Текст книги "Сталь и Золото. Книга 2. Смерть и Солнце. Том 1"

Глава VII

Мэлтина тошнило за сараем. Несмотря на то, что в город их впустили без оружия и разместили в самом центре лагеря, где они, по мнению Кривого, оказались в настоящей крысоловке – Рик во время их последнего совета обозвал это иначе, умным словом «карантин» – имперцы не поскупились выдать им тройной запас провизии. «Решили подсластить пилюлю», – усмехался Пчелоед. Впрочем, полностью очистив от своих противников предместья Тровена, люди Валларикса могли позволить себе щедрость. В лагере считали, что осада не затянется надолго. Их противники, сидевшие в осаде в Зимнем городе, по слухам, уже выдавали дневной рацион урезанными порциями.

Когда им доставили еду, Рик, ставший после битвы за Лосиный рог и смерти Астера необычайно замкнутым, как будто замороженным, впервые за последние недели просветлел лицом. Южанин даже начал походить на самого себя – каким он был в те дни, когда впервые попал к Братству и пытался выяснить у Мэлтина, кто они, собственно, такие.

Мэлтин был этому только рад. Увы, для некоторых членов Братства щедрость каларийцев оказалась пагубной. Сколько Пчелоед ни предостерегал их от обжорства и не объяснял, что после долгой жизни впроголодь не стоит так набрасываться на еду, его почти никто не слушал.

…Утирая рот рукой, Мэлтин страдальчески скривился. Он был одним из тех, кому съеденное не пошло впрок. Но удержаться было невозможно. Наконец-то получить нормальный кусок мяса, масло, свежий хлеб, и это после многих месяцев сухого сыра, сухарей и солонины – тут уж не до Пчелоеда с его вечным старческим занудством.

Наклонившись над сугробом, Мэлтин умыл лицо снегом.

Ночь над городом была морозной и безоблачной. Полная луна напоминала светлую серебряную монету, утонувшую в холодной черной луже. Мэлтин, щурясь, посмотрел на небо и подумал, что пора идти назад, в тепло. Пусть себе Даррек негодует, что они сидят здесь, будто под конвоем, зато теперь можно спать под крышей, а не под таким вот темным, неуютным небом, клацая от холода зубами под плащом.

Дойдя до ограды, Мэлтин неожиданно увидел Рика. Тот стоял возле ворот без плаща и дублета, в одной расползавшейся от старости камизе, и раз за разом вонзал нож в бревенчатую стену дома. Вид у Рика был такой, словно он занят очень важным делом. Рубашка горбилась на выступающих лопатках – острых, словно птичьи крылья.

Мэлтин подошел поближе.

– Ты чего?.. Затупишь ведь, – укорил он южанина. – Это лат-Гиров нож? Хороший. Жалко было бы попортить.

Энониец с силой выдернул свой нож из темного, лоснящегося от старости бревна и со стуком загнал его в висящие на поясе ножны. На лице у него было написано: «На, подавись. Только отстань». Но Мэлтин не собирался уходить.

– Что это ты вылез на мороз в одной рубашке? – спросил он.

– Захотел проветриться, – отрывисто ответил Рик. Мэлтин подумал, что он больше ничего не скажет, но мгновение спустя южанина как будто прорвало: – Они там снова говорят про Астера. Начали, как всегда, с какого-то пустяка. Берес спросил: «Вот если б он был жив, пошел бы он сюда, как думаете?..» Кто-то говорит – пошел бы, а другие – нет. А потом Ильт заводит: «А вы помните, как он однажды вытащил десяток осужденных браконьеров прямо из-под носа Альто Кейра?» И никто никого уже не слушает, а каждый тоже начинает вспоминать что-то свое. Не могу это слушать! Понимаешь, они говорят про него так, как будто он ушел куда-нибудь к Трем соснам, а дня через два вернется.

Не зная, что ответить, Мэлтин ковырял носком сапога подмерзший снег. Южанин смотрел в сторону, как будто бы забыв о собеседнике.

– Как ты думаешь, мы правильно казнили «Горностаев»? – спросил он без всякого перехода.

– Э?.. А почему «неправильно»? – удивленно переспросил Мэлтин. Рик поморщился.

