Текст книги "Игра теней"

Глава 20

МОСКВА, РОССИЯ

– Так когда же наступит изобилие? – спрашивает Аля.

– Как только, так сразу.

– А пока – кофеек без сахара?

– Пока так. Трудности на то и существуют, чтобы их преодолевать.

– Это – если очень хочется.

– Как говаривал академик Павлов…

– Это тот, что собак резал?

– Тот… «Препятствие – есть главное условие достижения цели».

– Странный он, этот Павлов… А если сил нет?

– Была бы цель – силы найдутся. Есть такое слово, милая барышня: хочу!

– Да мало ли чего я хочу…

– Значит – мало хочешь. Ибо, главное здесь – хотеть достигнуть…

– Или – не хотеть… Что, не так? Что, нельзя людям просто жить, заниматься тем; что им нравится?..

– Но – «суровая действительность диктует свои суровые законы», – вещаю низким баритоном диалектического материалиста.

– Вот именно. Я вот знаю ребят – ничего плохого не делают, просто живут так, как им нравится, и у всех – как бельмо в глазу. Не так одеты, не так ходят, не так разговаривают…

– А чем они занимаются, эти ребята?

– Да ничем. Живут.

– Ничего плохого – и ничего хорошего… Кушают-какают, какают-кушают…

– Ну что ты сразу… Один – поэт, он стихи пишет… Другой – философ.

Третий – диггер…

– Кто?

– Диггер.

Насколько мне помнится, диггеры были в Англии времен Кромвеля. Они захватывали землю, руководствуясь тем, что они называли «естественным правом», и перекапывали ее, надеясь таким образом сделать своей… Наивняк… Естественно, их порубали. В капусту. Ибо чтобы иметь собственность, нужно иметь власть. Свою власть.

Кто есть «диггеры» в теперешнем молодежном сленге, я запамятовал. Хотя…

– По подвалам, что ли, лазит?

– Да нет… – глаза девочки заблестели, – по подземельям! Под Москвой ведь – целый город!

– Клады ищет?

– Ему просто интересно. Тор и меня два раза брал.

– Так это он и есть Тор?

– Ага.

– А чего его так прозвали?

– Не знаю… Прозвали, и все. Он такой здоровый, волос – копна, с огромной бородой. Только…

– Что – только?

– Ширяется он. До полных вольтов…

– А ты?

– Нет. Насмотрелась я…

– На ломки?..

– Дрон, это жуть какая-то…

– Верю. А «колеса» – кушаешь…

– Это… Так получилось…

Чувствую – девочке тяжело. Меняю тему:

– Ну и что хорошего в подземельях этих?

– Вообще-то… Вообще-то там грязь и крысы. Здоровые такие. Но кое-что там найти можно…

– Да?

– Кладки старинные, кладбища… Можно даже пробраться в правительственное метро и подземный город.

– Город?

– Ну… Его построили давно, на случай войны с американцами… Для всяких там чинуш крутых и их семей… Там, Тор говорил, запасов столько, что можно сто лет жить. Пока радиация на земле после ядерной войны не исчезнет. Для этого все есть: и продукты, и вода, и автономное энергопитание… Вообще у Тора мечта: добраться туда и остаться жить. Навсегда. Всем, кому здесь плохо…

Мечта о «городе Солнца»… Любая сказка хороша, пока она сказка… А как только ее начинают «в жизнь претворять» – получается «прокрустово ложе»… Тех, кто коротковат, – вытянуть до «идеала», тех, кто длинноват, – укоротить на ноги, чтобы «опасно ходить» перестали… А лучше – на голову. Чтоб много о себе не думали. Только у этого «громовержца» будет город Тьмы… Как у Герберта Уэллса в «Войне миров», люди постепенно превратятся в животных… Ну а если брать конкретно московские катакомбы – в подобие крыс: с кем поведешься, от того и наберешься… Хм… Зато москвичам будет спокойнее: как только диггеры косяками полезут из подземелий и потянутся на природу – пора «рвать когти», корабль тонет! Только вот какой корабль? Российской государственности? Или просто всегородская канализация засорилась и дерьмо плывет прямо в квартиры мирных обывателей?.. Нет, у меня точно температура!

– Тор рассказывал, что он уже забирался туда…

– В подземный город?

– Да. Ты знаешь, он называет его «Изумрудный город»… Как в сказке…

– Как?!

