Текст книги "Хардкор"

Алекс

Фото 14. Алекс и товарищи на задворках МХАТа, 1988 год. Фото Петры Галл

А. Я приехал сюда, на Брюсов переулок, в 1977 году. Здесь все время был свой микроклимат, флора и фауна. Были отдельные уголовные взрослые темы, отдельно – подростковая возня. Никто не сидел на месте: то велосипеды, то скейты, то мопеды.

Все как будто не помещались в районе, и из-за этого постоянно вспыхивали тусовки, то тут то там. Шпаны неприкаянной было много; именно она в перестроечные времена и пересела на мотоциклы – и понеслось…

Еще в начале восьмидесятых мои соседи по району братья Альберт и Валера Захаренковы обзавелись двухскоростными мопедами. Купили они их, взяв на работе кредит (а работали они во МХАТе и в театре ГИТИСа осветителями) и купив на него какую-то там радиолу (потому что ничего другого в кредит купить было невозможно) и продав в тот же день за полцены. Времена наступали халявные и, конечно, возвращать кредиты никто не собирался. Тогда еще не началась перестройка, но у страны уже стала подниматься температура. Я давно уже болел темой мопедов: ездил, немного даже разбирался в строении… Мне было шестнадцать, и был это 1984-й год.

Конечно, мне стало интересно, когда около своего дома я увидел человека в вишневой куртке, «казаках» на молнии и ковбойской шляпе, который катил пешком новенький мопед «Карпаты». Это как раз был Альберт. Оказалось, что он перелил или залил в бак какое-то безумное количество масла. Мы моцик починили, и я получил уже точную мотивацию обзавестись подобной техникой, поскольку вырисовались единомышленники. Вскоре у меня появилась и первая «Верховина», путем нехитрой комбинации. Была гитара «Кремона», а стал – мопед «Верховина». Без документов и покрашенный масляной краской (что наводило на разные мысли), но меня это абсолютно не парило. Цель была достигнута! К тому времени местом нашего сбора служила площадка перед храмом на пятачке между улицей Неждановой (нынешний Брюсов переулок) и Елисеевского переулка. Помимо настам был уличный компот из скейтеров, которые катались с горки по Неждановой, брейкеров и прочих сочувствующих перестроечным модным движениям.

Двухскоростной мопедный период очень быстро закончился, но вместо него появилась простая идеология: надо ездить, по-любому! Позднее, конечно, с появлением видео и прочей информации, это приобретало разные облики и формы, но главное было: езда и драйв. Вскоре добрались и до мотоциклов. МХАТ (точнее, его задворки) в середине восьмидесятых стал местечковой площадкой, где собиралась мотобратия из ближайших переулков тогда ещё довольно густо населённого центра, который в те времена расселяли по новостройкам окраин. Регулярные выезды в город в поисках приключений… Так была обнаружена «Лужа», площадка возле стадиона «Лужники», и площадка эта вскоре стала похожа на муравейник. Там было постоянное движение приезжающих и отъезжающих мотогрупп, гарцевание на задних колесах и просто безумные гонки по окружающим аллеям, а для своеобразного отдыха нуждающихся был приспособлен троллейбусный парк, где стояли пустые троллейбусы.

У нас были задворки МХАТа, а в году, наверное, 1986-ом, в помещения «отдела заказов» универсама на Бронной открыли небольшое кафе. Где, в духе того времени, крутили музыкальные видеоклипы, а знакомые его заняли, натаскали туда фильмов «Мэд Макс», «Улицы в окне», «Дикарь», «Изи райдер» – короче, любое кино, где фигурировали моцики… И вот, из этого варева стала формироваться эстетика, которой еще не было. До этого ездили «телогреечники», парни в телогрейках, и в этом стиле была какая-то своя сермяжная правда. Но мы были центровые, нужна была своя несоветская новая и дикая эстетика. Из того замеса и пошло про «рокеров»; там начали задумываться над термином: кто это, как одеваются, и причем тут мы? А само кафе, по сути, стало первым мотокафе в Москве, образовавшемся стихийно. Внутри собиралась разношерстная компания, снаружи выстраивался ряд мотоциклов. Захаживал туда и Валера Еж с Патриков, с которым мы стусовались, я даже трудоустроился работать в «Мистер-Твистер». Рядом по соседству было закрытое заведение, перед которым стояла фигурка аиста, и контингент там собирался суровый, уголовный. Заходил туда и известный вор Калина, и там же начались первые публичные разборки рубежа девяностых.

