Текст книги "Музы героев. По ту сторону великих перемен"

Рождение Горации

29 января 1801 года, через две недели после отъезда Нельсона, назначенного заместителем командующего флотом в Ла-Манше, к месту службы в Плимут, Эмма родила девочку. Хотя сэр Уильям сделал вид, что ему ничего не ведомо, мать вскоре лично ночью отвезла в наемном экипаже крошечного ребенка некой миссис Гибсон, которая наняла кормилицу и за хорошее вознаграждение согласилась растить девочку вместе со своей дочерью. Эту историю воспитательница рассказала много лет спустя, что дало повод историкам сломать немало копий по поводу истории Горации Нельсон Томсон. Многие старались для сохранения высокоморального облика великого адмирала утверждать, что Эмма навязала ему чужого ребенка, дабы упрочить свою связь с ним. Однако все это опровергается фактами из обширной переписки Нельсона и Эммы. Узнав о рождении ребенка, он впал в совершенную эйфорию. Тут следует пояснить некоторую особенность их переписки.

Нельсон смог – или ему сообщили об этом друзья – ощутить повышенный интерес к себе бульварной прессы. Карикатуры и низкопробные стишки сыпались как из рога изобилия, поэтому у него возникло опасение, как бы его письма к Эмме не стали перехватывать и публиковать их содержание. Он писал от имени рядового матроса по фамилии Томсон, переживавшего за свою возлюбленную, одну из служанок леди Гамильтон, которая должна была вот-вот родить. Томсон чрезвычайно тревожился, ибо не мог жениться на любимой из-за противодействия дяди. Следует учесть, что перед отплытием в поход на Балтику Нельсону удалось вырвать у начальства трехдневный отпуск, и в марте он совершил буквально молниеносный визит в Лондон, где совместно с Эммой навестил свою дочь. Вот что писал он в марте 1801 года:

«Я часто видел и много разговаривал с другом миссис Томсон. Похоже, этот парень глотает все мои слова, когда я завожу речь о ней и его ребенке. Он говорит, что никогда не забудет нашу доброту и нежную любовь к ней и его дорогому, дорогому младенцу. Как тебе известно, я имел счастье видеть его, и никогда более чудесного дитяти не было произведено на свет любыми другими двумя людьми. Это было дитя, зачатое в любви! Я намерен удержать его на борту, ибо знаю, что если они встретятся, то вскоре родят еще одного. Но после нашего двухмесячного похода я надеюсь, что они никогда не разлучатся, и пускай поступают, как им угодно».

Уже 1 февраля Эмма, как ни в чем не бывало, во всем блеске появилась на концерте в доме герцога Норфолкского на Сент-Джеймс-сквер. Нельсон же строил планы о совместном крещении дочери именем Горация[65]65
  Вначале он хотел наречь дочь Эммой, поскольку от него скрывали, что у леди Гамильтон уже есть побочная дочь по имени Эмма Кэрью.


[Закрыть]и поклялся жениться на ее матери, как только это станет возможно. Он писал Эмме по четыре письма в день, переполненных страстью.

«Я объездил весь свет, побывал во всех уголках, но нигде не видел не только равной тебе, но и кого-либо, хоть отдаленно похожего на тебя…

Я люблю. Никого и никогда я так не любил, как тебя, и ни от кого не слышал таких слов любви, как от тебя, и, слава Богу, никому ты их кроме меня не говорила. В моем сердце, сердце правдивом и отзывчивом, только двое – ты, возлюбленная моя Эмма, и моя страна… Мои чувства обращены к тебе одной… Любовь моя, мой светлый ангел, моя Богом дарованная жена, единственная истинная жена до самой смерти…»

Сохранилось одно из писем, которое не было отправлено по почте, а передано с доверенным лицом, и в нем адмирал уже безо всяких уловок пишет об их дочери:

«Теперь, моя собственная дорогая жена, ибо ты являешься таковой в моих глазах и перед небом, я могу полностью излить свои чувства, ибо Оливер добросовестно доставит сие письмо. Тебе известно, моя дражайшая Эмма, что в мире не существует ничего такого, что я не сделал бы для тебя, дабы мы жили вместе и имели наше дорогое малое дитя с нами… Я люблю, никогда еще не любил никого другую. У меня никогда не было залога любви, пока ты не дала мне его, и ты, благодарение Господу, никогда не дала его никому другому».

