Текст книги "Музы героев. По ту сторону великих перемен"

Как писал в своих мемуарах один из современников, где-то в мае или июне 1795 года мадам де Богарне «была принята в гарем Барраса». Он отметил: «тогда она все еще была красива, с ее гибкой и чувственной фигурой, обычной для креолок, в соединении с достоинством старого режима. Ее голос был так трогателен, выражение лица столь нежным!». Будучи человеком утонченных вкусов, Баррас терпел в своем окружении только женщин с безупречными манерами. Тем летом он занимал посты председателя Национального собрания, члена Комитета государственной безопасности и командующего внутренними войсками. Можно представить себе, какие возможности открывались перед одной из обитательниц «гарема» – не забудем, что там уже обосновалась как минимум Тереза Тальен, – но пронырливую вдову это ни капельки не смущало. Как любовница Барраса, дама могла теперь рассчитывать на неограниченный кредит у поставщиков, заводить знакомства с банкирами и спекулянтами, роившимися вокруг правительственных структур и всегда готовых помочь любовнице столь могущественной особы как дельным советом, так и небольшими процентами со сделки, которую она помогала провернуть. Роза получила доступ в качестве хозяйки как в официальную резиденцию Барраса – Дворец равенства, так и в его загородный дом в Шайо, неподалеку от особняка Терезы Тальен. Баррас оплачивал аренду дома в Круасси, куда приезжал примерно раз в неделю со своей многочисленной свитой. Соседом Розы по усадьбе был будущий канцлер Империи Паскье, который уехал туда из Парижа вместе с семьей, чтобы спастись от ужасной дороговизны и трудностей в добывании съестного. Он частично решил проблему тем, что занялся выращиванием овощей в огороде. В дни приезда гостей в дом мадам Богарне с утра завозили корзины с провизией, затем конная полиция начинала очищать дорогу до Круасси. «Дом мадам де Богарне, как у многих креолов, грешил известной показной роскошью. Некоторых вещей там было сверх меры, но недоставало самого необходимого. Птица, дичь и редкие фрукты были кучами навалены на кухне – сие пришлось на период наисильнейшего голода, – в то же время у нее недоставало кастрюль, бокалов и тарелок, которые она приходила позаимствовать из нашего скромного хозяйства».

Тем не менее, Роза, временно обеспечившая себе спокойствие и беззаботное существование, все-таки стремилась обрести прочную основу в жизни. Она все еще надеялась, что Гош разведется с женой и вступит в брак с ней. Когда Роза весной узнала, что жена Гоша беременна, она настолько вышла из себя, что потребовала от сына Евгения покинуть службу в качестве адъютанта генерала. Хотя ее переписка с Лазаром не прекратилась, вдова явно не принадлежала к числу тех женщин, которые способны долго любить на расстоянии: с глаз долой – и из сердца вон. Вскоре Гош начал жаловаться на отсутствие писем из Парижа и даже обвинял ее в интрижке с адъютантом, который доставлял его письма. До него быстро дошли слухи, что Роза стала одной из первых модниц, и он с горечью писал другу:

«Тщеславие заместило дружбу в ее сердце. Я в отчаянии, не получая ответа от женщины, которую люблю, от вдовы, чьего сына я привык считать своим собственным. Для меня нет более счастья на земле. Как тебе известно, я не в состоянии ехать в Париж, чтобы повидать женщину, каковая является причиной моего горя. Долг и война, которая вновь должна начаться здесь, удерживают меня на моем посту».

Роза знала, что Баррас часто меняет женщин, и опасалась быстро получить отставку. Она не ошибалась, ибо Баррасу не потребовалось много времени, чтобы раскусить ее, о чем и писал в своих мемуарах: «Мадам Тальен была тогда в полном расцвете ее красоты; мадам де Богарне начала увядать. Хотя романы мадам Тальен приносили ей истинное наслаждение по причине пылкости и страстности ее натуры, сердце мадам де Богарне никогда не принимало участия в ее любовных связях. Мужчины, обладавшие ею, могли льстить себя тем, что она явно безоглядно отдавалась страсти, но сия сластолюбивая креолка ни на мгновение не упускала из виду свои дела. Ее сердце не принимало участия в ее физическом наслаждении… Сие не было преувеличением, для тех, кто знавал ее тогда и ощущал, что в ней ничего не было естественного, но все зависело от искусства, столь же тонкого и филигранного, каковой использовался куртизанками Греции или Парижа при исполнении их ремесла».

