Текст книги "Горбун"

Она слушала, восхищенно блестя глазами.

– Любовь! – очаровано повторила она, будто подыскивала слова, чтобы описать сладостное сновидение. – Любовь! Любовь! Любовь навсегда!

Глава 9. Конец праздника

– Ах, крапленый туз! – промолвил в сердцах Кокардас, тащивший за ноги барона Барбаншуа. – То бы мог подумать, что сей тощий божий одуванчик окажется таким тяжелым, яхонт ты мой бриллиантовый!

«Яхонт бриллиантовый», он же брат Паспуаль, следовавший сзади, нес Барбаншуа, подхватив подмышки. Суровый приверженец прошлого, всеми фибрами души презиравший задаваемые регентом оргии, в сегодняшнюю ночь напился, как три, а то и четыре русских царя, путешествующих по Франции.

Кокардас и Паспуаль за небольшое денежное вознаграждение, выплаченное им вперед бароном де Юноде, подрядились доставить барона де Барбаншуа домой. Едва мастера клинка вынесли барона из индейского шатра, как до их слуха донеслись голоса какой то пары, мужчины и женщины. Сидя на скамейке соседней аллеи, те о чем то спорили. Не желая быть замеченными за столь не престижным лакейским занятием, Кокардас и Паспуаль аккуратно положили барона на газон и отправились в буфет, где провели не меньше часа, как следует подкрепившись вином и апельсинами, и вот теперь с новой силой принялись за работу. Однако, заметим, что от посещения буфета сил у старых друзей не прибавилось. Тяжело дыша, обливаясь потом, часто останавливаясь, они со своей ношей медленно брели по аллее через темный, (непогашенных светильников теперь осталось совсем мало), безлюдный сад.

– Не передохнуть ли нам маленько, дружок! – приложил гасконец.

– Слушаю и подчиняюсь! – с готовностью отозвался. – Ибо тяжесть велика, а оплата мала.

Они опять опустили барона на траву. За последний час уже успела появиться предутренняя роса. Воздух заметно посвежел. От прохлады и сырости Барбаншуа ненадолго очнулся и тут же заладил свой лейтмотив:

– Куда мы идем? Куда идем?

– Ах, серп тебе в жатву! Этот дряхлый забулдыга прелюбопытный тип, скажу я тебе, мой голубчик!

– Мы идем на собственные похороны, – с мрачным вздохом пошутил Паспуаль.

Они присели на скамейку. Паспуаль вынул трубку и не спеша принялся ее набивать. Барон, пошамкав губами, опять заснул. Не смотря на солидный возраст и более, чем солидную дозу принятого спиртного, спал он на редкость спокойно, – ни присвистывая, ни прихрапывая; его дыхание, если бы не перегар, было чистым и ровным, как у младенца.

– Если нынешнему ужину суждено в нашей жизни стать последним, – с философской рассудительностью развивал свою идею нормандец. – То нам грех роптать. Стол был отменным.

– Что правда, то правда, – согласился Кокардас, высекая из огнива искру. – Пресвятые угодники! Лично я съел полторы курицы с хрустящей золотистой корочкой.

– А как тебе та, что была возле меня; – белобрысая, чуть подпудренная, а ножка, ножка, крохотная, как у золушки.

– Просто загляденье! – Кокардас не уловил, как брат Паспуаль сменил гастрономическую тему на амурную. – А артишоки, артишоки на гарнир! Какой дивный свежий аромат, разрази меня гром!

– Как стройна и изящна! Да ты, я вижу, и не заметил!

– Нет, приятель, моя была лучше, – убежденно заявил Кокардас.

– Эк, куда хватил! – возмутился Паспуаль. – «Лучше»! чем же твоя лучше? Уж больно поджарая, скажу я тебе, к тому же косоглазая и рыжая.

Паспуаль говорил о соседке Кокардаса за пиршественным столом. Гасконец схватил своего напарника за шиворот и поднял со скамьи.

– Послушай, золотце мое, – с возмущением, подогретым спиртным прорычал он. – Я тебе не позволю оскорблять мой ужин! Попроси сейчас же прощения, серп тебе в жатву!