А напротив кафе как раз была уникальная квартира, которая выходила на все стороны света. Балконная дверь вела на собственный кусок крыши; на этой крыше много чего снималось – и кино, и клипы Летом там было особенно приятно зависать. Вот в ней, у Антона Бажена, постоянно тусовались тоже, а по соседству жил Швыдкой. У Антона был брат Илюша, который тоже начал тусоваться, но позже, в девяностых, а потом я узнал что он, со своей незаурядной внешностью невинного теленка, нашел себя в каких-то эпизодических ролях.

М. Б. Он еще раньше прославился и вошел в городской фольклор, но ты этого не застал. Это история на отдельную сагу про зоопарк, куда уже мультитусовочно повадились лазить по ночам, через забор. Как раз тогда покойный ныне Гурон, как и многие местные насмотревшиеся на наши коленца, влились в общее веселье с баллоном какого-то метана. Который вдували в девушек, отчего у них голос становился пищащим, как у анимационных персонажей. Зверей еще пытались им надуть. Они как раз активизировались ночью, устав днем от посетителей и вываливали попастись. Вот там, конечно, много было трагикомедийного… Укуреный жираф, у которого ноги разъезжались, попытка спарринга Круглого с кенгуру… но Илюша отличился по-своему. Сел на кромку ямы белого медведя и болтал ногами, а медведь его возьми и прихвати ноготком. А ноготок сантиметров десять. Прихватил и тащит к себе. И, смех смехом, а мы стоим, смотрим – Илюшу уже наполовину в яму утянуло, кричит «спасите-помогите». А группа раскуренных друзей-дебилов, стоит ржет, машет ручкой и уже не помню кто сказал с эдаким прибалтийским акцентом «И-люжа, до сфида-нье»…

Нет, ну, конечно, вытащили парня, но эта присказка потом уже в отрыве от истории разошлась по тусовке и бродила года три. В тех ситуациях, когда кто-то попадал в безнадежно-комическую ситуацию.

А. Да, это была его первая эпизодическая роль. Но основной притон, конечно, был у Валеры Захаренкова, в Большом Гнездиковском переулке, там творился полный чад. Какие-то толпы стремных людей, из ванной какие-то дискотечные телки орут песни «Ласкового мая» и круглосуточный кутеж. И много, где было! Район, как бы сейчас не показалось странным, был очень активным и густо населенным. А Валера с Альбертом, это была тюремная хулиганская история, один отбывал по малолетке, второй уже на взросляке. И из этого проистекала система построения порядка, близкая к тюремной. Поэтому мы там особо не задерживались, нам с Негром просто хотелось куражиться и были свои темы.

Почти все были без прав и документов; некоторые ездили сознательно без глушителей – и все это приводило к постоянному увеличению численности мототусы. Увеличение шло и за счет того шума и движения, которое внезапно появилось на достаточно тихих улицах слабоосвещенного города, замиравшего после десяти часов вечера, еще и потому, что все встречающиеся в городе мотоциклисты и мелкие мотобанды оповещались о следующем месте встреч. На открытие сезона 1987-го или 88-го года на площади в Луже уже собралось около восьмисот мотоциклов.