В постскриптуме, добавленном на следующий день, он прямо пишет:

«Поцелуй и благослови нашу дорогую Горацию – подумай о сем».

Тем временем Гамильтоны пытались поправить свое пошатнувшиеся финансовые дела и занять долженствующее им положение в лондонском высшем свете. Поместья в Уэльсе приносили незначительный доход, часть коллекций сэра Уильяма погибла при кораблекрушении. Эмма добровольно продала свои бриллианты, чтобы частично оплатить расходы на обустройство в столице. Сэр Уильям был вынужден частично расстаться со своей коллекцией античных предметов и картин, в частности, с портретом Эммы в виде Ариадны, дочери царя Крита Миноса, кисти Виже-Лебрён, написанный в 1790 году. Это привело Нельсона в бешенство.

– Я предпочел бы умереть с голода, нежели продать твой портрет, – заявил он. – Удивляюсь, как сэр Уильям может пойти на сие.

И для спасения этого холста от «позора публичной продажи», он купил его за 300 фунтов, сумму по тем временам солидную.

Чета Гамильтонов попыталась также добиться от правительства воздаяния должного за их прошлые заслуги перед страной. Сэр Уильям потребовал компенсацию за материальные потери, понесенные им во время революционных событий в Неаполе, но казначейство не сочло нужным возместить ему ни одного фартинга. Затем он вступил в некое соглашение со своим богатым кузеном Уильямом Бекфордом (17760-1844), который какое-то время считался самым богатым частным лицом в Англии. Отец, состоятельный землевладелец и хозяин нескольких сахарных плантаций на Ямайке, лорд-мэр Лондона, оставил ему состояние в 1 млн фунтов. Получивший прекрасное образование сынок с младых ногтей отличался буйным нравом. Ему едва исполнилось двадцать, как отцу пришлось срочно отправить его в заграничное путешествие, чтобы замять скандал: женатый Уильям одновременно имел романы не только с замужней кузиной, но и с подростком на восемь лет моложе его. По возвращении он принял решение остепениться, заняв соответствующее положение в обществе. Уильям подбивал сэра Гамильтона купить звание пэров для них обоих – в ту пору еще было возможно приобрести тот титул или получить его через связи в мире политики. В случае успеха кузен брал на себя обязательство выплачивать сэру Уильяму ежегодно по 2000 фунтов.

Мысль стать женой пэра льстила Эмме, ей очень хотелось играть в Лондоне такую же роль, как и в Неаполе. Поэтому Гамильтоны вели широкий образ жизни, устраивали приемы, содержали несколько карет с выездом и множество слуг. Она ухитрилась завязать близкие отношения с сестрой и женой брата Нельсона, их присутствие в гостиной Гамильтонов (слухи о его расставании с женой еще не вышли за пределы узкого круга) придавало определенный блеск ее салону, так что там регулярно собиралась вполне достойная публика. Сэру Уильяму удалось добиться назначения себе пенсии в 1200 фунтов в год; естественно, для этого ему пришлось выставить в наиболее благоприятном свете свои заслуги на дипломатическом поприще в Неаполе. Он не постеснялся приписать себе заслуги жены, но по-иному в то время и быть не могло: мир профессионалов представлял собой вотчину мужчин, и женщинам там делать было нечего.