Стремясь утопить горе в вине, друзья в течение ночи явно хватили лишнего, каждый из них выпил вдвое больше, чем доходяга Барбаншуа. Паспуаль, которому изрядно надоела тирания его старшего друга, просить прощение отказался. Справедливый, а точнее хмельной, гнев завладел обоими настолько стремительно, что приверженцы Бахуса, по счастью не найдя времени на обнажение шпаг, тут же вцепились друг другу в волосы. Не смотря на малый рост, нормандец оказался очень крепким орешком, и через несколько мгновений мастера клинка тяжело сопя и сотрясая воздух ругательствами, повалились прямо на распростертого у их ног Барбаншуа. Тот опять проснулся и запричитал:

– Куда мы идем, Боже правый? Куда мы идем?

Звук его дребезжащего голоса привел в чувство повздоривших друзей.

– Черт возьми, я совсем забыл про эту рухлядь! – проворчал Кокардас.

– Да, уж надо тащить, ничего не поделаешь, – согласился Паспуаль.

Прежде, чем возобновить прерванный труд гасконец и нормандец помирились, в знак чего крепко обнялись, орошая друг другу щеки обильными слезами. Мы бы совсем плохо знали этих людей, если бы хоть на миг усомнились в том, что, посетив буфет, они не забыли наполнить вином свои фляги до краев. Сделав по несколько глотков, они снова взялись за барона Барбаншуа.

А престарелому рыцарю как раз снилось, что он находится на пиру, задаваемом суперинтендантом государственных финансов короля Людовика XIV его сиятельством монсиньором виконтом Во де ла Фуке, и что в конце обильного застолья он, барон Барбаншуа, свалился под стол, – (происшествие, хоть с той поры уже прошло с полвека, увы, имевшее место в действительности). «Другие времена – другие нравы» – гласит пословица. Но она бессовестно лжет, доложу я вам!

– А ты ее больше случайно не видел? – поинтересовался Кокардас.

– Кого, мою соседку за столом?

– Да нет же. Эту кралю в розовом домино?

– Ни сном, ни духом. Хоть и заглядывал во все шатры.

– Вот, крапленый туз! Знаешь, а я искал ее даже во дворце. Там на меня все таращили глаза, как на восьмое чудо света. Так вот, скажу я тебе, кремень ты мой нестираемый, – там из розовых домино хоть пруд пруди, но нашей не оказалось. Одна, правда, показалась мне похожей, но, когда я к ней приблизился, она меня так щелкнула по носу, что я чихнул. Ко всему эта невоспитанная стерва обозвала меня лесным Страшилой. «Да уж», – с мудрой иронией урезонил я нахалку, «щедрое гостеприимство моего друга регента поистине не знает границ. Кого только не встретишь среди его гостей!»

– А его ты не встречал? – понизил голос Паспуаль.

– Кого?

Паспуаль молчал, но гасконец понял, о ком говорит его помощник.

– Понимаешь, лицом к лицу, – нет. Но один раз мне кое-что показалось.

– Что?

– Помнишь ту пару на скамейке? Так вот, когда я услышал его голос…

– Не может быть!

– Возможно, я ошибся. Но чуть позднее, когда мы с тобой, оставив этого беднягу, что сейчас тащим, пошли в буфет, я не нашел на поясе моей дорожной фляги, видно она выскользнула. У нее крючок иногда разгибается. Я тебя оставил ненадолго у стойки одного и побежал ее искать. К счастью пропажа быстро нашлась. Она упала в изголовье спящего на траве старика, и тот, видно, даже не просыпаясь, подложил ее под себя вместо подушки. Я аккуратно ее извлек и уже хотел возвращаться к буфету; но тут мимо пробежал этот человек, в шагах пяти, не дальше. Было темно, трудно сказать точно, он это, или не он, но его движения, его силуэт… Я притаился в кустах и стал за ним наблюдать. Он то и дело менял направление, отчего и мне пару раз пришлось изменить наблюдательную позицию. Кончилось тем, что он открыл ключом домик возле старой липы, (кажется, там садовник хранит свой инвентарь), – вошел туда и заперся изнутри. Так-то вот, яхонт ты мой перламутровый.

