Текст книги "Игра теней"

Огромная, пульсирующая карта мира и двадцать четыре монитора, показывающие различные программы мирового ТВ; большой монитор, за которым работал Советник, стоял прямо перед ним на специальном столике и светился изумрудно-зеленым.

Девушка запустила руки под платье, сняла трусики, прошлась, быстро повернулась, взметнув подол, сбросила платье, оставшись в очень короткой маечке, чулках и туфлях. Постояла, расставив ноги и раскачиваясь, давая мужчине рассмотреть себя, подошла к вращающемуся стулу на котором он сидел, опустилась на колени, ее руки заскользили вверх по брюкам…

Работала девушка хорошо. На мгновение она подняла глаза, взгляд ее перестал быть равнодушным – в нем была искренняя заинтересованность профессионала в качестве проделанной работы. Он понял! Взгляд!

– Благодарю. Ты свободна. – Советник переключил все внимание на монитор.

Женщины и деньги нужны только затем, чтобы о них не думать…

Набрал код файла, вернул изображение на экран. Да, взгляд. У этого – взгляд раба. У настоящего – другой. Нажал кнопку на панели:

– Доставьте мне Эрика. Сейчас.

– Есть.

* * *

Тор сделал знак остановиться. Чуть склонил голову, снял кислородную маску.

Делаю то же самое. Спрашивает:

– Зажигалка есть?

– А как же. Комбат разрешает перекурить и оправиться?

– Оправляйся хоть по самые уши, а с перекурить – повременим.

Чиркает кремнем, смотрит на огонек. Он почти неподвижен. Совсем легкий сквознячок никак не заметен в тяжелом и спертом воздухе, но едва горящее пламя отклоняется в сторону.

Метров через пятьдесят туннель упирается в бетонный завал.

– Если это – Тверской, то я – Макиавелли…

Тор не обращая внимания на комментарии, внимательно осматривает завал. Если его и можно разобрать, то только при помощи мини-бульдозера. На эту роль Top не годится, а я – не претендую. Хотя – строили же египтяне как-то свои пирамиды!

Строить – не ломать Тор направляет тоненький луч вверх:

– Тверской не Тверской, а проходным двором просочимся…

Смотрю туда же, но ничего не замечаю. Зазоры между кусками железобетона, проржавевшая арматура…

– Вентиляционная шахта. При Сталине делали если не за совесть, то за пайку.

– Туда если и просочится – то мышь. Бетон киркою не свернуть, а «пластиком» я тут делов понаделаю – не расхлебаем…

– Трещинку видишь?

– Нет.

– Рассмотреть – навык нужен. Ее расширить чуток, силу правильно приложить – весь кусок сам пойдет. Я полез.

– Помочь?

– Вот уж нет. Кто на что учился. Ты только поосторожнее, под «дуру» не попади, она может пластом съехать, а может – и балдой упасть…

«Расширить чуток» – это он поскромничал. Силищи у мужика – на пятерых таких, как я. Мощный и точный удар – словно бревно-таран. Еще. Еще. К моему полному удивлению, никакого особого грохота – звук словно вязнет. Бетонная плита сначала поплыла, потом накренилась и осталась висеть на нескольких «нитках» арматуры. Тор глянул на меня:

– Стрелять из своих железяк не разучился?

– Мастерство – его не пропьешь!

– Шмальни аккуратненько…

Тор отошел в сторону. Я поднял кольт. Напарник уважительно посмотрел на вороненую трубу глушителя… Ну, с уважением он поторопился… Выстрел, другой, третий…

Пули искрами чиркают об арматуру и с противным визгом рикошетят о бетон.

Плита продолжает зависать.

– Слушай, Соколиный Глаз, если ты решил покончить с собой таким экстравагантным способом – то кто ж тебе лекарь… У меня на предмет смерти – свои планы. – Тор беспокойно оглянулся, ища укрытия. – Ты Повремени с пальбой, я залягу…

Чувствую, что покраснел. Нет, можно, конечно, объяснять, что стрельба – у меня не профилирующий предмет, что кольт я пристреливал без глушителя и «рука привыкла», а теперь – смещен центр тяжести, что от спертого воздуха и непривычной обстановки – «зайчики» в глазах… Разговоры в пользу бедных, да еще в строю. Тор тоже провел крайние полгода не на тренировках в альплагере и не в спелеологических экспедициях где-нибудь в Кордильерах… А работу свою сделал «на раз».