Создание семейного очага

После балтийского похода Нельсон вернулся на сушу лишь на короткое время, ибо страна все еще нуждалась в его услугах. Перед уходом в новое плавание он попросил Эмму купить для него в тихом месте загородный дом. В нем Гамильтоны могли бы поселиться в любое время, когда почувствуют усталость от городской жизни, а он – наслаждаться их обществом без особой шумихи. Эмма после длительных поисков нашла вместительный старомодный особняк Мёртон-хаус с очень хорошим участком, где они могли бы поселиться вместе с матерью Эммы. Стоил дом недешево, 9 тысяч фунтов (в ценах наших дней примерно 550 тысяч), но желание Эммы было законом для Нельсона, и он приобрел его с трехлетней рассрочкой оплаты. Эмма и ее мать с наслаждением занялись обустройством особняка, а также различных служб, включая свинарник и курятник.

22 октября 1801 года Нельсон въехал в свой дом и провел там полтора года до отправки в очередной поход, из которого уже не вернулся. Он искренне мечтал о мирном уединении, но был слишком прославленным героем, чтобы его оставили в покое. Ему приходилось принимать участие в многочисленных мероприятиях, посещать заседания в палате лордов, членом которой он стал, рассчитывая сделать карьеру политика, в чем его горячо поддерживала Эмма. В Мёртоне не переводились гости, причем публика была самая разношерстная. Каждый день за стол садились десяток-полтора человек.

Сэр Гамильтон был вынужден исполнять роль хозяина при нашествии гостей, с любой точки зрения по положению явно ниже его собственного, о чем потихоньку жаловался Гревиллу. Это чрезвычайно раздражало больного старика, желавшего провести свои последние дни в тишине и спокойствии то на рыбалке в Мёртоне, то в Лондоне с его музеями, Королевским обществом[66]66
  В Королевском обществе ценили работы сэра Гамильтона по вулканологии.


[Закрыть], обществами антикваров и дилетантов, Вторничным клубом, аукционами живописи. Начались семейные стычки по поводу светской жизни, ставшей непосильной для бывшего посла. К тому же он был вынужден оплачивать треть расходов по Мертон-плейс, но с деньгами у него было туго. Как-то сэр Уильям в припадке гнева даже покинул загородный дом и вернулся в Лондон, оставив жене в спальне длинное письмо, явно взывавшее к ее чувству христианского сострадания.

«Я достиг того возраста, когда действительно требуется некоторый отдых, и я сулил себе спокойную обитель, хотя осознавал и твердил себе, вступая в брак, что уже стану престарелым, когда жена моя еще будет пребывать в полном расцвете сил и красоты. Это время ныне пришло, и мы должны употребить его наилучшим образом для обеих сторон. К сожалению, наши вкусы касательно образа жизни чрезвычайно разнятся. Я предлагаю договориться о разумном и хорошо согласованном раздельном проживании. Я ни на что не жалуюсь, хотя и ощущаю, что твое внимание всецело отдано лорду Нельсону и его интересам в Мёртоне. Мне хорошо известна чистота дружбы Нельсона с Эммой и мной. И мне также известно, сколь неудобно было бы для его светлости, нашего лучшего друга, если бы это раздельное проживание было осуществлено, а потому твердо намерен сделать все в моих силах, дабы избежать такой крайности, каковая стала бы чрезвычайно пагубной для всех сторон, но каковую бы более остро ощутил наш дорогой друг, нежели мы».

Зная доброту Эммы, не может быть никакого сомнения в том, что это письмо тронуло ее до глубины души. Невзирая на ее безумную любовь к Нельсону, она не могла забыть всего того, что сделал для нее щедрый мудрый и любящий супруг. Эмма постаралась проявлять больше внимания к сэру Уильяму, потакать его мелким капризам, так что домашние трения прекратились, и последние месяцы жизни сэра Уильяма прошли в мире и согласии. Он скончался 6 апреля 1803 года в возрасте 72 лет. Последнюю неделю Эмма и Нельсон буквально не отходили от него, и старик отошел в мир иной, держась за их руки.

