Текст книги "Горбун"

Последние слова прозвучали с обезоруживающим лукавством. В чувстве юмора этому чертовому горбуну невозможно было отказать. Окружавшие Гонзаго шалопаи, да и он сам, только что такие серьезные, покатились со смеху.

– Ах, вот как? – сказал Гонзаго. – Значит, говоришь, ветер дул от нас?

– Именно так, ваше сиятельство. Очертя голову, я устремился на зов чувств и уже с порога дворца понял, что не ошибся. Не знаю, запах каких духов, амбре каких редчайших благовоний покорил мое воображение, но он мне сулил изысканные наслаждения. Этот аромат пьянит и завораживает, ваше высочество!

– Однако, у синьора Эзопа недурной вкус! – воскликнул Навай.

– Да он просто отменный специалист дегустатор! – дополнил Ориоль.

– О-о! Коль заставит нужда, кем только не сделаешься! – горбун в упор посмотрел на Ориоля и вдруг негромко прибавил: – Уж не вам объяснять, господа хорошие, не вам, кому прошлой ночью довелось подвизаться носильщиками.

Ориоль побледнел. Монтобер хотел что-то сказать, но лишь, поперхнувшись, закашлялся.

– О чем вы, друг? Объяснитесь, – потребовал Гонзаго.

– Ваша светлость, – спокойным тоном начал горбун, – объяснение будет коротким. Вы, ведь, в курсе, что вчера мне выпала честь уходить из Пале-Рояля в одно время с вами. Я увидел, как двое дворян несли носилки. Согласитесь, что такое не в порядке вещей. По видимому им неплохо заплатили.

– Выходит, он знает… – ошеломленно прошептал Ориоль.

– О том, что находилось в носилках? – оживленно подхватил горбун. – Ну, разумеется, знаю. Там, укрытый брезентовым плащом, спал сильно выпивший почтенный аристократ, которому немного позднее я сам помог добраться до дому.

Гонзаго побледнел и опустил взгляд. Его команда тоже пребывала в замешательстве.

– Может быть вам также известно, что произошло с Лагардером? – не поднимая глаз, мрачно произнес Гонзаго.

– У Готье Жанри твердая рука и отличный клинок. Когда он нанес удар, я находился от того места в нескольких шагах. Было темно, но я слышал крик шевалье. Вот и все, что покамест мне известно. Остальное вам сообщат те, кого вы отправили на поиски.

– Что-то очень долго они не возвращаются!

– Для такого дела требуется время. Мэтр Кокардас и брат Паспуаль…

– Вы и их знаете? – в изумлении воскликнул Гонзаго.

– Ваше высочество, в той или иной мере я знаю всех.

– Черт возьми! Приятель, а знаешь ли ты также то, что я не люблю тех, кто много знает?

– Понимаю, – порой это опасно, – миролюбиво согласился горбун, – но иногда может принести и пользу. Разве не так? Давайте рассуждать непредвзято. Если бы я не знал мсьё де Лагардера…

– Уж лучше провалиться в тартарары, чем прибегать к услугам этого типа, – прошептал находившийся у Гонзаго за спиной Навай. Он полагал, что его никто, кроме принца не слышит. Но горбун тут же откликнулся.

– Думаю, вы ошибаетесь.

Однако все прочие придерживались того же мнения, что и Навай. Гонзаго пребывал в нерешительности и, понимая это, горбун пояснял:

– Если бы меня не перебили, я бы уже успел ответить на все ваши сомнения. Когда я переступил порог вашего дома, меня тоже одолевали сомнения. С первого же мгновения я понял, что попал в рай, но не тот, к которому ведет церковь, а тот, что сулит своим последователям Магомет, – все радости и наслаждения собрались здесь воедино: красивые женщины; деликатесные яства и вина; плафоны, расписанные изображениями амуров и нимф; цветы с бутонами, переполненными пенящимся нектаром. Я спросил себя, имею ли я право войти в этот Эдем чувственных наслаждений, смею ли, сознавая свою ничтожность, искать покровительства под полой мантии его высочества принца. Прежде, чем войти, я задал себе эти вопросы и, ответив на них, уверенно вошел.

