Текст книги "Музы героев. По ту сторону великих перемен"

2 марта 1996 года Бонапарт был назначен главнокомандующим Итальянской армией. Италия считалась второстепенным театром военных действий, тем не менее, это назначение было принято офицерами в штыки. Быстрое возвышение этого «расчетливого авантюриста» рассматривали как некую благодарность правительства военному, обеспечившему его защиту 13 вандемьера. Тулон и уличные бои в Париже считались слишком незначительными заслугами. К тому же, он был иностранцем с итальянской фамилией и сильным акцентом, мало известным среди заслуживших себе репутацию боевых рубак вроде Гоша, Марсо или Пишегрю. Заполучить такой пост было в то время невероятной удачей, ибо считалось само собой разумеющимся, что генералы обогащаются за счет грабежа во время военной кампании. Поэтому многие политики того времени рассматривали этот пост как приданое, которое Жозефина принесла Бонапарту.

Государства Италия как такового в то время не существовало, на севере Апеннинского полуострова предстояло воевать против владений Савойской династии, Сардинского королевства, расположенного в Пьемонте со столицей в Турине, провинции Ломбардия, принадлежавшей Австрийской империи, и умирающей Венецианской республики. Перед этой кампанией стояли чисто грабительские цели, ибо казна Франции была пуста, солдаты республиканской армии разуты, одеты в лохмотья и голодны. Когда командующий Итальянской армией Шерер запросил у Директории финансирование, Карно направил ему письмо следующего содержания:

«Денег нет… Найдите же средство обойтись без них или взять их там, где они имеются… Изобилие таится за дверью, которую надлежит взломать».

Но, когда Шереру передали план кампании, разработанный Бонапартом, тот презрительно ответил:

– Пусть тот, кто его составил, отправится осуществлять его!

Жозефина согласилась принять предложение Наполеона лишь 24 февраля. Красноречиво звучит ее письмо подруге:

«Вы видели у меня генерала Бонапарта? Итак, именно он хочет стать отцом сирот Александра де Богарне, супругом его вдовы! Вы его любите?" – спросите вы меня. Совсем … нет. „Вы испытываете неприязнь к нему?“ Нет, но я пребываю в состоянии безразличия, которое мне докучает…».

Именно она настояла на заключении гражданского брака без церковного венчания. Такой союз было легко расторгнуть на основании несовместимости характеров. Нотариус Жозефины не советовал ей вступать в брак с человеком, у которого за душой всего лишь шпага и плащ:

– Вам следовало бы выйти замуж за поставщика в армию, который обеспечил бы вас необходимыми средствами, – без обиняков заявил он и настоял на условиях раздельного владения имуществом. Стоявший у окна генерал все это слышал, но, со свойственной ему проницательностью оценил профессионализм и правоту мэтра Рагидо, заявив Розе:

– Надеюсь, он продолжит заниматься вашими делами, ибо внушает мне доверие.

Поразительно, что в 1808 году Бонапарт позаботился о том, чтобы нотариусу доставили приглашение в первые ряды собора Нотр-Дам, где проходило его коронование.

Вообще, против этого брака выступали все, начиная с членов семьи Бонапарта и кончая его адъютантами.

– Это союз голода и жажды!

Но, когда Жозефина обратилась за советом к своему бывшему свекру (к тому времени тот уже был официально женат на ее тетке, мадам де Реноден), престарелая чета порекомендовала ей не отказываться от этого замужества.

Зато Бонапарту настоятельно советовал жениться Баррас, считая, что этот брак придаст ему, человеку без рода и племени, вес в обществе, тем более, что Жозефина принадлежала к кругам «старого режима».

Согласно контракту, подписанному 8 марта, Жозефина приносила годовой доход в 25 тысяч франков – половина дохода от мартиникской плантации, мебель, столовое, постельное белье и столовое серебро из дома на улице Шантрен; Наполеон – пенсию в 1 500 франков, которая в случае его гибели будет выплачиваться вдове пожизненно.