Тюнингу мотоциклов был у каждого свой. Загибались дуги, глушители, делались рули, но мне лично все это было мало интересно; интересно было ковыряться в моцике, чтоб он гонял на всю катушку. И эта была общая тема для наших широт, когда у многих мотоциклы стояли на кухнях. Федя Дунаевский, который снимался в «Курьере», когда снимал «Нереальную историю», прототипом брал как раз мою квартиру. А шаманил я очень конкретно, все растачивал, все окошечки полировал. И как только первый снег сходил, все выкатывали с кухонь и гаражей свои агрегаты и начинали носиться по городу. В основном это были «Явы» и «CZ». «Восходы» уже отошли в небытие вместе с мопедами, хотя на заре этой истории были смешные случаи. Альберт как раз залечил Мишу Ло, что ему надо брать мопед-газулю. Говорит, ну вот, тоже ездит быстро, да еще и педали есть, будешь нас обгонять на нем. А там велик и моторчик Д-6 девяти кубовый… мы потом над ним угорали и постоянно везде ждали.

Миша, конечно, яркий кадр был. Помимо того, что негр, он был активный, модничал и постоянно влипал в истории. Танцевал брейк в «Молоке» и «Метелице», которые были на те времена самыми модными местами. И вот, когда все пересели на мотоциклы, обнаружилось, что главное место притяжения для мототемы оказалось в Лужниках, которые все называли «Лужей». Место действительно притягивало людей. Те, кто поначалу приходил туда пешком, уже через несколько дней приезжали туда на мотоциклах. Девушка, если она приходила одна, на следующий день приходила с подругой, и все обрастало, как снежный ком. Вся площадь была уставлена по ночам мототехникой.

Валера с Альбертом со свойственным им напором влились в эту лужниковскую тусовку и моментально ее подмяли под себя. Установка на все была простая «кто не с нами, тот против нас». И так оно и сработало.

Перемигивание фарами на дорогах тоже началось с нас. Это касалось и вопроса приветствия, и предупреждения, что на дороге милицейская засада. И вот когда появился мотоотряд на «BMW», практически в первый же их выезд случилось чп. Фары у ментов были просто нереально яркими – по сравнению с тем, что было; просто как НЛО выглядели они ночью на трассе. И кто-то из мотоциклистов на встречке на фару эту засмотрелся и просто втаранился в нее. Оказалось, что как раз в начальника этого подразделения; вертится в памяти что-то про Пальчикова. Или это из-за статьи, которая моментально вышла в прессе и в которой писалось, что этот Пальчиков на первом же задании сломал себе палец. Как раз началось повышенное внимание к этой теме, ее просто уже невозможно было обойти. Ни милиции, ни прессе. Мы с «бмв-шниками» не дружили, просто нам как-то вместе надо было сосуществовать, терлись все время вместе, и мы, конечно, познакомились. Я помню, как выпали в осадок знакомые, когда мне дали прокатиться на гаишном белом «BMW»: я в рокерском прикиде, без шлема, в коже с бахромой дал на нем круг по центру от МХАТа до МХАТа… Потом они приезжали, вставали патрулями возле МХАТ. Но местных ловить было бесполезно: уходили и по лесенке и даже по подземным переходам, тем более, все дворы были родные.

А с остальным ГАИ все время шла игра в «казаки-разбойники», причем не всегда они за нами гоняли. Получалось как: едет колонна, большая, а впереди милицейский «козлик». Он притормаживает – мы притормаживаем. Они сворачивают куда то в сторону – и нам, в общем-то, тоже по пути… Внутри «козлика» какой-то переполох; он подрывается, мы за ним. И уже мы его гоняем – до, например, Измайлово, где он выруливает на площадь, а там их уже целый полк. Ну, и все в рассыпную – и пошла игра наоборот. На дорогах милиция пыталась лютовать: прижимали, открывали на ходу двери, чтоб перекрыть проезд. И частенько эти двери им в обратную сторону и открывали. Просто отрывали, пролетая вперед. Менты гоняли толпу в Лужниках периодически; но больше стояли и дежурили, так как это действительно была уже огромная толпа. И там, и на задворках МХАТа.

Миша тогда весь увешался: значки, шипы, какие-то аксельбанты из цепочек, еще и «Орден Трассы повышенной смертности» себе сделал. Откуда и где он такую трассу увидел, и кто ему этот орден выдал, я не знаю….

