Текст книги "Черная Луна"

Старые львы

Решетников долго и старательно вытирал лицо и шею. Брезгливо морщился, поглядывая на кресло, в котором пять минут назад сидел Мещеряков.

– Уф! – тяжело вздохнул Решетников. – В Клязьму бы сейчас. По горло в воду забраться и не вылазить.

– Что-то ты потеть стал. Обратись к эндокринологу, – посоветовал Салин.

– Это нервное, Виктор Николаевич. – Решетников указал на пустое кресло. Это же сколько крови, сука, за один раз попортил!

– Зато ты убедился, что Виктор по уши сидел в политике. Причем в той ее части, о которой не пишут в газетках.

– Если думаешь, что я этому рад, то глубоко ошибаешься. – Решетников встал, прошел к окну, встал напротив решетки кондиционера. – Подседерцева беспокоить будем или решил ждать, пока он весь архив перелопатит? – спросил он, не оглядываясь.

– А надо ли его беспокоить? Решетников повернулся. Встретился взглядом с Салиным.

– Думаешь, поиграть решил? – спросил Решетников.

– Видишь ли, я еще не встречал мужа, хотя бы не мечтавшего изменить жене, и завербованного, не пытавшегося порвать с нами. А Подседерцева вербовал я, и ход мыслей этого человека мне ясен[21].

Решетников вернулся на свое место, подкатил кресло вплотную к столу.

– Вот это уже дело, а не хаотические процессы в отдельно взятом сознании. – От ленивого и расслабленного жарой льва не осталось и следа. Теперь это был сгусток энергии, готовый без устали гнать жертву. – Есть варианты?

– Ну, на этом этапе нафантазировать можно все. – Салин тоже придвинулся ближе. – Виктор работал на нас. И Подседерцев почти год у нас же на крючке. Он постарается подкинуть труп Виктора нам под кровать. А потом науськает на нас своих «волкодавов».

– Согласен, это стиль Подседерцева. Но что он нам пришьет? Архив – ерунда. Возможно, кое-что новое он там найдет, но использовать не сможет. Не его уровень. Да, Виктор проводил эксперименты на людях. – Решетников принялся загибать короткие пальцы. – Но, первое – это были добровольцы. Второе – жертв не было. И третье – молодежь так ширяется, что шприцы уже на улицах хрустят под ногами. К торговле ЛСД мы отношения не имеем. На что он рассчитывает?

– Так или иначе, он не вышел на связь. Бездействие в данном случае приравнивается к поступку, не так ли? – Салин мягко улыбнулся. – Мне его жаль. А как он попытается слезть с крючка, покажет время. Все только начинается. В дверь постучали.

– Да! – Салин недовольно поморщился.

Вошел Владислав.

– Срочная информация, Виктор Николаевич.

Салин кивнул.

– Мой источник в ФСБ сообщил, что начаты учения по предотвращению крупного теракта в Москве. , Цель – отработка межведомственного взаимодействия спецслужб в условиях ЧС. На базе розыскного отдела Московского управления создана оперативно-следственная бригада. Старший – Белов Игорь Иванович. Мероприятия курируются СБП. Ответственный от Службы – Подседерцев Борис Михайлович. – Он произнес все монотонно и бесстрастно, как робот. – Все. Салин с Решетниковым переглянулись.

– Вот теперь – все, – пробурчал Решетников. Салин взмахом руки выслал Владислава из кабинета. Откинулся в кресле. Принялся массировать переносицу.

– Вот теперь мне абсолютно наплевать, чем сейчас занимается Подседерцев, сказал он, убрав руку.

– Белов? – Решетников поднял взгляд от сцепленных на животе пальцев.

– Да, – нехорошо усмехнулся Салин. – Придется еще раз столкнуть их лбами.

Ни Белов, ни Подседерцев, ни десятки других еще не знали, что они уже стали картами в дьявольском пасьянсе. Из линий их жизней теперь сплетут паутину операции, в которой нет личных судеб, а есть стратегия и цель, неизвестные исполнителям.