Гражданская церемония состоялась на следующий день, в среду, 9 марта. Бракосочетание было назначено на 7 часов вечера в конфискованном особняке знатного эмигранта, где разместили мэрию II округа Парижа. В украшенном позолоченными панелями, фресками и лепниной салоне (особенно к месту смотрелся барельеф, изображавший Венеру, соблазняющую бога Вулкана) собрались невеста, трое свидетелей, Баррас, Тальен и Кальмеле, адвокат семьи Богарне, и мэр. Бонапарт задерживался в генеральном штабе, поглощенный подготовкой к военной кампании, на которую ему предстояло отправиться через два дня. Невеста, одетая в белое муслиновое платье с поясом и гирляндой цветов, выдержанных в традиционной революционной расцветке, удобно устроилась у камина. Ее единственным украшением был подарок жениха: отделанный эмалью золотой медальон, подвешенный на цепочке из волос, – дань моде сентиментализма. Мужчины негромко беседовали между собой. Ожидание затягивалось, похоже, у невесты возникло опасение, что страстно влюбленный генерал вдруг передумает. Две недели назад они довольно крупно поссорились. Жозефине стало известно, что Бонапарт нанес визит ее нотариусу, дабы поточнее осведомиться о ее состоянии. Она изобразила глубокое оскорбление, и Наполеон долго молил о прощении, а потом написал длинное покаянное письмо.

Через пару часов ожидания мэр отправился домой спать, оставив вместо себя комиссара Колен-Лакома, который не был наделен правом заключать браки. Вдобавок, отговорившись тем, что Мартиника находится под английской оккупацией, а положение на Корсике также весьма сложное, брачующиеся представили не подлинные свидетельства о рождении, а воспользовались документами своих родственников. Жозефина назвала данные рождения покойной младшей сестры Манетт, отчего помолодела на четыре года. С тех пор она столь крепко придерживалась этой даты, что даже ее дочь Гортензия всегда считала мать младшей из трех сестер Таше де Лапажери. Бонапарт же воспользовался свидетельством о рождении своего старшего брата Жозефа, отчего стал старше на полтора года и превратился в урожденного подданного Генуэзской республики, которой ранее принадлежала Корсика.

Как раз перед тем, как богато украшенные часы с изображением амура, побеждающего время, готовились пробить десять, за дверьми раздался стук каблуков, звон шпор, и в комнату ворвался Бонапарт, за которым еле поспевал его адъютант и четвертый свидетель, капитан Лемаруа. Ему не исполнилось и двадцати лет, таким образом, не будучи совершеннолетним, он не имел права быть свидетелем, но в эти тонкости тогда никто не вникал. Все это пришлось весьма кстати Наполеону при разводе.

– Пожените нас побыстрее! – повелительно крикнул Бонапарт, и заспанный Колен забубнил строки акта о бракосочетании. Брачующиеся подтвердили свое согласие на заключение союза, и Бонапарт надел на палец Жозефины простое золотое кольцо, на котором был выгравирован девиз «Навстречу судьбе!». Оно пристроилось рядом с перстеньком, подаренным ей несколькими днями ранее. Его золотой ободок был украшен двумя камнями, одним из них был небольшой сапфир, первый из тех бесчисленных драгоценных камней, в которых будет блистать императрица.

По окончании церемонии молодые сели в экипаж Бонапарта и отправились на улицу Шантрен. Сохранилось любопытное воспоминание Бонапарта о первой ночи молодоженов, которое он сделал в Италии, когда к нему приехала Жозефина. Указав собеседнику на любимого мопса жены, уютно устроившегося на канапе, он поделился с ним:

– Видите сего господина? Сие есть мой соперник. Он был хозяином постели мадам, когда мы поженились. Я хотел изгнать его; бесполезное намерение: мне объявили, что нужно либо лечь в постель, либо согласиться уйти. Досадно, но выхода не было. Я смирился. Фаворит оказался менее сговорчивым. У меня осталось отметина на ноге.

Докладывая на следующий день о своем браке председателю Директории, Бонапарт заявил:

– Это еще один залог моего твердого решения обрести благо лишь в Республике.