У других тоже какие-то кружочки, шипчики, кресты… Было, конечно, и другое оформление, даже у многих: кожаные куртки с бахромой, казаки расшитые, летные шлемы и очки. Короче, модничали. Шлемы надписывали, но без какого-то совсем киберпанка. Без шлемов-то все равно никак ездить нельзя было, задувало. Валера с Альбертом тоже как-то потом старались держаться на стиле… Но получалось у многих смешно: дермантиновые куртки, какие-то значки… У меня тоже они были, и жилетка с бахромой. И вот, наряженные всей этой мишурой (поверх у меня еще была «сайгонка»), мы как раз поехали в 87-м году в Питер за «косыми» кожами.

Точнее, просто так поехали, но сложилось иначе. Приехали. Я немного в городе ориентировался, все-таки улица с именем моего родственника там есть. Спросили, где «Сайгон» – ага, пошли туда. И сцена, как из фильма «Свадьба в Малиновке», когда там мужик входит в избу и распахивает шинель – и вся грудь в орденах. Только тут два персонажа невнятных, один из которых чернокожий. Распахивают свои курточки, а там дуремарский иконостас с крестами, клепками и шипами…

Местные осели! У них таких клоунов не было; были рокабилы, с которыми у нас потом были связи, и это были модные чуваки, связанные с утюжкой. Были металлисты с панками, с которыми связей не было, а тут что-то другое. И это был один из первых моментов, когда там прозвучал термин «рокеры». Диалог состоялся примерно такой:

– А вы кто?

– Мы – рокеры.

– А, мы сразу и подумали, что вы рокеры…

– Так, нам нужны модные кожаные куртки. Где у вас скорняк?..

Нас спровадили к Жене Монаху, заодно и вписаться. Закорешились и часто стали мотаться в Питер, а потом и он к нам. Мототемы там такой не было и близко. Рок-клуб был с группой «Мизантроп». Все тусовки были, по большому счету, эстетские.

М. Б. И так, наверное, было везде. Что-то развивалось от эстетики, что-то от куража. У нас, я так думаю, шло от драйва и куража. Стиль был вторичен, а основная масса мотоциклистов и вовсе поскромней была. Но только в этом.

А. В плане покуражится границ не было. Из злостных рокерских приколов сразу вспоминается откручивание тормозной педали во время соревнований по прямой трассе. Тихонько кто-то педаль откручивал, а потом чувака задирали: мол, ты, да на своей колымаге… Чувак кипел, забивались споры. А потом, когда раздраконенный чувак уходил на скорости «в точку», оставалось только дождаться его обратно и услышать рассказ, как ему там пришлось, и кто мы все по его мнению. Или карбюратор отрегулировать так, чтоб у человека при переключении на первую передачу мотоцикл вставал дыбом, он шлепался и сшибал еще пару таких же.

Из самого безобидного – взять и откатить чей-то мотоцикл чуть подальше, чтобы его не возможно было найти. Ночь, почти все мотоциклы одинаковые; вся площадь ими заставлена, под восемьсот штук. Поди, его найди… И тут еще какая-нибудь облава. Все врассыпную, а до мотоцикла еще сто метров бегом. Шутки были грубые, мужские, но беззлобные. Злобствовали как раз больше водители на дорогах, а иногда и таксисты. С ними постоянно происходили какие-то соприкосновения в ночных точках общепита, и иногда доходило до конфликта. Однажды один таксист неугомонный (кто-то ему насолил или вломил) приехал разбираться. Его, конечно, послали – так он разогнался и попер тачкой на кучу людей. Куча разошлась, а за ней столб и он со всей дури прям вокруг него и обмотался, на своей «Волге». Вытащили – и уже по серьезному его отоварили.