Покойный супруг позаботился о том, чтобы его вдова ни в чем не нуждалась. Как известно, наследником основного состояния был Чарльз Гревилл. Эмма же получала единовременно 800 фунтов и пожизненную ренту в таком же размере, помимо этого всю мебель и серебро лондонского дома, оцененные в 5 тысяч фунтов, заодно оплачивались все ее долги. 100 фунтов были завещаны миссис Кэдоган. Сэр Уильям также рассчитывал, что правительство сохранит за его вдовой по крайней мере часть его пенсии, однако, невзирая на содействие Нельсона, чиновники даже и пальцем не пошевельнули. Адмиралу сэр Уильям оставил два охотничьих ружья и эмалевую миниатюру с портрета Виже-Лебрён, изображавшего Эмму в виде вакханки, причем назвал это в завещании «скромным знаком огромного уважения, испытываемого им к достойнейшему и самому верному в жизни другу».

Эмма облачилась в траур, хотя злые языки не преминули позлорадствовать, что горе ее является притворным. Гревилл, обозленный ее долгами, вежливо выставил вдову из дома на Пикадилли, но для соблюдения приличий ей следовало снять жилье отдельно от Нельсона, и она поселилась неподалеку на Кларджиз-стрит. Через месяц после смерти сэра Уильяма Англия объявила Франции войну. Еще через две недели Нельсона назначили главнокомандующим Средиземноморским флотом. Перед отбытием к новому месту службы 13 мая 1803 года в приходе Девы Марии была окрещена его дочь, которой исполнилось уже два с половиной года. В церковной книге ее без упоминания имен родителей записали просто как Горацию Нельсон Томпсон, а дату рождения указали вымышленную, 29 октября 1800 года. Это было сделано для поддержания легенды, что она была рождена в Неаполе и являлась крестной дочерью леди Гамильтон и Нельсона. Однако в единственной существующей копии этой записи указана дата 29 октября 1801 года. Нельсон позднее написал письмо, что ребенок был сиротой, «оставленной под его заботу и опеку» в Неаполе.

В последующие два года Нельсон практически не сходил на берег, бороздя Средиземное море в попытке нанести поражение французскому флоту, буде тот осмелится выйти из Тулона в попытке осуществить высадку войск на побережье Великобритании. Эмма проводила большую часть времени в Мертоне. Она прилагала большие усилия к тому, чтобы сделать из загородного дома великолепную резиденцию, как того желал адмирал. Во время одной из их совместных поездок по Англии они проезжали мимо грандиозного дворца поместья Бленхейм, построенного за счет казны для выдающегося полководца герцога Мальборо. Правда, его потомок, четвертый герцог, не счел нужным принять в этом великолепном мемориале героя нового времени. Нельсон совершенно спокойно заметил, что от знати он ничего другого не ожидал. Ни ему, ни тогдашнему владельцу поместья и во сне не могло присниться, что полвека спустя правнучка герцога выйдет замуж за внука сестры адмирала. Эмма, которая считала, что правительство недооценивает заслуги Нельсона, смолчать не смогла.

– Горацио не получил и четверти того, что заслуживает, – сокрушалась Эмма. – Какой позор! Если бы выстроить еще один Бленхейм, раз в пять больше размером и во столько же раз доходнее, это была не милость, а просто справедливость. Конечно, тогда страной правила женщина, а у женщин широкая душа.

По-видимому, ей не было известно, что Бленхейм был дарован полководцу Мальборо не столько за его военные заслуги, сколько потому, что его жена Сара была фавориткой королевы Анны, каковая связь до сих пор вызывает у историков многочисленные вопросы.

Итак, Эмма задалась целью превратить Мертон в резиденцию, достойную великого героя, и не останавливалась ни перед чем, постоянно расширяя особняк и облагораживая прилегающий обширный участок, который обслуживали 20 работников. Естественно, все это выливалось в накопление новых долгов. Она была в прекрасных отношениях со всей родней Нельсона, в частности, с женой его брата Сарой, которая доверила ей воспитание своей дочери Шарлотты. Эмму еще принимали в некоторых великосветских салонах, так что она во всех тонкостях знакомила Шарлотту с премудростями этикета. Она предоставляла свой дом для празднования различных событий, происходивших в семье адмирала, уверяя родню, что они всегда могут рассчитывать на 15 спален особняка. Между ней и Нельсоном не прекращалась обширная переписка, причем тот в своих письмах не оставлял надежды, что когда-нибудь они смогут связать себя узами законного брака. Вот письмо от 20 августа1803 года:

«Я рад, что у тебя была такая приятная поездка в Норфолк, и надеюсь, что когда-нибудь повезу тебя туда с более прочными узами закона, а не только любви и сердечной склонности, как нынче».

