормальным и правильным персонажем. И мы с ним всю эту ситуацию разруливали, потому как вписались за москвичей.

М. Б. Мы с ним тоже как-то сразу сошлись и бесконфликтно.

А. Г. А нам пришлось отдавать за «Мафию» все честно заработанные призовые деньги, поскольку «Э.С.Т.» занял первое место на фестивале. Второе – питерский «Фронт». Приз зрительских симпатий достался «Женской болезни». Все это было несколько странным, поскольку в городе неформалов набиралось не больше десятка, а остальной зал был забит какой-то гопотой.

М. Б. А это по наши души. Которые иными путями, кроме как путем покупки билетов, в зал попасть не могли. Но поскольку до участников проекта добраться им не удалось, пострадали те самые неформалы и звукооператор, которому пробили голову.

А. Г. Я Помню, помню. «Провокация» ради провокации…

М. Б. Ну, это отдельная история…

А. Г. По сути и звучанию большинство советских рок-групп, за исключением отчаянных ньювейверских экспериментов, были панковскими. Какими бы ярлыками все это не прикрывалось. Но я мог бы выделить «Уксус Бэнд», «Чудо Юдо», «Прочие Нужды» и «Провокацию» как наиболее радикальные группы, соответствующие по стилю и по жизни определению «панк-рока». Минимум усилий, жесткий драйв и неизменный скандал.

М. Б. А Анч?

А. Г. Анчполовский все же несколько другим самородком был. Такой original quality. Человек, живущий в своем богатом внутреннем мире. Неряшливый, но не от чуханизма, а потому, что настолько увлечен своими идеями, что ему просто некогда было заниматься имиджем. И если он в свой имидж вносил изменения, то это было не менее артистично, чем то, что он делал по жизни. Как-то все шло изнутри. И это свечение и гудение магнитили остальных подростков. Он был крепок интеллектуально, хотя со стороны наше поведение казалось полной дуростью. Когда он первый раз сбрил брови (а у него тогда был хаер, как у Бонифация, таким большим круглы шаром), я сначала не понял, подумал, что у него лицо обгорело. А учительница сказала: «Хорошо бы еще с ушей убрать, и совсем отлично будет». И так, минут через двадцать, выйдя из ступора добавила… «А зачем ты брови-то сбрил?» То есть все его поступки были рассчитаны на определенный эффект. Мог ходить с расстегнутой мотней. Снимать штаны в метро. Такими вот действиями он нас всегда подбадривал, не давал впадать в уныние и выводил из ступора. В девятом классе это считалось прорывными продвинутыми действиями. Когда он ко мне заходил, я думал: блядь, стыдобища-то какая. А потом отмечал, что я-то так не смогу, если даже захочу.

М. Б. Скоморошество.

А. Г.Точно. Оригинальные качества без подделок. Но, к сожалению, у него не было ни голоса, ни слуха. Поэтому он свое творчество ограничил стихосложением. Рядом был Степанцов, он стусовался с нашими образованиями, и потом выступал перед концертами Анча, читал стишки свои. А мы были только за, он нам нравился, и мы понимали, что он видит чуть подальше остальных. Этим-то тусовка и полезна была. В 89-м году «Э.С.Т.» поехал в Германию, а я остался дома из-за начавшихся уже тогда проблем с ногами. Меня заменил Марат Микаелян, тоже из нашей школы.

После этой замены мы убедили Анчполовского, что отсутствие слуха и голоса – это то, что надо, и он согласился на сольную деятельность. Получился замечательный эффект страстного дилетантизма. Играли мы тогда в составе: я, Горбань, Макс Кузнецов, а Анч пел. Был характерный случай: Анч подошел к гитаристу, обнял его и прошептал на ухо: «Толкнешь меня, когда вступать надо будет»… Часто вспоминаю, как Опрятная говорила: «Если бы мы оставили Анча в том имидже, как он был – этакого Джокера из первого «Бэтмена», – а сами оделись бы в черное и подкачались, чтобы подчеркнуть эту линию, то было бы вовсе отпадно». Неплохая, в принципе, мысль. Жаль конечно, что этот проект продлился недолго – мы потеряли Анча, погибшего в достаточно молодые годы. Но такова жизнь, и она все еще продолжается. Недавно я объединил свои усилия с Пашей Бомбером, и мы иногда поигрываем. Видимо, неформ.