Вообще выезды особым разнообразием не отличались. Было несколько маршрутов, но все они были с совершенно непредсказуемым эпилогом. Безумные ночные гонки в парке на филевской пойме, трасса в Крылатском… В общем, кто ездил, тот поймет. Отдельным трипом и почти ритуалом был ночной вояж в Шереметьево, заканчивавшийся ночным то ли ужином, то ли завтраком в столовой для работников на четвертом этаже. Городской центр постепенно осваивался – и соляные подвалы, примыкающие к Лубянке, стали идеальным местом для прибежища и тусовки в непогоду. По слухам, при Сталине там была личная тюрьма Берии. Об этом свидетельствовали решетки на сводчатом потолке, которые выходили во внутренний двор дома-колодца на Солянке, и помещения, в которых на тот момент были гаражи, очень походившие на камеры для узников. Многие проходы, в том числе на более глубокие уровни, были замурованы. Но при общем бардаке, который происходил в то время в стране, зайти и заехать туда на мотоциклах можно было без проблем. К тому же въезд в подвалы был скрыт аркой двора от проезжающих по Солянке машин и прохожих. Там встречались, чинили мотоциклы, привозили и подключали магнитофон с усилителем; порой этот подвал забивался чуть ли не под завязку, и выезд оттуда превращался в бесконечную вереницу огней, выскакивающих на пустынные улицы московского центра прямо из-под земли. Картинка была впечатляющей.

Времени было достаточно, выезды были стихийными: просто подрывались группами, а за группами уже толпы. Так однажды Валера Захаренков узнал про какое-то мотокросс соревнование в Подмосковье и подорвал группу рокеров туда. Причем, был май, прохладно, а Валера такой: «О, поехали по колхозам прокатимся, найдем приключения». Какой колхоз!? Грязища, утро первого мая, холод… Мы метались по округе, оказавшись в итоге на другой от соревнования стороне реки. Истра вроде бы была; мы нашли узкое место метров двадцать и давай с дуру переправляться. Брод-то он брод, но мотоциклы уходили под воду полностью. С разгону до середины реки, а потом пешком. Я стоя на сидении, проехал почти три четверти – но все равно… И вот, все грязные, мокрые, почти из-под воды, с Валерой Черномором, мы возникаем на соревновании… И – главное – вовремя появились. Там не все поехали, кто-то остался у костра. Один чувак спал к костру очень близко прямо в шлеме – и тот оплавился. Чувак вскакивает на шум и хохот, а у него пол-шлема на плечо стекает. Все охренели еще раз…

На таких моментах все истории и держались, обрастая слухами и мифами. Но и без мифов историй было много. Постоянно ездили на Бадаевский завод за пивом, потом по пути заскакивая за горячим хлебом в булочную на Горького, или в ночные пельменные. Обычно к заводу тихо подъезжало мотоциклов сто, кто-то лез через забор и обратно возвращался уже неся по паре ящиков пива… К 1988-му году совсем распоясались. Саше Хирургу тогда кто-то продал коричневый «Днепр», на котором гонял и я, и он влился в движуху. Мотоциклы тогда брали с колясками и тут же их снимали.

М. Б. Не всегда. Я помню, когда мотоажиотаж достиг своего предела, даже Саббат сел за руль и возил в коляске Лебедя, который вальяжно развалившись в ней вместе с двухкассетником, глушил прохожих каким то металл-файером.

А. Отдельные случаи, несомненно, были, Тот же Негр, взял себе однажды «Паннонию», у которой люлька была как космическая торпеда. Стоила она тогда порядка двухсот пятидесяти рублей, и это было из области повыпендриваться. А у меня, да и у многих, вся идеология была в езде – как у всех рейсеров. Ну, и в играх с элементами погони. Меня вот однажды гнали, аж от Серпухова. И был я без прав, но не один, у меня на «жопе» сидел биберевский Карабас. Была целая группа с этих краев, многие из которых поразбивались или погибли в передрягах, как Гном. И вот оттуда и до самого МКАДа, ни разу не разогнувшись, местами по встречке, я гнал. Карабас только изредка умолял остановиться и ссадить его…

Из сленга того периода пошло слово «банан» (это про «Яву» новую) и «нажопник». Это когда кто-то подходил и говорил, возьмешь меня на жопу, то есть вторым номером. Безумная езда была в основе всего. Это у Руса и Саббата, были важнее эстетика или политика, а я был от этого далек. И искренне не понимал, почему Негр и Рус ведут себя как персонажи мультфильма про Тома и Джерри. Никто не понимал, но все ржали. Миша всегда был на понтах, как на рессорах, но как только где-то возникала вероятность появления Руса, он тут же куда-то пропадал. А скрыться ему, при его негритянской внешности, было очень сложно. Негров в Москве были единицы. Он, собственно, так и погорел потом, когда стырил в булочной булочки: его быстро нашли и посадили на пятнадцать суток…

М. Б. Я как-то пропустил этот эпизод, хотя наши тусовки к этому времени сблизились, и пешие делегации на МХАТ были регулярными.