Чтобы произвести один точный выстрел, стрелок должен стать частью оружия, его продолжением. Потому каждый подбирает оружие по себе – включая вес, систему, конфигурацию… «Кольт спешиал» я выбрал «под себя», надеюсь, он меня тоже.

Револьвер держу левой рукой, укладываю на ладонь правой, спина прямая, ноги расставлены носками внутрь… Возникает «момент выстрела» – здесь, как в поединке, нельзя увидеть удар противника, его можно предугадать; когда становишься словно частью оружия, момент выстрела нужно почувствовать. Плавно веду спусковой крючок первой фалангой указательного пальца…

Оружие подскакивает едва заметно, еще… Даже не смотрю, что попал, – я это знаю. Плита медленно и плавно опускается на уровень пола.

– А вот это – класс… – спокойно комментирует Тор, пока я пополняю освободившиеся гнезда барабана. – Вход свободен. Добро пожаловать в Город мертвых.

На упавшей плите – какие-то буквы. Направляю лучик фонарика:

«Стой! Запретная зона! При приближении – расстрел на месте!»

Тор стоит рядом, читая надпись…

– Сказано сурово, но без учета характера… – говорю я.

– Чьего?

– Русского. Анекдот помнишь: «С этого моста прыгать строго воспрещается!»

– А не гребет! – бодро отзывается Тор и лезет наверх.

Что-что, а пужать и запрещать у нас любят. Кто бы еще выполнял те запреты… А уж писаные – и подавно тем более…

«Если на клетке со слоном написано: „Буйвол“ не верь глазам своим!»

Глава 45

«Путники спешили оставить место боя. Скоро пещера начала суживаться и перешла в скалистый коридор, круто подымавшийся вверх…

…Колоссальная пещера раскинулась на десятки миль в глубину и на много миль в стороны. Дно ее было глубоко внизу, а свод скрывали клубившиеся в высоте золотистые облака. По-видимому, они и освещали все пространство мягким светом, похожим на тот, какой бывает во время захода солнца…

…Летящий ящер быстро приближался. Он взмахивал громадными кожистыми крыльями, широкая пасть его была раздвинута, и в ней среди длинных острых зубов трепетал красный язык… Но самым поразительным было то, что на спине этого чудища сидел человек…

…У него было длинное бледное лицо с крючковатым носом, крепко сжатые губы, огромные, широко расставленные черные глаза… И эти глаза с неумолимой злобой смотрели на Элли!»

Лека захлопнула книжку. Ей вдруг стало страшно, как когда-то в детстве, когда папа впервые прочел эту главу…

Она тогда забилась в угол кресла, торшер под тяжелым желтым абажуром казался ей невнятным лунным пятном, и ей казалось, что из темноты на нее несется чудовище…

«Папа, перестань, не нужно!»

«Что случилось?» Папа встал, подошел к Леке, погладил по голове.

«Я боюсь».

«Со мной тоже боишься?»

«Нет. С тобой – не боюсь. Но оно такое страшное…»

«Чудище?»

«Да». «Засни. Проснешься – и все будет хорошо».

«А чудище не схватит Элли?»

«Нет».

«Никогда?»

«Никогда».

– Ты чего не спишь? – Юля привстала на постели, сонно посмотрела на сестру и снова уткнулась в подушку.

Макбейн привез их в двухкомнатную квартирку в Лианозове; бросив «Волгу» на Юго-Западе, добрались на трех «извозчиках» до центра, пересели в полуживой с виду «жигуленок», на котором и приехали сюда. Юлю для скорости передвижения Макбейн разбудил уколом ровно настолько, насколько было необходимо; когда добрались до квартиры – она сразу залезла в постель и мгновенно уснула.

А у Леки с Макбейном был длинный тяжелый разговор.

Она ушла в спальню, Мак остался сидеть на кухне, прихлебывая джин с тоником. Глаза его казались безучастными и равнодушными… Он смотрел в темень московской ночи, видел смутное отражение себя самого в черном стекле… Усталый, уже немолодой человек с убийственной профессией… Он размышлял. И пришел к тому, что знал и раньше, только на уровне ощущений: человеку просто необходимо, чтобы о нем заботился еще кто-нибудь, кроме «Джонсон и Джонсон».