В письме от 18 октября 1803 года:

«Если мистер Эддингтон даст тебе пенсию, сие будет хорошо, но не позволяй себе огорчаться по сему поводу. Разве Мертон не принадлежит тебе? Сие ясно, и моя дорогая Горация обеспечена; надеюсь, что в один из дней ты станешь моей собственной герцогиней Бронте, – и шиш им всем».

Он трогательно заботился о маленькой дочери:

«Все, что ты рассказываешь мне о моей дорогой Горации, чарует меня, мне кажется, я вижу ее, слышу ее и восхищаюсь ею; но она похожа на свою дорогую, дорогую мать. …Я также прошу, поскольку моя дорогая Горация должна оставаться в Мёртоне, поставить вокруг „Нила“[67]67
  Так называли пруд в Мертоне.


[Закрыть]прочную сетку высотой примерно в три фута. Я буду чрезвычайно беспокоиться, пока не узнаю, что сие исполнено. …Когда вернусь домой, я помещу для Горации четыре тысячи фунтов в руки доверенных лиц., ибо для меня непереносимо оставить ее в нужде. Если мы покинем ее на этом свете, ей будет недоставать друзей. Она будет независима от всех насмешек или недовольства!».

Эмма не привыкла жить в одиночестве, подле нее всегда находился мужчина, заботившийся о ней, и поэтому ее письма к Нельсону полны жалоб на гнетущую печаль. Она несколько ревновала Нельсона к дочери и использовала верное женское средство – сообщала ему о тех предложениях руки и сердца, которые получила после смерти сэра Уильяма от аристократов. В ответ ей сыпались письма с любовными излияниями, достойными скорее неопытного юноши-романтика, нежели закаленного в боях и странствиях моряка.

«Ты можешь надежно полагаться, что я всегда буду чистосердечно повторять эти слова – я навеки люблю тебя и только тебя, моя Эмма, – и можешь быть уверена, пока ты не изменишься по отношению ко мне, ты ни на миг не покинешь мои думы».

Ранней весной 1804 года Эмма родила девочку, которая через 6 недель умерла. Ей удалось скрыть беременность от друзей и семьи Нельсона.

«Наконец я получил от тебя письмо без даты, каковое, благодарение Богу, извещало мое бедное сердце, что ты выздоравливаешь, но что дорогой маленькой Эммы более нет! И что Горация так болела – все это чрезвычайно расстроило меня. Но сие случилось поздним вечером, у меня было время поразмыслить и возблагодарить Бога за то, что он пощадил тебя и нашу дорогую Горацию».

Прыжок в бессмертие

20 августа 1805 года Нельсон на короткое время приехал в Англию и две недели наслаждался мирным существованием в кругу семьи. Его не огорчила солидная пачка неоплаченных счетов, которую припасла для него Эмма. Он выдавал ей на содержание дома в Мёртоне 100 фунтов в месяц, но она никогда не укладывалась в эту сумму. Адмирал много времени проводил с Горацией, подвижным и сообразительным ребенком. Но уже 2 сентября 1805 года в Мертон прибыл капитан Блэквуд, сообщивший о заходе в бухту Кадиса объединенной франко-испанской флотилии. Нельсон тут же отправился в Лондон, где обсудил с правительственными чиновниками предстоящую ему задачу – уничтожить весь вражеский флот. Премьер-министр Питт потребовал от Нельсона выйти в море не позднее чем через три дня.

– Я готов сделать это прямо сейчас, – ответил адмирал.

Перед отъездом он устроил так, чтобы они с Эммой дали в присутствии священника венчальный обет и обменялись кольцами. По окончании этой необычной церемонии Нельсон промолвил:

– Эмма, сегодня я дал сей обет, дабы доказать всему миру – наша дружба чиста и невинна, и в свидетели тому я призываю самого Всевышнего.