– Изумрудный город… Знаешь почему?

– Ну?

– Там всегда – дежурное освещение. Едва-едва… Зеленого цвета… И все кажется изумрудным. Вот он и обозвал. А может, и под кайфом был, и ему все просто таким привиделось…

– Может, и так… А зачем он туда забрался?

– Не знаю… Скорее всего наркоту искал. Должны же быть там медсклады…

– Там что же, никакой охраны или сигнализации?

– Почему? Наверное, какая-то есть… Но, во-первых, Тор ходы знает, а во-вторых – он инженер-электронщик. Когда-то в какой-то закрытой шараге работал… Ему и лет, наверное, как тебе…

– В «почтовом ящике»?

– Ну… Так что эта электроника ему – как амбарный замок для крысы. Я тоже его как-то спросила, чего он туда лазит, опасно ведь… А он сказал: «Изумрудный город – мнимый, его как бы не существует. И опасности там только для дневных людей. А я – человек ночи…»

Вообще-то я не сильно поняла, чего такое он имел в виду… Но он всегда так выражается. Непонятно. Даже когда он не под кайфом.

– Ты жила с ним?

– Да. Он хороший человек. Когда не ширяется – с ним просто интересно. А когда… Мне его жалко.

– Жалость – сестра любви.

– Да нет… Просто… Нужно где-то жить… И о ком-то заботиться… И чтобы кто-то заботился о тебе…

– Где вы жили?

– У него комната в коммуналке была, здоровенная… К тому же какой-то «Жулье-инвест» расселил всех его соседей по квартирам, он тоже ждал свою, ну вроде как в обмен… Только этот «инвест» не больно-то торопился… Наверное, узнали, что ширяется, а на хрена ему тогда вообще какую-то квартиру взамен этой комнатухи давать?..

– Проще подождать, пока загнется…

– Да нет. Дождаться, пока кумар прижмет, и ампулку положить напротив… К тому же он не говорил никому, а я знала – у него куда-то и все бумаги на эту комнату пропали, и вообще все документы… Ни паспорта, ничего…

– Может, милые поэты-философы подмогли?

– Не… Эти Саша с Витей – ребята тихие, вроде как пришибленные. Да и голубые они… Причем идейные. Витя, это который философ, даже теорию такую развил: женщины – существа гнусные и эгоистичные по определению, они жестоки и самовлюбленны, и мстят всем, кто их не любит… Чего-то там цитировал, доказывал, что где-то сказано «возлюби брата своего», а не «сестру», потом говорил, что женщины от природы неполноценны, потому что лишены фаллоса, и поэтому поклоняются ему и мстят мужчинам за собственное несовершенство – коварно и тайно. И что вообще-то каждая женщина мечтает быть мужчиной, но боги ее наказали за прегрешения в прошлых жизнях…

– Бред… Шизйки эти два гермафродита, причем конченые.

– Да они безобидные…

– Думаешь? В тихом омуте…

– Да нет. Им правда вроде не нужно ничего…

– И на что живут два этих незлобивых непротивленца?

– У них вроде родители богатые. Или – состоятельные. Хрен их знает.

– А у Тора как оказались? Он-то – не голубой?

– Не, Тор нормальный. Просто заходили потусоваться. Да у Тора много кого тусовалось, особенно когда у него деньги заводились… Тем более квартира после выселения соседей громадная и пустая.

– Так деньги у него все-таки бывали?..

– Ага. И порой большие.

– Откуда?

– Не знаю… Не зря же он по катакомбам лазил.

– Думаешь, клады находил?

– Знаешь… Он порой был совсем нормальный, как все люди. Одевался стильно, бороду аккуратно постригал… Куда-то уходил – иногда по несколько дней его дома не было, – но не под землю… Потом появлялся довольный, немного хмельной:

«Лиса, готовь скафандр… У нас есть заказец… На сто миллионов…»

Скафандром он называл свой «подземный» комбинезон, ну и все, что к нему прилагается, – кирочка, фонарь, запас еды, баллон с кислородом, как у аквалангиста… Он ведь под землю уходил на несколько дней, иногда – больше чем на неделю…

– Один?

– Да. Всегда один. Вообще-то диггеры группами ходят, у них даже что-то вроде своего клуба есть… Но Тор считал их всегда туфтовщиками…

– Кем?