Глава тридцать третья. ПРОИЗВОДСТВЕННАЯ ТРАВМА

Розыск

Срочно

Сов. секретно код «Капкан»

В результате поисковых мероприятий по отработке информации, полученной на основании показаний гр-на. Волошина П. В., в 11 часов 30 мин. в системе подземный коммуникаций в районе пл. Курчатова и МГУ на Воробьевых горах обнаружены закладки изделий «Капкан». Тип закладки идентичен обнаруженной ранее в районе Покровского бульвара.

Места закладок взяты на охрану спецгруппой ГРУ ГШ МО. В районах, прилегающих к месту преступления, проводятся активные оперативно-розыскные мероприятия.

ст. оперативно-розыскной бригады п/к Белов И. И.

Профессионал

Пытка длилась второй час. Белов с тоской смотрел на пустую пепельницу в центре стола и тихо сатанел. Бойцы спецгруппы лежали в темных и сырых коллекторах, опера рыли носом землю, Барышников едва успевал отвечать на звонки, а Белов маялся от тоски и рисовал чертиков в блокноте. Он ненавидел совещания: чем выше по званию их состав, тем беспросветной маразм.

Сегодня его поместили на самом краю, дальше только двери. И все два часа он боролся с соблазном хлопнуть этой самой дверью, предварительно обложив семиэтажным матом всех в кабинете. Здесь были лишь те, кто знал истинную подоплеку «учений», поставивших на уши все силовые ведомства города, но Белов уже который раз ловил себя на мысли, что степень угрозы для них пока не дошла, так и осталась абстракцией, «учениями по отработке взаимодействия на случай предупреждения» и прочее, как говорилось в приказе по ФСБ. Как ни вглядывался в их лица, так и не смог уловить даже проблеска жути и беспомощности, которые все чаще охватывали его, словно ночной кошмар: все осознаешь, все так явственно и реально, что сердце обмирает, а сделать ничего не можешь, и голосок шепчет: «Это конец».

Он встретился взглядом с Подседерцевым. Тот, опоздав на полчаса, занял место рядом с начальником управления и с тех пор не спускал глаз с Белова. С момента торжественного подведения итогов провальной операции, а это было больше года назад, они не встречались. Белов надеялся, что больше никогда не пересечется с этим громадным мужиком с шевелюрой графа-анархиста Бакунина. Пообщался мало, но достаточно, чтобы понять: Подседерцеву плевать, кого ломать и из чьих костей мостить себе дорогу. Неожиданное появление на совещании куратора от СБП ничего хорошего не предвещало, а результаты розыска и без «политики» были – хоть вешайся.

Белов постарался сосредоточиться на том, что говорил Леня Бочаров. Подрывник, в отличие от многих в этом кабинете, свое дело знал и лишний раз не трещал высокими словами.

– Итак, все три фугаса обнаружены и взяты под контроль. Насколько я понимаю, идея подрыва в следующем. Вот смотрите. – Он ткнул указкой в карту Москвы. – Воробьевы горы, Покровский бульвар и площадь Курчатова. Начну с последней закладки. Все фугасы ориентированы по горизонтали. Этот целит в Институт Курчатова. – Бочаров подсмотрел в шпаргалку. – В нем двадцать пять реакторов и шестнадцать хранилищ радиоактивных отходов, суммарным объемом двести тонн. – Не обращая внимания на шепоток, прокатившийся по кабинету, он продолжил: – Второй конец шахты подрыва смотрит на Химкинское водохранилище. При взрыве произойдет подвижка почвы минимум на три метра, запорные ворота не выдержат. – Он обвел круг на карте. – Волна, высотой до двадцати метров, обрушится на пойму Москвы– реки. Затопит зону до Можайского шоссе включительно.

Второй взрыв приведет к оползню Воробьевой горы в реку. При полном перекрытии русла подъем воды составит семь-десять метров. Взрыв в районе Покровского бульвара приведет к массовому разрушению зданий в зоне Садового кольца и перекрытию русла в районе Храма Христа Спасителя. Иными словами, по руслу Москва-реки через весь город покатится волна воды высотой минимум десять метров. Две трети города окажутся под ударом. Затопление всех подземных коммуникаций, аварии высоковольтных линий, радиоактивное и химическое заражение, серия аварий на опасных производствах и прочее. – Бочаров опустил указку. – У меня все.