– Ну и дела! – промолвил Паспуаль и, перейдя на шепот, прибавил. – А вот, что слышал я, заходя в разные палатки. В общем, повсюду разговоры, только о нем. Во первых, регент не выходил к ужину. Он заперся в своем кабинете с Гонзаго и в течение часа о чем то с ним беседовал. Вся эта желторотая бражка ватага, что мы сегодня с утра видели во дворце принца, рвет и мечет. Святые угодники! Если бы они хоть наполовину были храбры по сравнению с тем, как себя выхваляют, то нашему бедному Маленькому Парижанину пришлось бы туго. Как знать, куда все повернет?

Шедший впереди Кокардас задержал шаг, отчего барон Барбаншуа издал жалобный стон.

– Будь спокоен, малыш, – уверенно произнес гасконец, – наш пострел себя в обиду не даст. Уж ему приходилось бывать в переделках и похлеще!

– Эх, «повадился кувшин по воду ходить, тут ему и голову слож…», – Паспуаль не успел до конца процитировать поговорку. Со стороны фонтана послышались шаги, и наши храбрецы вместе с грузом укрылись в кустах. Прятаться при любой неожиданности было их старой профессиональной привычкой. Шаги приближались. Это была группа вооруженных людей, возглавляемая небезызвестным сорвиголовой де Бонниве, конюхом мадам де Берри. По пути следования патруль гасил фонари. Вскоре Кокардас и Паспуаль уже могли расслышать, о чем те говорили.

– Определенно, он где-то в саду, – убеждал командир гвардейцев, – я опросил постовых у всех пикетов и выходов. Им хорошо известен его костюм, – они ручаются, что он не покидал территорию сада.

– Это не парень, а все двадцать два удовольствия! – с восхищением произнес какой то гвардеец. – Я тут как то ненароком заглянул в одну палатку, – думал, там играют в ландскнехт, – и увидел, как он, ухватив за руку принца де Гонзаго, тряс его, как осеннюю яблоню. Я уже подумал из того сейчас получится свежий компот!

Гвардейцы засмеялись. А Паспуаль прошептал гасконцу:

– Этот симпатичный малыш – мой земляк, уж можешь мне поверить, мэтр. Я ни с чем не спутаю родной говорок и эту нормандскую присказку о яблоке.

– Вы, друзья, не очень-то петушитесь! – предупредил свою команду Бонниве. – Многие из вас, наверное, не знают, до чего этот человек опасен.

Гвардейцы удалились.

– Видишь, как они за него взялись, голубчик, – тяжело вздохнул Кокардас. – Вон там другой патруль, – эти, наверное, шмонают дворец и его окрестности. Ах ты, серп вам в жатву! – Вон еще одна команда, – прочесывают аллеи вдоль домов по улице Нев да Пти Шан и всюду гасят огни. В этом зеленом рассаднике фривольных услад явно замышляется какая то гнусная экзекуция. Да уж, алмаз души моей, без сомнений они открыли на него охоту!

– Увы, ты прав, старина, как всегда, – согласился Паспуаль.

– Я только не возьму в толк, – соображал Паспуаль, – зачем они везде гасят свет? Неужели в темноте легче искать?

– Искать, конечно, не легче, но зато под покровом темноты они надеются, во много раз превосходя числом, что смогут с ним справиться.

– Клянусь честью! – взволнованно прошептал Паспуаль. – Если и теперь, когда их сорок, а то и пятьдесят ополчилось против одного, если и теперь ему удастся их провести…

– Удастся, дружок, – живо отозвался гасконец. – Вот увидишь, что удастся. Нашему удальцу сам черт не брат! Уж можешь мне верить. Слушай, что я скажу. Мы с тобой должны сейчас же явиться перед его ясны очи, и грудью стать на его защиту.

Нельзя сказать, чтобы предложение гасконца очень пришлось по души осторожному нормандцу. Не сдержав испуганной гримасы, он заметил:

– Может, пока еще рано?

– Ах, крапленый туз! Ты опять вздумал затеять со мной потасовку? Сейчас, или никогда, говорю я тебе. Пойми ты, мудрая голова, если бы мы были ему не нужны, лежать бы нам уже давно где-нибудь в канаве с дырами во лбу! Мы виноваты перед ним.

– Это верно. Очень виноваты, – согласился Паспуаль. – Но уж больно опасное дело, ты затеваешь, мэтр!