11 марта командующий отбыл в действующую Итальянскую армию. В штабе, расположенном в Ницце, его ожидали три генерала, Массена, Дезе и Ожеро, выслужившиеся в революционных войнах до своих званий из рядовых. Все были статными молодцами высотой под метр девяносто, каковой рост еще увеличивался за счет треуголок, украшенных трехцветными перьями. Они были в курсе «приданого» мадам де Богарне и весьма кисло встретили командующего, низкорослого и с виду болезненного, «протеже Барраса и его дам». Казалось, их наихудшие подозрения подтвердились, когда Бонапарт с гордостью показал им миниатюрный портрет жены.

Но генералы тотчас же изменили свое мнение, как только он с полным знанием дела подверг их доскональному допросу о состоянии каждого боевого соединения. Как уже было сказано выше, революционная армия пребывала в крайне плачевном состоянии, и перед отъездом Бонапарт настоял на том, чтобы правительство позволило французским армиям «поддерживать себя ведением войны за счет других стран», т. е. предоставить войскам неограниченные возможности для мародерства. Представим слово писателю Стендалю, непосредственному участнику наполеоновских походов. «Он поощрял самый позорный грабеж со стороны свих генералов. Пример – богатства Массены, Ожеро и т. д.... Один батальонный командир, посланный в экспедицию в Апеннины, по дороге останавливается в Болонье; у него нет даже лошади; недели через две, на обратном пути, он снова заезжает в Болонью; за ним следуют семнадцать повозок, нагруженных добычей, три кареты и две любовницы».

Но это – изнанка наполеоновской кампании, а в Париж летели победные реляции об успехах французского оружия. Сардинское королевство запросило мира и вышло из антифранцузской коалиции, армия под предводительством Бонапарта выигрывала у австрияков битву за битвой, в столицу везли знамена поверженного врага, итальянцы в Ломбардии, которым осточертело почти двухвековое господство Австрийской империи, приветствовали французов как освободителей. Венецианская республика сдалась без боя, четверку бронзовых коней, некогда украшавших еще римский ипподром, сняли с собора Святого Марка и вместе с символом республики, золотым крылатым львом, отправили в Париж. Пощады не удостоился даже римский папа, вынужденный уступить часть своих владений, так называемой Папской области, и выплатить контрибуцию. Эту дань завоевателям были вынуждены выложить все побежденные, и деньги потоком текли в казну Франции, а в столице каждое сообщение об очередной победе встречали громким ликованием. Между штабом армии Бонапарта и Парижем сновали курьеры, одни везли сообщения о его победах, другие – письма жене. Им были даны строжайшие указания не останавливаться на почтовых станциях и пребывать в Париже не более четырех часов. Бонапарт писал жене каждый день и даже иногда по нескольку раз.

Тем временем Жозефина вела в Париже обычную светскую жизнь, принимала подруг за обедом, посещала все обычные светские мероприятия: приемы в Люксембургском дворце, театральные спектакли, балы, выезжала за город. Весь день у нее был настолько занят, что она порой даже не удосуживалась прочитать письма мужа, уж не говоря о том, чтобы немедленно написать ответы на них. К тому же их нельзя было просто пробежать невнимательным взглядом, ибо итальянское происхождение Бонапарта так и проглядывало в каждом неправильно написанном слове и ужасающих грамматических ошибках. Тем не менее, ей льстило обожание, проявляемое мужем, и она нередко зачитывала друзьям некоторые наиболее исполненные страстью выдержки. Приятель Жозефины, поэт и драматург Антуан Арно, как-то навестил ее в тот день, когда Мюрат доставил письмо от командующего. «Я помню, как она зачитала отрывок, в котором ее муж пытался развеять терзавшие его сомнения. "Если это правда, бойся кинжала Отелло!" – написал он. Я до сих пор вижу перед собой эту улыбку, когда она промолвила со своим креольским выговором: "Какой же Бонапарт[44]44
  По обычаю аристократок того времени Жозефина называла мужа по фамилии.


[Закрыть] забавный!"»