Ответом было гнетущее молчание. На памяти Белова это происходило третий раз за истекший час. Желающих высказаться по мере нарастания безнадежности ситуации становилось всем меньше. Белов был уверен, что всех сейчас мучит один вопрос: «Кто за этот бардак будет отвечать?»

Начальник управления, покосившись на Подседерцева, откашлялся в кулак и произнес:

– Леонид Степанович, когда я сказал «схема подрыва», я не имел в виду этот апокалипсис. С прогнозом мы уже ознакомились по показаниям этого… – Он замялся, но решил не сдерживаться, все свои: – Этого мудака Волошина. С ним еще разберемся! А вы нам доложите, как обезвредить эти фугасы. Вот что нас интересует. А не высота волны, мать ее за ногу!

Бочаров нашел взглядом Белова, тот лишь изобразил на лице сочувствие, ничем другим помочь не мог.

– Я не знаю схемы подрыва. – Бочаров вдруг стал похож на переростка-выпускника вечерней школы, завалившего последний экзамен.

– Как это не знаю! – Шеф явно воспрянул духом.

– Нет, как ставят на боевой взвод «Капканы», мне известно. – Бочаров покрутил головой. – Но как установлены именно эти, я не берусь судить.

– Поясните!

«Началось! – Белов прикрыл глаза и отвернулся. – Козел нашел козла отпущения».

Бочаров отодвинул карту с пластиковой доски, схватил фломастер, быстро набросал чертеж, точную копию того, что рисовал для Белова под землей на Покровском.

– Десятиметровая труба, две заглушки, до тонны забутовки. В центре фугас. – Бочаров повернул раскрасневшееся лицо к собравшимся. – Ставят на боевой взвод так: открывают верхнюю крышку, вставляют ключ в гнездо, поворачивают. Набирают код на панели, как вы телефон. Потом поворачивают ключ, вынимают. Закладывают в яму, заваливают забутовкой и резво убегают. По рации передают сигнал нужной частоты. Все!

– А как они узнали код? – подал голос начальник управления по борьбе с терроризмом. – На Цветном же не стоял на взводе, так?

– Не советую проверять, – насупился Бочаров. – Любой кодовый замок можно легко открыть, просканировав схему. Спросите тех, кто угоняет машины, они вам расскажут. Принцип тот же. – Он кивнул на чертеж. – В штреке темно, где гарантия, что они не поставили фотоэлементы? Пробьем дырку, посветим фонариком… И пи… Кхм. – Бочаров немного замялся, по рангу на свободу выражений права не имел. – Если они хоть чуть-чуть понимают в радиоэлектронике, то перенастроили приемник блока подрыва. Блокировать штатные частоты, на которых передают сигнал «Капкану», думаю, бесполезно. Но сделать это все равно надо. Хоть маленькая, но подстраховка.

– Военные предлагают… – Шеф Московского управления зашелестел бумажками, нашел нужную. – Предлагают разрушить закладки одновременным подрывом фугасов направленного действия. Что вы на этот счет думаете?

Бочаров поскреб затылок, криво усмехнулся.

– Вот пусть и попробуют.

– Бочаров! – Шеф Управления прихлопнул ладошкой по столу.

– Да это бред в трамвае! – Бочаров повернулся к доске. – Смотрите. Они предлагают заложить динамит и разрушить переборку так, чтобы взрывной волной повредило кожух фугаса. А где гарантия, что в этот момент не обвалится штрек и не захлопнет фугас? Я бы именно так и поступил, заложил бы шашки в отверстия в стенах и потолке и поставил сейсмодатчик. Вы взрываете вот отсюда, – он начертил острый луч в трубе, – а мои рванут со всех сторон. Понимаете? Вашу взрывную волну просто вытолкнет, а в эту же секунду рухнет свод штрека, и тут же шарахнет ядерный заряд.

– А если разрушить кожух лазерным лучом? – вновь подал голос «нач. по террору».

Белов чуть подался вперед, чтобы лучше рассмотреть сидящего в одном с ним ряду сухопарого и энергичного мужчину. Из всех совещающихся он единственный вызвал симпатию.

