Текст книги "Сталь и Золото. Книга 2. Смерть и Солнце. Том 1"

Лар непонимающе смотрел на них, слегка приоткрыв рот.

«Только не ляпни что-нибудь неподходящее, – взмолился энониец мысленно. Я тебе потом все объясню, только молчи…»

То ли Линар услышал его мысли, то ли взгляд Рикса оказался достаточно выразительным, но от ненужных комментариев островитянин, к счастью, удержался.

Решив, что не помешает все-таки отвлечь его внимание, Крикс спросил первое, что пришло в голову:

– Не знаешь, давно Льюберту вручили Семиконечную звезду?

– Ага, – припомнил Лар. – Давно. Кажется, почти сразу после взятия Сокаты.

Крикс облизнул сухие губы, разрываясь между двумя прямо противоположными чувствами – любопытством, чем именно так отличился его недруг, и мучительным желанием не слушать о каких бы то ни было подвигах Дарнторна.

– А что за Звезда такая?.. – спросил Мэлтин.

– Это самая высокая награда в империи, – пояснил «дан-Энрикс». – Я хочу сказать, для воинов и дипломатов… Для ученых существует Орден Семилистника. Саккронис мне показывал. Из всех, кого я знаю, Звезды есть только у лорда Ирема и у Валерика Этайна – за переговоры с Хавенреймом после Иллирийского сражения. Ну, и теперь еще у Льюберта, – добавил энониец неохотно.

Но любопытство Мэлтина было задето, так что выразительной заминки Рикса он попросту не заметил.

– А как она выглядит, эта звезда? Небось, сама из золота, а поверху – рубины с голубиное яйцо?..

– Нет, Звезды делают из стали. Но не в этом суть. Как тебе объяснить? – Крикс прикусил губу, пытаясь вспомнить, что он прочитал в новейших хрониках или услышал от Саккрониса. – Если кого-то награждают именно Звездой – значит, речь шла о благе для всей Империи, не меньше. Если бы сэр Этайн не подписал с дан-Хавенреймом мирный договор, Нагорье могло заключить союз с мятежниками и втравить империю в серьезную войну. И если бы сэр Ирем не спас Императора во время коронации – династия дан-Энриксов прервалась бы, и в государстве началась бы смута. А еще одна Звезда у сэра Ирема за то, что он не сдал Западный форт. Благодаря ему войска Эзара восемь месяцев стояли у границы, но так и не смогли продвинуться в Каларию. Вдобавок этот орден стоит куда больше, чем любая золотая безделушка, даже и с рубинами. Тот, кто однажды получил Звезду, всегда будет считаться равным лордам из семей, которые участвуют в Высшем Совете. Если у такого человека будут сыновья, то они обязательно получат пригласительную грамоту в Лакон. Ну, и еще… Об этом нигде напрямую не написано, но по традиции, он может просить все, что пожелает, и правитель не имеет права ему отказать.

Линар по – детски подпер голову рукой и слушал с явным любопытством. Очевидно, все эти подробности до сих пор были ему неизвестны.

Когда Крикс замолчал, сидевший рядом Язь задумчиво прищелкнул языком, а Мэлтин удивил всех присутствующих, заявив:

– Уж я-то знал бы, что просить, будь у меня эта Звезда.

– Например, что?.. – не удержался Крикс.

– Чтобы Антаром управлял свой собственный наместник, а не Альто Кейр. Только непременно коренной антарец, а не какой-то чужак, который будет всем тут заправлять по-своему. И чтобы все налоги сбавили наполовину. Да! И еще вот что: чтобы жителям всех деревень, в которых похозяйничали «Горностаи», не платить налоги следующие пять лет. Лучше бы, конечно, десять, но на это он, наверное, не согласится.

– Кто? – только и смог произнести ошеломленный Рикс.

– Да Император же, – терпеливо, как для бестолкового ребенка, пояснил антарец.

Сайрем хрипло рассмеялся.