В августе 1795 года Роза сняла в аренду у Жюли Карро, разведенной супруги знаменитого трагика Тальма[38]38
  В те годы, когда молодой и бедный офицер Наполеон Бонапарт безуспешно пытался получить новое назначение в Париже, он подружился с Тальма, который снабжал его билетами в театр.


[Закрыть], дом на улице Шантрен. Название этой улицы «Песнь лягушек» хранило все очарование немудреных средневековых наименований, ибо здесь когда-то располагались сады и огороды, снабжавшие фруктами и зеленью рынки Парижа. По вечерам воздух оглашался звонким кваканьем этих мелких юрких тварей. Когда в 1780-х годах были снесены крепостные стены, окружавшие столицу, мода на жизнь на природе по заветам Руссо была в самом разгаре, и появилось множество так называемых «фоли»[39]39
  Folie – особнячок, загородный дом, павильон среди деревьев (фр.).


[Закрыть], нередко построенных богатыми людьми для своих содержанок. Актриса заломила за аренду немыслимую сумму – четыре тысячи франков монетой (именно в этом году франк сменил ливр) или десять тысяч ассигнациями[40]40
  Для сравнения: хлеб стоил 22 франка фунт.


[Закрыть]. Ничего удивительного, ибо улица Шантрен располагалась в престижном квартале, поблизости от всего, что имело значение: Дворца равенства, Тюильри, Конвента и главных театров. Поскольку передвигаться по городу, не имея экипажа, было затруднительно, вся общественная жизнь сосредоточилась всего в нескольких районах, и дома на улице Шантрен котировались очень высоко.

Домик был невелик и располагался в саду. К входу вела длинная немощеная дорога среди стен соседних домов и липовых деревьев. По обеим сторонам двора находились конюшня и помещение для кареты. В подвальном помещении разместилась кухня с подсобными помещениями. Поднявшись по нескольким каменным ступенькам, посетитель через веранду попадал в полукруглую прихожую, которая, по обычаям того времени использовалась также как столовая. Далее следовал салон, в котором камин установили между двумя окнами до полу, выходившими в сад. Стены были обшиты деревянными панелями белого цвета, отделанными золотом, и украшены лепниной в виде античных барельефов. Из салона посетитель попадал в круглый будуар Розы, украшенный зеркалами, тюлевыми занавесями и арфой. Узкая лестница вела на второй этаж, где царила хозяйка. Тут она устроила свое гнездышко из трех комнат: спальня, ванная и гардеробная. Следует отметить, что ванные комнаты тогда устраивали только в самых роскошных домах, прочие обыватели довольствовались тазиком и кувшином за ширмой. Тут же находился и туалет, который, как правило, располагался на площадке лестницы.

Что касается меблировки и отделки, то Роза отдала дань античности. Стены были выдержаны в темно-красных и лиловых тонах, якобы подобранных точно по образцу расцветок, обнаруженных при раскопках Геркуланума. По фризу стен спальни на темно-красном фоне резвились черные фигурки, в подражание тем, что изображаются обычно на греческих вазах. В салоне стояла поддельная этрусская серебряная урна, на камине красовался бюст Сократа. После итальянского похода эти жалкие украшения будут заменены подлинными античными римскими произведениями искусства из бронзы, мозаики и мрамора. Пока Роза позволить себе этого не могла, поэтому в ход шли подделки и роспись с использованием оптической иллюзии, вообще характерные для того времени. Мебели было немного, вся в строгом стиле неоклассики. Скудость обстановки Роза успешно скрывала огромным количеством умело расположенных цветов, что влетало в копеечку.

В комнатках чердака размещались дети, когда бывали в Париже, а также прислуга. Теперь штат состоял из привратника, кучера, садовника, повара и четырех служанок. В результате содержание очаровательного домика обходилось в кругленькую сумму, но за все платил Баррас, равно как и за обучение детей – Евгения после возвращения от Гоша вновь отправили в очень дорогой Ирландский коллеж.