– Мысль хорошая, – кивнул Бочаров. – Только одно «но». Все, что бы вы ни предложили, я делать не буду. – Он обвел сидевших за длинным столом тяжелым взглядом. – Если бы это была обычная мина, поставленная на неизвлечение, я бы сам обезвредил ее на месте. Сам, никого бы не подпустил. В судьбу верю, суеверен до ужаса, но собой бы рискнул. Не впервой. Только перед этим выгнал бы всех на фиг, чтобы не зацепило. А вы предлагаете лезть к ядерным фугасам, не эвакуировав население!

– Достаточно, – остановил его шеф. – Садитесь. Подседерцев, проводив взглядом Бочарова, прокосолапившего на свое место, уставился на Белова.

– Игорь Иванович, вопрос вам.

Белову показалось, что толстые губы Подседерцева дрогнули в усмешке. Встал, одернул пиджак.

– Слушаю. – Десять пар глаз уставились на него.

– Для начала позвольте поздравить с успехами. Никто не станет, я уверен, отрицать, что фугасы обнаружены исключительно благодаря вашему чутью и профессионализму. Что это было, интуиция или удача, сейчас уже не так важно. Главное – результат. – Он выдержал паузу. – А что дальше?

Белов насторожился, похвала была с неприятным душком, но он пока еще не успел понять, в чем же червоточинка.

– Задайте вопрос конкретнее, тогда я смогу ответить.

– Могу конкретнее, – согласился Подседерцев. – Как розыскная бригада собирается действовать дальше?

– Действует тот, кто знает. Остальные просто суетятся. – Белов ожидал, что его перебьют, но все ошарашенно молчали. – На сегодня мы сделали все, что могли. Дальше пойдет суета и ловля блох.

– Белов! – подал голос начальник управления. Но Подседерцев успокоил его, вскинув широкую как лопата, ладонь.

– Поясните, Игорь Иванович, – с растяжкой произнес он.

– А что вам еще надо? – Белов поморщился от острой боли, проколовшей висок. – Мы нашли все фугасы. Степень угрозы вам ясна. – Он кивнул на притихшего Бочарова. – Что еще может дать розыск? Мы не знаем, кто заложил заряды и с какой целью. Преступники на связь еще не выходили, требований не выдвигали. Зацепок – ноль. Вернее, мы не успеем отработать имеющиеся. Где гарантия, что не рванет через пять минут?

– А почему вы уверены, что будут взрывать? – Подседерцев подался вперед, выложил кулаки на стол. – Это террор. Политический террор, если судить по масштабам угрозы. С такими аргументами, с позволения сказать, я бы не только отменил выборы, я бы добился чего угодно: от отставки президента до независимости Чечни.

– Почему вы все забыли, что, по расчетам Волошина, до взрыва осталось меньше двух дней? – Белов оглядел присутствующих. Никакой реакции, если не считать наливающегося кровью лица начальника управления собственной безопасности. – Все три фугаса мы нашли в точках, рассчитанных по его программе. Какие еще нужны доказательства?

– К Волошину мы еще вернемся. В конце концов, его линию мы отработали. Подседерцев чуть подал крупное тело вперед. – А вот почему розыск до сих пор не начал отрабатывать данные по политическим группам, которые мы вам передали?

Белов попытался успокоиться, но смесь из гнетущего страха и отчаяния полыхнула внутри, обожгла сеяние на мгновение в глазах потемнело.

– А может, хватит играть в политику?! Кому уперлись ваши выборы? Город заминирован! Вам же ясно сказал Бочаров, надо эвакуировать население. А тут обсуждали все что угодно. И как работать со СМИ, как предотвратить утечку информации, даже как самим подорвать фугасы, обсуждали! Но только не как спасти людей.

– Вопрос об эвакуации решают не здесь, – встрял почему-то задетый за живое начальник отделения собственной безопасности. Это он целых сорок минут нудно докладывал о принятых мерах по предупреждению утечки информации из конторы.

– А что здесь тогда решают? – не выдержал Белов. – Я два часа проминаю кресло, вместо того чтобы гонять своих оперов по городу.

– Мы здесь собрались, чтобы предотвратить теракт! – пошел в атаку шеф управления.