– Ну, грязно получилось. Может, нужно было подождать, пока Сайрему станет лучше, а потом судить их и повесить. А не тащить тогда на задний двор. Эта колода для разделки туш… У меня было ощущение, что мы не убиваем, а режем свиней. Или что-нибудь в этом роде. Но они ведь тоже люди.

Мэлтин ощерился.

– Кто, «Горностаи»?.. Ну уж, нет. Они ничего лучшего и не заслуживали! Пусть еще спасибо скажут, что мы не стали с ними поступать, как они с Сайремом, – и, чувствуя, как от тяжелой, безысходной злости перехватило спазмом горло, почти прошипел – А Лита?! Ты о ней подумал?

– Да, само собой. Но я же не про «Горностаев». Я – про нас.

Мэлтин стиснул плечо Рика, собираясь раз и навсегда объяснить энонийцу, что он думает по поводу гвардейцев Бешеного принца, но так ничего и не сказал. Даже сквозь грубую рубашку можно было ощутить идущие от Рика волны жара.

«Э, да у него же лихорадка!..» – запоздало понял Мэлтин. Раздражение схлынуло так же быстро, как и появилось.

– Пойдем-ка обратно, Рик, – предложил Мэлтин почти ласково, тем приторным фальшивым тоном, каким разговаривают с тяжелобольными или капризными детьми. – Здесь слишком холодно, чтобы стоять в одной рубашке.

– Мне не холодно, – возразил энониец безразлично.

«Оно и понятно, – мысленно ответил Мэлтин. – К тебе сейчас прикоснуться – все равно, что к раскаленной печке. Надо сказать Пчелоеду».

– Все равно пошли, – сказал он вслух, подталкивая «дан-Энрикса» в плечо. – Тебе надо согреться. И прилечь.

В последнем Мэлтин оказался прав. Стоило Рику с улицы попасть в тепло, как его начал колотить озноб, да такой сильный, что со стороны его можно было принять за судороги. Те члены Братства, которые еще сидели внизу и не ложились спать, при виде этой сцены переполошились. Пока энониец, клацая зубами, пытался объяснить, что никакая помощь ему не нужна, и он просто хочет немного отдохнуть, с него в четыре пары рук содрали холодную, как лед, рубашку, надели другую и отрядили Шестипалого готовить для южанина горячее вино.

Вино южанин выпил. Но толку было чуть. Он лежал под двумя одеялами и все равно стучал зубами. Поднятый с постели Пчелоед, осматривая энонийца, только поджимал сухие губы и недовольно качал головой. От расспросов остальных повстанцев лекарь раздраженно отмахнулся, но Мэлтин и все остальные знали Пчелоеда достаточно долго, чтобы верно понимать его гримасы. С Риком, вероятно, было что-то посерьезнее простой простуды. Большинство из тех, кто собирался идти спать, решили пока что не расходиться и подождать, что будет дальше.

Дальше было плохо. Энониец безропотно выпил приготовленные лекарем отвары, но вместо того, чтобы заснуть, впал в странное полузабытье и начал бредить. Порывался встать с постели и куда-то идти. Говорил о «Горностаях», о мессере Иреме и опять о «Горностаях». Снова помянул колоду для разделки туш и водяную бочку, рядом с которой они с Маслобойкой по очереди поливали друг другу на руки застоявшейся водой.

Эту старую, рассохшуюся бочку Мэлтин помнил даже слишком хорошо. Как и то, что, отмыв руки и уже вернувшись на постоялый двор, он обнаружил, что не вычистил чужую кровь из-под ногтей. Не то чтобы эти воспоминания не давали ему покоя, но сейчас, когда он слушал прерывающийся голос Рика, ему поневоле становилось жутко.

Остальные ничего не поняли и за ответами, конечно, подступили к Мэлтину. Маслобойке совершенно не хотелось углубляться в эту тему, но под нажимом остальных ему пришлось все-таки рассказать, о чем они беседовали с Риком во дворе. И хотя большинство собравшихся и так отлично знали, как казнили пленных «Горностаев», они не придумали ничего лучше, как свалить вину за все произошедшее на Мэлтина.

– Опять, – отметил Берес, мрачно прислушиваясь к голосу «дан-Энрикса». – Снова про казнь. Может, он из-за этого и заболел. Мэлтин, болван, как тебе в голову пришло тащить его с собой?..