Несомненно, подобный бурный поток чувств выглядел в глазах этой видавшей виды дамы смешным. Излияние таких неприлично пылких эмоций могло пронять кого угодно, но только не себялюбивую Жозефину. Безусловно, ей нравилось, что все торговцы открыли ей неограниченный кредит, что она теперь выступает на первых ролях на празднествах, устраиваемых в честь побед супруга (причем ликующий народ именовал ее «Богоматерью победы»), что самый влиятельный деятель Директории Баррас относился к ней с величайшей предупредительностью. Поэтому Жозефина на все призывы мужа приехать к нему отвечала либо уклончиво, либо просто игнорировала их. Она стала истинной парижанкой, утонченной и изнеженной, и не желала пускаться в дальний путь, сопряженный с множеством опасностей. Наполеон присылал за ней Мюрата и Жюно, но они так и вернулись из Парижа ни с чем. Жозефина отговаривалась то нездоровьем, то несуществующей беременностью.

6 мая в Тортоне на миниатюрном портрете Жозефины, который Бонапарт всегда носил с собой, треснуло стекло. По воспоминаниям Мармона «он побледнел ужасающим образом, видно, испытанное им чувство было чрезвычайно болезненым:

– Мармон, моя жена или очень больна, или изменила мне».

Вещее сердце не подвело полководца, ибо примерно в это время у Жозефины начался, пожалуй, самый увлекательный любовный роман в ее жизни. Выше приводились слова Барраса о том, что Жозефина, даже полностью отдаваясь, никогда не забывалась, поскольку во всех тонкостях овладела мастерством куртизанки. Однако же по всему чувствуется, что она с первых дней своего замужества наслаждалась чисто физической стороной любви. Именно роман с молодым гусарским офицером Ипполитом Шарлем свидетельствует о том, насколько Жозефина потеряла голову, ибо она стала вести себя с вызывающей опрометчивостью.

Шарль был на девять лет моложе Жозефины, такого же среднего роста, но обладал неотразимой внешностью южанина с темными кудрями, смуглым лицом и голубыми глазами. Эффект еще более усиливал гусарский доломан с золотыми браденбурами и пуговицами, а также ментик, отороченный лисьим мехом. Молодой лейтенант состоял при генерале Леклерке, будущем свояке Бонапарта, который стал мужем его сестры Полины. Но главным в Ипполите было его бившее ключом веселье, он так и сыпал каламбурами, чрезвычайно модными в то время в Париже. Гусар как никто мог развеселить Жозефину буквально до слез, хотя ей и приходилось прикрывать рот носовым платком, чтобы прятать свои дрянные зубы. Она писала только что вернувшемуся из Америки Талейрану:

«Вы будете с ума сходить по нему. Мадам Рекамье, мадам Тальен и мадам Амлен совершенно потеряли свои головы из-за него. А его собственная так красива! Мне кажется, что до него никто не умел завязывать галстук».

Конечно, это был типичный представитель тех хлыщей, которых так не любил в окружении жены Бонапарт. Правда, Шарль проявил себя отважным офицером, но, похоже, став фаворитом жены главнокомандующего Итальянской армии, решил употребить выпавшую на его долю удачу для личного обогащения. Тем временем Наполеон умолял жену приехать к нему, но Жозефина все время отказывалась под предлогом недомоганий. Волнение за состояние ее здоровья было настолько велико, что его начали посещать мысли о самоубийстве. В конце концов дело вышло на правительственный уровень, ибо Бонапарт вознамерился испросить отпуск, чтобы на один день приехать в Париж.

Положение в Италии сложилось таким образом, что, хотя инициатива была в руках французов, но австрияки затеяли перегруппировку своих сил, чтобы перейти в контрнаступление. Естественно, ставить под угрозу завоевания республики только потому, что жена главнокомандующего не желала присоединиться к мужу, было совершенно немыслимой вещью. Лазар Карно написал генералу весьма несуразное письмо, уверяя его, что Директория «противодействовала отъезду гражданки Бонапарт из опасения, что забота, которую супруг будет оказывать ей, может отвлечь его от тех усилий, которые требуют от него безопасность и благосостояние страны». Директория якобы согласилась, что Жозефина должна выехать только после взятия Милана. Нелепость письма вполне очевидна, если учесть, что французы взяли Милан еще шесть недель назад и для размещения жены генерала Бонапарта был подготовлен самый роскошный дворец города, палаццо князя Сербеллони.