– Ну, вроде любителями. Сам Top – диггер высшей квалификации, он подземку как свои пять пальцев знает, таких по Москве всего двое-трое, не больше. Они считаются сталкерами.

– Но тебя же он брал…

– Тут, Олег, как в анекдоте: «Не путай экскурсию с эмиграцией». Тор меня просто, как он выразился, «по проспекту прогулял», то есть провел там, где любой диггер ходит и даже экскурсии водит для любителей острых ощущений… Надо же им на жизнь зарабатывать…

– Он тебя Лисой называл?

– Да.

– Почему?

– А у меня фамилия – Лисовская. Меня и в школе Лисой дразнили. Но это когда маленькая была.

– Сейчас – большая?

– А разве нет?..

– Как ты к Тору попала?

– Так это еще два года назад…

– Ну и?..

– Из дома я сбежала.

– Это сколько ж тебе тогда было?

– Двенадцать.

– И что, родители не разыскивали?

– А я с матерью жила. В Брянске.

– А отец?

– Отца у меня вообще не было.

– Без отцов дети не рождаются.

– Это без… сам знаешь без чего – не рождаются. А без отцов – еще как!

– Ну а мать?

– А что мать… Я чуть не с рождения у бабушки жила, а мать – сама по себе…

– Ну и жила бы дальше.

– Когда мне одиннадцать было – бабушка умерла.

– И ты перешла к маме?

– Она-то мама, да только не моя…

– В смысле?

– В смысле – перебесилась, замуж вышла, ребенок у них с мужем. У мужа того – свой ребенок, Настька, тоже девочка… Квартирка – две комнаты, как у всех…

А тут еще у Васи этого работы не стало… Пил и бил меня… И от матери – ни слова доброго… И в школу ходить перестала: по дому, дескать, работать нужно…

Ну я и работала…

Знаешь, Олег, я за всю жизнь столько не плакала, сколько за тот год… А летом – Вася напился где-то, Настька гуляла, – пришел, я как раз с маленьким игралась, затащил в другую комнату, вынул ремень… Я, когда он пьяный и злой приходил, а никого не было, на улицу сбегала и пряталась до темноты… А тут – не успела, ведь ни с того ни с сего…

Обычно, когда дрался – он или затрещину влепит, или ремнем по чем ни поподя, а тут – глаза как у кота взбесившегося… И цедит сквозь зубы: «Сука, нахлебница…» Потом… Потом сорвал с меня всю одежду, завалил на постель, притиснул… Какая-то дикая боль внизу живота, запах перегара… А за стеной – Алешка маленький кричит…

Потом этот уснул…

Дальше я как во сне действовала. Помню только, что Алешку кашей кормила, потом перепеленала – мокрый был по самые уши… Оделась как-то и ушла… Куда – не знаю… В троллейбус села… Ездила долго, может, час или два – все по кругу… По кругу…

Потом вышла. Оказалось – вокзал. Вечер уже. Стою на высоком перроне, поезд мчится, диктор по громкоговорителю чего-то непонятное бубнит… А поезд, он как живой, и глаз у него светится, и нужно просто подождать… И – шагнуть.

Тут он заревел. Раз, другой… Стало просто жутко… Я застыла на месте…

Поезд несся мимо, ветер холодный, и в глаза – труха какая-то летит…

Стихло все тоже разом.

Я перебежала пути, потом – еще одни, еще… Нашла какую-то будку заброшенную, за ней – кусты бузины… Там спряталась, свернулась на каком-то куске фанеры – и уснула…

Проснулась – все как в тумане… Наверное, температура была.

Гляжу – электричка, тетки какие-то с сумками на колесиках…

Зашла в электричку, села у окна…

Так и ехала…

Потом в другую села.

Потом – в третью…

Какая-то женщина мне булку дала с колбасой… А на станции я воду пила, из фонтанчика.

В этой, третьей, я снова заснула.

Проснулась, когда электричка остановилась и все выходить стали.

Вышла на перрон.

Оказалось – это Москва.

Было уже поздно, темнело. Я пошла просто вперед. Реку увидела, мост. На мосту стояла долго и смотрела на воду – она была далекая и маслянисто-черная.

Какая-то машина притормозила: «Эй, подружка, проедемся?»

Я замотала головой и побежала.

Машина догнала. «Да не обидим, по таксе…» – сказал голос.