– Чем же объясняется столь отважная решимость? Уж не тем ли, что ты готов на все?

– Именно так, ваше сиятельство, – твердо ответил горбун.

– Скажите на милость, – ухмыльнулся Носе. – Сколь неуемная у нас тяга к удовольствиям и благородству!

– Уже сорок лет, как я об этом мечтаю. Мои желания поседели вместе со мной.

– Послушай ка, – сказал принц, – благородство можно купить. Вот и Ориоль подтвердит. Не так ли?

– Мне не нужно благородства за деньги!

– Спроси у Ориоля, какой вес в свете имеет благородное имя.

Эзоп II указал на свой горб и с иронией заметил:

– Неужели имя может весить больше, чем это? – и затем серьезно продолжал. – Имя ли, горб ли, – могут оказаться тяжкой обузой лишь для слабых духом. Я слишком малозначительный человек, чтобы меня сравнивать с преуспевающим финансистом Ориолем. Однако, если он не способен выдержать груз собственного имени, тем хуже для него. Мне же горб ничуть не мешает. Разве блистательному военачальнику маршалу Люксембургскому помешал его горб одержать славную победу над голландцами в битве при Нервинде? Знаменитый персонаж неаполитанских комедий никогда не унывающий Пульчинелла носит два горба: один спереди, другой сзади. Греческий бог Гефест, ковавший для громовержца Зевса молнии, был горбат и хром. Поэт Тиртей тоже был хромым и горбатым. Баснописец Эзоп, – этот призывный веками образец мудрости, в честь которого я ношу свое прозвище, был горбат. И, наконец, горб титана Атланта – это вся вселенная. Не сравнивая мою ношу со всеми упомянутыми прославленными горбами, упомяну лишь о том, что, благодаря горбу, я в течение сего дня заработал 50 000 экю. Право же неплохая рента за уродство, господа! Что бы я был без него? Мой горб золотой!

– Кроме горба, приятель, у тебя есть еще голова и она вовсе неглупа. Да и язык подвешен, что надо. Обещаю сделать тебя дворянином.

– Премного благодарен, ваша светлость! И когда же?

– Ах, гад, вы посмотрите, как он спешит, как ему не терпится! – раздались голоса.

– Для этого нужно время! – сказал Гонзаго.

– Господа говорят верно, – заметил горбун, – я и вправду тороплюсь. Простите, ваше сиятельство, но вы недавно сказали, что не любите пользоваться бесплатными услугами, поэтому, повинуясь вашему собственному пожеланию, я и стремлюсь мое вознаграждение получить немедленно.

– Но наградить вас дворянским титулом сию минуту даже мне не под силу.

– Ваше сиятельство, я вовсе не имею в виду получение дворянства.

Он подошел поближе и с доверительным озорством произнес:

– Ведь не обязательно быть аристократом, чтобы сесть за стол рядом с мсьё Ориолем во время предстоящего сегодня ужина для узкого круга.

Все засмеялись, за приключением Ориоля и принца.

– Тебе и об ужине известно? – спросил тот, нахмурившись.

– Слышал краем уха из будки, – виновато улыбнувшись, пояснил Эзоп II.

В компании раздались оживленные восклицания:

– Выходит, сегодня нас ждет ужин!

– Ужин для узкого круга!

– Черт возьми, совсем неплохо!

– Ах, принц! – задушевным воркованием продолжал горбун. – Я терплю танталовы муки! Перед моим мысленным взором стоит маленький особнячок с потайными входами и выходами, тенистый сад, уютные будуары с зашторенными шелком окнами, сквозь которые, приобретя какой-то нереальный неземной отблеск, пробивается дневной свет. Потолки расписанные дивными узорами, изображающими цветы, бабочек, амуров и сладострастных одалисок. Позолоченные стены и карнизы, – я все это вижу, уже ощущаю запах живых цветов, прищуриваю взгляд от сверкающих золотом канделябров, слышу, как журчит разливаемое по хрустальным бокалам игристое вино; среди всей этой роскоши стайка прелестных молодых барышень, ждущих ласки, – и благовония, благовония… ах, право же, у меня уже кружится голова.

– Экий хват! – заметил Навай. – Еще не получил приглашения, а уже пьян!