Угроза возвращения Бонапарта в Париж была воспринята правительством настолько серьезно, что уже через три дня Жозефину насильно отправили в Милан. После ужина в Люксембургском дворце ее буквально силком усадили в карету, за которой следовало еще пять, все запряженные шестеркой лошадей. По свидетельству современника, «она рыдала так, будто направлялась в камеру пыток, а не в Италию, чтобы править там подобно королеве». В каретах тряслись по неровным дорогам Ипполит Шарль с мопсом Фортюне на коленях, брат Наполеона Жозеф, князь Сербеллони, генерал Жюно, несколько человек прислуги и несчетное число сундуков и баулов с багажом. В отдельном экипаже ехали два финансиста, которых по наущению Шарля прихватила с собой Жозефина с намерением порекомендовать мужу как перспективных поставщиков для армии. Если дело выгорит, Шарлю были обещаны хорошие комиссионные. Эту вереницу сопровождал кавалерийский отряд, а впереди скакал специальный курьер, задачей которого было обеспечить быструю замену лошадей на почтовых станциях. Однако Жозефина не торопилась, жалуясь на жару, плохое самочувствие и головные боли. Антуан Амлен, один из кандидатов в поставщики, заметил, что в гостиницах комната Жозефины всегда соседствовала с комнатой Шарля.

В Турине, столице Сардинского королевства, путешественники задержались, ибо по требованию Бонапарта король оказал Жозефине царские почести. Только через восемнадцать дней главнокомандующий при стечении огромной толпы встретил супругу у ворот Милана, и чета проследовала в палаццо Сербеллони. Его покои, отделанные мрамором и порфиром, выходящие на просторные террасы и огромные парки, были все заполнены цветами. Через двое суток Бонапарт вернулся в расположение действующей армии. Лейтенанта Шарля, к глубокому сожалению Жозефины, откомандировали в главный штаб, располагавшийся в Брешии. Дабы перенести эту тяжкую разлуку, Жозефина пригласила в Милан кое-кого из своих парижских приятельниц, в частности, супругу Антуана Амлена Фортюне. Красивая женщина, она славилась крайней смелостью нарядов, в частности, знаменитой прогулкой по Елисейским Полям с обнаженной грудью.

Эти дамы произвели в Милане фурор весьма специфического характера. Газеты возмущались их нескромным поведением: «руки, грудь, плечи неприкрыты. Волосы уложены самым скандальным образом: усыпаны цветами, перьями и все это увенчано небольшом военным шлемом, из под которого выбиваются беспорядочные пряди. Они даже имеют бесстыдство облачаться в туники, обнажающие ноги и ляжки, едва прикрытые трико телесного цвета. Их манеры соответствуют одеждам: высокомерная речь, провокационные взгляды и вкушение мяса в пятницу». Невзирая на подобное осуждение и на то, что некоторые итальянцы отказывались общаться с французскими оккупантами, большинство людей светского круга не только Ломбардии, но и других королевств и княжеств Италии, охотно посещали балы и приемы, которые устраивала Жозефина. Итальянки сходили с ума по французским офицерам.

Жозефина держалась с большим достоинством и свойственной ей грацией, как будто ей не были внове как горячее поклонение, так и глубокое уважение, проявляемые в отношении супругов Бонапарт. Большинство посещавших ее засвидетельствовать почтение являлись отнюдь не с пустыми руками. Итальянские правители надеялись, что влияние Жозефины на мужа поможет им меньше пострадать от мародерства и огромных контрибуций. Король Неаполитанский и обеих Сицилий прислал ожерелье из жемчужин совершенной формы. Папа римский, не ведая того, что она, не будучи венчанной, живет с Бонапартом в грехе, преподнес собрание античных камей. Ювелирные украшения, мозаики, изделия из мрамора и бронзы потоком поступали в палаццо Сербеллони. Непрерывным ручейком с полей сражений текли письма от Наполеона, переполненные страстью и заботой о здоровье жены – Жозефина беспрестанно жаловалась на недомогания, по-видимому, стараясь прикрыть ими свое раздражение по поводу оторванности от привычного образа жизни. Вот ее первое письмо из Италии Терезе Тальен:

«Я умираю здесь от скуки. Среди чудесных праздников, устраиваемых для меня, я не перестаю грустить по моим друзьям в Шайо [подразумевается чета Тальен] и другу в Люксембургском дворце [Баррас]. Мой муж не просто любит меня. Он обожает меня. Думаю, что он потеряет рассудок».