Мэлтин чуть не взвыл от такой несправедливости.

– Да я-то что?! Он сам туда пошел. Один. Я к нему вообще случайно присоединился!

– Мог бы его остановить, – заметил Лис. Мэлтин сердито сверкнул на рыжего разведчика глазами. Остановил один такой… Можно подумать, он «дан-Энрикса» не знает! Но все остальные явно были на стороне Лиса, так что Мэлтину пришлось ответить более нейтрально:

– Ну, кто же мог знать, что все так обернется? Он очень спокойный был. Как будто ему вообще все поровну.

– «Спокойный»! – издевательски передразнил Сайрем. И вздохнул. – Дурак ты, Маслобойка. Да и мы не лучше. Взяли и взвалили все на Рика, как раньше на Астера. Как будто так и надо. А ведь энониец половине наших в сыновья годится.

– Ладно, что вы причитаете, – скривилась Ласка. – Рик справится. И нечего стенать над ним, как над покойником.

Мэлтин охотно поддержал бы девушку, но счел благоразумным лишний раз не привлекать к себе внимания.

Криксу казалось, что он слышит, как морские волны с шумом ударяются о скалы и откатываются назад, оставляя на прибрежном моле клочья белой пены. Но берег моря был довольно далеко, со стороны Зимнего города. И, уж конечно, с того места, где расположилось Братство, он никак не мог бы слышать шум прибоя. «Это мне мерещится. А может, просто кровь шумит в ушах», – подумал Рик, еще сильнее съежившись под одеялом.

За стеной негромко переговаривались. Последние несколько часов Крикс постоянно слышал голоса самых разных людей – мессера Ирема, объявляющего ему условия, на которых антарские повстанцы могут присоединиться к армии, или Эйста лат-Гира, отдающего приказ достать из очага подкову. Но на этот раз «дан-Энрикс» понял, что приглушенная беседа за перегородкой ему не мерещится.

– Я все равно не понимаю, что он так переживает из-за этих «Горностаев». Он ведь их и раньше убивал, – заметил первый голос.

– Ну, ты сравнил!.. Это совсем другое дело.

Крикс почувствовал, как сердце застучало чаще. Это они про него?

– И все равно, туда им и дорога. Я бы сам их с удовольствием прирезал.

– Так-то оно так, но Рику от этого легче не станет. И не вздумай ляпнуть что-нибудь подобное при нем, понятно?

– Да не заводись ты так! Думаешь, ты одна все понимаешь?

После небольшой паузы женский голос сдался.

– Ладно, извини. Я просто не хочу, чтобы кто-нибудь лишний раз напоминал ему эту историю. А вообще, хотелось бы мне знать, когда он встанет на ноги. Без Рика мне в этом имперском лагере как-то не по себе.

– Я дал ему отвар из берсеня, черноголова и лисьей мяты. Если жар спадет, к утру он будет чувствовать себя гораздо лучше, – пообещал третий. – Но все остальное… Думаю, здесь нужен ворлок, а не врач.

– Так за чем дело встало? У имперцев же, наверняка, есть ворлок. Пригласим его сюда.

– А он пойдет?..

Крикс беспокойно шевельнулся. Только ворлока ему недоставало. А ведь если Берес или Ласка захотят во что бы то ни стало вызвать сюда ведуна, они не успокоятся, пока тот не придет. И даже если этим ворлоком окажется мэтр Викар, с которым Крикс неплохо ладил во время морского путешествия в Эледу, это мало что меняло. Крикс готов был относиться к ведунам со всем радушием – но только до тех пор, пока они не собирались пробовать на нем свои магические штучки.

Приподнявшись на локте, Крикс окликнул Пчелоеда. И едва не сморщился от отвращения – таким противно-слабым ему показался собственный голос.

Целитель зашел в комнату так спешно, будто бы только и ждал момента, когда его позовут.

– Как ты себя чувствуешь?

– Гораздо лучше. Можно мне переодеться? Вся одежда мокрая, хоть выжимай, – пожаловался Крикс.

При этих словах целитель просиял, как будто Крикс сказал что-то необычайно приятное.