Париж продолжал веселиться, невзирая на серьезные политические события в Конвенте, принятие новой конституции и связанные с этим изменения. В столице зрел очередной заговор, более двадцати пяти тысяч монархистов были готовы выступить для захвата власти. Баррас призвал к себе в помощники генерала Бонапарта. Тот отрядил молодого офицера Иоахима Мюрата в Нейи, на долину Саблон, поле, где обычно проводились военные учения и смотры и располагались 40 пушек. Невзирая на проливной дождь, Мюрат со своими кавалеристами 5 декабря (13 вандемьера) доставил пушки в Париж. Бонапарт умело расставленными орудиями за несколько минут расстрелял картечью силы монархистов, готовившиеся двинуться к Конвенту по улице Св. Роха.

Так пробил звездный час генерала Бонапарта. Через неделю, невзирая на противодействие некоторых лиц, он назначается главнокомандующим внутренними войсками. В конце октября была избрана Директория в количестве 5 человек, среди которых был и Баррас. Директория возглавила исполнительный орган нового парламентского правительства, и расположилась в официальной резиденции, Люксембургском дворце, некогда построенном для королевы Марии Медичи. Там же находились и личные покои директоров, причем Баррас без малейшего стеснения выбрал себе самые роскошные, со знаменитой галереей, предназначенной для цикла картин кисти Рубенса, живописующих жизненный путь супруги Генриха IV и матери Людовика XIII. Как утверждал в своих мемуарах один из директоров, Ларевельер, по ночам там устраивались «грязные оргии», во время которых в изобилии подавали шоколад, каковой напиток считался обладающим свойствами афродизиака. История умалчивает, кто именно принимал участие в этих развлечениях.

Через четыре дня после подавления мятежа Бонапарт приказал разоружить всех частных лиц, обязав таковых сдать оружие, имевшееся в их домах. Юный Евгений де Богарне явился к генералу Бонапарту и трогательно просил его разрешения сохранить саблю покойного отца, одного из самых пламенных деятелей начала революции, генерала, командовавшего Рейнской армией, жертвы террора. Бонапарт, тронутый таким душераздирающим проявлением сыновней любви и уважения к оружию, разрешил сохранить саблю в доме. Мать молодого человека, как истинно светская дама, исполняя долг вежливости, послала ему благодарственное письмо, приглашая генерала в свой дом, дабы лично выразить ему свое признание. Наполеон отправился на улицу Шантрен, где попадал в сети обольстительной Розы.

Так гласит уже устоявшаяся легенда, но большинство историков не верят в нее. Как писал приятель Жозефины Ж.-К. Байель, «в то время я об этом и не слыхивал». По всем правилам, сданное оружие отправлялось в арсенал, но мало кто из поклонников красивой сказки задался вопросом, почему из огромного числа сданных предметов именно шпага Александра де Богарне оказалась в штабе генерала Бонапарта Кто-то считает, что сию историю изобрел сам Бонапарт, кто-то считает автором выдумки Жозефину, кто-то – ее детей, Гортензию и Евгения. Целью этой «легенды о шпаге» было предать забвению ту двусмысленную роль, которую сыграл Баррас в судьбах их матери и отчима.

Известно, что Наполеон часто посещал салон Терезы Тальен, куда его ввел Баррас, единственный знакомый ему человек в Париже. Габриэль Уврар вспоминал, что «из всех присутствовавших Бонапарт был самым малозаметным и наименее впечатляющим». Тут еще следует отметить его малопрезентабельный вид, ибо он еще страдал чесоткой, которую подцепил в Тулоне, и дамы жаловались, что от него дурно пахнет. По прибытии в Париж он был потрясен парижанками:

«Красивые как в старинных романсах и сведущие как ученые…, все эти женщины схожи в одном, удивительном влечении к роскоши и славе…».

Некоторое время спустя это ослепление проходит, и в более позднем письме он обстоятельно описывает невесте впечатление от женщин из салона Терезы (вполне возможно, несколько преувеличивая, чтобы не возбудить ревность девушки):

«Позавчера я ужинал у мадам Тальен. Она всегда весьма любезна, но не знаю уж по какой неотвратимости ее очарование стерлось в моих глазах. Она немного постарела[41]41
  Терезе в ту пору было 22 года.


[Закрыть]. Если бы она знала тебя, ты бы ей понравилась. Во время этого ужина я изучал общество из двух десятков дам. Я всегда встречаю у нее только самых безобразных и старых особ».

