Текст книги "Игра теней"

Лека перевела дух. Тетя Роза, слава Богу, жива и бодра духом. Этой необъятных размеров восьмидесятилетней женщине, казалось, все было нипочем – войны, перестройки, путчи, катаклизмы. Тетя Роза обшивала весь Приморск, когда-то еще приторговывала или, как тогда говорили, спекулировала, но и милиция, и власти смотрели на это сквозь пальцы и относились благожелательно…

Рассказывали, что во времена оные – как раз шла арабо-израильская война – ее попросили на совместном профсоюзном собрании трех приморских ателье и двух универмагов от имени трудящегося советского еврейства заклеймить взбесившуюся израильскую военщину…

Тогда еще в полном расцвете сил, полуторацентнерная Роза оглядела тщедушного райкомовского инструктора с головы до пят…

– Сергею Петровичу Себешко уже не нужен заказанный костюм?..

– Что?! – опешил райкомовец. Себешко был первым секретарем крайкома…

– Молодой человек, в этом мире хорошо можно делать только одно дело: или шить, или клеймить… Как вы думаете, дитя мое, если Голда Мейр сошьет костюм товарищу Себешко, это его сильно обрадует?..

– М-да – Правильно. Это его сильно огорчит. И Голду огорчит. И всю семью народов в Объединенных Нациях. Сердце мое, вам оно надо?..

– Да я…

– Вот именно… Нам всем надо, чтобы товарищ Себешко получил приличный костюм к первомайскому празднику трудящихся всей земли… А то, если он будет плохо выглядеть, что подумают трудящиеся?.. Они подумают, что у советской власти не хватает материи приодеть даже одного первого секретаря… Разве ж такие мысли доведут пролетариат до добра?.. Вам оно надо, солнце мое?.. И что вы себе думаете?!

Райкомовец вылетел от Розы пулей, красный как вареный рак, забыв, зачем приходил…

…Тетя Роза знала в Приморске всех, все и обо всем, даже если этого не происходило. Вот только на ухо была туговата. А Лека представляться Подгорской и не собиралась.

– Тетя Роза. это Яна из Киева…

– Яночка, сердце мое, ты меня перепугала! Что случилось с дядей Исаком?

Неужели сердце? Он же такой молодой! В семьдесят пять я еще была резва, как девочка тети Хайды, чтоб она была здорова!

– Тетя Роза, с дядей Исаком все хорошо…

– Тогда – Зяма?! Ты меня убиваешь на месте до смерти! Эта его скрыпка должна была когда-то загнать Зяму в Чюб, я ему говорила! Но разве ж молодежь желает слушать старших? Молодежь желает слушать только себя… Что, ты говоришь, случилось с Зямой? Инсульт?

– Тетя Роза, никто не умер…

– Да? – В голосе слышалось неподдельное удивление. – Совсем никто?

– Просто я хотела поехать в Москву и решила узнать у вас, у кого там можно остановиться…

– Дитя мое, разве ж так можно шутить со смертью?.. Разве ж можно так шутить с деньгами? Ты мне битый час горишь о несчастьях, а счетчик работает! Это ж теперь мильемы! Или Миша стал уже такой богатый, что мильемы ему не нужны и дочь может пускать их на ветер?..

– Да я не из дому звоню… Из одной конторы…

– Я всегда говорила, что ты – разумный ребенок. Так о ком ты хочешь знать, солнце мое?..

…Разговор затянулся на полтора часа. Из него Лека узнала обо всех событиях в Приморске за последние пять лет, а также – кто кем стал, кто кем не стал, а кто – безвременно скончался. Впрочем, для тети Розы любая кончина была безвременной, даже если наступила на девятом десятке…

Выяснилось, что Юля Князева живет в Москве, Олег Дронов – «этот интересный молодой человек, что пил слишком много водки, взялся за ум и работает в банке!»

– тоже. Тетя Роза знала даже телефон Юли…

«Сама она, как ты помнишь, девочка скромная, но ее родной дядя – натуральный налетчик, и, хотя каждый живет на те деньги, какие имеет, будь повнимательнее, дитя мое…»

…Москвой Лека была очарована.