«Валет, брось, не видишь – чокнутая какая-то… Поехали на „уголок“… – сказал другой голос.

«На „уголке“ – цены, блин…» – «Зато телки первоклассные… Нечего мусор по обочинам собирать… Сегодня хорошо наварили, кончай жлобствовать… Гуляем?»

«Гуляем!» Дверца захлопнулась, и машина уехала.

Я ушла с моста. Там было страшно. Потом брела через темные дворы…

«Эй, девка, иди-ка сюда». Какие-то мужики, перегаром от них воняло… Я побежала… Они гнались за мной… А мне почему-то казалось, что это Вася и какие-то его дружки…

Тут появился Тор. Как из-под земли. Громадный, рыжебородый.

Это был какой-то тупик, с ящиками из-под тары. Те, что гнались за мной, обступили полукольцом, щелкнуло лезвие.

«Вали отсюда, это наша девка», – сказал один.

Тор шутейно так, без замаха, бросил вперед кулак… Хруст, мужик навзничь опрокинулся, даже не ойкнул…

Оставшиеся двое оцепенели.

«Убирайте „перья“, уносите свою падаль… Мне – что одного завалить, что троих…» В руке у Тора оказалась кирка, он поигрывал ею как бы шутейно – она была закреплена ремешком на запястье… Мужики тихо взяли упавшего за руки и поволокли прочь… Знаешь, их даже не кирка та испугала – Тор сказал все настолько спокойно и безразлично… И еще – он даже в лице не менялся. И глаза, вернее зрачки, – черные и застывшие…

«Ты кто?» – спросил он.

«Я – Аля».

«Ты чья?»

«Ничья».

«Где живешь?»

«Нигде».

«Меня зовут Тор. Будешь жить у меня. Надоест – уйдешь».

Потом развернулся и пошел. Даже не поглядел, иду я за ним или нет. А куда мне еще было идти?..

И я стала жить у него. Тогда еще соседи были – первые только уехали, и одна комната осталась свободной. Там я и поселилась.

Тор никогда ни о чем меня не спрашивал – кто я, откуда.

И еще – он был ласков со мной. Но не приставал. И в душу не лез.

– А дома – тебя не разыскивали?

– Нет. Я скучала – но только по маленькому. Он хороший. Потом, через месяц, позвонила домой. Трубку мать взяла. И сразу ругаться… Ну, я наврала ей, что уехала в Москву и в интернате теперь живу. Даже адрес какой-то назвала…

– Она поверила?..

– Не знаю… По-моему, ей все равно было… Лишь бы я не маячила и ее новой жизни не мешала…

– А чего она тебя в Брянске в интернат не определила?..

– Ха… Теперь же за все деньги платить надо… И чтобы устроить, и за содержание…

– Так и не виделись с тех пор?

– Прошлым летом я в Брянск ездила. Втихую. Даже к дому подошла… Настьку во дворе видела. Потом мать с работы…

– Не подошла?

– А что толку? Да и поддатая она была.

– А кем работает?

– Официанткой. Видела – Вася на балкон выходил, все такой же, только пузо больше отросло… К бабушке на могилу сходила, траву повыдергивала, рассказала ей все… Поплакала… Ну-и в Москву уехала.

– Ладно… А как ты в подъезде оказалась?

– В подъезде?

– Ну да. Вчера.

– Тут тоже все как-то перепуталось… Тор в больницу попал…

– В психушку?

– Ну да. Еще осенью прошлой. Он что-то совсем на мели сидел, деньги кончились… Тут кумарить его начало по-страшному… Я как-то слиняла вечером, к шировым подалась, они посоветовали, где дозу взять… Пришла туда… Там спросили: чем расплачиваться станешь… Ну а чем я могу расплатиться – понятно чем…

Только дозы этой Тору – только на легкий оттяг и хватило… Потом совсем плохо стало – выгнулся весь дугой, судорога свела, на «мостике» стоял, на затылке и на пяточках… Тут Саша оказался:

«Скорую» нужно звать… Не то загнется он».

Вызвали «скорую».

Пока ехала – Саша этот шустро так испарился.

Я сказала, что дочь. Врач посмотрел на меня, потом хату оглядел:

«Валить тебе нужно отсюда, дочь, к маме с папой…»

«Он выживет?»

«А хрен его знает».