– Мэлтин, Лис, найдите Рику чистую рубашку и штаны, – распорядился он и потер руки. – Кажется, дело идет на лад.

Крикс не разделял этого оптимизма. Голова у него по-прежнему была мутной и тяжелой, и вдобавок при любой попытке высунуться из теплого кокона, который он успел соорудить на постели, его снова начинал трясти озноб. Но спорить с Пчелоедом Риксу было лень. Дрожа и стискивая зубы, он все-таки вылез из-под одеяла и переоделся, после чего тут же снова повалился на постель.

– Прекрасно, – сказал Пчелоед. – Теперь выпей еще отвара.

– Гадость этот твой отвар, – сварливо отозвался Рикс, у которого приподнятое настроение целителя в этот момент способно было вызвать лишь досаду.

– Вот-вот, выпей еще немного этой гадости. Тебе надо поспать.

Крикс хмыкнул. И целители в лаконском лазарете, и его старый знакомый Рам Ашад обыкновенно обращались со своими жертвами, как с неразумными детьми. «Надо поспать», «надо поесть» и прочее в таком же роде. Пчелоед, похоже, в этом отношении был точной копией всех остальных.

Впрочем, Рикс и сам не отказался бы заснуть. То состояние, в котором он провел последние часы, хотя и находилось где-то между сном и явью, было куда утомительнее, чем простое бодрствование. Крикс приподнялся, в несколько глотков опустошил поднесенную Пчелоедом кружку и снова лег. Шум, полчаса назад напомнивший ему морской прибой, теперь стал тихим и почти неразличимым. Через несколько минут «дан-Энрикс» уже спал.

Проснувшись, он прежде всего потребовал поесть. Лекарь обрадовался этой просьбе почти так же, как и просьбе о чистой рубашке, но еды принес совсем немного. Крикс бы с удовольствием увидел на своей тарелке вдвое, даже втрое больше. Но, прекрасно понимая бесполезность любых споров, он решил смириться с тем, что на сей раз останется полуголодным, и ел медленно, прикидывая про себя, что делать дальше. К своей радости, он чувствовал себя почти здоровым – хоть сейчас вставай и отправляйся на осмотр лагеря.

Присевший рядом с Риксом Пчелоед пытливо заглянул ему в лицо.

– Как ты сейчас?..

– Отлично, – отозвался Крикс, ничуть не покривив душой.

– Ты помнишь, что ты говорил и делал ночью?

Крикс напрягся, вспомнив про подслушанный обрывок разговора. Получалось, что какая-то часть Братства чуть не до утра сидела здесь и обсуждала казнь такийцев и его болезнь. Южанин прикусил губу. Позор. Мэлтин тоже был с ним на заднем дворе «Лосиного рога», но над Мэлтином никто не трясся и не всплескивал руками. Оно и понятно. Мэлтин – настоящий воин: он сделал то, что должен был, а потом выкинул из головы казненных «Горностаев». Он не стал распускать сопли или спрашивать себя, не следовало ли им поступить как-нибудь по-другому. И никто не стал бы – ни Астер, ни Сайм, ни Ласка. Только он один.

Меньше всего Криксу хотелось обсуждать свое состояние с кем-то из Братства. И в особенности – если Пчелоед начнет упорно повторять, что ему нужна помощь ворлока.

– Я помню, что ты еще раз дал мне отвар черноголова. И просил у Мэлтина рубашку, – сказал Крикс, стараясь сохранить непринужденный вид. – До этого я спал. А что, там было что-нибудь еще?

– Ты бредил. Говорил о «Горностаях»… – Пчелоед запнулся. – Ну, неважно. Это просто лихорадка.

Крикс с облегчением кивнул и спустил ноги с лежака. Когда он нашарил на полу сапоги и потянулся за лежавшей в изголовье перевязью, Пчелоед забеспокоился.

– Куда ты собираешься?

– Мне нужно выйти.

– В нужник, что ли?..

– Нет. Я должен пойти в лагерь и найти мессера Ирема. Мне нужно с ним поговорить.

– Совсем рехнулся? – вспыхнул Пчелоед. – Я же тебе сказал, что ночью у тебя был такой сильный жар, что ты даже бредил. А сейчас ты собираешься шататься по всему Тронхейму. Хорошо придумал, нечего сказать!