А. Об этом даже написали московские газеты. Мол, известный чернокожий рокер Миша Ложкин украл какие-то булочки и был за это схвачен и осужден. Отрабатывал здесь же, на Никольской, на каких-то ремонтных работах…

В общем, Миша Ложкин, он же Миша Ло, он же, по-дружески, Негр, был фигурой заметной и постоянно попадал в истории. Часто из-за девушек. Так, например, уже позднее, у него чечены отобрали новую «Ямаху», что было крайней редкостью для Москвы рубежа девяностых. А в разгар кипения рокерской по его инициативе случились выезды на «Ждановскую» в рамках борьбы с люберами.

М. Б. Кстати, да. До весны 88-го года моторокеры с люберами практически не пересекались; но тусовки были общие, и потасовки на них не могли оставить равнодушными никого. Это помимо того, что и так шло сближение. Те же потасовки в Парке Культуры: собственно, Саббат и Ло ходили тогда по центровым тусовкам и собирали народ на парковые «акции». Потом Гарик всех пытался консолидировать и намеренно гулять разряженными в пух и прах по местам скопления этой публики. Наши, я имею в виду тусовку напротив МХАТа, получившие позывные «Тварь» как производное от кафетерия «Тверь». Оттуда на Арбат (с моментальным растворением в проходных дворах и подъездах) делались вылазки, которые в итоге спровоцировали волнения «местных» на районе и вылазку арбатских «штанов» на МХАТ. Традиционно трагикомедийную.

А. Да, как-то целая толпа пришла ночью, не совсем понимая, с чем столкнулась. Но когда в темноте задворков повключались фары, как-то вектор движения «гостей» изменился: на мимоходом по бульвару, и на уже встречные вопросы «а вы кто» и «что надо» получили скромные ответы «да вот мы просто, тут гуляем, мол, приехали Москву посмотреть»… Ну-ну. Я уже не совсем помню по датам, но была весна, и Миша как-то накуролесил моторейды на Ждань. Буквально на следующий день после этого поползновения. Абсолютно бессмысленная затея, но все как всегда. Поехали? Поехали. Я в этом всем участвовать не хотел, не понимал, из-за чего все эти движения. Но получилось так, что в первый день вся толпа из Лужи, в которой наших было не более пяти человек, куда-то не туда вообще уехала. Во второй день приехали туда, куда надо. Я уже поехал; заехали на пятачок возле метро – и тут со всех сторон стали выскакивать бритые детины с колами и крушить все. Ну, естественно, все в рассыпную – и через минуту уже никого там не было. То есть, это изначально была провальная идея, и Миша там тоже по спине колом отхватил. Потом был более успешный выезд – но в целом с люберами мы могли пересекаться на своих точках, что было бесполезно для них, и изредка в ночных заведениях, типа пельменных, где они тусовались, будучи иногородними. Режим в Москве в те времена нарушали в таких масштабах только мы. Но уже с конца 1988-го года пошел разброд. Толпа нащупывала своими выходками какие-то края, чтоб хоть кто-то эту вольницу остановил – и они находились в разных сферах, часто криминальных или вовсе через смерть. Пошла кооперация, появилась новая вера в «золотого тельца», замаячили новые горизонты. Уже стало круто не кататься, а приезжать на тусовку и стоять крутить ключи от нового мотоцикла на пальцах. Появлялись группы по интересам; все дробилось, обосабливалось, трансформировалось. При том при всем, что тема уже попала в медийное пространство – в те же кино и клипы. До этого ее просто табуировали, как будто всего этого не было, а тут подключились уже и журналисты, и деятели шоу-бизнеса.

М. Б. Ты имеешь в виду кинофильмы и рок-сцену?