Потом его укололи чем-то и увезли. Потом я узнала – живой. Но раньше лета не выйдет. Да и куда ему: квартирку тот «инвест» прикарманил. Уже и ремонт, наверное, сделали.

Короче, помоталась я всю осень… В основном по шировым хазам…

– Сама… Пробовала?

– Колоться?

– Да.

– Нет. Как-то, еще когда у Тора жила, взяла тихонько ампулку, шприц, резиной руку перетянула – ну, как он всегда делал… Просто хотела попробовать… Тор как раз в отключке лежал…

Вдруг дверь в ванную распахнулась, стоит Тор… Влепил мне такую затрещину – я аж в стену влетела… А сам взял шприц и все содержимое – ты понимаешь! – все, спустил в раковину. И водой смыл. Сказал:

«Это – нельзя. Никогда».

«А ты…»

«Я подыхаю… В канализационных трубах. Как падаль».

Закрыл дверь и ушел…

А вчера…

Просто надоело все… Живу – вроде как не живу… И все ребята эти по хатам… Они приходят откуда-то, почудят и уходят. Домой… А мне куда идти?..

– Жить надоело?

– Не надоело… Просто надоело жить так… Когда никому не нужна… А тут еще…

– Что?

– Сдали меня шировые…

– В смысле…

– Болтается девка, вроде как бесхозная… Ко мне подошли вчера ребятки и сказали, что нужно работать… Сказали, что вечером отвезут к клиенту – чтобы отмылась…

А я ушла. Заглотала упаковку «колес»… Где-то в метро ездила, не помню…

Потом, наверное, еще упаковку… И все… Дальше ничего не помню.

Мелодичный звонок в пустой квартире – как звон колокольчиков.

Девочка вздрагивает. Поднимает усталые глаза:

– Пришел кто-то?

– Друг. Все, как обещал: сейчас начнутся чудеса.

– Не верю я ни в какие чудеса, – грустно вздыхает девочка. – Не верю.

Совсем.

Глава 21

Дмитрий Иванович Крузенштерн зашел, как и подобает графу Монте-Кристо: прекрасно сшитый костюм, тщательно зачесанные назад волосы, безразлично-высокомерное выражение лица и, естественно, трость. Черного дерева, с массивным набалдашником в виде головы льва.

– Какие лю-ю-ди, и все без охраны!

Круз оглядел обстановку пустынной прихожей, молча вытащил из футляра длинную тонкую сигару, чиркнул кремнем зажигалки, пыхнул дымом… Разлепил губы:

– Дронов… Знаешь, что я тебе скажу? После разлуки?

– Ага. Хочешь быть богатым – будь им! А лучше – молчи. Ибо кто-то умный давно заметил: мысль изреченная есть ложь. Пожевать принес?

Димка с тем же непроницаемым лицом извлекает из другого кармана пласт «Стиморола». И подает мне.

– А детям? – киваю на Алю.

– Детям – мороженое. Ты нас не представил.

– Молодые еще. Сами познакомитесь. Круз чуть склонил голову:

– Дмитрий Иванович Крузенштерн, – выдержал соответствующую случаю паузу и добавил:

– Банкир.

– Александра Олеговна Лисовская. – Выдержала соответствующую случаю паузу и добавила:

– Дочь.

На какую-то долю секунды, но Круз растерялся – мельком глянул на меня, потом на девочку, потом снова на меня…

– А что, Иваныч, выйдет из нее банкир? – хмыкнул я.

– Боюсь, что да, – сокрушенно опустил голову «граф», приоткрыл пошире дверь и скомандовал:

– Заноси!

Дальнейшее напоминало кино. Причем индийское. «Шама и Рама», все трое, естественно, близнецы, но никогда об этом не знали, потому как в Индии с зеркалами – полный напряг…

Сначала объявились три официанта с натуральным метром во главе, которые обернули мой допотопный, сбитый из досок кухонный стол белоснежной крахмальной скатертью, заставили напитками и закусками, включая фрукты и сласти. Двое Димкиных «хранителей тела» тем временем «оживили» холодильник набором продуктов под девизом «Брежнев на охоте». Если в нем теперь чего-то не хватало, так только жареного мороженого.

Потом возникли трое молодых людей. Бывает же работа такая – «молодые люди».

Хотя одному из них – вполне за пятьдесят.