– Но лихорадка уже спала. Я прекрасно себя чувствую.

– Это не важно. Ты все равно болен. А если пойдешь на улицу, то разболеешься еще сильнее, чем вчера.

Южанин затянул последний ремешок и обернулся.

– Наверное, ты прав. Но я еще быстрее разболеюсь, если буду торчать здесь. Прости.

– У тебя слабость, – попытался воззвать к разуму целитель. – Ты сейчас даже двух улиц не пройдешь.

– Посмотрим, – усмехнулся Рик уже в дверях.

Слепящий белый свет ударил по глазам. Среди заснеженных дворов, под белым зимним небом энониец на мгновение почувствовал себя ослепшим. Крикс прищурился, пытаясь заново привыкнуть к свету, и плотнее запахнул свой плащ.

Хотя Даррек утверждал, что разместившимся в соседних дворах лучникам и меченосцам поручено наблюдать за каждым шагом членов Братства, никто не помешал дан-Энриксу свободно выйти за ворота и отправиться в сторону магистрата, где он рассчитывал рано или поздно разыскать мессера Ирема. Пчелоед не ошибался – идти, в самом деле, было тяжело. Крикс сразу же почувствовал себя таким уставшим, что почти готов был повернуть назад. Но он упрямо продолжал свой путь, то увязая в снежной каше, то поскальзываясь на обледеневшей мостовой, и через полчаса дошел до ратуши.

Собравшиеся возле магистрата латники косились на него, как будто недоумевая, что такой, как он, делает в этой части лагеря. Стараясь не обращать внимания на эти взгляды, энониец спросил, где сейчас находится лорд Ирем. Один из тех, к кому он обратился с этим вопросом, высокомерно посмотрев на него сверху вниз, процедил: «Он нам не докладывается», но другой – видимо, сжалившись – сказал, что коадъютор скоро выйдет. Криксу ничего не оставалось, кроме как отойти в сторону и ждать.

Но еще прежде, чем дождаться коадъютора или вконец продрогнуть и решить, что нужно возвращаться к побратимам, Крикс увидел человека, о котором он почти забыл. Наверное, он бы даже не обернулся в его сторону, если бы до его ушей не долетел обрывок фразы, сказанной одним из латников другому, и явственно прозвучавшее имя «Дарнторн».

Вздрогнув, Крикс обернулся и, действительно, увидел Льюберта Дарнторна, только что успевшего сойти с коня.

Они не виделись с Дарнторном с того дня, когда люди Бешеного принца разорили лазарет, и Крикс был слишком занят, чтобы вспоминать о своем недруге. Сейчас Крикс вспомнил все: и бегство Льюберта, и свой бессильный выкрик ему в спину, и момент, когда он чуть не дернул спусковой рычаг своего арбалета.

Крикс впился в Льюберта глазами, пытаясь понять, что с ним происходило c того дня, когда они виделись в последний раз. Высокий, побледневший, с каким-то измученным лицом и темными тенями под глазами, Дарнторн выглядел серьезнее и старше, чем запомнилось «дан-Энриксу». На рукаве он носил широкую траурную ленту. Крикс пробыл в лагере имперцев всего один день, но уже знал, что лорд Бейнор Аракс Дарнторн пропал без вести или погиб во время штурма внешних стен. Крикс мысленно спросил себя, не из-за этого ли обстоятельства у Льюберта такой несчастный вид. Впрочем, подобное предположение казалось маловероятным. Хотя нынешний глава совета поселил Льюберта в своем доме, выдавал ему астрономические суммы на карманные расходы и охотно удовлетворял любые его прихоти, особо теплых чувств между племянником и дядей, кажется, не наблюдалось. Крикс прекрасно помнил, что за те два дня, пока имперцы еще не успели двинуться к Сокате, Дарнторн-старший так и не зашел в военный госпиталь проведать родственника. Правда, он послал своих людей узнать, как Льюберт себя чувствует и не нуждается ли в чем-нибудь. А Льюберт так же вежливо ответил, что он ни в чем не нуждается, спасибо. Со стороны – не отношения двух родственников, много лет живущих под одной крышей, а торжественный прием у императора. Сам Крикс такого дядю точно не считал бы за родню. Вдобавок Бейнор Дарнторн уже показал однажды свои родственные чувства, молчаливо осудив на смерть родного брата.