То есть, он был, безусловно, знаком и с вдовой де Богарне, но, по-видимому, Роза тогда не произвела на него должного впечатления. Известно, что после 13 вандемьера Бонапарт делал предложение приятельнице своей матери еще по Корсике, мадам Пермон-Комнен, и откровенно признался ей:

– С моей точки зрения возраст женщины, на которой я женюсь, мне безразличен, если она, как вы, не выглядит на тридцать лет. Мне нужна жена, очаровательная, добрая, милая и принадлежащая к сен-жерменскому предместью.

Но, если мадам Пермон открыто рассмеялась ему в лицо, вдова Богарне явно руководствовалась другими соображениями. Возможно, она вспомнила слова своего старого друга Сегюра:

– Этот маленький генерал может стать большим человеком!

Однако Роза, которая чувствовала, что ее положение подле Барраса становится неустойчивым, решила не упускать «невзрачного Бонапарта» и в декабре 1795 года послала ему записку следующего содержания:

«Вы больше не приходите навещать старую приятельницу, которая вас любит; вы совершенно покинули ее; вы неправы, ибо она испытывает нежную привязанность к вам. Приходите завтра в седьмой день декады пообедать у меня. Мне необходимо видеть вам и поговорить с вами о ваших делах.

До свидания, мой друг. Обнимаю вас.

Вдова Богарне».

Роза в совершенстве владела искусством обольщения, сдобренным тонкой лестью, и за несколько визитов прибрала генерала к рукам. Он был ослеплен ее манерами светской дамы, изысканной обстановкой дома, чувствуя себя совершенным провинциалом и незначительным дворянчиком, каковым, в сущности, и был. К тому же Роза убедила его, что владеет недвижимостью на Мартинике и в Сан-Доминго стоимостью не менее одного или двух миллионов франков. Как признавал сам Наполеон в ссылке на св. Елене, «там оказалось не более пятисот тысяч, да и тех я никогда не увидел». Тогда же Наполеон сказал генералу Гурго, что круг знакомых Розы состоял из членов «наиболее знатного общества в Париже». Но дело в том, что Наполеон не был знаком с истинно светским обществом дореволюционной Франции. Провинциал не обладал достаточным опытом вращения в этих кругах, чтобы заметить, что ее гости представляли собой исключительно мужское общество. Оно состояло по большей части из пожилых особ, нескольких поклонников Розы еще со времен ее проживания в Фонтенбло. Они явно не считали подобающим приводить с собой жен в дом любовницы Барраса.

Но главным, конечно, оказалась эротическое впечатление, которое эта «самая дорогая куртизанка Парижа» произвела на молодого человека, знакомого лишь с услугами уличных девок. Он опять-таки высказывался в ссылке:

– Это была настоящая женщина… Она обладала чем-то неведомым мне, что нравилось.

И совершенно прозаически уточнял:

– У нее был самый красивый задок, который только может быть.

В один из январских вечеров она отдалась ему и уже на другое утро получила письмо, совершенно ошеломившее ее:

«7 часов утра: я проснулся, полон тобой. Твой портрет и воспоминание о вчерашнем опьяняющем вечере не дают никакого покоя моим чувствам. Нежная и несравненная Жозефина, какое диковинное действие оказываете вы на мое сердце! Вы сердитесь? Я вижу вас в печали? Вы обеспокоены? Моя душа разбита от горя, и для вашего друга нет никакого покоя… Но в этом, однако же, больше для меня, когда отдаваясь глубокому чувству, овладевшему мной, я черпаю из ваших уст, из вашего сердца огонь, сжигающий меня! Ах! Именно этой ночью я как следует заметил, что ваш портрет не есть вы! Ты уезжаешь в полдень, я увижу тебя через три часа! В ожидании, mio dolce amor[42]42
  Моя нежная любовь: от переполнявших его чувств Бонапарт перешел на родной итальянский язык.


[Закрыть], прими миллион поцелуев: но не давай их мне, ибо они воспламеняют мою кровь».

Такой взрыв страсти потряс Жозефину, которая, как отмечали современники, не любила проявления сильных чувств. В то же время генерал Мармон, адъютант Бонапарта, вспоминал, что, «когда генерал Бонапарт влюбился в мадам де Богарне, сие была любовь в истинном смысле и полной глубине этого слова. Сие была явно его первая страсть, и он чувствовал ее со всей мощью его натуры».