Адрес Юли Князевой узнала довольно быстро, но идти не торопилась. Уехала в центр, долго гуляла по бесчисленным переулкам, посидела на Патриарших… Пора.

Девушку лейтенант Зайцев едва не пропустил. Вернее – пропустил. Увидел уже, когда зажегся свет и Юля задергивала шторы, что в квартире она – не одна.

Включил аппаратуру прослушивания.

И – задумался. Крепко задумался.

Лека засыпала с предощущением чего-то доброго. Правда, в голове все настойчивее крутилась фраза из какой-то песенки… Первая строчка… И Лека никак не могла вспомнить, как дальше…

Она засыпала, а строчка крутилась, крутилась, словно заезженная старая пластинка…

Ходит птичка весело…Ходит птичка весело… Весело…

Глава 24

Ходит птичка весело

По тропинке бедствий,

Не предвидя от сего

Никаких последствий…

С этой бодрой считалочкой заруливаю в комнату Али. Естественно, предварительно постучав.

– Ну как с хлебом? Принес?

– С хлебом – хорошо, без хлеба плохо.

– Ой… У тебя куртка в крови…

– С мясом возился. Аля, у меня к тебе вопрос…

– Задавай.

– Ты с кем-нибудь общалась из своих прежних знакомых с той поры, как живешь у меня?..

– Вообще-то… Один раз звонила по телефону.

– Кому?

– Ну… одному шировому. Витьку.

– Зачем?

– Да просто поболтать. Нужно же с кем-то общаться…

– О чем болталось?

– Да так, ни о чем. Просто сказала, что живу у одного хорошего человека…

– И адресочек оставила?

– Да что я, дура, что ли?

– Лисенок… Этот Витек тебя сдал…

– Витек? Да я же говорила, он безобидный, как рыба.

– С голубой кровью… Чудо-юдо рыба скат…

– Погоди… Как это – сдал? Это тогда?

– Это теперь. Ребятки подходили. По твою душу. Девочка побледнела:

– Сегодня? К тебе?

– Ага.

– И – что?

– Ушли. Вернее – уехали.

– Но я же не говорила, у кого я, честно.

– Верю. Но местонахождение любой персоны можно узнать в справочной службе по номеру телефона.

– Да? Но я и номер не называла…

– Телефоны с определителем – нынче не роскошь а средство выживания…

Особливо у наркош, даже таких тихонь, как эти Шура и Витя…

– А кто подходил?

– Бычата. И в племенные им не выбиться при таких куцых мозгах.

– Олег… Наверное, они теперь не отвяжутся.

– Уже отвязались…

– Ты их не знаешь.

– Этих – нет. Да и знать не хочу.

– Чего они хотели?

– Позаботиться о моей добродетели.

– В смысле…

– В смысле – продать тебя мне.

– Продать?..

– Ага.

– А ты что? – Девочка смотрит на меня, широко раскрыв глаза, и, кажется, не видит.

– Эти ребятки классику не знают…

– Чего?

– Продаются только мертвые души. Живые – нет.

– А я – живая?

– Да. Только замерзла сильно.

– Я отогреюсь, правда?

– Правда.

…Сижу перед мерцающим экраном компьютера, и голове – ни одной мысли.

Только их составляющие: обрывки слов, понятий, символов… И вместо пустых и никчемных умствований хочется погрузиться в сиреневый мир Врубеля, плавать во влажно-мерцающем тумане Эдгара Дега или попросту заблудиться в красных виноградниках Винсента Ван-Гога…

– Не спишь?

– Сплю. И даже сны вижу.

– Не помешаю раздумьям?..

– Красивая девочка не может помешать ничему.

– Прекрати называть меня девочкой. Я давно взрослая.

– Все мы в чем-то дети…

– Да?

– Вот тянет меня сейчас искупаться в заливе Ла-Плата…

– Это где?

– Да разве это важно? Название красивое. «А что везете капитаны, издалека-далека, а везете вы бананы и ковровые шелка, виноградное варенье, анашу и барбарис разноцветные каменья, апельсины и маис…» – Экзотика.