Было бы из – за чего так убиваться, одним словом. И, однако, Льюберт выглядел почти больным.

Не подозревая, что за ним пристально наблюдают, Дарнторн взбежал по ступенькам магистрата. Луч зимнего солнца, на секунду показавшегося из-за облаков, сверкнул на фибуле, скреплявшей его плащ. Крикс пригляделся – и едва не ахнул, распознав в серебряной вещице на плече своего недруга Семиконечную звезду. Такой награды не имел даже сэр Альверин, прозванный за свои победы Барсом Севера. В каком же сражении Дарнторн успел так отличиться, чтобы быть пожалованным высшим орденом Империи?!

У Крикса пересохло в горле.

Значит, вот как все сложилось. Льюберт, бросивший своих товарищей, носит Семиконечную звезду, считается главой своего рода и, наверняка, пройдет Посвящение, как только истечет срок траура по дяде. Ему не приходится ворочаться без сна, подолгу вспоминая то казненных «Горностаев», то смерть Астера, то помертвевшее лицо сельского старосты, в доме которого они нашли секретный подпол.

Словно для того, чтобы окончательно добить «дан-Энрикса», к Дарнторну обратился мессер Ирем, вышедший из ратуши в сопровождении того же молодого человека, которого южанин видел с ним в лесу, и нескольких гвардейцев Альто Кейра.

– А, мейер Дарнторн. Очень хорошо, что вы приехали, – заметил Ирем – суховато, но вполне приветливо. – Я уже собирался посылать за вами. У меня для вас есть важные известия.

Увидев коадъютора, Крикс собирался было сделать шаг вперед, чтобы привлечь к себе внимание, но тот заметил его сам. Скользнул по замершему у стены оруженосцу равнодушным взглядом и почти тотчас же отвернулся.

Криксу показалось, что ему отвесили пощечину.

Льюберт между тем учтиво поклонился рыцарю и собирался, кажется, что-то ответить, но вместо этого застыл с полуоткрытым ртом, увидев чуть поодаль Рикса. Лицо у Льюберта стало таким, как будто он увидел василиска, превращающего людей в камень своим взглядом. Энониец озадаченно сморгнул. Само по себе удивление Дарнторна было вполне понятным: ведь, в отличие от Крикса, знавшего, что его недруг спасся, он все это время должен был считать южанина погибшим. Но даже с учетом этого было неясно, с какой стати ему так пугаться. Дарнторн что, настолько суеверен, чтобы верить в призраков?..

Впрочем, мгновение спустя Крикса осенило. Льюберт, вероятно, опасается, что он начнет рассказывать направо и налево о его неблаговидном поведении в сожженной «Горностаями» деревне.

«Мог бы и не волноваться, – с горечью подумал Крикс. – Любой нормальный человек сказал бы, что он поступил разумно, а вот я, наоборот, повел себя как идиот. И вообще, кто станет обвинять в трусости человека, который в пятнадцать лет уже смог заслужить Семиконечную звезду?..»

– Поторопитесь, Льюберт. Что вы там застыли?.. – спросил коадъютор, обернувшись.

Крикс до хруста стиснул зубы. Бывшего оруженосца рыцарь едва удостаивает безразличным взглядом – а с Дарнторном собирается обсуждать какие-то «важные известия». Ну, хорошо.

Плевать, – с ожесточением подумал он. Есть Ласка, Пчелоед и остальные – те, кто никогда не станут отворачиваться от него и заставлять выплясывать перед собой, как дрессированных собак на сельской ярмарке. А Ирем, Льюберт и гвардейцы Альто Кейра, которые таращатся на его старый плащ и на заплатанные сапоги, как на какое-то досадное недоразумение – это неважно. Пропади они все пропадом – ему до них нет никакого дела!

Крикс подловил себя на том, что, думая об этом, все сильнее стискивает кулаки – и понял, что войну за безразличие он проиграл. По сути, еще до начала.