А. Мы как-то снимались у Ольги Кормухиной, которая сначала была с «Рок-Ателье» Криса Кельми. Потом образовалась группа «Красная пантера»; это была заря отечественного клипмейкерства – режиссер тогда бравировал, что, мол, не просто так снимаем, видеоклипы… Валера тогда катал Ольгу, и все устали ждать, когда же он ее куда-нибудь увезет. Валера цеплял все, что цеплялось, и у них с Альбертом это как-то быстро и бойко все получалось. Клипа мы так в итоге и не увидели, может, и к лучшему. Потому что для меня это была стыдобища: я накануне, когда ехал, выхватил шмеля, прямо в глаз, и был с опухшим глазом.

М. Б. А может, просто влип в историю в «Яме»? Что-то мне чутье подсказывает…

А. Вполне может быть. Это как раз мы опять пошли с Негром в пивной бар «Ладья», он же «Яма», куда я разве что из-за креветок заходил по дороге из Сандуновских бань. А тут мы что-то взяли и пошли туда с бидончиком… И вот с крышкой от этого бидончика и опухшей головой я еле оттуда обратно на МХАТ добрел. С чего началось, я уже и не помню, но местные ханыги зацепились языками с Мишей и в результате меня било человек восемь пивными кружками. Я одного успел выцепить, подмял под себя, а толпа друг другу мешает, ничего сделать особо не может, и тут на мне голову наделось несколько кружек. Эпизод отпечатался в памяти как кинофильм.

М. Б. Дальше я сам помню: вы дошли до МХАТа, где тусовка в разгар кооперативного кутежа и безработицы стала практически круглосуточной и мультидисциплинарной, как сейчас говорят культурные люди.

А. Много разных людей, тот же Леня Арнольд, Круглый, а я с опухшей головой и бидончиком этим. И в этот день совершилась экзекуция пивного бара «Ладья». Выстроился живой коридор на углу от парадного входа до черного, чтоб никто не выскользнул, и всех, кто имел что-то против, сквозь этот коридор и прогнали. Вызвали милицию, приехало «газона» три и что? Стояли и смотрели, не вмешиваясь. Было бы только хуже.

М. Б.У меня с «Ямой» не было каких-то особых воспоминаний, кроме этого эпизода и того, что меня оттуда гоняли по причине юного возраста. И про бывшего «афганца» с позывными Бамбук, который был известен тем, что, когда у местных выпивох кончались деньги, он кулаком пробивал автопоилку и пока ее вырубали и чинили, все наливали безудержно хлеставшее пиво сомнительного качества. Но эпизод запомнился, как и то, что к тому времени тусовка слилась с панковской и рокабилльной.

А. Нуда, сотрудничали с «Мистером Твистером», вокруг которого была группа стиляг и рокеров без мотоциклов, тот же Маврик или Юра Джон. У них это была часть имиджа. А у нас через драйв, с детства, еще с мопедов, а то и велосипедов, на которые ставили трещотки, чтоб они дребезжали при скоростном спуске. Гитару свою первую я сразу обменял на мопед. Кстати, в рамках мототусовки снимался и клип «Черного обелиска» в соляных подвалах. Это уже Эд мутил свой проект.

М. Б. Еще Борзыкин снимался с мототусовкой для французского кино «Рок на Красном коне» для своей песни «Выйти из под контроля». Кино тему рокерства тоже стороной не обошло. В фильм «Авария дочь мента» попали кадры, снятые в Луже, где режиссер настаивал на натуральности сцен драк с люберами, которые, как мы знаем, на мототусовки не совались. Кому-то из снимающихся в результате жажды натурализма нешуточно заехали дрыном по голове.