– Дронов, а ты романтик.

– Я вам больше скажу, милая барышня, я – последний романтик в этом мире.

– Ископаемый Дрон?

– Читала «Алису в стране чудес»?

– Не-а. Пластинку слушала. И в энциклопедии про дронов есть.

– В детской?

– В нормальной. «Брокгауз и Ефрон». Съел?

– Рад бы, да пока нечего. Так что там пишут эти сиамские близнецы насчет дронов?

– Это был полезный ископаемый.

– Ну да?!

– Причем совершенно беззащитный. Жили они на острове Маврикий. И ученые считают, что последнего дрона убили примерно лет триста назад.

– Крайнего…

– Какая разница?

– Тебе, может, и без разницы, а мне на душе легче.

– Ну, как знаешь. Так вот, после того, как убили последнего… крайнего дрона, на Маврикии стали сохнуть деревья, целые рощи, а потом – высыхать ручьи, выгорать травы… Оказывается, дроны как-то очень были важны для всего на острове…

– Понятно. Биоценоз.

– Что это такое?

– Замкнутая природная система, внутри которой сохраняется равновесие.

– И всем – хорошо?

– Ну да… Как водится… Антилопы кушают траву, львы кушают антилоп…

– А люди бьют львов… Даже не из-за шкур: просто показать, что сильнее. Я права?

– Ага. И особенно противно, что бьют ради удовольствия, из снайперских винтовок, сами не подвергаясь ни малейшей опасности.

– Или – друг друга.

– Или – так.

– Знаешь, Олег, а Маврикий был очень мирный остров… Там не было хищников.

Самыми мирными были дроны… И самыми беззащитными. Их истребили первыми. А потом все стало гибнуть само собой…

– По-моему, ты просто придумываешь себе сказку…

– А разве это плохо?..

– Хорошо.

– Правда?

– Ага.

– Человек должен верить в сказки. Только тогда он будет помнить себя ребенком – и любить… И каждый свою сказку придумывает себе сам.

– Жизнь – это и есть сказка. И называется она любовь.

– Думаешь?..

– Без любви все теряет смысл.

– Хотелось бы в это верить, – хмыкает Аля.

– А ты верь. Помнишь горьковского Луку?

– Это откуда?

– Из пьесы. «На дне». Раньше ее в школе проходил – Не помню. Если я в школе что-то проходила – мимо. Не задерживаясь. Да и в школе я была последний раз…

– Писать умеешь?

– А как же. И считаю хорошо. Если есть что. Tак чего тот Лука?

– Он сказал просто: «Во что веришь, то и есть». Аля наклонила голову чуть набок, задумчиво приз сила кончики волос:

– Знаешь, Олег, ты очень странный. Словно не от мира сего. Прямо настоящий «ископаемый дрон». Только…

– Что – только?

– Ты совсем не похож на беззащитного…

– Всякий романтик только тогда чего-нибудь стоит, если умеет защищаться. И защищать других.

«Романтик должен уметь защищаться». Эффектно сформулировано. Мы и защищаемся. Каждый в свое время – где-нибудь между семнадцатью и девятнадцатью» страдает комплексом сверхполноценности: сил с избытком, все удается и кажется, что так будет всегда. Потому что – очень хочется… Потом… Потом человек получает по башке – неудачная любовь, нескладывающаяся жизнь… И начинает такой человек строить вокруг себя «броню». Из цинизма, из наигранной веселости, из пьянства – что есть в наличии, что больше принято окружением, то и подойдет. В действительности – он просто хочет остаться ребенком и сохранить свою сказку…

Но и жить с ней порой бывает невмоготу…

«Броня» накрепко защищает душу от разочарований. Их больше нет.