Макбейн принял решение.

* * *

Эрик сидел в кресле перед монитором. Открыл глаза, огляделся, стряхивая остатки сна… Провел рукой по волосам, посмотрел на сидящего в кресле Советника:

– Го-о-о-ша, без приколов ты не можешь, да?

– Работа такая.

– Не-е-ет, ты всегда стремился унизить меня, забывая что братья должны помогать друг другу. Когда подошел этот красивый мальчик… Я думал, у него другие намерения… Вместо этого меня, как полиэтиленовый пакет, погрузили в машину… У тебя тут зеркало есть?..

Советник нажал кнопку – панель отошла в сторону за ней открылась оборудованная комната отдыха.

– Видишь дверь в дальнем конце? Там ванная…

М-да… Подарила мамашка братика… Оказавшегося «сестричкой». Мать Советника никогда не отличалась строгими нравами, после разбега с отцом встречалась с таким множеством мужчин… Когда она, забеременев в очередной раз, решила родить, вычитав в каком-то журнале, что аборты старят, а роды, наоборот, омолаживают организм женщины, бабка ворчала, влепив Гоше очередную воспитательную затрещину: «Одного выбляд-ка ей мало! Щас еще и негром нас одарит! Или – того хуже!» Кто хуже негра – Гоша тогда спрашивать не стал: ответом была бы новая затрещина…

Эрик – имя выбрала бабка только по ей одной ведомым соображениям – родился этаким кудрявым белокурым херувимчиком; как ни странно, относиться к нему суровая бабка стала с самым нежным вниманием, может быть испытывая неосознанную благодарность к младенцу уже за то, что он не негр; еще через пять лет мамаша «вышла в тираж», обзавелась мужем, беззлобным и никчемным терапевтом дядей Мишей, высиживающим срок до пенсии в заводской амбулатории, располнела и всю нерастраченную нежность направила на слюнтявого Эрика. С бабкой у них завязалось что-то вроде соцсоревнования – за право целовать этого сосунка в задницу… Гоша стал Георгием, закончил с отличием школу, университет, аспирантуру, его зализанный брательник оставался Рикой… Все его истинные и мнимые таланты развивались двумя любвеобильными женщинами, в результате Рика стал вдруг интересоваться миром подиума, одеваться начал на изящный манер, сделался постоянным членом тусовки балетоманов с Театральной площади… Хм… Скорее не членом, а… Потом, следуя моде, увлекся каратэ, когда его запретили – восточными религиями и позже – единоборствами. Тело его стало гибким и изящным, жаль только использовал он его не по природному назначею. Впрочем, случались у Рики и девушки, но юноши ему нравились больше…

– Да у тебя там настоящий будуар! Так мило… Это твои мальчики?

– Которые?

– Ну те, что меня привезли…

«Мальчики» уровня «Регент» созданы не для любви, а совсем наоборот…

Советник посмотрел на этого придурка с нескрываемым презрением. А если честно, он довольно сложно относился к своему сводному брату: с одной стороны, не мог забыть своей детской ревности, с другой… Его теперешний статус подчеркивал разницу в положении между этим «фиговым мальчиком» и им, Советником… Даже если этого не знал никто, кроме него.

– Тебя привезли поработать.

– Да? Ты собираешься переменить обстановку в будуаре? Пожалуй, предложу тебе обить стены муаровым крепом – это сейчас самое то. – Рика сложил тонкие наманикюренные пальцы ноликом, отведя мизинчик далеко в сторону. – Кстати, где мы?

– Не важно. Твоя помощь нужна в другом. Ты ведь работал визажистом?..

– Визажист, стилист… Я давно не занимался этим лично.

– Совсем?

– Бывает…

– Я наводил справки. Мне сказали, что мой брат лучший специалист в этой области.

– И не соврали. Это, видишь ли, искусство. – Эрик скроил гримаску. – Тебе не понять… Ты всегда был человеком…. практическим. Даже слишком.

Советник поморщился, но сдержался:

– Мне нужно, чтобы ты проявил свое искусство. Сейчас.

– Сейчас я занимаюсь этим крайне редко. Только по специальным заказам или в особых случаях., – Сейчас, Рика, именно такой случай.

– Ну, если ты просишь…

Советник сделал над собой усилие, произнес, едва разлепив губы:

– Да.