Назад «дан-Энрикс» шел гораздо медленнее, чем до ратуши. С каждым следующим шагом усталость давала о себе знать все сильнее. Чтобы не терзаться мыслями о Льюберте и о лорде Иреме, он заставил себя думать о насущном. Например, о том, когда Лесному братству, наконец, вернут оружие. Или о том, что дальше делать с Литой, у которой, по ее же собственным словам, не осталось никого из родственников. Или, наконец, о том, как долго еще сможет продержаться гарнизон Зимнего города.

Как бы там ни было, когда они займут Тронхейм, война на севере, наверняка, закончится. И вот тогда… а что тогда, в самом-то деле?

Крикс болезненно скривился. Еще пару дней назад вопрос о том, что делать после окончания войны, показался бы ему нелепым. Разумеется, он сядет на корабль и отправится назад в Адель, чего же еще?.. – сказал бы он. Но получить место на военном крогге он мог только в качестве оруженосца лорда Ирема. А судя по тому пустому, ничего не выражающему взгляду, которым коадъютор смерил его полчаса назад, сэр Ирем полагал, что их с «дан-Энриксом» больше не связывают никакие взаимные обязательства.

Южанин должен был признать, что коадъютор в своем праве. Присоединяясь к Братству, он повел себя не как чей-то вассал или оруженосец, а как человек, который не зависит ни от чьих решений и вправе сам распоряжаться собственной судьбой. Естественно, сэр Ирем не мог не отметить этого. И сделал собственные выводы.

Надо признать, вполне логичные.

Но раньше, представляя себе объяснение с мессером Иремом, Крикс неосознанно надеялся, что бывший сюзерен будет оценивать его поступки не с такой безжалостной, холодной трезвостью, а как-то более… по-человечески. Что Ирем будет принимать в расчет не только результаты его действий, но и те стремления, которые им двигали.

Хотя во время перехода энониец делал вид, что он заранее настраивается на все, даже самое худшее, теперь он должен был признать, что все мелькавшие у него мысли о возможных неприятностях были такими же ненастоящими, как учебный поединок на безобидных деревяшках по сравнению с реальным боем. Оказалось, что на самом деле он к ним совершенно не готов…

Рикс глухо замычал от раздражения, поняв, что, несмотря на все его старания, мысли опять бегут по замкнутому кругу. К счастью, он уже почти дошел до их двора, так что придумывать, на что теперь отвлечься, ему не понадобилось.

А еще мгновение спустя южанину действительно стало не до того, чтобы мысленно пережевывать свои обиды. Потому что у ворот, ежась от холода и пряча руки в отороченные мехом рукава, торчал Линар.

Заметив его, Крикс едва не споткнулся от неожиданности.

– Ты?.. Что ты тут делаешь? – спросил он первое, что пришло в голову. Хотя ответ был, в общем, очевиден.

– Я только хотел узнать, где разместили ваше… ну… Лесное братство. И еще удостовериться, что у тебя все хорошо.

«Ну вот, удостоверился. Можешь идти назад», – подумал Крикс. И тут же устыдился своей мысли. Еще не хватало срывать на Линаре раздражение, которое он до сих пор испытывал после похода к ратуше.

В отличие от самого «дан-Энрикса», Линар был хорошо одет, но все равно неуловимо походил на встрепанного воробья. Взгляд у островитянина был неуверенным, как будто он боялся, что его прогонят. «Интересно, я выглядел так же? Там, у магистрата?..» – мысленно спросил себя «дан-Энрикс». Уголок губы дернулся вниз – еще одно напоминание об Астере. Эту привычку криво усмехаться Крикс усвоил от него.

– А почему торчишь на улице? Зашел бы внутрь, – сказал он Линару, подходя к воротам.

Видя, что никто не собирается его отсылать, Линар расслабился.

– Они сказали, ты ушел. И никому не говорил, когда вернешься.

– И тебе даже не предложили подождать внутри?

Лар промямлил что-то невразумительное, и «дан-Энрикс» понял: предложили. Надо полагать, со свойственной антарцам грубоватой непосредственностью, которая должна была вконец смутить Линара, и без того не привыкшего общаться с незнакомыми людьми. Разумеется, он предпочел стоять и мерзнуть у ворот, чем находиться среди балагурящих, заросших бородами оборванцев, часть которых вполне можно было бы принять за разбойников с большой дороги. А уж если среди приглашающих случайно оказалась Ласка – то островитянин, вероятно, выскочил из дома, как ошпаренный.