Но…

Нет и очарований…

Человеку хочется поделиться своей сказкой и поверить в чью-то еще… Ведь на самом деле любому так немного надо – любить и быть любимым, заботиться о ком-то и чтобы заботились о нем…

Любой – это значит «любый», тот, кого любят…

И еще – дружить…

Жить другим – дружить…

Хуже всего, если «оболочка» съедает человека, стискивает его душу до пределов даже не пространства – плоскости, горько расчерченной квадратами похожих, изматывающих, пустых дней…

Душа погибает, и жизнь кончается… Остается лишь существование…

Закрываю глаза…

…По дорожке, усыпанной морским песком, идет девушка. На ней легкое платьице, ветер играет волосами. Девушка босиком, и я слышу шуршание песка, когда она касается дорожки ступнями…

Ее фигурка кажется почти невесомой… И цвет волос переменчив – то светло-русые, то золотистые, то каштановые… Волны добегают до ее ног и ласкаются бел ми кудлатыми щенками…

– О чем задумался?

– Скорее – размечтался. Привычка приятная, вредная.

– Почему?

– Быстро превращается в философические дебри интеллигентские бредни…

– Дебри и бредни… Звучит красиво… Почти как «бренди».

– Заумь.

– Почему?

– Ежик получится.

– Какой ежик?

– Шел себе ежик по лесу…

– А-а-а… Знаю. Забыл, как дышать, – и умер.

– «Потому что, если не любил, значит, и не пел, и не дышал…» Может быть, самое страшное для человека – разучиться любить?..

– Знаешь сказку про орла? – спрашиваю девочку.

– Тоже редкого?

– Ага. И – хищного.

– Расскажи.

– Однажды орел летел над вершинами гор, занесенных снегом. Тяжел был его полет – сгущались тучи, проносились тяжелые шквалы, с гор срывались обвальные лавины и с грохотом мчались в бездну, погребая под собой все живое… Орла сносило к земле, несколько раз ударяло об острые гребни скал, но он одержимо боролся со стихией и летел, невзирая на бурю… В когтях его была зажата добыча, но он не разжимал когтей, чтобы спастись, он знал: там, в заоблачной выси, в тесном, но таком родном гнезде его ждут орлица и двое. маленьких орлят, которых он должен выкормить, научить бороться с бурями и – царствовать в этом мире льда, камня и снега…

У него была цель, и ничто не могло заставить его свернуть с пути. И еще – он не имел права погибнуть и был готов бороться до конца и победить…

Но вдруг…

То ли порыв ветра занес эту шалую мысль, то ли тяжесть стала неодолимой…

«Зачем все это? – подумал орел. – Зачем я убил этого маленького зайчишку, который так весело скакал там, внизу… Зачем эти горы и эти снега, и все так безрадостно и темно вокруг… Зачем я, и есть ли в этом ледяном мире хоть какой-то смысл?..»

Движения орла становились все медленнее и медленнее жестокие порывы шквала прижимали его все ближе к острым скалам, а он вдруг почувствовал смертельную усталость, разжал когти, разбросал крылья…

Жесткий, как удар хлыста, заряд начиненного ледяной крошкой ветра настиг орла, опрокинул на скользкий склон, и губительная сила потащила его вниз по обледенелому насту, ломая крылья… Мутнеющие глаза в последний раз устремились в небо, но не увидели ничего, кроме слепящей наползающей тьмы…

«Зачем…» – мелькнуло в орлином сердце, и оно угасло навсегда…

Безжизненное его тело волокло вниз по склону, в бездну ущелья, пока не погребло под миллиардами холодных колючих снежинок, безразличных, беспамятных и бессмертных в этих ледяных горах…

А беспомощные птенцы с мамой напрасно ждали его в гнезде и вскоре погибли от голода и холода…

Взошло солнце, и началось утро следующего дня, но озарило оно лишь безжизненную мертвую пустыню, сияющую холодной, неживой красотой вечной смерти…

– Это очень грустная сказка… – прошептала девочка.

– Зато в ней есть мораль.

– Какая?

– Делай что должно и будь что будет. Мы не можем изменить этот мир, а вот сделать что-то хорошее… Рядишь, и мир изменится… Иначе и рождаться не стоило.

– А кто нас об этом спрашивал? Хотим ли мы рождаться?

Аля задумалась на секунду, глаза наполнились слезами.

– А знаешь, Дрон… Вы не удержитесь…

– Не понял. Переведи.