Эта беседа мастеров клинка привела к тому, что мсьё барон де Барбаншуа так и не добрался в ту ночь до своей постели. Старый аристократ, оставленный на траве, продолжал спать. А что ним приключилось дальше, мы узнаем позднее, когда он проснется. Сад все больше поглощала темнота. Все фонари были погашены, кроме небольших светильников, подвешенных у входов в индейские палатки. Вскоре во дворце в покоях регента на втором этаже прибавилось света, дверь открылась, – на балкон собственной персоной вышел Филипп Орлеанский и обратился к своим собравшимся внизу гвардейцам. Из-за темноты он не видел лиц и потому говорил, наверное, чуть громче, чем требовалось.

– Господа! Чтобы ни случалось, доставить его живым! За это вы отвечаете своей головой!

– Вот уж удружил! – проворчал Бонниве, стоявший со своим взводом у Поляны Дианы. – Если негодяи услышит эти слова, то непременно задаст нам перцу по первое число!

Патрульно розыскные команды отправлялись на это дело с тяжелым сердцем. Легенды о мсьё де Лагардере вселяли, и, заметим, не без основная, в их сердца такой страх, что любой из стоявших опущенной головой воинов, сейчас был готов составить свое завещание. Даже отъявленный забияка Бонниве с охотой предпочел бы сразиться против двух дюжин провинциальных дворян кадетов, (будучи насильно призываемы на военную службу, эти «дрозды», как их презрительно называли за игорным столом, или на дуэльных площадках, часто прибегали к дезертирству и их приходилось нередко десятками, а то и сотнями, отлавливать и предавать трибуналу); нежели выполнять порученное ему в эту ночь задание.

Лагардер и Аврора решили потихоньку убежать. Лагардер не знал, что в саду полным ходом идет на него облава. Он надеялся вместе со своей невестой выбраться из Пале-Рояля через ворота, охраняемые его приятелем садовником Ле Бреаном. Анри был опять в черном домино, а Аврора – с опущенным и в маске. Едва они вышли из сторожки, как натолкнулись на стоявших у порога снаружи двух человек.

– Мы сделали все, что было в наших силах, мсьё шевалье! – в унынии произнесли Кокардас и Паспуаль, незадолго до того опорожнившие для храбрости свои походные фляги. – Простите нас!

– И все-таки, – прибавил Кокардас, – это заколдованное розовое домино исчезло, как болотный огонек.

– Господи Иисусе! – воскликнул в изумлении Паспуаль. – Да вот же оно!

Пораженный Кокардас исступленно протирал глаза.

– Как бы узнали, что я здесь? – спросил Лагардер.

– Покаянное сердце и до Иерусалима доведет, – рассудительно заметил брат Паспуаль.

– И все-таки, откуда узнали? Да встаньте же вы, наконец.

Мастера клинка не без усилия поднялись с колен, после чего Кокардас ответил:

– После того, как исчезла барышня в розовом домино, мы неоднократно прочесывали сад во всех направлениях, – все надеялись отыскать. В какой-то момент я вдруг увидел, как вы пробежали по этой извилистой тропинке и, обогнув дерево, вошли в домик.

– Вы меня узнали, мэтр Кокардас?

– Не то чтобы узнал, но, в общем догадался.

– Почему вы говорите «я увидел», что же ваш напарник Паспуаль видите хуже вас?

– В ту минуту его со мной не было.

– Где же он был?

– У буфетной стойки.

– Он туда отправился без вас?

– Нет, мсьё шевалье, мы туда отправились вдвоем, но потом я, оставив его, ненадолго вышел…

Наклонившись к уху девушки, Лагардер очень тихо ей прошептал:

– Прости, мой ангел, – но сейчас важно убедиться, что эти господа не ведут двойную игру.

И затем в голос:

– Кокардас, мы с вами знакомы уже с четверть века, можете вы сейчас, положа руку на сердце сказать: «Я говорю чистую правду»? Можете, или нет?

– Я говорю вам правду, шевалье, – тихо произнес гасконец и опустил глаза.

– В таком случае, почему отводите взгляд?

– Потому что… потому что я говорю правду… но правду нечистую, – пояснил Кокардас, после чего прямо посмотрел в глаза Анри. Этот исполненный неподдельных мучений ответ был настолько неожиданным, что все изумленно раскрыли глаза, а Аврора не смогла удержать сочувственной улыбки.

– Это нечто новое. Поясните ка, как это правда может быть нечистой.