– Это правда, – подтвердил слова Навайя горбун, его глаза лучились романическим предвкушением. – Я уже пьян.

– Если монсиньор не против, – прошептал на ухо Гонзаго Ориоль, – я приглашу мадемуазель Нивель.

– Она уже приглашена, – ответил принц и, словно, пытаясь еще сильнее раздразнить мечтавшего о вечеринке горбуна продолжал. – Господа, сегодняшний ужин будет не совсем обычным.

– Что же на нем предстоит необычного? Может быть, нас посетит русский царь?

– А вот угадайте ка!

– Представление балета?

– Мсьё Лоу?

– Обезьянки с ярмарки Сен Жермен?

– Все не то. Намного интереснее, господа. Ну что, сдаетесь?

– Сдаемся! – хором пропела роковая гвардия.

– Сегодняшний ужин состоится в честь бракосочетания!

Услышав новость, горбун задрожал. Окружавшие объяснили это волнением нетерпения.

– Бракосочетание? – с усилием собой совладав, пробормотал он, наконец. – «Соедините руки!», «Посмотрите друг другу в глаза!» Итак, не просто ужин, а свадебное пиршество?

– Именно. Настоящее бракосочетание со всеми надлежащими формальностями и церемониями.

– Кто же и на ком жениться? – в один голос закричали все.

Горбун затаил дыхание. Гонзаго уже собирался ответить, когда на крыльце появился Пейроль, который возвестил:

– Наконец-то вернулась разведка, ваше высочество!

Вслед за фактотумом появились Кокардас и Паспуаль, шествовавшие с горделивой осанкой, которая, прямо скажем, была им обоим к лицу.

– Друг мой, мы с вами не закончили, будьте поблизости, – предупредил Гонзаго горбуна.

– Я в полном распоряжении его сиятельства, – ответил Эзоп II и забрался в будку. Закрыв за собой дверцу, он повалился на матрац. Мысли не давали ему покоя.

– Бракосочетание… свадьба… – бормотал он, – что это, – очередной спектакль, или… Этот человек ничего не делает бесцельно. Зачем ему понадобилось чье-то бракосочетание? Не понимаю… время уже не терпит. – Он сжал голову руками. – О о! Не знаю, согласится он, или нет, но клянусь, что я буду присутствовать на этой свадьбе!

– Ну, что узнали?

– Говорите поскорее! – с нетерпением набросились на прибывших приближенные Гонзаго. Видно, судьба Лагардера их очень волновала.

– Разведчики намерены говорить только с его высочеством, – объявил Пейроль.

Кокардас и Паспуаль, проспавшие добрую половину дня за столом в кабаре «Венеция», были свежи, как огурчики. Бесцеремонно прорезав ряды приспешников, они приблизились к Гонзаго, перед которым с искусством истинных мастеров клинка исполнили приветственный реверанс.

– Что выяснили? Докладывайте, – приказал принц.

Кокардас и Паспуаль переглянулись.

– Тебе как старшему первое слово, мой благородный друг, – сказал нормандец.

– Нет уж, голубчик мой, говори сначала ты, – ответил гасконец.

– Черт возьми, вы долго будете препираться? – с раздражением воскликнул Гонзаго.

От сурового окрика принца оба вздрогнули и громко затарахтели одновременно:

– Ваше высочество, желая оправдать возложенное на нас высокое доверие…

– Стоп! – принц поднял ладонь. – Говорите по одному.

Опять последовала небольшая сценка взаимной вежливости, после чего, наконец, заговорил Паспуаль:

– Я как более молодой и менее продвинутый в служебном ранге подчинюсь моему благородному другу и буду говорить первым. Прежде всего, имею честь доложить, что порученное задание я исполнил наилучшим образом. Однако, если мне удалось преуспеть больше, чем моему старшему другу, то лишь благодаря счастливому стечению обстоятельств, а вовсе не из-за моих талантов и усилий.

Пощипывая свои огромные усы, Кокардас не без иронии посмеивался. Мы, ведь, не забыли, что два плута условились друг с другом посостязаться во вранье.