– Вас сомнут. И тебя, и Диму, и таких, как вы. Сейчас растут совсем другие люди. Молодые – они злее, волчистее вас, и, пока вы будете «делать что-то хорошее», они сделают так, как им выгодно. И вас сожрут. Уж я насмотрелась…

Что меня удивляет в молодых людях, так это крутая эгоистичная самонадеянная уверенность в том, что именно они – и есть самые-самые… Что знают, как жить, как любить, как преуспеть. И не задаются очень простым вопросом: если бы этого не знало поколение перед ними, то их бы вообще не было!

– Видишь ли, милая барышня… Идеализм диктует высшую целесообразность…

Выражающуюся в дружбе, преданности, любви. Ну а на волков – мы даже не волки – волкодавы.

– Олег… Мне иногда стыдно… Наверное, я все-таки дрянная эгоистичная особа… Потому что… Потому люблю себя, жалею себя…

– Так это же нормально.

– Да?

– Конечно. Кто-то умный заметил – человек есть мера всех вещей. И хотя это обозвали субъективным идеализмом, все-таки другого эталона судить о людях и мире, о своей значимости в нем у индивида нет. И каждый нормальный человек себя любит.

– Ты тоже?

– Ага. Вот только любить себя нужно умеючи… жаления и гордыни.

– Как это?

– Просто. То, что ты такой умный и распрекрасный вовсе не твоя заслуга…

Все способности любого человека – это дар… Или долг. Что в общем одно и то же.

И задача человека – просто научиться использовать этот дар для других…

– А себе что? Шиш?

– Люди с тобой будут поступать так же.

– Не будут.

– Но ты хочешь, чтобы так было?

– Конечно хочу.

– И я хочу. Видишь, нас уже двое. Знаешь, как сказано: «Возлюби ближнего своего, как самого себя». А как узнать, кто мой ближний?

– Просто. Тот, кто делает добро. «По делам их узнаете их…» Слова – ничего не стоят. Кстати, это универсальный способ. Всякую сволочь тоже по делам отличают.

– По делам… – Аля подошла, потерлась носом о щеку. – Значит, ты мой ближний…

– Ага. Иди спать.

– Снова всю ночь сидеть будешь?

– Немножко.

– Ты же почти не спишь…

– Вот и поспи за меня.

– Олег… А чем ты все-таки занимаешься?

Хм… Хотел бы я сам это знать…

– Политикой.

– Но это же такая дрянь…

– Знаешь, что сказал один умный немец…

– Что?

– Если вы не занимаетесь политикой, то политика займется вами.

Глава 25

МОСКВА, РОССИЯ

Сижу перед мерцающим экраном компьютера, и в голове – ни одной мысли.

Только тоска…

«Тот, кто выжил в катаклизьме, пребывает в пессимизьме…»

Что это за дрянь такая? Нет, сову эту мы разъясним. Безо всяких интеллигентских бредней. Чему нас учит словарь политических терминов?

«Пессимизм – уныние, безнадежность, неверие в будущее, характерное для отживающих эксплуататорских классов. Противоположен оптимизму (см.)».

Хм… Выходит, я – отживающий, да еще и эксплуататорский… Вот уж хрен.

Глянем-ка «оптимизм»…

«Оптимизм – жизнерадостное отношение к окружающей действительности, проникнутое уверенностью в будущем; оптимизм в общественной жизни присущ рабочему классу, его мировоззрению, его партии. Оптимизму противоположен пессимизм».

Коротко и ясно. М-да… Жизнерадостное отношение к окружающей действительности присуще пролетариям но после стакана… И уверенность в будущем также присутствует, когда представитель класса убежден в утренней опохмелке. В любом другом случае после третьего стакана он скатывается в уныние и безнадежность, характерные для эксплуататорских классов. Капкан.

Блин, но я же не пил накануне! Ни как пролетарий, ни как ученый, ни как моряк-подводник!