– Может, если к одной правде примешивается другая…

– Не отрицающая первую, но в то же время не позволяющая ей называться чистой, – первым догадался Паспуаль.

– Что же это за другая правда? – допытывался Анри.

– Придя к буфетной стойке, мы с братом Паспуалем первым делом решили наполнить вином фляги, и тут я обнаружил, что свою потерял. Перед этим мы были на лужайке вон за тем индейским шатром. Я туда вернулся, стал искать и как раз в ту секунду, тогда нашел ее на траве под головой у барона, увидел вас.

– Какого еще барона? Он что, тоже меня видел.

– Нет, сударь, он вас не мог видеть. Он в стельку пьян и до сих пор спит на лужайке, но теперь под его головой нет моей фляги.

– Как она попала ему под голову?

– Вот этого я и сам не пойму. Должно быть, я ее возле него обронил, и он ее как-нибудь подтащил к себе вместо подушки.

– Вы что же, прочесывая сад, не обратили внимания на лежащего человека?

– Не обратили потому, что знали, что он там лежит, – пояснил Паспуаль.

– Откуда?

– Мы сами его там положили, – прибавил Кокардас, и, видя удивление Анри, они рассказали все без утайки, как их нанял барон де Юноде, и почему они не смогли исполнить его поручения.

– Так в чем же нечистота вашей правды, мэтр?

Анри хотел до конца постигнуть логику своего бывшего учителя фехтования.

– В том, что я заметил вас не только благодаря тому, что пытался найти розовое домино, но также и потому, что искал свою флягу.

– Понятно, Кокардас. Странно, но сейчас я вам верю. Может быть потому, что у меня нет другого выхода. Не так ли? – грустно улыбнулся Лагардер и, внезапно увидев в конце аллеи вооруженных мушкетами гвардейцев, встревожено прибавил:

– Что там происходит?

– Происходит то, что вы окружены, бедный Маленький Парижанин, – ответил Паспуаль. Из-за выпитого у него немного развязался язык.

Лагардер больше ни о чем не расспрашивал. Он быстро оценил ситуацию. Увы, она была неутешительной. Больше всего его огорчало то, что праздник уже закончился. Он потерял контроль над временем. Часы пронеслись для него, как минуты. Он понял, что опоздал. Ибо только в праздничной суматохе можно было незаметно улизнуть.

– Могу я рассчитывать на вашу помощь? – обратился шевалье к мастерам клинка. – Говорите, взвешивая свои слова, честно и открыто. Возможно, придется рисковать жизнью.

– Наша жизнь принадлежит вам, вся, сколько ее не осталось! А если потребуется, то и смерть, – ответили храбрецы, прижимая руку к сердцу. Друзья не лгали. Радость от того, что Лагардер их простил, пьянила их не меньше, чем прекрасное бургундское, которым они себя утешали всю ночь. Бедная Аврора дрожала от страха, но боялась не за себя, а за своего любимого.

– Праздник закончился, – продолжал Лагардер, – посты у ворот еще не сняты?

– Наоборот, их усилили, – ответил Кокардас, – так, что мышь не проскользнет, серп им в жатву!

– Ясно! – в раздумье произнес Лагардер.

Внезапно он спросил:

– Вы случайно не знакомы с мэтром Ле Бреаном, – он служит консьержем у ворот Дворца Радости?

– Очень хорошо знакомы, – живо отозвался Кокардас и Паспуаль.

– Жаль, – разочарованно произнес Лагардер. – Значит, он вам не откроет.

Мастера шпаги не могли не согласиться с простой логикой этого заявления. Действительно, открыть им дверь мог лишь тот, кто с ними не был знаком.

За дальними кустами со всех сторон послышался шорох. Кто-то медленно к ним подкрадывался. Однако различить что-нибудь в такой темноте было не возможно.

– Слушайте внимательно, нельзя терять ни секунды. Нужно рисковать. Пан, или пропал. Третьего не дано. Обо мне больше не заботьтесь. Я с Божьей помощью выберусь. Изменю внешность, – меня не узнают. Вы должны вывести из сада девушку. Вместе с ней вы войдете в вестибюль дворцового крыла, где апартаменты регента, сразу повернете налево, пройдете длинным коридором, в его конце упретесь в дверь, за которой находится пост мэтра Ле Бреана. Маски у вас есть?