– Кому же нужно «поправить лицо»?

– Президенту.

* * *

«Это ж не гроб, а огурчик! В нем жить можно!» Слова мастера Безенчука пришли на ум сразу, как только мы преодолели вентиляционную трубу, выломали решетку и оказались в большой комнате, едва подсвеченной дежурным темно-зеленым освещением…

Город под землей, тянущийся на сотни километров… Системы жизнеобеспечения, системы управления… Это похоже на…

Несколько лет назад сидел я в одном губернском городе. Жара была жуткая; улочка, на которой я жил, стояла на уклоне, дальше – угадывалась река… Забыв, что прямой путь не самый скорый, я двинулся к ней…

Город был пуст, словно вымер. Россияне праздновали День независимости – чего и от чего, никто не знал, унизительный для людей праздник не прижился, они просто отдыхали где-то: кто – по дачам, кто – в лесу… Река казалась совсем рядом, но… Какие-то заборы, линии теплоцентрали, снова бетонки, огороженные поверху ржавой колючей проволокой… Рядом – огороженная таким же сплошным забором стройка нового века…

А я – искал тропку. Не один я такой умный – если присутствует река и имеет место жара, люди не станут ездить на пляж за десять остановок… Тропка имелась.

Я и пошел по ней…

Прямой путь – не самый скорый. «Прямо – только вороны летают!» Тропка уходила в дикие кусты – следы присутствия мыслящих индивидов имелись в виде битой посуды, подсохших рыбных голов, пивных пробок… Но вышел я вовсе не к реке: два абсолютно пустых двенадцатиэтажных дома, в окнах гулял ветер, сложенные из необлицованных плит этажерки производили жуткое впечатление…

Вокруг – песчаная насыпь, поломанный забор, и-ни души… Дальше – построенная лет сорок назад автоматическая водокачка и заборы, заборы… Близ реки пошли возделанные клоки земли. Вышел. Грязный берег, бегущие переливом через водозабор волны… Окунулся – плавать все одно негде, а после такого купания – тело в грязно-коричневых разводах… Но – посвежело.

Не желая возвращаться тем же путем, погнал напролом через кусты… Вышел к заброшенной железнодорожной насыпи, которая мимо безымянных ангаров вывела меня на самую окраину промышленного района. Здесь имелась и остановка троллейбуса, но безмолвие и безлюдье было таким же полным, как и везде. Снова пошел пешком, вдоль улицы. Распахнутые окна нежилых цехов, в них – застывшие тяжелые механизмы… Огромный, красного кирпича забор, закончившийся наглухо забитой проходной; рядом – табличка с нечитаемым названием предприятия. Чуть дальше – такой же нежилой, с непрозрачными, словно бельма, стеклами административный корпус… Мертвый завод, мертвый город… Город-призрак?..

И тут – на двери неприветливого дома – самый обычный, новенький почтовый ящик, на котором свежей синей масляной краской от руки выведено: «РЕЗЕРВ». Что есть «Резерв» – название завода, позывной или – шутка?.. Тогда кто тот шутник?..

А люди – живут себе рядом, непонятно зачем, непонятно на что, их дети учатся в профтехучилище, переименованном в технический колледж имени Героя Соцтруда Н.Н. Кожухова… «Это не гроб, а огурчик! В нем жить можно!»

Встряхиваю головой…

– Откуда свет? – спрашиваю Тора.

– Плафоны вдоль стен.

– Да я вижу, что не фары. Источник…

– Здесь несколько дублирующих подстанций.

– Что за дверью?

– Коридор. Охраняется телекамерами. Изображение – на пульт.

– Кто несет охрану?

– А хрен его знает. Судя по всему, это бывший объект ЦК, тогда сторожила «девятка», сейчас скорее всего Главное управление охраны. А может, и еще кто.

Черт их теперь разберет!

Оглядываю комнату. Провода высоко вверху, по стенам… В американских фильмах тамошние умельцы подключаются к телекоммуникациям, запускают на мониторы охраны «картинку» типа «в Багдаде все спокойно» и скоренько, по секундам, делают свое шпионско-бандитское дело. Одни – банки грабят, другие – дискеты с управляющей программой зомби добывают… Так сказать по интересам… А у нас – кого волнуют эти тонкости! Слава Богу, не в Америке живем! «Бить буду аккуратно но сильно!»