Через девять дней после прибытия жены Бонапарт вызвал ее в Брешию, место дислокации его штаба, где «ее ожидает нежнейший из любовников». Он и не подозревал, что для нее эта фраза имела двойной смысл: к Генеральному штабу был прикомандирован столь любимый Жозефиной Ипполит Шарль. В поездке ее сопровождал финансист Антуан Амлен, рассчитывавший, что она лично представит его Бонапарту.

Вскоре после прибытия в Верону началось наступление австрийцев, и генерал срочно отправил жену под защитой 30 драгунов из Вероны, причем по пути карета была обстреляна, погиб сопровождавший ее верховой. Лишь через десять дней путешествия по Лукке и Тоскане, после победы Наполеона под Кастильоне, Жозефина и Амлен вернулись в Брешию. Однако штаб уже передислоцировался на тридцать миль от города, и Бонапарт оставил инструкцию, чтобы путешественники как можно быстрее отправились туда. Амлен был готов продолжать поездку, Жозефина сослалась на усталость и пригласила его отужинать с ней в бывших покоях генерала. Когда Амлен явился туда, стол был накрыт на троих и за ним сидел Ипполит Шарль, возвращавшийся с выполнения задания. Когда по окончании ужина оба мужчины откланялись, томный голос призвал молодого офицера назад. Амлен вспоминал, «обнаружив, что я забыл свою шляпу и пистолеты в прихожей, я вернулся забрать их. Гренадер, стоявший на посту около двери, не пустил меня внутрь».

Впоследствии Бонапарту удалось приехать на три недели в Милан, и все это время он буквально не отходил от жены. Жозефину же не радовали ни оказываемые ей почести, ни пылкая любовь мужа. В письме к тетке Дезире она сообщала:

«Все итальянские князья устраивают праздники для меня, даже великий герцог Тосканский, брат императора Австрии. Ну, по мне лучше быть частным лицом во Франции… Я скучаю …, мой муж пребывает целый день в обожании предо мной, как будто я какое-то божество; невозможно иметь лучшего супруга».

Вернувшись на поля сражений, Бонапарт продолжал жить, преследуемый образом любимой жены:

«Я ложусь в постель с сердцем, полным твоего обожаемого образа… Я не могу дождаться, чтобы дать тебе доказательства моей страстной любви… Как был бы я счастлив, если бы мог побыть при твоем милом раздевании, маленькое плечико, маленькая белая грудь, упругая, крепкая; над ними прехорошенькое личико, волосы, по-креольски повязанные шарфом. Тебе хорошо известно, что я никогда не забуду твои посещения, ты прекрасно знаешь темный лесок, я покрываю его тысячью поцелуев и с нетерпением ожидаю момента проникнуть туда. … Быть внутри Жозефины означает пребывать в Елисейских полях…».

Но это письмо от 21 ноября – последнее, где Наполеон упоминает «темный лесок», где покрывает ее тысячью поцелуев. 27 ноября он возвращается в Милан, но находит ее покои пустыми – жена уехала в Геную, несомненно, чтобы встретиться с Шарлем; Наполеона уже просветили члены его семьи, которых он также вызвал в Милан.

«Боль, которую я ощущаю, неизмерима… Когда я требую от тебя любовь, равную моей, я неправ… зачем желать, чтобы кружево весило бы столько же, сколько золото…»

Лето 1797 года Бонапарт, его штаб и все его многочисленное семейство, включая мать, провели на лоне природы под Миланом, в огромном барочном дворце Момбелло. Хотя Ипполит Шарль постоянно нес службу, Жозефине было трудно встречаться с ним под бдительным оком родни. Молодого офицера повысили до капитана и несколько раз упомянули в донесениях за отвагу.