Один развернул перед Алей каталог девичьих нарядов, другой – передо мной – каталог всяческой квартирной утвари, начиная от унитазов и дверных ручек и заканчивая персидскими коврами и сиамскими кошками… Третий…

Третий задумчиво слонялся по комнатам… Блестящие штанцы в обтяжку и без карманов, укороченный и зауженный в плечах пиджачок, напомаженные до блеска волосы и сложенные девственным бантиком губки…

– Это – кто? – спросил я Димку, не в силах терпеть собственное невежество.

Правда, выразил я свою мысль на живом, общеупотребительном-великорусском…

– Дизайнер.

– Да иди ты!

– По интерьерам.

– А-а-а…

– Что – «а-а-а…»? Ты испрашивал уюта по полной программе?

– Ну не до такой же степени!

– Нужно делать или хорошо, или никак.

– А кто спорит?

– Кстати, этот дизайнер – самый высокооплачиваемый художник по интерьерам в столице.

– Димар, анекдот помнишь? Про попугаев?..

– Смотря какой…

– Мужик продает трех попугаев на базаре. Подходит покупатель. Смотрит на цену. Первый стоит триста баксов.

«Свободно говорит на русском и английском, отвечает по телефону, беседует в ваше отсутствие с гостями…»

Второй – тысячу баксов. «Свободно владеет всеми европейскими языками и тремя восточными, знает на память Пушкина, Лермонтова, Шиллера, Шекспира, Гете, Конфуция… Проводит бизнес-переговоры с партнерами, пишет на семи языках и самостоятельно ведет делопроизводство на компьютере…»

Цена третьего – пять тысяч долларов.

«Ну а этот-то – он что?..» – затаив дыхание спрашивает изумленный покупатель.

«По правде говоря, этот… молчит как рыба».

«А что он умеет?»

«Нe знаю».

«Так почему же он так дорого стоит?»

Продавец оглянулся, понизил голос;

«Эти двое называют его Боссом».

– М-да… Не вкатываешь ты, Дронов, в искусство интерьера!

Хм… Может, оно и так, но собственное жилище – место слишком интимное, чтобы я мог доверить его спецу по расстановке мебелей.

Молодой человек застыл, глубокомысленно рассматривая надпись на стене, оставленную расхитителями частной собственности. Даже если он решит, что это самый что ни. на есть крайний писк попсовой тусовки, – не соглашусь и потребую закрасить.

Но молодой человек постоял-постоял, видимо проникаясь сутью начертанного, еще раз обошел квартиру, сделал несколько пометок в своем блокноте, подошел к тому вьюноше, что сидел рядом со мной, просмотрел каталог отобранных мною предметов, стал мрачнее тучи – и отвалил. Через пару минут спиной вперед удалился и мой консультант по уюту, бросив на девочку брезгливо-равнодушный взгляд, словно ее присутствие здесь или само существование было не поддающимся никакому естественному объяснению недоразумением.

– Вы что-то выбрали? – вежливо осведомился у девочки коммивояжер по одежке.

– А разве… – Похоже, Аля рассматривала каталог, как смотрят сериалы: очень красиво, но не про нас.

– Так… – Присаживаюсь рядом, и девчонка начинает листать страницы уже целенаправленно. Под моим мудрым руководством. И, естественно, под патронажем банка «Континенталь» в лице его вице-президента.

– Олег… Но это же столько денег… – слабо пытается возразить Аля.

– Ничего. Отдашь с первой получки.

– Это когда?

– Когда-нибудь. Время терпит. Лицо банка быстренько прикидывает на калькуляторе общую сумму и резюмирует:

– Роскошно жить не заставишь, а вот красиво – не запретишь!

Пока мы отведывали гастрономические изыски на свежей скатерке почти от Диора и предавались трепу, в прихожей несуетливо работали могучие парнишки в джинсовых комбинезонах. Результатом их незамысловатой но целенаправленной активности оказалась дверь, отделанная светлым деревом. Сталь, на которую это дерево наложено, по идее, должна выдерживать удар кумулятивного снаряда.

Надеюсь, таких испытаний на ее долю не выпадет.

В дверь был врезан соответствующий сейфовый замок; к нему Дима Иваныч прибавил несколько прибамбасов собственного изготовления, доказав, что по-прежнему способен не токмо деньги считать. Так что теперь в мою квартирку можно проникнуть только по согласованию с хозяином. Это наполнило меня молчаливой гордостью, но ненадолго. Ибо нет в мире совершенства, и на каждый замок найдется свой взломщик.