Придется сделать неутешительный вывод: психика у меня далека от полного баланса. Признаю, что примитивен, как автомат Калашникова. Впрочем, надеюсь, что в такой же степени и конструктивен. Для наилучшего функционирования мне необходимо понятие цели. Причем вполне конкретной. Тут срабатывает какой-то внутренний механизм: все, что было в твоей жизни до этого момента, – всего лишь подготовка к нему, все твои знания, опыт, прошлые достижения и успехи – ничто; главное – стоящая перед тобой цель, и ты должен ее достигнуть! Во что бы то ни стало!

Потом… Потом придет депрессия или «отходняк», пока…

Пока не будет поставлена следующая задача. Цель. Лев Николасвич Гумилев определил это понятие, как «пассионарность». Стремление к достижению цели, которое может превышать инстинкт самосохранения. Но он же ввел и понятие «аттрактивность». Стремление к добру и справедливости.

Добро и справедливость, как категории философии, малопонятны и необъяснимы.

А вот в конкретной жизни – вполне. Нужно просто помочь человеку, если ты можешь это сделать.

Ну а для меня, чтобы сформулировать цель, нужно определиться. По понятиям.

Ведь если люди не занимаются политикой, политика займется ими. Думай.

Мир состоит из культурно-исторических общностей, объединенных языком, вероисповеданием, традициями, историческим прошлым – да и еще тысячами вещей – одни оформлены в государственные образования, другие – нет. Но каждая такая общность ведет борьбу за собственное выживание, проводя определенную политику.

Что есть политика?

По греческим канонам – это искусство управления государством.

Но мы давно живем не в Элладе… Так что…

Политика – это деятельность, направленная на завоевание, удержание и использование власти.

Власть может быть как политическая, так и экономическая – то есть создание таких условий в отдельно взятой стране или в мире, при которых люди будут поступать так, как выгодно власть имущим.

Что есть власть?

Власть – это способность и возможность осуществлять свою волю с помощью каких-либо средств: авторитета, права, прямого насилия…

А значит, что есть воля?

Воля – это целеустремленность, направленная на выполнение тех или иных действий.

И воля, как известно, бывает благонамеренная и злонамеренная.

Соответствующая воля формирует и соответствующую власть.

Когда-то Фридрих Ницше создал легенду о «белокурой бестии» и накатал даже сочинение – «Воля к власти». Сам автор был тяжелым меланхоликом, мухи не обидел, всю жизнь был под каблуком суровой сестры, с которой потихонечку мастурбировал на пару… Закончил, как водится, в дурдоме: увидев, как кучер избивает лошадку, бросился к ней со слезами на глазах и рухнул в истерике… «Подтолкни слабого?..»

Не бывает «белокурых бестий». Равно как и «чернокудрых» и «чернокожих».

Есть люди нормальные, готовые нести ответственность за себя, своих близких, вое Отечество, и шизофреники, мечтающие властвовать…

Нет плохих или хороших народов, есть плохие или хорошие люди. Ну а если плохой человек проявляет свой «комплекс власти» в отношении людей хороших – так его нужно изолировать. Пусть себе будет наполеоном, гитлером, лениным, ницше в отдельно взятой палате. Если этого вовремя не сделать, он превратит в отдельно взятую палату отдельно взятую страну. А то и весь мир.

Вообще-то человечество – странное единство. Люди непонятно ради чего уничтожавшие себе подобных, на званы великими. Александр Великий, Тамерлан, Великий Ленин и Великий Сталин… Хотя… на Востоке Александра Македонского знают под другим именем – Искандер Двурогий…

Ну а те, что умели сохранить мир в тяжелое и смутное время, – прозваны мудрыми… Их-то как раз совсем немного.

Ну да вернемся к народам и государствам. Или – к культурно-историческим общностям. Каждая такая общность стремится не просто к выживанию, но к экспансии. Как известно: лучшая защита – нападение.

Иными словами – к распространению своей культуры, способа правления, образа жизни на новые пространства. На протяжении веков это проделывали все ставшие великими нации. Чтобы выжить.