Во время пребывания во дворце Момбелло Жозефина впервые смогла удовлетворить свою страсть к цветам и птицам. По приказу Наполеона в парке построили множество оранжерей и вольер для птиц, озеро заселили водоплавающими. Именно в тот год супруга выбрала своей эмблемой лебедя, с тех пор он был представлен на всей меблировке консульских и императорских дворцов. Не обошлось без трагедии: в один ужасный для Жозефины день погиб ее мопс Фортюне. Этот избалованный, раскормленный до безобразия пес при ошейнике с двумя серебряными колокольчиками и надписью «Я принадлежу мадам Бонапарт» почти утратил способность передвигаться. Его утром растерзала в парке дворца собака повара. Жозефина была безутешна, и Ипполит Шарль тайком подарил ей щенка-мопса. Как-то вечером генерал заметил в парке повара, который при его приближении спрятался в кустах. Бонапарт поинтересовался, в чем дело. Тот смущенно промямлил, как раскаивается из-за случившегося недоразумения, но стал уверять генерала, что больше его провинившийся пес не будет допущен в парк.

– Напрасно, – заявил Бонапарт и приказал вернуть преступника. – Возможно, он избавит меня и от новой собаки.

В конце августа Жозефина вместе с супругом отправилась в Пассериано, местечко, где проводили лето венецианские дожи и шли переговоры о заключении мирного договора с Австрийской империей. Бонапарт обнаружил, что присутствие супруги несколько смягчает воинственный настрой австрияков, и она занялась развлечением глав делегаций, устраивая ужины, приемы и пикники в окрестностях Венеции.

Жозефина очень скучала в Пассиано, тем более, что судьба нанесла ей два удара. До нее дошел слух, что Ипполит Шарль в Милане завел роман с итальянкой, будто бы чрезвычайно похожей на нее. Вторым ударом была смерть генерала Гоша. Любопытно, что на его похоронах во главе кортежа шла группа девушек с плакатом: «Он был бы рейнским Бонапартом». Жозефина пришла в ужас от страха, что ее письма к Гошу могут попасть в руки родни мужа. Она обратилась за помощью к Ипполиту, тот же воспользовался дружбой с поляком, бригадиром Сулковским. Поручение было весьма деликатного свойства, ибо пришлось иметь дело с Руссленом де Сент-Альбен, опекуном несовершеннолетней жены Гоша.

Письма удалось вернуть, но Русслен де Сент-Альбен все-таки решил что-то заработать на этой истории и через год после развода императорской четы написал льстивое письмо Наполеону, намекая на большую услугу, оказанную им Жозефине. Император же оценил эту услугу тем, что назначил его на какой-то незначительный пост в отдаленном и вредном для здоровья месте. Однако Русслен впоследствии сумел отомстить супругам Бонапарт. Баррас назначил его своим душеприказчиком, и в качестве такового ему надлежало завершить и отредактировать его посмертные «Мемуары». Он воспользовался этим, чтобы внести туда свои собственные мстительные замечания. Обычно именно ему приписывают таковые по адресу Гоша и Жозефины.

Но даже подобные печальные заботы не могли заставить Жозефину отказаться от земных радостей более прозаического характера. Она послала письмо в Париж знаменитым мебельщикам братьям Жакоб, сделав им заказ на полную переделку обстановки дома на улице Шантрен по последней моде в римском военном стиле. «Я хочу, чтобы она была в высшей степени элегантной», – написала Жозефина.

В декабре Наполеон отправился в Раштадт в Австрии, чтобы вести переговоры по заключению мирного договора. Жозефина же намеревалась сначала поехать в Рим, затем передумала и отправилась в Венецию, где ее принимали с царскими почестями. Но она явно не спешила в Париж, по которому так скучала, тем более, что там уже готовилась триумфальная встреча Бонапарта. Торжество, безусловно, не могло состояться в отсутствие его жены и несколько раз переносилось, так же, как и роскошный бал у Талейрана на 500 гостей. Весь секрет заключался в том, что Ипполит Шарль получил трехмесячный отпуск по семейным делам и также спешил в Париж. Предположительно, любовники встретились на одной из почтовых станций на расстоянии примерно 145 миль от Парижа и далее путешествовали уже вместе. Надо полагать, им никак не хотелось расставаться, ибо на дорогу ушло пять суток. В Париж они въехали лишь 2 января 1978 года.