– Оружием владеешь? – спрашиваю Тора.

– Выборочно… Дрон… Меня – «сифонит»… Скоро пузыри пойдут. Кубик добавить нужно…

– Что ж у тебя за дозы были?

– Убийственные…

– Сам? – протягиваю ему «причиндалы», – Не… Сам не смогу, погорячусь. Давай ты. Один кубик.

Обламываю кончик ампулки, наполняю шприц…

– Да не мандражируй ты! – прикрикнул на Тора. Вены, пока он отдыхал в «дурке», стали вполне приемлемые; ловко укалываю…

Тор сидит, прикрыв глаза, пережидая горячую волну… Поднимает на меня глаза… Оглядывается… Потягивается громадным телом…

– Жить стало легче, жить стало веселее.

– Тор… Ты давно на иглу подсел?

– Скорее-посадили…

– Кто?

– Долго рассказывать… – А ты – самую суть. Здесь курят?

– Да кроме нас – некому. – Альберт взял протянутую сигарету, прикурил, прикрыл глаза. – Родом я из Ташкента. Отец – узбек, мать – русская, в сорок третьем девчонкой в эвакуацию попала, да так и осела…

– Родители живы?

– Нет. Давно… В семьдесят девятом – армия. В стройбат угодил, под Оренбург. А там – ни Богу свечка, ни черту кочерга… К «чуркам» не приписался – не в масть, к остальным… Встретили меня «дедки» в умывальне за жизнь посудачить, а я возьми и развяжись… Короче, вместо дисбата – Афган… И там я вроде пришелся… разведрота… Домой съездил в Ташкент – отец при смерти, через месяц схоронил, за ним следом – мать… Подумал, подал на прапорщика, и – снова в Афган… Прослужил четыре месяца – землячки объявились. Ташкент – город маленький…

– Как любой…

– Как любой. Землячок… Сука одна штабная, майор Алиханов… Все крутил носом, вынюхивал… С ним – сволочь прокурорская, тоже майор. Ему, вишь ли, полковничья должность в Союзе светила, вроде как практику приехал отрабатывать… А моих двое – проштрафились… Сам знаешь, в Афгане в восемьдесят третьем пацану дело пошить – как два пальца обмочить…

Патруль-облава, смех, да и только… Мне с ребятами через день на караван идти, а этот… Напугал я его малехо… Самую что ни на есть малость… Прокурорского – как палкой сдуло. Алиханов ко мне с бутылкой, за жизнь поговорить… Ну я и его послал… Отстали. Сам дурак – не подумал сразу: чего это вдруг один цепкий, другой – ласковый… Потом уразумелось. Алиханов с духами подторговывал, им – «Калашниковы», от них – наркоту… А я с пацанами – сильно злой до караванов оказался… В рейд пошли – в аккурат на засаду попали… Из отделения – трое; пацаны меня на себе выволокли, позвоночник мне задело… Ну а я – нет чтобы шлангом прикинуться, а потом тихариком гниду этого, майора, в расход списать, распрягся сразу… Все ему и сказал… Дурак… Очень за ребят обидно было…

В госпиталь попал, в дивизионный… И сплю сутками, глюки ловлю… Месяц, другой… А тут – медбратик задержался, я ж чуть спинку чугунную не изгрыз – так приложило… К утру – глаза шарами, пальцы – болтали, криком орать готов…

Заявляется «однополчанин» – Тимур Алиханов собственной персоной… Усики тонкие над губой, морда до синевы выбрита. В академию направили, это он со мной как с землячком поделился… а я лежу – ртом воздух хватаю, как рыба… Понял все…

Это он на меня «убитого» пришел посмотреть… Сказал напоследок: «Слова – это тоже дела. А в словах ты невоздержан. Был. Выйдешь отсюда – говори что хочешь…

В сумасшедшем доме всех выслушают». И – ушел.

– Слезть не пытался?

– Бесполезно. У этого майора врач был на жалованье. Или – на крючке, хрен его знает. Полгода я там пробыл… Дозу подняли до таких небес…

– Сволочь!

– Это ты слишком ласково… Позвоночник мне поправили, а душу – поломали…

– Ты все это время – на игле?..

– Почему – все… В Союз вернулся, сразу в бригаду попал – нужно было как-то на «дурь» зарабатывать. Сначала – катраны[8]8
  Катран (мсарг.) – место, притон для крупной карточной игры.