Прежде, чем они, подобно аркадским пастухам у Вергилия, начнут поединок красноречия, сообщим о том, что на сердце у обоих было тревожно. Покинув кабаре «Венеция», они еще раз побывали на улице Певчих. Ничего нового узнать не удалось. В доме, по-прежнему, не было ни души. Что же на самом деле случилось с Лагардером? Кокардас и Паспуаль не имели представления.

– Будьте любезны, покороче! – потребовал Гонзаго.

– Точно и по существу, – прибавил Навай.

– Разумеется, милостивые господа, – охотно согласился брат Паспуаль. – Мой доклад не займет много времени, ибо, как известно, истина всегда лаконична; – те же, кто говорят десять слов там, где можно обойтись тремя, по моему, лишь норовят навести тень на плетень, пустить, так сказать, пыль в глаза, втереть очки, или, еще точнее, повесить лапшу на уши. Тому примеров несть числа… однако, не будем уклоняться. Сегодня поутру, получив приказ от его сиятельства, я и мой благородный друг решили каждый пойти своим путем, ибо два варианта всегда надежнее одного. Перед крытым рынком у часовни Невинных Младенцев мы разошлись. Где и как вел поиски мой благородный друг, мне неведомо. Лично я направился в Пале-Рояль, где в это время работники разбирали праздничное убранство и декорации. Внимательно шаг за шагом, исследовав всю территорию сада, я обнаружил между индейским вигвамом и сторожкой консьержа садовника Лё Бреана пятно засохшей крови, из чего напрашивался вывод, что на этом месте кто-то кому-то нанес удар шпагой или кинжалом. Оглядевшись по сторонам, я вскоре увидел маленькие едва заметные следы от капель крови, тянувшиеся, к вестибюлю покоев регента. Повинуясь этому кровавому указателю, я добрался до улицы Сент-Оноре. Когда я проходил через вестибюль его королевского высочества регента, слуги у меня спрашивали: «Что ты здесь потерял, приятель?» «Портрет любовницы», отвечал я. Они хохотали, как форменные, точнее, фирменные балбесы, каковыми на самом деле и являются. Черт побери, если собрать портреты всех моих любовниц, то, боюсь, даже на стенах Пале-Рояля их не разместить!

– Короче! – опять прикрикнул Гонзаго.

– Я и без того говорю предельно сжато, ваше сиятельство. На улице Сент-Оноре так много следов от лошадиных копыт и колес экипажей, что пятна крови совершенно стерлись. Потеряв след, повинуясь лишь интуиции, я направился к реке…

– Какой дорогой? – немедленно потребовал уточнения принц.

– По улице Капелланов, – ответил брат Паспуаль.

Гонзаго и его приспешники переглянулись. Если бы Паспуаль назвал улицу Пьера Леско, то сразу бы потерял доверие, так как авантюра Ориоля и Монтобера с псевдо трупом была уже известна. Но по улице Капелланов раненный Лагардер действительно мог спуститься к Сене. Между тем брат Паспуаль уверенно продолжал:

– Я рассказываю все начистоту, будто на исповеди, сиятельный принц. На улице Капелланов мне снова удалось напасть на след, который меня привел к самой реке. У воды следы опять исчезли. На берегу на камнях сидели моряки. Они курили трубки и, глядя на воду, переговаривались. Я подошел. На мой вопрос один из них, – он говорил с легким пикардийским акцентом, – сообщил: «Их было трое: раненый господин, и какие-то два подвыпивших верзилы. Они отобрали у него кошелек, а самого столкнули в реку, вон там с Луврской набережной, после чего быстро скрылись». «Но, господа», продолжал я допытываться, «не заметили ли вы, может быть пострадавшему потом удалось выплыть и выбраться на берег?» Сначала они не хотели отвечать, видно принимали меня за сыскного агента полиции. Я назвался родственником ограбленного дворянина, сказал, что его зовут мсьё Сен Сорен, склонясь он добропорядочный христианин, уроженец города Бри. Тогда другой моряк сказал: «Господь сегодня принял его душу. Едва оказавшись в воде, он камнем пошел на дно. Увы, мы это видели собственными глазами». «А как он выглядел, во что был одет?», спросил я. «Очень слаб, едва держался на ногах. Светлый полукафтан, на глазах темная карнавальная маска. Длинные густые волосы», ответил тот, «вот, собственно и все».