– Путем обсуждения психологического портрета возможного преступника? Белов ткнул в папку, куда убрал розданный всем документ, перл творения психологов в погонах. – Я отрабатываю конкретные версии, а не гоняюсь за призраками. – Он повернулся к начальнику управления по антитеррору. – Пять трупов на Бронной. Это признак наличия разветвленной террористической организации или нет?

– Возможно, – кивнул тот рано облысевшей головой.

– Конечно, организация, если они легко «зачистили» сразу пятерых! – Белов медленно выдохнул, пытаясь восстановить дыхание. В висках билась дикая боль. Но где гарантия, что у организации нет своей разведки? На худой конец наблюдения. Засечь нашу возню в районе закладок не мог только слепой. Бочаров считает, что фугасы поставлены на неизвлечение. Я с ним согласен. Я не сапер, а опер. Если тут хоть кого-нибудь интересует мое мнение, то заявляю, что по оперативным соображения фугасы стоят на режиме неизвлечения. Стоит нам только выйти на организацию, они нажмут кнопку.

– Меня поражает не ваша горячность, Белов. – Подседерцев, вскинув руку, разом успокоил всех. – Нервы на пределе, я понимаю. Меня поражает ваша уверенность в том, что непременно будет взрыв. На чем она основана?

– Интуиция,-ответил Белов. «Западня!»-подсказала она же, но было уже поздно.

– Кстати, где ваша семья, Игорь Иванович? – неожиданно задал вопрос Подседерцев.

– Уехала на дачу. – Белов крепче вжал ладони в стол. – При чем тут они?

– Далеко дом?

– Под Ржевом.

– Далековато, – сочувственно покачал головой Подседерцев. – Значит, в понедельник они собрали вещи, планировали выехать во вторник утром. Уехали без вас. Естественно, вы же всю ночь провели в управлении. А во вторник уже ухватили след. К концу дня мы уже имели первый фугас на Никитском бульваре. У вас великолепная интуиция, Белов. И дача далеко.

Белов с трудом втянул воздух через сведенное судорогой горло. В глазах поплыло, пол под ногами дрогнул, скользнул в сторону. Чтобы не потерять равновесие, он вцепился взглядом в большой портрет президента за спиной Подседерцева. Показалось, седой старик с одутловатым лицом хитро подмигнул.

Рука Белова сама собой поехала по столу, лихорадочно нашарила что-то стеклянно холодное… А потом будто выключили свет.

* * *

Посреди белого потолка плавало темное пятно. Белов никак не мог сфокусировать на нем взгляд. Едва ему это удавалось, пятно обретало форму большой птицы и плавно исчезало. Потом появлялось вновь, но уже в виде бесформенной размытой капли. Белов сделал над собой усилие… И пришел в себя. Почувствовал, что лежит на чем-то жестком. Попытался встать. Чья-то теплая ладонь легла на лоб.

– Лежи, Игорь, – мягко приказал голос, показавшийся Белову знакомым. – У тебя был обморок. Теперь все в порядке.

Белов принюхался, пахло медикаментами.

– Медпункт?

– Да.

Рука соскользнула со лба, и Белов смог осмотреться. Белые стены, шкафчик с лекарствами, стол.

Возле стула саквояж, с какими ходят врачи «скорой помощи».

Белов приподнялся на локте. Встретился взглядом с присевшим на топчан человеком в белом халате. Он оказался обладателем великолепных усов.

«Вот в чем дело!» – догадался Белов и сразу же узнал усача.

– Константиныч, привет! – постарался улыбнуться, но вышло с трудом.

– Мог бы и раньше заглянуть, Игорь. И не таким способом.

– Да все некогда, Леш.

– Всем вам некогда, – проворчал Алексей. Потеребил усы. Заглянул в глаза Белову так, как умеют только врачи, до самого дна. – Ладно, вижу, уже очухался.

Пересел на стул, повернулся лицом к Белову.

– А знаешь, Кирилла Журавлева убили, – неожиданно вырвалось у Белова.

С Алексеем, прозванным за солидный усатый вид Константинычем, познакомился через Журавлева. Сошлись быстро, Белов легко прикипал к хорошим людям, насмотревшись на ублюдков по обе стороны проходной. У Константиныча были какие– то свои дела с Журавлевым, Белов старался не вмешиваться. Мужики чудили, пытаясь внедрить что-то из последних достижений психологии в оперативное ремесло.