Первопроходцами на этом пути оказались испанцы и португальцы. Они захватили целый континент – Южную Америку. И создали новую культуру, вобравшую в себя культуры всех существовавших там этносов. И создали новые нации. При этом все вновь возникающие нации получили два объединяющих начала – язык, испанский или португальский, и идеологию – христианство. В Южной Америке – девяносто два процента католиков. Но это не мешает им проводить веселые карнавалы, больше похожие на языческие празднества, хранить древние индейские и негритянские легенды…

Ватикан. Его влияние в мире, по-моему, недооценивают. Ведь, кроме идеологического влияния на громадные территории стран католического мира в Европе, Южной Америке, Африке, Ватикан обладает еще и громадными финансовыми средствами – и в виде сокровищ, и в виде недвижимости, и в виде финансового капитала.

Великобритания. Бог знает, что толкало «Владычицу морей» на колонизацию все новых и новых территорий. Но именно англичанами во многом создана теперешняя цивилизация. Индия стала единой страной благодаря трем вещам-английскому языку, введенной в 1919 году английской системе образования и двупартийной парламентской системе.

Северо-Американские Соединенные Штаты. Молодая нация, созданная на основе английской культуры. К политической системе Старого Света американцы прибавили одно: институт президентства. Но никакое государство не способно существовать без единой идеологии. Североамериканская нация формировалась из всех рас, народов, религий, вероисповеданий. Основой бюрократической системы стало римское право, идеологией – американский национализм и патриотизм. Национализм – в западном, а не в ленинском понимании этого слова: приоритет государственных или общенациональных ценностей над иными.

Американцы сделали патриотизм своего рода религией. И укрепили его целой системой: образовательной, пропагандистской, законодательной. В школах изучается во всех деталях прежде всего история США, традиции; оставшиеся исторические центры бережно сохраняются. Вся история страны представлена как история борьбы за независимость личности или – за демократию в американском варианте.

Действительно, никакого диктата нет, любой человек вправе говорить на любом языке, исповедовать любую религию или быть атеистом… Но… Если он не знает английского, то не сможет работать ни в одной фирме… Если он не протестант, а католик, он никогда не сможет претендовать на выборный государственный пост: большинство не потерпит отличие своей веры от веры своего избранника…

Так что у эмигрантов есть выбор: либо сохранять свой язык, культуру, вероисповедание, либо становиться «стопроцентными американцами». И если первое поколение еще колеблется, то их дети и внуки делают выбор легко и без затей, тем более что главная из американских ценностей – уровень жизни граждан. То, что он столь высок за счет использования ресурсов всего мира, никого не волнует. А волнует другое: если группе американских граждан угрожает опасность в любом регионе земного шара, президент без колебаний пошлет корабли, морскую пехоту, не дожидаясь никаких решений никаких наций! Даже самых объединенных!

Мир – это зона жизненных интересов американской нации. И если этим интересам что-то угрожает, а значит, жизненному уровню среднего американца «светит» понижение, США не задумываясь наносят «превентивный ракетный удар» по Багдаду или Ливии безо всякой внутренней рефлексии по поводу «общечеловеческих ценностей» или гибели каких-то там мирных жителей. Американцы легко «кушают» идеологическую отмазку бомбардировки иракцев или сербов – «защита демократии». И чувствуют себя миротворцами.

То, что американский патриотизм является по существу имперским, самих американцев никак не волнует; более того – это придает их порой скучному, сытому и безбедному существованию некий мировой смысл.

Соединенные Штаты действуют по праву сильного.

Иначе говоря, американцы охраняют благосостояние собственной нации за счет других. Самое удивительное, что иного пути просто нет.

Это я все об Америке?

Да нет, это я о России. А за Штаты я готов выпить, по примеру Петра: «И за учителей своих заздравный кубок поднимает!..»