Слушавшие со значением переглянулись. Гонзаго одобрительно кивнул. Лишь мэтр Кокардас боролся с желанием рассмеяться.

– Экая, хитрая бестия, мой дражайший нормандец, – думал он. – Ну, крапленый туз, погоди, придет мой черед, еще поглядим, чья возьмет!

Окрыленный успехом, Паспуаль тем временем продолжал:

– Возможно мой рассказ далек от совершенства, я ведь не писатель, – моя профессия шпага, кроме того в присутствии его сиятельства я робею, – будучи натурой открытой, не могу о том умолчать. Как бы то ни было, правда – есть правда. Честно исполняй свое дело и не обращай внимания на кривотолки. Итак, я прошел вдоль Лувра, затем вдоль набережной Тюильри до аркады Конферанс, потом проследовал по Кур Ла Рен, вдоль шоссе де Бийи, вдоль буксирного причала Пасси, мимо Пуан дю Жур и Севр. Меня захватила одна идея, – сейчас все станет ясно. Словом, я добрался до моста Сен Клу.

– Сети! – не успев скрыть восхищения, пробормотал Ориоль.

– Именно так, ваша честь, – Паспуаль подмигнул откупщику. – Вы попали в десятку.

– Вот, ведь, складно плетет, – думал мэтр Кокардас. – Как бы он меня не обошел, крапленый туз!

– Что же ты нашел в сетях? – недоверчиво осведомился Гонзаго.

Брат Паспуаль расстегнул три верхних пуговицы на своем кафтане. Все напряженно за ним следили. Глаза Кокардас Младшего расширились от неподдельного удивления. Подобной прыти от своего помощника не ожидал даже он. То, что нормандец извлек из-за пазухи, конечно же было найдено не в сетях, (сети у Сен Клу в начале XVIII века, равно, как и в наши дни, скорее всего лишь плод обывательской фантазии), – сей предмет он прихватил утром в доме Лагардера без определенной цели, просто по старой привычке прибирать к рукам все, что плохо лежит, – Кокардас тогда ничего не заметил. Это оказался ни много ни мало белый сатиновый полукафтан Лагардера, в котором он был на балу у регента. Перед уходом из кабаре «Венеция» Паспуаль не забыл окунуть его в ведро с водой. Теперь он стремительным жестом протянул влажную одежку принцу, отчего тот в невольном страхе попятился. На лицах соратников холодной тенью тоже пробежал испуг. Оно и понятно. Все узнали костюм Лагардера.

– Ваше сиятельство, – скромно пояснил Паспуаль, – труп слишком тяжел, я смог принести только это.

– Ты видел труп? – спросил мсьё де Пейроль.

– Я бы вас попросил мне не тыкать, – Паспуаль с достоинством вскинул подбородок. – Насколько помню, мы с вами овец не пасли, и я вам не тыкаю, – так, что оставьте свою неуместную фамильярность.

– Отвечай на вопрос! – вмешался Гонзаго.

– Вода в том месте глубока и мутна, ваша светлость. Помня о неусыпном оке Всевышнего, я никогда не рискну удерживать того, в чем до конца не уверен.

– Золотые слова! – воскликнул Кокардас. – Именно их я и ждал. Если бы мой кузен позволил себе в моем присутствии хоть раз солгать, я бы тут же расстался с ним навсегда.

Гасконец приблизился к нормандцу, крепко его обнял и размашистым рыцарским жестом похлопал по плечу.

– Но ты не лжешь, яхонт души моей. Тело Лагардера никак не могло оказаться в сетях у Сен Клу, потому, что я собственными глазами его видел распростертым на земле примерно в двух льё от того места.

Паспуаль опустил взгляд, почувствовав, что настал черед врать Кокардасу. Внимание слушателей переключилось на гасконца.

– Дорогой мой, – продолжал тот, по прежнему адресуясь к своему напарнику. – Надеюсь, его сиятельство позволит мне высказать мое восхищение твоей правдивостью. Люди, подобные тебе, великая редкость. Я горжусь, что в помощниках имею настоящего рыцаря слова и дела.

– Подождите ка! – прервал Кокардаса Гонзаго. – У меня к нему есть еще один вопрос.