Все заказанное подвезли часа через четыре. Квартирка преобразилась.

Гарум-аль-Крузенштерн остался доволен произведенным впечатлением. Пока Аля примеряла обновы в соседней комнате, я успел пересказать Димке ее историю…

– Спасибо за праздник, Круз.

– Ага. Тем более он взрослым нужен не меньше, чем детям. Что собираешься делать с девушкой?

– А ты посоветуй, банкир…

– История нас учит…

– Помню. «Шерше ля фам…» Впрочем, старик Ювеналий произнес это задолго до французов и по-латыни…

– На современный общеупотребительный сам переведешь или помочь?

– Как гласит закон Мерфи, если какая-то неприятность должна случиться, она случается…

– Но нарываться-то необязательно…

– Ты предлагаешь какой-то выход? Действие?

– Дрон… Нельзя осчастливить все человечество…

– А я никогда и не пытался… А вот помочь одному ребенку, когда можешь это сделать…

– Олег… Она ведь давно не ребенок…

– Это она так думает.

– Хорошо. Смотри сам.

– Буду.

Полтора месяца ушло на «трудоустройство» девочки в интернат. Из находившихся в Москве навороченно-закрытых учебных заведений колледжи для особо одаренных малолеток на стезях искусства, поэзии, ваяния и литературных изысков отмел напрочь и сразу: там даже нормального ребенка мягенько так перекуют в слюнявого идиота. Или – идиотку.

Бизнес-колледжи вообще занимаются туфтой, ибо не преподают основной предмет по специальности: «людоведение и душелюбство».

Осталось… Осталось проще простого: иняз. Пять языков знать куда лучше, чем ни одного, и времени на дурость останется меньше. Туда я девчонку и определил. Тем более Круз после соответствующей проверки подтвердил полную достоверность ее рассказа и даже выписал мне на листочек адресок мамашки… На мой укоризненный взгляд – «не доверяешь интуиции старого парикмахера?» – развел руками: работа, дескать, такая…

В интернате-лицее для девиц с иноземным уклоном старая дева-директриса рассматривала меня так, будто я лично и непосредственно виноват в ее несложившейся семейной жизни. Потом прочла мораль-наставление о переходном возрасте у девочек-подростков. Потом затребовала всяческие справки. К этому я был готов и соответственно обзавелся: Аля прошла медкомиссию чуть не в центре подготовки космонавтов, разложила на молекулы тестовый программный спецопросник, достаточный для определения профпригодности нелегала после пяти лет работы, и заодно прослушала мой личный курс лекций о вреде никотина для кроликов и лошадей. Кроме упомянутых, имелись и соответствующие рекомендации, и, естественно, направление Брянского облоно… Последние бумажки, как и та, что я прихожусь даровитому ребенку родным дядей, были чистой липой. Зато, сработанные настоящим профессионалом, они выглядели куда убедительнее подлинных.

Вопрос оплаты обучения и содержания институтки «Континенталь» решил по безналу, но, поскольку старая перечница закатила мне двухчасовую лекцию о трудностях подросткового возраста у девочек и прекращать ее в ближайшие часы явно не собиралась, я решил, что помощь нужна именно ей. А посему достал, как это принято у нас, конвертик, положил на край стола и сказал, как это принято у них: оревуар…

Дама, как это принято у нас, конверт по близорукости не заметила, смахнула куда-то в бумаги и заверила, что обучение состоится.

Расстались довольные друг другом.

Слава Богу, не в Америке живем!

Неприятности начались через две недели. Все это время Аля жила у меня, читала книжки и набиралась сил – перед рывком к прогрессу посредством учебы. Тем более были каникулы.

Меня встретили на подходе к дому. Два дюжих молодца не самой аристократичной наружности. Чуть поодаль стоял потрепанный стодевяностый «мерс»… Такой «корабль» говорит знающему человеку одно: перед тобой явно не самые преуспевающие «матросы удачи» российского криминального мира. Обратились ко мне популярно и без витиеватостей:

– Командир… Отойдем-ка… Разговор есть. Ну, разговор так разговор.

– Отошли.

– Как девочка?

– Девочка?

– Ага. Лиса.

– Здорова.

– И ты себя хорошо чувствуешь?..

– Замечательно. Вообще-то я спортсмен.