– Знаю. – Константиныч грустно вздохнул, пряча глаза. – А день сегодня, кстати, какой?

– Среда, – ответил Белов. – А Кирюху убили в ноябре девяносто четвертого.

Он вдруг вспомнил, что Константиныч не просто ; психолог, но и психиатр, и невольно напрягся. Как всякий русский, Белов не зарекался от тюрьмы и сумы, но психбольниц инстинктивно боялся.

– Что со мной было? – Белов притронулся к горячему виску.

– Производственная травма. – Константиныч не спускал с него пристального взгляда. – Переработал ты, Игорь. Вот и весь диагноз. – Он скрипнул стулом, сев поудобнее. – Стресс, неумение или нежелание расслабиться. Водочка, как у нас водится. Курите, как паровозы. Какое, к черту, здоровье, если в туалет даже времени сходить нету? Так и носите в себе. А от этого организм отравляется. Его, кстати, мать-природа создавала в расчете на здоровый образ жизни. Что я понимаю как разумный баланс положительных и отрицательных эмоций, активности и пассивности, возбуждения и торможения. Откуда же она знала, что ты свое тело атлета и пахаря на весь день в кресло усадишь? Сила у тебя медвежья, а вся идет на то, чтобы сдержаться и не дать в ухо тому, кто давно просит.

– А как же жить, Константиныч? – Белов помассировал висок.

– Ты у меня спрашиваешь? Да я сам такой! – Уголки усов, дрогнув, поползли вверх. – Висок давно стреляет?

– Я и не помню, – пожал плечом Белов. – Привык уже.

– Травмы головы, обмороки, потери сознания были? – перешел на профессиональный тон Константиныч.

– Нет. – Белов был уверен, что про потерю сознания на Бронной .старший спецназа никому не растрепал, не тот тип.

– Точно?

– Слушай, что ты гонишь? – Белов с трудом сел, прислонился к стене. – Во всем медуправлении ФСБ не нашлось медсестры, так я понимаю? Штатного психиатра зря не вызовут. Короче, колись, Константиныч. По старой дружбе, – добавил Белов.

– Пепельницей ты засветил в президента, Игорек. – Из-под усов сверкнула улыбка. – Все вдребезги.

– Иди ты! В какого, на фиг, президента?

– В того, что на стенке висел. В портрет, значит. – Константиныч погрустнел. – Нехорошо получилось, Игорек.

– А Подседерцева не зацепил?

– Это такой здоровый и кучерявый?

– Ну.

– Нет.

– Жаль. – Белов покачал головой, в которой медленно сбавляли ход тяжелые жернова. От каждого их оборота в ушах низко бухало, звук отдавался толчком под сердцем.

– Зря ты так. Он больше всех над тобой хлопотал. Чуть ли не искусственное дыхание делал, когда я прибежал.

Белов, поморщившись, вытер ладонью губы. Обратил внимание, что рукав закатан до локтя.

– Укололи? – Поднял на Константиныча настороженный взгляд.

– Не бойся. Те времена прошли.

Они поняли друг друга. На памяти Белова было несколько госпитализаций особо правдолюбивых сотрудников с диагнозом «острая шизофрения». Как правило, припадки происходили после появления врача со шприцем, а до него шел обмен мнениями с начальством на повышенных тонах. Последней жертвой пал работник гаража, у которого Белов иногда чинил машину. Задал человек вопрос на партсобрании, почему начальники, плюя на все приказы, используют оперативный транспорт в личных целях. Кто же такое спросить может? Только форменный шизофреник.

– Времена меняются, а люди – нет, – выдавил Белов, разглядывая красную точечку на вене.

– Вот теперь вижу, что ты оклемался. Уже даже философствуешь. Константиныч развернулся к столу, водрузил на нос очки, принялся заполнять какой-то бланк. – Бессонница мучает, Игорек?

– С понедельника в кабинете сплю. За смягчающие вину обстоятельства сойдет? – проворчал Белов.

– Угу. – Константиныч быстро застрочил по листку. – Как голова?

– Головка бо-бо, денежки тю-тю, водка – бя-ка. – Белов натянул пиджак.