[Закрыть] выставляли, те, что без авторитетных «лицензий». Катал кидали на раз… Повязали нас скоро – тогда не теперь, бригады хлипкие были, да и не столько, на виду все. Потянул я пятерочку по совокупности: вымогательство и употребление без цели сбыта, «откинулся», огляделся…

– От иглы-то отвык, поди…

– Дрон… Ты ведь не ширялся никогда…

– Не-а. И не хочу.

– От иглы после такой практики отвыкнуть… Меня там трижды сухой кумар доставал… А как вышел… Тебе не понять: вижу ширового какого или даже мальца под легким кайфом – пот прошибает, в горле сохнет… Но попервости я поостерегся: дельце у меня осталось, и передоверить – некому…

– Землячок?

– Ну да. Дошел до меня слух – в Таджикистане он объявился, да большим чином, да богатым дядей… Ташкент уже тогда там водицу мутить начал… Денег я с лохов чуток скачал, да и подался на юга… Сам понимаешь, себя жалко, да уже вроде как крест, а ребят тех убитых, Получается, я не уберег…

– Ты же понимаешь…

– Понимаю… Все понимаю… А только исправить уже ничего нельзя. Кроме как эту сволочь, что на крови отъелась, в преисподнюю командировать… Как там в песне пелось? «Билет в один конец…»

Тор затянулся несколько раз, не отрывая сигарету от губ…

– Как я к нему подбирался – отдельная история, да и длинная. Только нашлись люди, кому этот Тимурчик поперек дороги, поспособствовали… Короче, вылетел он из окна двадцатого этажа в оч-ч-чень солидном здании в Алма-Ате… Я его спиной вперед кинул, чтобы глаза видеть… Ох и воняло же от него…

– Как сам ушел?

– Легко. Как и вошел. Но из «города яблок» слинял немедля. Друзья обиженные или недруги, меня им укатать – даже и не работа, как муху раздавить… Ну а потом – все по накатанной… Вот только раз под землю залез – и поехало… Я у диггеров «без крыши» считаюсь, только такие «сталкерами» становятся. У меня как «сухой» период бывал и без кумара – я и ходил под землей. Вот и вся история.

Тор докурил третью сигарету до фильтра, забычковал о стену:

– Блин… Что-то раздергался я от рассказа… Надо бы добавить.

– Хозяин барин. Только… Тор, ты сегодня не сталкер, а про-вод-ник.

– Да не переживай, я «обманку» сделаю. Водичка есть? Достаю ампулку из аптечки первой помощи: «вода для инъекций».

– Вот и ладушки… – Тор добирает из бережно запечатанной початой ампулы морфий, но чуть-чуть, из другой – воды, пока шприц не наполняется. Легко находит вену, укалывает, впрыскивает содержимое. Дыхание его становится ровным и спокойным.

– Забайкальский округ к войне готов? – спрашиваю я.

– Как юный пионер. «Трехлинейку» доверишь, начальник?

– С «трехлинейками» на складе туго было. Дефицит. Только в нагрузку к «трехдюймовкам». – Подаю Тору «буллап». – Это тебе по руке будет.

Сталкер примеривается к оружию:

– Мне бы «Калашников»… Там пуля тяжелее.

– А по мне бы – вовсе не стрелять.

– Да ты пацифист…

– Скорее – солдат-миротворец.

– Ну что, двинули, миротворец? Что нам здесь нужно?

– Действующий командный пункт или узел связи…

– Если памперс не идет к младенцу, младенец идет к памперсу!

– Если ходить умеет. Сигнализация здесь мудреная?

– Хм… Нужно поступать не просто, а очень просто! – Не успел я предупредить его движение – Тор махнул кирочкой и разом перерубил все провода вдоль стены! Объяснять ему, что, если объект действующий, «ремонтники» будут здесь через минуту максимум, – поздно! Э-эх… Чему быть – того уж не воротишь!

Как говаривал Наполеон, главное – ввязаться в драку… Даже если он этого не произносил, для нас уже без разницы. Драка пошла!

Зеленое освещение начинает медленно затухать. В убывающем свете успеваю открыть дверь в бесконечный коридор, выхватить два «кедра»…

– Веселись, негритянка! – азартно кричит Тор, передергивая затвор.

Коридор погружается во тьму. Кромешную.