– Ладно, сейчас выпьем теплого вина – и ты согреешься, – пообещал «дан-Энрикс» то ли Лару, то ли самому себе. После хождения по улицам и ожидания у входа в магистрат его опять слегка знобило. Пчелоед бы обязательно сказал, что так обычно и бывает с дураками, не желающими слушать предписания врачей. Но сам «дан-Энрикс» чувствовал, что, несмотря на слабость и другие напоминания о вчерашней болезни, он уже вполне здоров. Он готов был побиться об заклад, что лихорадка больше не вернется.

Мессер Ирем знает, куда ты пошел?.. – спросил он у Лара.

– Нет, – ответил тот и на мгновение потупился. Однако было не похоже, что вопрос «дан-Энрикса» смутил его всерьез.

Крикс только мрачновато усмехнулся, вспомнив, как в самые первые недели путешествия на корабле Линар буквально цепенел, когда коадъютор оказывался где-нибудь поблизости. «Дан-Энриксу» казалось, что островитянин старается стать как можно незаметнее, чтобы случайно не попасться его сюзерену на глаза. Похоже, познакомившись с мессером Иремом поближе, Лар перестал бояться каларийца.

В комнате было светло и почти празднично. Играющие за столом в «чет-нечет» Мэлтин и Язь зажгли одновременно оба глиняных светильника.

Крикс слегка подтолкнул эсвирта в спину.

– Сайрем, Мэлтин, Язь – это Линар, мой… – энониец искоса взглянул на спутника и понял, что выхода у него нет. – Мой друг. Где Пчелоед? Где все?..

Первым, конечно, отозвался Мэлтин.

– Пчелоед сначала ждал тебя. Зудел, что твоя муха над плетнем. А потом плюнул и ушел с имперским лекарем. Кажется, тот пообещал показать ему здешний лазарет. Это надолго – может быть, до вечера.

– Если он не надумает остаться там и на ночь, – с усмешкой добавил Сайрем. У Крикса неуловимо потеплело на душе. Сайм и раньше-то был немногословен, а с тех пор, как его ослепили «Горностаи», он и вовсе почти перестал участвовать в чужих беседах. Но сегодня у него, похоже, было хорошее настроение. – Там на столе, в горшке, какое-то жуткое варево. Я попробовал – по вкусу, как кисель из лопухов. Но Пчелоед просил сказать тебе, чтобы ты это выпил.

– Может, выльем это у забора, а вы подтвердите, что я пил?.. – без особенной надежды спросил Крикс. Но, памятуя о том, как быстро приготовленные Пчелоедом снадобья избавили его от жара, подошел к столу и мужественно сделал несколько глотков прямо из горлышка кувшина. Может быть, с точки зрения образованных медиков в столице Пчелоед и был обыкновенным знахарем, но свое дело он, бесспорно, знал.

Линар поколебался, но все же присел на табурет возле стола, не дожидаясь приглашения. Крикс между тем отметил, что, хотя Сайм сидит неподвижно, величественно устремив незрячий взгляд из-под повязки в закопченную стену напротив, его руки живут своей жизнью, беспрестанно вертят и переворачивают какой-то мелкий предмет.

– Что это у тебя? – осведомился Рикс, не называя Сайрема по имени. Странное дело, слепой почти безошибочно угадывал, когда кто-то из побратимов обращался именно к нему.

– Застежка от плаща… Иголка отломилась, Ласка попросила починить.

Крикс несколько опешил. Чтобы Ласка попросила Сайма чинить сломанную фибулу?! Дело само по себе несложное, но поручать его слепому – слишком смахивает на издевательство.

Или… «Нет, не может быть», – подумал Рикс. Но в глубине души он уже знал, что очень даже может. Кажется, разведчица в очередной раз оказалась умнее их всех, вместе взятых.

– Иголку я уже приладил, – неторопливо продолжал слепой повстанец. – Сейчас только разогну, и можно будет пользоваться. Хегг меня возьми, такое ощущение, что на эту застежку лошадь наступила!

«Может быть, и наступила. С Ласки сталось бы», – мелькнуло в голове у Рикса.