Макс Чирик

Фото 18. Максим, середина 90-х. Из архива автора

М. Б. Как говорится, результат у нас налицо. Но любопытны предпосылки; ты как-то можешь обосновать свое жизненное кредо? А то у нас несколько сумбурная информация состоящая из отрывочных фрагментов.

М. Ч. Ну так и мотивы на мне настолько же отрывочны и сумбурны… Образ формировался эволюционно, вместе с временем и сознанием. А само сознание формировалось… ну, наверное, в подвале этого дома… с дворовыми человечками.

М. Б. Чем тебя ударили-то, короче?

М. Ч. Просто был себе таким нормальным советским пареньком, а тут друзья-подонки взяли и спящему набили на лице автографов. Где-то году в 82-м это случилось, мне тогда четырнадцать лет было. Получилось приблизительно как в фильме Данелии о мальчике Сереже – дворовые хулиганы начали ставить точки-крестики. Потом надписи культовые в ход пошли типа «ХэМэРэ». Все эти брендовые надписи нового времени наносились подростками везде: на остановках, стенах, заборах. А у меня – на лице.

М. Б. То есть, друзья тебя как бы с остановкой спутали или вы вместе решили остановится на этом?

Андрей Гернеза (вмешался в диалог)Ага. Еще вместо надписи на лбу была дабл-ю.

М. Ч. Была, причем она тоже как-то спонтанно получилась. Сначала полоски какие-то рисовали, а потом решили, что дабл-ю круче. Но все-таки первая осмысленная татуха была про хеви-металл. Все это шло в рамках сложившейся позиции, которая была, наверное, у большинства сверстников. В первую очередь аллергия на мерзкое слово «работать». Меня от одного этого слова начинает плющить. Причем немалую роль в формировании асоциальных позиций сыграло и советское кино, в котором было множество афоризмов и крылатых выражений – таких, как «пускай медведь работает – у него четыре лапы», «по фене ботать – не работать», «нехай коня работает».

М. Б. Ага. И думает, у нее голова большая. То есть, если вникнуть, образ антигероя формировало советское кино?

М. Ч. В общем, это так; отрицательные персонажи, даже из мультфильмов, были привлекательнее, потому что их пытались сделать трогательно карикатурными. И более живыми, чем стандартизированные положительные.

Как-то образ антигероя и хулигана формировался в сознании сам собой. Было желание выйти за рамки дозволенного. Официальные взаимоотношения казались неискренними, ненастоящими, и в какой-то момент сами стали походить на карикатуру. А неформальная среда привлекала обилием пусть и оторванных, но цельных личностей. Со своими историями, гоном, заморочками и приключениями. То, из чего складывается настоящая жизнь подростка. Ну, и дурачились. Параллельно шло занятие музицированием и исследование окружающего пространства. А оно было подзастывшим, изредка потрясаемое школьными актами вандализма и шумом разбитых стекол. Сама обстановка провоцировала на скандал, поскольку удаленные районы постепенно пропитывались клеем «Момент», «Толуолом» и «Сопползом». Проще говоря, токсикоманили подростки и выпадали из реалий, подразумевая под этим некое расширение сознания. Как-то знакомые меломаны, Миша Сигал и Дима Дракула, притащили меня для совместного и приятного времяпровождения в одну типографию. Я в этот период уже собрался поступать в «Гнесенку», а поскольку в стране можно было только учиться или работать, нужно было где-то на какой-то отрезок времени перекантоваться. Вот как раз и подвернулось это место, на память о котором я даже ксиву сохранил. Было это году в 1985-м, и в этой типографии находилось некоторое количество странных людей… и «сопполз»…

Там же «работал» ныне известный Юра Орлов, которому тоже было нужно независимое свободное пространство и трудовое прикрытие. И в этой типографии время пролетало незаметно, тем более что уже в девятом классе я очень плотно занялся музыкой. Было уже известно и до фестивального года, что лабухи, которые работали по ресторанам, зарабатывали своими как бы нетрудовыми доходами неплохо, имея в репертуаре до шестисот различных песен. И для меня это казалось приемлемым компромиссом между личной жизнью и обществом. Столько песен я, конечно же, не знал, но мог запросто сесть часа на полтора и петь всякую фигню. Михаил Светлов, будущий гитарист «Черного Обелиска», вел курсы электрогитары, и я стал самоопределяться. Думаю: «Так, в группе есть разные гитары. Если подбрасываю монету и выпадает «орел», то это бас-гитара или барабаны, если «решка» – то ритм или соло. В общем, выпала мне бас-гитара, а на чем играть – мне было абсолютно наплевать. Единственное, клавиши не покатили: не любил с детства. Когда мне сломали палец, я окончательно переключился на бас, а тогда я резко погрузился в атмосферу репетиций, обстановка которых была намного привлекательней первых рок-концертов.