А. Там меня точно не было. Мы снимались в фильме «Осень, Чертаново» 88-го года, куда попал со своей шумовой музыкой и живущий по соседству Леша Тегин. Там какая-то мутная сцена была, про страшных и ужасных рокеров. Носились по новостройке, потом была сцена насилия под шумовой аккомпанемент Германа Виноградова, шаманившего со своим железом и огнем. Никто на самом деле не вникал – кто снимает, о чем снимают – но к слову скажем, с девушками таких проблем не было, как и с их вниманием к тусовке. Все были счастливы укатиться с толпой в ночь и невзначай оказаться в соседнем троллейбусном парке. Где некоторые троллейбусы приспособили для отдыха и разврата. В каком-то смысле кадры из иностранных апокалиптических фильмов с участием мотоциклистов рендерились там. Но без перегибов. Уже тусовка разрослась до непонятно кого, началось брожение, но все еще был запас эйфории и драйва. И вот накануне «Рок-фестиваля Мира» Стае Намин привез в Лужу целый «Икарус» корреспондентов с камерами. Буквально накануне события. Катались с нами сутки по всем нашим маршрутам, снимали; я помню, потом только в Paris Match фотка со мной попала на разворот, но все это с годами куда-то пропало. А ночью подорвались к гостинице «Украина», где поселили музыкантов. Они, как увидели на площади толпу мотоциклистов с зажжёнными фарами, так все и оторопели. Оззи Осборн, который под это дело развязал, оказался ростом ниже, чем я. Вышел с двумя гигантскими чернокожими телохранителями – я таких никогда не видел, все аж оторопели. Оззи, в свою очередь, обомлел и смотрел на происходящее восхищенными детскими глазами; позже он подарил мне футболку, а кто-то из «Скорпионе» потом рискнул с нами покататься. Стае Намин, удовлетворенный результатами ночного променада, выдал двести билетов на два дня, на всю тусовку. Концерт, который был заявлен, как рок против наркотиков, прошел в стиле тотального угара.

Я тогда уже пересел на «Днепр» – и «Днепр» непростой. Он был из мотоциклов правительственного эскорта, 750 кубовый чоппер с «востоковским» стартером. Комплектация была серьезная, от тюнингового правительственного ателье. А с виду вполне обычный. Тогда тягаться с ним по скорости было нереально, и вот на таком мотоцикле я и успокоился. Хотя появлялись уже и иностранные мотоциклы. Те самые BMW, которые за нами гонялись, были нереально дороги по всем параметрам. Они, из разговоров, обходились чуть ли не в три тысячи мифических советских золотых рублей, на те годы. А с рассветом кооперации началось перерождение и тусовки, и всего движа. Заката не было; все, кто искал какие-то края и берега, все так и продолжали этим заниматься. Просто стало модным и почетным иметь отношение к этому всему, вот и начался культ денег. У нас, несмотря на то, что стоило все не так уж и мало, денег особо и не было. Нет бензина? Пошел слил его у какого-нибудь «ЗИЛа», в магазине тиснул каких-то продуктов по мелочи, остальное давала тусовка. Кураж в обмен на все попутное – и края не было. Их устанавливала окружающая действительность, и устанавливает до сих пор. Сдавливая по краям всю ту самую вольницу.

На рубеже девяностых из жизни ушел Антон Важен, светлый и абсолютно бесконфликтный человек. Он был подслеповат, но все равно продолжал ездить – и разбился не на мотоцикле, а на старой полуразвалившейся «Волге», вылетел на встречку в Царицино. Причем, только что женился на Наташе Йоке… Очень жаль. Эти события меня больше беспокоили, чем развал СССР. К развалу страны мы отнеслись как к закономерному и не совсем понимали общественный пафос по поводу путча. Как раз мы гуляли мимо того самого перехода, по которому ехал танк и, выезжая, снес часть дома – там, где задавило тех двух несчастных. Смотрим, стоит коробка, куда люди иногда кидают деньги, и к этой коробке время от времени подходит караул гражданских лиц «кремлевским шагом», на подобие караула у мавзолея. Интеллигенты, с серьезными пафосными лицами, брали коробку и куда-то с ней умаршировывали. И что-то нам в этом всем пафосе показалось неубедительным. Валера тогда цинично сказал, что это непыльный бизнес; надо тоже свою коробку так принести и поставить. Цинизм уже пошел такой же безграничный. Тусовки изменились уже кардинально. Потом с гранатой история случилась в 1992 году.