Похоже на то, что Наполеон очень быстро принял решение связать себя узами Гименея, написав в Марсель своей невесте Дезире Клари письмо. В нем он с прямотой военного заявил, что, если та не получит согласия своих матери и брата на немедленное заключение брака, ей предпочтительно порвать все связи с ним. В ответ пришло исполненное отчаяния послание убитой горем девушки, заявлявшей, что она никогда не решится заговорить об этом с родственниками. В этом нет ничего удивительного, поскольку в те времена столь юные особы находились всецело во власти родителей и полностью подчинялись их воле в вопросах вступления в брак. Таким образом, помолвка с Дезире была расторгнута.

Наполеон начал делать Жозефине дорогие подарки, но, похоже, она пока что и не помышляла о замужестве с ним. По меньшей мере до середины февраля она выступала в роли официальной хозяйки в особняке Барраса в Шайо и в рассылаемых приглашениях на ужин писала «у меня». Если верить мемуарам Барраса, его интимная связь с ней продолжалась до начала марта. По-видимому, Жозефина все-таки не считала Бонапарта перспективным кандидатом в мужья. Вероятно, ей не особенно нравилась внешность Наполеона, она явно предпочитала высоких видных мужчин типа своего покойного мужа, Барраса и, безусловно, красавца Гоша. Хотя ее отношения с Гошем будто бы заглохли, похоже, в ее душе все еще теплилась надежда на воссоединение с ним. После того, как генерал разбил силы мятежников, гражданскую войну в Вандее сочли завершившейся, и Западная армия подлежала расформированию. Гоша отозвали в Париж и 26 декабря 1795 года назначили командующим армией Западного побережья. Она предназначалась для предполагаемой высадки в Ирландии.

Невзирая на то, что в Лотарингии его ожидала молодая жена, находившаяся, как выражаются, на сносях, Гош не спешил туда, затягивая свое пребывание в Париже. Его наверняка просветили, что Жозефина не только выступает в роли официальной фаворитки Барраса, но и принимает ухаживания генерала Бонапарта, который упорно сказывался больным, дабы избежать службы под его командованием в Вандее. Гоша явно раздражало, что этот бригадный генерал с незначительным опытом командования стал ровней ему по званию и пользуется протекцией Барраса.

Банкир Уврар в своих мемуарах описал любопытную сцену в доме Терезы Тальен, которая произошла в ту зиму на одном из званых вечеров. Бонапарт якобы умел гадать по руке и, будучи в чрезвычайно приподнятом настроении, предложил присутствующим предсказать их судьбу. Начав с Терезы Тальен, он наговорил ей и нескольким дамам с три короба всякой забавной ерунды. Однако, когда очередь дошла до Гоша, лицо его потемнело, голос приобрел неприятный оттенок, и он заявил:

– Генерал, вы умрете в своей постели.

Чтобы понять всю значимость этого предсказания, равного оскорблению, надо напомнить, что в ту эпоху, по крайней мере во Франции, умереть в собственной постели для действующего военного считалось крайней степенью бесчестия. Гош побагровел от гнева, но умудренная светским опытом Жозефина не растерялась и тотчас же сумела потушить негодование прежнего любовника, ловко изменив тему разговора.

Баррас уверял в своих воспоминаниях, что Жозефина пыталась возродить угасшую связь, обещая Гошу финансовое и карьерное содействие вследствие своих связей как с правительством, так и с Баррасом. «Но Гош был слишком горд, чтобы быть в долгу за свою славу перед кем-то, кроме себя самого, и отказался даже заводить речь об этом». Известно, что впоследствии он высказался по поводу замужества Жозефины: «В тюрьме совершенно понятен поступок взять в любовницы проститутку, но не сделать ее своей законной женой». Позднее Гош писал другу: «Я попросил мадам Бонапарт возвратить мои письма. Я не хочу, чтобы ее муж читал мои любовные письма к сей женщине…, которую я презираю». 3 января его известили о рождении дочери, и он покинул Париж. Странным образом, предсказание Наполеона сбылось 19 сентября 1797 года, заболевший в начале месяца Гош быстро скончался в постели то ли от обострения туберкулеза, то ли от воспаления легких. Генерал умирал в страшных мучениях, раз он даже воскликнул:

– Неужели на мне одежда, отравленная Нессом?[43]43
  По легенде, герой древнегреческих мифов Геракл умер от того, что жена Деянира , стремившаяся сохранить его любовь, дала ему одежду, пропитанную ядовитой кровью кентавра Несса, убитого Гераклом.


[Закрыть]