Сам себя я никаким композитором, конечно же, не считал, поэтому путь самообразования для меня показался намного привлекательнее, чем официальное обучение. Таким образом, получив азы на курсах, я разъезжал на «Победе» по городу, который покрылся тусовочными местами. Прямо за рулем отрабатывая «слеб». Катался, катался… и докатился до «Мафии».

Которая поначалу назвалась «Детонатор», куда меня пригласили играть. Серьезного сценического опыта ни у кого не было, но все горели желанием погромыхать на ниве хеви-металла. У Юры Забеллы был небольшой вокальный опыт и небольшое участие в группе «Тяжелый день»; у меня был опыт игры в «До Мажоре», у Ужаса из «Обелиска» и Морга из «Коррозии» тоже что-то было за плечами. И мы по три часа в день точили звук и ритм, совмещая это хобби с тусовкой. Других любимых занятий у меня не было, да и не нужно было. Только бас и туса. Тем более, что последнее развлечение разделяло немалое количество отчаянных и колоритных людей. Уже были целые группировки, и татуировки тоже стали появляться у многих. Как визитные карточки.

М. Б. Я помню, тогда у тебя эти «карточки» постоянно менялись, что немало удивляло публику.

М. Ч. Нуда, у меня тогда родители были связаны с косметологией, и это давало возможность видоизменяться. Хулиганы кололи, родители стирали. Собственно, внешний вид и его изменения постепенно стали моей концепцией всего лайфстайла. И на сцене, и на улице. Прохожие всегда реагируют неоднозначно, но вздрагивают многие. А мне забавно, я им в ответку улыбаюсь железными фиксами. И такого рода известность, как в тусовке, так и на районе, даже помогала в жизни. Конфликтов из-за внешнего вида в те времена хватало с избытком у всех неформалов, а на меня, в силу необратимости изменений, видимо забили окончательно и особо не беспокоили. Но при этом был постоянный конфликт с начальником местной управы – и в итоге закончился его увольнением. Я так думаю, что здесь сыграла роль моя местная известность. Так что татуировки тоже выручали.

М. Б. А прошелся по тебе тогда уже Паша Автоген? Которого еще звали Автоген-голова.

М. Ч. Да, покойный ныне Паша… Кроме музыки и тусовки, в восьмидесятые меня мало что интересовало, потому как люди, которые собирались на концерты, были настолько фактурными и радикальными по сравнению с «совками», что иногда было намного интереснее в зале, чем на сцене. Субкультурный люд во второй половине восьмидесятых был разнообразен, многоголос и озвучивал интересные творческие мысли и идеи, многие из которых тут же воплощались – и это порождало новый всплеск активности. Концертная деятельность нарастала, начались гастроли. Случился Свердловск, где мы с тобой уже пересеклись совсем вплотную. Причем занятно, что в Москве я таких панков и на улице не особо встречал, не то что на сцене. Посему, честно, пересекшись в баре с вашими ребятами, половина гастролей в нем же и прошла. Это было гораздо интереснее, а само выступление «Провокации» даже для меня было на редкость удивительным. В Москве подобный радикализм на сцене до 89-го года отсутствовал.

М. Б. Этот проект, как и многие другие, был скорее антистрессовым выплеском, чем полноценной группой. Многие подобные коллективы близкие к улице, сидели, репетировали и изредка прорывались на сцену. Коммерческой ценности в них, по мнению наших рок-продюсеров, не было, поэтому когда по какому-то недомыслию подобное выпускали в программе «фестивалей надежд», то устраивался какой-то кипиш и такие группы заныривали обратно в урбанистический мирок. Некоторые делали так по нескольку раз и в разных составах. Просто тогда нам Ким Ир Сен и случай помогли выехать в Свердловск, поскольку заказ на скандал пришел от Коли Гракхова, который как раз там находился, отбирая группы. И Роджер, вокалист «Провакации», зашел в Лабораторию за порцией новинок меломанских и заодно демку Алику засветить. Я даже не уверен, что они слушали кассету, хватило внешнего вида участников… Просили скандал, скандал и получили. Бить нас тогда пришло чуть ли не все население спальных районов, гордо именовавших себя «ломпасниками». Тренировочные у них такие были, с ломпасами. И вот для этой публики, пробившей звукорежиссеру на пульте голову и стиснув зубы выдерживавших все наши кривляния, и была исполнена в конце программы песня с припевом «Посмотри вокруг себя: не ебет ли кто тебя»… Ну, шоу такое, травмоопасное и на адреналине. Более в Свердловске «Металлопластик» не было, но и продолжения у группы тоже. Вокалист уехал в Питер, а ребята были не особенно близки к музыкальной тусовке и каждый пошел своей дорогой. У Паши Мутабора она оказалась наиболее музыкальной.