– С последним не согласен. В нормальных дозах, в нормальной компании… А ты куда собрался? – Он оглянулся череа плечо.

– Работать пора.

– Отработался. Сиди уж. – Он взял новый бланк. – Скоро поедем.

– Та-ак! – Белов подтянул непослушные ноги, пытаясь встать. – И куда ты меня, дружище, сватаешь, если не секрет? Отсюда два пути: в отделение неврозов в госпитале на Пехотной или в «фирменное» отделение в пятнадцатой психбольнице. Говори уж, что тянуть!

– Игорь. – Константиныч развернулся, смахнул с носа очки. – Ты не горячись. Я тебе не враг. Я врач, пойми. Но ты не болен. Тебе просто надо отдохнуть. Выспаться как следует. – Голос у него сделался низким и тягучим. Просто отдохнуть. Я знаю, как это бывает. Словно перетянутая струна внутри. Все кипит, бередит, мысли скачут. Иногда кажется, что от тебя все зависит, все на тебе висит… А это не так. Все мы больны работой. Думаем, что в ней весь смысл жизни. А это не так. Я видел, как это происходит. Мается человек, место себе не находит, звонить на работу порывается. Заметь, не домой, а в отдел! Проходит неделя, пружинку внутри отпускает. Мякнет душа, будто оттаивает. Оказывается, лучше всего тишина и покой. Тишина и покой. Тишина и покой. Помнишь, «свободы нет, но есть покой и воля». Еще через неделю приходит воля. Когда начинаешь принадлежать лишь самому себе. Живешь без начальника и будильника. Это такой кайф, Игорь. Словно летним днем задремал у тихой речки. Забыл про рыбалку, про город, про все на свете. Остался лишь ты, теплый ветер и белое облако высоко в небе. Тишина и покой. Ты отдыхаешь. И ничего тебя не тревожит. Ничто не может вывести из себя…

Белову показалось, что взгляд Константиныча, как теплая ладонь, коснулся лица. Веки сделались тяжелыми. В голове вязли мысли, он никак не мог ухватить хоть одну из них, ускользали, как рыбы в теплой темной воде. Лишь вспомнил, что чертовски давно не спал. А так хотелось вытянуться и все забыть.

На мгновение перед закрытыми глазами предстала гигантская волна, крушащая коробки домов, горящая пена, взлетающая к низким тучам, черные сугробы пепла. Видение было настолько отчетливым, что он вздрогнул. Разом слетела сладкая истома. Внутри вновь сжалась пружина, гулко и упрямо заухало сердце.

– Что такое, Игорь? – насторожился Константиныч.

– Надо работать. – Белов растер лицо. – Тебя уже предупредили, что я могу бредить об угрозе взрыва?

Константиныч отвел взгляд.

– Знаешь, Игорь. За столько лет работы с агентурой и операми я наслушался такого, что меня уже ничем не удивить. Все знаю, от охоты за летающими тарелками до тайных похорон Мюллера на Ваганьковском кладбище. Бред – это то, что не может принять сознание обывателя. А мы здесь ежедневно всерьез собираем и анализируем такое, что не привидится даже в страшном сне. Поэтому и работа у нас секретная. Ни один нормальный человек в такое не поверит и денег в виде налогов не даст.

– Короче, Склифосовский, я шизик? – Белов поднял голову.

– Игорь, ты абсолютно здоров. – Константиныч пригладил седые усы. – По моей линии, естественно. Сердечко шалит, дистония, сосудики ни к черту. Да ты и сам это знаешь. Добрый совет, отдохни. Височные боли и красная сетка на глазах,. как у тебе сейчас, прямой путь к инсульту. Запомни, сосуды расширять надо не водкой, а но-шпой. Боль снимают анальгином, а не пивом.

Белов машинально провел по правому виску, боль притупилась, остался только тяжелый комок.

– Куда повезут, Константиныч? – прошептал он.

– На Каширку, – одними губами прошептал тот и отвернулся к столу.

На Каширском шоссе и находилась пятнадцатая психбольница, а в ней целый этаж отвели жертвам невидимого фронта. Белов ясно представил себя прогуливающимся по коридорчику в линялой пижаме, и расплывшуюся медсестру с повадками надзирателя, получившую всю полноту власти над полковником ФСБ.