России для собственного выживания необходима единая общенациональная идеология. И такой идеологией может стать только государственный патриотизм. Ну а поскольку основой России является стотридцатимиллионный русский народ, то пора бы перестать делать вид, что его не существует, а есть «русскоязычные» и «россияне». Без возрождения русского народа не может быть речи о возрождении страны. И это не означает ущемления прав мусульман, иудеев, буддистов… Еще Екатерина Великая объявила ислам второй после православия на государственной религией России. Вселенская интернациональная идея хороша для превращения людей в шестеренки системы; идея патриотическая, во многом слитая в одно с идеей имперской, является лучшей для возрождения Отечества и защиты его интересов, а значит и интересов его граждан. Примеров мужества, стойкости упорства России не занимать. И нечего искать за океанами то, что есть дома. «В чужой монастырь со своим уставом не ходят», – гласит пословица. Но и в «свой монастырь» чужой устав впускать негоже.

Двести лет прошло с тех пор, как Александр Суворов создал «Науку побеждать». А наши «рули» все продолжают искать где-то за тридевять земель… И по сию пору никак не могут уразуметь, чего же хотят, – «постиндустриальное общество» или «шведский социализм»… В то время как Суворов выразил это всего в двух фразах: «Мы – Русские. С нами – Бог».

И – «Каждый солдат должен знать свой маневр».

Так что же такое государство?

Если оставить в стороне всяческие определения бесчисленных словарей, то это просто большая мафия. У нее одна обязанность: защищать своих граждан от других мафий: как внешних, так и внутренних. Притом государство вырабатывает «правила игры», или законы. Они могут быть какими угодно, но их «справедливость» или «несправедливость» в общественном восприятии сводится к тому, применяются ли они в равной степени ко всем гражданам. Парадокс, но сталинское время лагерей очень многими воспринимается как более справедливое, чем брежневское: какие головы летели!

«Правила игры» воспитываются, как это ни банально звучит, семьей и школой.

Прежде всего. И уже на более высоком уровне – пропагандистской машиной государства.

В брежневские времена общая «серость власти» распространялась на огромное количество бездарей: чтобы как-то устроиться в жизни, нужно было просто пойти проторенной дорожке: пионерия-комсомолия-партия.

И чтобы жить безбедно, тихо и комфортно, накатать беспроигрышную диссертацию типа: «Влияние Великой Октябрьской социалистической революции на менструальный цикл болотной улитки», и существовать, перешептываясь по кухням о старческом маразме Членов, обсуждая подпольного Солженицына и чувствуя полное нравственное превосходство над всем миром.

С падением брежневской формы правления люди, включая людей аппарата, продолжали играть по принятым правилам. Но тут аксиома «говори, что должно, делай что хочешь» сыграла шутку: государство, как большая мафия, перестало соблюдать собственные законы. Старые правила ушли, а новые не были созданы; в стране начался беспредел под девизом «делай что хочешь».

В отсутствие сильной государственной власти быстро сформировался лозунг:

«Человек человеку волк, товарищ и братан». «Товарищ» – от слова «товар».

Какое главное требование людей к нынешней власти? Установить порядок. Иначе говоря, выработать правила игры, обязательные для выполнения. Люди готовы даже к тому, чтобы простить власть имущим их привилегии: пусть имеют, что им положено, но пусть покончат с бандитами, пусть платят зарплату… Пусть налоги берут со всех, а не только «подоходный» с нищенских жалований… Ведь налоги – это и есть «рента государственной мафии» со своих «овечек» для того, чтобы защищать их от других «волков»…

Пусть будет один хозяин и один порядок! Криминальный мир тоже пережил своего рода «ускорение и перестройку». Новые волки стали круто теснить старых, не признавая ни авторитетов, ни воров в законе, ни самого закона. Но криминалы старой закалки с нашествием «новичков» справились: созданная десятилетиями система, базирующаяся на трех китах – «никому не верь», «ничего не бойся», «ни у кого ничего не проси», – организационно переварила «беспределыциков», перестреляв одних и присоединив других.

Сейчас криминалы давно выросли из коротких штанишек… Песни типа: «По тундре, по железной дороге…», «Братва, не мочите друг друга, а лучше мочите ментов» стали не совсем актуальны…

Вспомним нетленку, «Крестного отца» Марио Пьюзо. К чему стремился дон Корлеоне? К тому, чтобы вписаться в систему. Чтобы его дети были респектабельными людьми чтобы он мог свои средства вложить в легальный бизнес.