М. Ч. Да, может, группы и не было, но мне это все нравилось, и на этом рок-истории с приключениями и у меня не закончились. Тем более, что состав у «Мафии» резко поменялся как раз после «Металлопластики», где было взято третье фестивальное место. Тогда вообще все активно переходили из одного коллектива в другой, кто-то где-то гастролировал и начался вал рок-концертов с забавной кадровой чехардой. Где-то до середины девяностых я продолжал играть в разных коллективах, в том же «Чудо-Юдо» и группе «33». Внешний вид доукомплектовался новыми татуировками, одеждой и такими же новыми знакомствами. Пока маргинальные образования не вернулись на круги своя, в районы. Я тогда хотел организовать «Фейс татуед клуб», но, к сожалению, многие из «панк-волны» девяностых просто сгорели в этом рок-н-ролльном угаре. Такие, как Дядя и Бандерлога. Жалко их, конечно.

Потом была конвенция 1995-го года. И моя личина после обработки Филиппом Лью попала в международную прессу и на страницу календаря Heavy tattooed men of the world. Ну, и мероприятие, на которое ты меня позвал в 2001-м году, запомнилось. Давненько я таких сборищ старых знакомых не видел. А иных крупных мероприятий – кроме этих и двух шикарных фестивалей с реальными звездами тяжелого рока в Лужниках и в Тушино – и разве что еще байк-шоу, припомнить в девяностые сложно. Какие-то они незначительные, да и людей из прошлого их посещает все меньше. Все как-то слиплось в один комок из мелких событий. Раньше все было более прозрачней; к тому же на нашем конце Москвы была немалое количество народа, включая музыкантов, которых постоянно можно было встретить и на концертах и рядом с домом.

М. Б. Как сам-то ты думаешь, почему вся коммуникация начала распадаться?

М. Ч. Ну, конечно, люди взрослеют, умирают. Причин всегда много. Но мне лично кажется, это из-за начавшегося передела в 93-м году, когда по городу началась стрельба– пальба и люди начали мутировать. Просто сменились приоритеты и вкусы. В маргинальной среде появилось много незакаленной событиями молодежи, которая оказалась в еще более жестоких условиях и вовремя не сориентировалась. Все пытались вписаться в новые реалии, кто-то обзавелся семьями и офисными проблемами. Для неформального общения становится все меньше места и времени. А сейчас складывается впечатление, что советские времена возвращаются. Я имею в виду сами отношения и отношения к окружающим. Люди опять стали чего-то боятся, замыкаться.

М. Б. Мне тоже кажется, что возвращается не «совок», а те безразличность, серость и карьеризм, против которого в первую очередь и был направлен весь этот подростковый балаган, закончившийся множеством летальных исходов. Сам строй тут, в общем-то, ни при чем, поскольку мутации на уровне человеческой общности. Ну, а теперь каково уживаться?

М. Ч. А что теперь? Лично я, как играл на гитаре, так и играю. Занимаюсь йогой, люблю посещать шахматный клуб на Арбате, где играю постоянно по выходным. Страсть к мотоциклам и автомобилям осталась на том же уровне. Наверное, вообще все осталось на том уровне, когда пришло понимание как о себе, так и об окружающем. Сложившийся шокирующий внешний образ стал как бы буфером между моим внутренним содержанием и внешней средой. Жлобов отпугивает, а знакомых, да и просто вменяемых, веселит. Тех, кто может за этой маской рассмотреть человеческое лицо. Пресса и телевидение меня все еще любят, зовут на разъяснения. И я им там визуализирую образ беспечного безбашенного подростка. К тому же, если честно, мне с подростками гораздо интересней, чем со взрослыми. Они честнее и проще… и так же хотят отрываться и веселиться. Жизнь, в любом случае, продолжается.