Принц указал на Паспуаля, стоявшего перед ним навытяжку, тогда как выражение его лица являло образец искренности и чистосердечия.

– Как обстоит дело с двумя удальцами, – поинтересовался принц, – конвоировавшими девушку в розовом домино? Что вы узнали о них?

– Признаюсь откровенно, ваше сиятельство, – ответил Паспуаль, – что все отпущенное мне время я занимался лишь Лагардером.

– Эх, крапленый туз, – опять заговорил Кокардас, слегка подернув плечами. – Нельзя же требовать от человека большего, чем он способен дать. Мой друг Паспуаль выполнил все, что было в его силах. Ты действовал замечательно, – я тобой доволен. Однако, что ни говори, у каждого сверчка есть свой шесток, и если бы ты стал утверждать, что достиг того же, что и я, то это было вы явным преувеличением, иными словами погрешностью перед истиной.

– Мы хотите сказать, что преуспели больше, чем ваш напарник? – удивился Гонзаго.

– Oun' per poc, ваше сиятельство, как говорят во Флоренции. Если Кокардас Младший взялся за поиски, то уж наверняка отыщет кое-что поважнее, затонувших в реке одежек.

– Что ж, сейчас посмотрим, – сказал Гонзаго.

– С вашего позволения, принц, я начну с двух телохранителей и во вторых, (Secundo, как говорят в Италии), перейду к трупу, который видел своими глазами…

– Ты уверен, что не ошибся? – не удержался от вопроса Гонзаго.

– Неужели?

– Ну, говорите же, говорите! – закричали остальные.

Кокардас подбоченился, собираясь с мыслями.

– Пойдем по порядку, – начал он. – В искусстве владения шпагой у меня нет причин быть собой недовольным. Те, кто полагают, что Кокардаса может одолеть первый встречный, попросту глупцы. Разумеется, существуют на свете и другие весьма одаренные люди, как, например, мой кузен Паспуаль. Но и ему, смею вас заверить, до меня далеко. В нашем деле все важно: и природные данные и приобретенные специальные познания, чутье, наконец, чтоб мне провалиться! Верный глаз, тонкий слух, твердая нога, крепкая рука, выносливое сердце, крапленый туз, – всеми этими качествами, благодарение Богу, я обладаю с лихвой! Расставшись с напарником перед рынком у часовни Невинных Младенцев, я себе сказал: «Ну, голубчик Кокардас, пораскинь ка умишком, где могут находиться эти бравые молодцы? Конечно же, в каком-нибудь кабаке», и прошелся по злачным местам, заглядывая во все забегаловки. Вскоре мне повезло. На улице Святого Томаса есть харчевня «Черная голова», – излюбленное место, владельцев холодного оружия. Так вот, что-то около двух пополудни я оказался перед ее дверями. Но войти не успел. Оттуда как раз выходили двое мордоворотов. Повинуясь чутью, я решил с ними побеседовать и вскоре понял, что не ошибся. «Привет, земляки!», сказал я. «Привет, Кокардас!», – отозвались они. Они меня знают, равно, как и я их, потому, что худо-бедно знаком в лицо со всеми парижскими мастерами клинка. «Что-то у вас невеселый вид, ребята?» – заметил я. «Есть, отчего», – ответил тот, что выше ростом, – «вчера мы не справились с заранее оплаченной работой. Поговаривают, что нанявший нас шевалье ночью был убит, но кто знает!» «Ну-ка пойдемте со мной, любезные, – нам есть о чем потолковать», сказал я и повел их за собой на другую сторону реки через мост у аббатства Сен Жермен ль'Окзеруа на пустынное место с множеством канав, что окружают церковь. Там втроем, мы маленько покалякали, что называется, начистоту. Могу твердо сказать, что больше им не придется никого защищать ни днем, ни ночью.

– Вы что же вывели их из дела? – Гонзаго не вполне понял, о чем идет речь.

Кокардас наклонился и жестами изобразил, будто снимает с двоих, лежащих на земле, сапоги.

Потом он опять выпрямился и с небрежным бахвальством прибавил:

– Эка невидаль. Серп им в жатву! Их было всего двое. Мне доводилось укокошивать и больше!