– Да хоть вафлер, нам-то что… Ты хочешь себя хорошо чувствовать и дальше?

– Обязательно. У меня блестящее будущее.

– Это ты пока так думаешь… Фраерок… За удовольствия надо платить.

– Кто бы спорил! Бесплатных пирожных не бывает.

– Приятно иметь дело с культурным малым. Десять штук.

– Десять штук – чего?

– Пельменей. Из зеленого теста. Трахаешь малолетку, а это беспредел. Вот братан ее – претензии имеет…

– На десять «кусков»?

– Ага.

– Это недорого. Хотя, если прикинуть мои финансы… То пять штук – в самый раз.

– Да ты оборзел… За такую письку – пять штук?.. Ты прикинь, фраерок, ведь и под беспределом, и под статьей танцуешь… А статья-то – тьфу, гнилая…

– Беспонтовый косяк… – соглашаюсь я.

– Ну… Пыхаешь?

– Дышу… Носом.

– А-а-а… «Снежок»…

– Метелица…

– Кончай базлать. Договорим конкретно и…

– По понятиям…

– Ну…

Нет. Я не оборзел. Я взбешен. И сейчас просто пережидаю, пока горячий, как накат хмеля, гнев остынет, осядет, успокоится, превратится в холодную, словно иголочки льда, расчетливую ярость. Потом… Потом, я знаю, придет грусть…

Вот тогда я бью.

О чем торгуются эти молодые здоровые парнишки?

О том, за сколько продать человека.

Ну, блин… Легким поучительным кровопусканием их утомленную психику не исправить.

– Ну ты, баран… – один из братанков чувствительно пихает меня в селезенку, – ты что, задницей слушаешь?..

Неаккуратно он ручонку-то растопырил… И перстней не видать, чтобы так вот опрометчиво – «…и пальцы веером…».

Хлопчик впечатывается мордой в асфальт, и только поэтому молчит. Хотя хруст переломленной в локте руки слышен вполне…

Второго подсекаю и методично прикладываю мордой лица об уголок бордюра, пока не получается однородная невнятного цвета масса. Сидящий за рулем худощавый заводит мотор и пытается скрыться с места происшествия, оставив «группу товарищей», как у них принято, в беде. Хотя… Беда их постигла не при встрече со мной, а много раньше – когда они решили жить легко и красиво и поговорку о бесплатном сыре не относить на свой счет… По счетам нужно платить. Всегда.

Ударом ноги крошу ветровое стекло, командую водителю:

– Вылезай!

– Да я не с ними, просто… – лепечет худощавый, но из бибики выбирается.

– Загружай.

– Ч-ч-то?

– Свинину загружай. Да пошустрее.

Малый кое-как справляется. Страх погоняет. Вынимаю из бумажника визитку. На случай, если молодым людям захочется продлить столь приятное знакомство. То, что они знают мое имя и адрес, я уже понял. Осталось выяснить – откуда.

Документов у незадачливых вымогателей никаких; забираю техпаспорт на машину и права у худощавого. Сову эту нужно прояснить.

– Откеле будете, землячки…

– Да я просто шофер…

– А я просто киллер. Похож?

– Кто на что учился…

– По чьей наводке накат?

– Гнедой решил.

– Кто есть Гнедой?

– Ну, которого вы об бордюр…

– «Диких» в Москве давно нет. Чьи ребята?

– Мы на обеспечении, по марафету… А девчонка эта, Лиса по хазам приблудилась, вот Гнедой ее ил к делу пристроить… А тут она слиняла… А сегодня Гнедой узнал, что она у вас… Ну и сказал: выставим лоха, хуже не будет.

– Пеньковские?..

Худощавый потупил взгляд.

– И крестный ваш о личных инициативах Гнедого не ведает… Так?

– Так.

– Слушай внимательно. Если Гнедой наврет крестному и на меня пеньковскую разборку наведет, в ответке ты окажешься. Персонально. Понял?

– Да я…

– Вижу – понял.

– Только… Все же Гнедой – не «урод» последний, Там, – худощавый кивнул куда-то наверх, – могут не так понять…

– Поймут. Каждый баран должен носить свои рога. А «бык» – тем более.

Водитель покосился на две окровавленные туши, cипящие в четыре ноздри.

Когда в сознание придут больно им будет.

– Все же… Вы очень с ними круто…

– Кто на что учился.