«Ясно, во избежание утечки информации. Два укольчика в правую ягодицу – и тихий здоровый сон. Минимум сорок пять суток обследования. Если не повешусь от тоски, то точно сдохну от лошадиных доз аминазина. Я ведь буянить буду, я же знаю, уверен, что город обречен!»

Белов с тоской посмотрел за окно. Окна кабинета выходили во внутренний двор и смотрели прямо на стену бывшей знаменитой внутренней тюрьмы Лубянки. Комендантские наряды каждую ночь десятилетиями разряжали там свои наганы.

«Революционная необходимость – есть высший закон», «Признание вины царица доказательств», «Сын за отца не отвечает, по одному делу идти не могут» – пришли на ум короткие, как выстрел нагана, строчки из негласного УПК тех лет. – Времена изменились, а мы? – Белов перевел взгляд на бывшего друга, ссутулившегося за столом. – Нет».

В дверь вежливо постучали.

– Войдите, – разрешил Константиныч, оглянувшись через плечо.

В дверь просунулась физиономия Барышникова. Белову он показался котом, явившимся с повинной после пожирания хозяйской сметаны. В глазах тревога и тоска, а на роже послеобеденная тихая радость.

– Алексей Константинович, разрешите? – Барышников замер на пороге.

– Входи уж. – Константиныч смерил взглядом Барышникова. – Заговоришь с ним о работе, дам по лбу, понял? – Он покрутил в тонких пальцах никелированный молоточек.

– Доктор, может, лучше укол? – расплылся в улыбке Барышников.

Константиныч хотел было ответить, но тут тихо запиликал телефон. Он взял трубку. Выслушал, теребя усы.

– Сейчас подойду, – бросил он в трубку. Встал, взял со стола заполненные бланки. – Так, мужики, не курить, о работе не говорить, вести себя прилично. Я на пять минут.

Барышников потеснился, пропуская Константиныча к двери.

– Ты как? – Он плюхнулся на стул напротив Белова, заглянул в глаза.

– Похоже, отстрелялся. Нервы не выдержали. – Белов устало потер висок. Уже все в курсе?

– Про то, что ты в Подседерцева пепельницей засветил? – усмехнулся Барышников. – На сегодняшний день – это государственная тайна. Никто в отделе не знает. Только я. «Коридорное радио» пока молчит.

– А я думал, уже все управление на ушах стоит, – покачал головой Белов.

– Для этого надо было попасть, Игорь Иванович. – Барышников закряхтел, прижав кулак ко рту. Глазки сразу покраснели и подернулись влагой.

– Хорош в одну харю веселиться, – поморщился Белов.

Барышников стрельнул глазками на дверь, пошарил взглядом по потолку и стенам. Всем видом показывал, что сейчас начнет говорить «под микрофон».

– Врачуган уже приговор вынес, Игорь Иванович? – Барышников уставился в глаза Белову.

– Госпитализация. Говорит, отоспаться надо. – Белов прижался спиной к стене.

– Понятно, – протянул Барышников, явно сопоставляя эту информацию с уже имеющейся. – Грех завидовать, но с удовольствием бы поменялся с тобой местами.

– Ага, будет тебе удовольствие, когда вкатят в задницу ведро аминазина! Белов убедился, что намек на Каширское шоссе понят.

Барышников нервно сцепил пальцы. Опять бросил взгляд на дверь.

– Знаешь, Игорь Иванович, мы с тобой нормально работали. Мужик ты отличный…

– Что ты меня хоронишь, старый? – не выдержал Белов.

– Работа у нас такая, Иванович. Непрерывное производство, можно сказать. Да и аврал, сам знаешь, какой. – Барышников придвинул стул ближе, почти прижал колени к ногам Белова. – Я же твой зам, так?

– Ах вон оно что! – догадался Белов. – Так бы сразу и сказал, а то мычишь, а не телишься. – Он достал из кармана связку ключей, бросил в протянутую ладонь Барышникова. – Только, старый, все по уму. Сейф открывает комиссия из трех человек, и все прочее…

– Не первый год замужем, Иваныч. – Барышников подбросил на ладони связку. – Все документики будут в целости и сохранности. К твоему возвращению новые накропаем.