– Конечно, есть, а как же?

– Наденете и постучитесь. Когда Ле Бреан спросит «Кто?», скажете: «Рике Чубчик, что сейчас находится в садовой сторожке, просит нас выпустить на улицу». Он вам откроет. Будете меня дожидаться у часовни, что за северным фасадом Лувра. Все поняли?

– Все! – поспешно отозвался Кокардас.

Шорох в кустах становился явственней.

– И еще одно. Готовы ли вы, защищая эту девушку, если понадобится, положить свою жизнь?

– Крапленый туз! Да мы сметем с пути все преграды! – клятвенно прижав к груди руки, заверил гасконец.

– Мы будем сдувать с нее пылинки и отгонять комаров, – с несвойственным ему бахвальством прибавил Паспуаль, и затем оба в один голос:

– На этот раз вы останетесь нами довольны!

Лагардер, поцеловав Авроре руку; тихо произнес:

– Соберись с духом, милая! Это наше последнее испытание.

И она в сопровождении храбрецов отправилась ко дворцу. Им пришлось переходить через Поляну Дианы.

– Эгей! – оскалил зубы какой-то солдат. – Похоже, эта запоздалая гостья не очень спешит отыскать дорогу домой!

– Золотые мои, – не моргнув глазом, нашелся гасконец, – эта дама из кордебалета, – он весьма бесцеремонно раздвинул руками попытавшихся встать на пути гвардейцев и, ухмыльнувшись, прибавил:

– Нас ждет его королевское высочество.

Солдаты, захохотав, уступили им дорогу.

В тени апельсиновых деревьев, стоявших в больших кадках у угла дворцового крыла скрывались в засаде двое: Гонзаго и ему фактотум мсьё де Пейроль. Они поджидали Лагардера, который по их расчетам с минуты на минуту должен был появиться. Гонзаго что-то шепнул помощнику, тот дал знак группе вооруженных длинными клинками прятавшихся в кустах налетчиков, и они тихо отправились вслед за Авророй и ее телохранителями, которые в этот момент уже поднимались по ступенькам крыльца. Мсьё Ле Бреан, как и обещал Лагардер, открыл калитку во Двор Радости. Единственным, чего не предвидел шевалье, оказалось то, что консьерж открыл ее дважды: первый раз для Авроры и ее эскорта, второй – для Пейроля и его людей. Лагардер, кинься он немедленно после прощания с Авророй к домику садовника, возможно под покровом темноты успел бы там укрыться. Но он хотел своими глазами увидеть, как они войдут в вестибюль покоев регента. Для этого ему пришлось пройти почти до конца тропинки. Едва за Авророй и ее проводниками закрылась дверь, Анри бросился к старой липе. Но уже было поздно. Перед ним в нескольких шагах стояли гвардейцы.

– Эй, мсьё шевалье! – окликнул его молодой сержант срывающимся от волнения голосом. – Прошу вас, не оказывайте сопротивления. Это бесполезно. Вы окружены.

И это было чистой правдой. Из-за кустов со всех сторон слышались глухие постукивания мушкетных прикладов о землю.

– Что вам от меня угодно? – спокойно спросил Лагардер, даже не прикасаясь к рукоятке шпаги. Храбрец Бонниве, кошачьим шагом подкравшийся сзади, плотной хваткой обеими руками обвил Лагардеру грудь. Не делая никаких попыток вырваться, шевалье повторил вопрос:

– Что вам от меня угодно?

– Скоро узнаете, дружище, провалиться мне на этом месте! – ответил маркиз де Бонниве и тут же скомандовал:

– Вперед, господа, во дворец! Надеюсь, никто из вас не откажется засвидетельствовать, что именно я задержал легендарного Лагардера!

Их было человек шестьдесят, и они с неторопливой торжественностью, едва ли не на руках, как доблестного триумфатора, увлекли Анри в покои Филиппа Орлеанского. Наконец дверь за ними закрылась, после чего в саду не осталось ни души, если не брать в расчет достославного мсьё Барбаншуа, безмятежно спавшего тихим сном праведника на мокрой от предутренней росы траве. Что не говори, жаль беднягу. Так и простудиться недолго. Много ли старику надо? В то же время, как известно, «пьяному море по колено».