Эмма почти непрерывно плакала. По-видимому, Нельсона томило предчувствие близкой кончины, ибо он попросил ее в случае своей смерти спеть погребальную песнь, которую слышал в Неаполе, записал ее слова и положил листок в гроб, который возил на своем флагмане. Гроб был сделан из мачты захваченного им французского корабля. Накануне отъезда из Мёртона он четырежды заходил в комнатку спящей Горации, становился на колени и молился.

Незадолго перед Трафальгарским сражением Нельсон попросил капитанов Харди и Блэквуда зайти к нему в кабину и засвидетельствовать документ от 21 октября 1805 года:

«Имея ввиду важные услуги, … оказанные нашему королю и стране в Неаполе и впоследствии преумноженные Эммой Гамильтон, вдовой достойного и достопочтенного сэра Уильяма Гамильтона, и, насколько мне известно, не отмеченные никаким вознаграждением со стороны нашего короля и страны.... Будь у меня самого возможность оценить их службу, я бы ни в коем случае не стал взывать к своей стране. Но поскольку такой возможности у меня нет, я оставляю Эмму, леди Гамильтон, на попечение моего короля и страны в надежде, что они обеспечат ей достойное существование, соответствующее ее рангу. Вверяю я также стране мою приемную дочь Горацию Томпсон Нельсон… желая, дабы впредь она называлась только Нельсон.

И это единственная милость, о которой я прошу моего короля и страну накануне сражения во имя их чести и совести. Да благословит Господь моего короля, мою страну и всех тех, кто мне дорог. Само собой разумеется, они наверняка будут обеспечены всем необходимым».

Предчувствие не обмануло Нельсона – он погиб в Трафальгарском сражении, став легкой добычей какого-то стрелка, выбравшего его в качестве цели из-за множества сверкающих орденов на кителе. Пуля попала ему в позвоночник и после трех часов мучений адмирал скончался. Перед смертью он успел выслушать доклад об одержанной блистательной победе – французский флот был наголову разбит. Умирающий постоянно повторял:

– Что станется с бедной леди Гамильтон? Позаботьтесь о леди Гамильтон.

Уже совсем слабеющим голосом он пробормотал:

– Не забудьте, я оставляю леди Гамильтон и мою дочь Горацию на попечение страны… Не забывайте Горацию…

В то время как Англию сотрясало ликование от известия об одержанной победе при мысе Трафальгар, в Мёртон явился капитан Уитби с печальной вестью.

– Мы одержали победу, – промолвил он дрожащим голосом.

– Что мне ваша победа! – с нетерпением возразила хозяйка, полулежавшая на софе. – Письма, давайте мне мои письма!

Капитан Уитби, похоже, лишился дара речи. Он смертельно побледнел, по щекам его покатились слезы, У Эммы вырвался дикий крик, она распростерлась на подушках и часов на десять впала в полную прострацию, будучи не в состоянии ни говорить, ни плакать.

Время шло, но она не отходила от пережитого потрясения, перебирая письма Нельсона и твердя одно и то же:

– Что мне делать? Как жить теперь?

Основания для подобных волнений у нее были. Правительство Англии пожаловало брату Нельсона Уильяму титул графа Трафальгарского и Мёртонского, выделило 90 тысяч фунтов на приобретение достойного поместья и ежегодную пенсию в 5 000 фунтов, которую его наследники исправно получали почти полтора века, пока их не лишило этой привилегии лейбористское правительство после окончания Второй мировой войны. Сестрам адмирала выделили по 15 тысяч фунтов. Леди Нельсон обеспечили пенсией в 2 тысячи фунтов. Эмма не получила ничего. Она даже не смогла присутствовать на погребении Нельсона в соборе Святого Павла, ибо, согласно правилам Геральдической палаты, к церемонии имели доступ исключительно мужчины. На организацию похорон правительство выделило 14 тысяч фунтов.