– Безусловно, Маслобойка. На все остальное – запросто, но только не на это. Дело, в общем-то, за малым – тебе нужно получить Звезду.

Крикс в несколько больших глотков допил отвар, который приготовил ему Пчелоед, но на сей раз даже не ощутил его горького, противно вяжущего вкуса. Конечно, Мэлтин говорил полную дичь, но рядом с этой околесицей все его размышления по поводу несправедливости судьбы разом поблекли и скукожились, и даже более того – стали казаться чуть ли не постыдными.

Может, единственное, о чем в самом деле стоило жалеть – это о том, что Звезды никогда не получал кто-нибудь вроде Маслобойки.

– Ну, я-то ладно, а вот Рику стоило бы дать Звезду. За то, что он ухлопал Бешеного принца, – совершенно не смущаясь смехом Сайрема, заметил Мэлтин. И потер заросшую щетиной шею.

Лар, устроившийся на углу стола, при этих словах довольно сильно вздрогнул.

Крикс с трудом сдержался, чтобы не покачать головой. Казалось бы, в Каларии нельзя не повзрослеть (точнее было бы сказать – не огрубеть), а между тем Линар уже который месяц здесь – но все равно ведет себя, словно ребенок. Утром, когда Пчелоед заговорил о том, как энониец бредил прошлой ночью, Крикс казался самому себе ужасно тонкокожим и неприспособленным к войне. Но рядом с Ларом трудно было не почувствовать себя привычным ко всему на свете ветераном.

Перебив эти несвоевременные размышления, за спиной Рикса гулко хлопнула входная дверь.

– Вернулся, значит! – констатировала Ласка, сразу же заметив вновьприбывших. Крикс не удержался от соблазна и посмотрел на вошедшую девушку через плечо. Последние два дня еды у них было достаточно, и щеки Ласки уже не казались такими впалыми, как раньше. Она разрумянилась от ветра, темные волосы выбивались из короткой тугой косы, глаза сверкали. – Где тебя носило, а?

Крикс заставил себя отвернуться, потому что сидеть с вывернутой шеей было неудобно и довольно глупо.

Он быстро сбился бы со счета, если бы надумал выяснять, как часто за последние недели ему приходило в голову, что разведчица очень красива. Каждый раз, когда он думал об этом в присутствии Ласки, Крикс смущался так, словно она могла каким-то образом подслушать эти мысли. А уж если вслед за этим ему вспоминался разговор, случившийся несколько месяцев назад на ночном привале – то впору было выходить на улицу и тереть пылающее лицо снегом.

Когда на него внезапно навалилась целая гора забот, которые раньше касались только Астера, Крикс убедился в том, что Ласка – самая надежная союзница и самый лучший друг, какого только можно пожелать. Он доверял ей даже больше, чем Мэлтину или Сайму с Пчелоедом. Может, именно поэтому мелькавшие время от времени мысли о том, какая у нее пружинистая гибкая походка или как красиво обрисованы тонкие губы, всякий раз казались ему неуместными и чуть ли не кощунственными, предающими их дружбу.

Но при всем при том он ничего не мог с собой поделать.

– Я ходил к ратуше. Хотел увидеть сэра Ирема, – ответил он.

– И как?..

– Мы встретились, когда он выходил из магистрата. Но он не пожелал со мной говорить.

Крикс сам удивился тому, как ровно звучит его голос. Тот, кто слышал бы его со стороны, наверняка, решил бы, что речь идет о чем-то несущественном. Но Ласка знала его слишком хорошо, чтобы попасться на такую удочку.

– Понятно, – коротко ответила она. И Крикс прочел в ее глазах невысказанное: «Сочувствую».

– Язь, Мэлтин, у вас тут еще осталось что-нибудь пожрать? – осведомилась девушка, резко меняя тему. А когда Мэлтин, кряхтя, стал вылезать из-за стола, чтобы достать из подпола какие-то продукты, незаметно улыбнулась Криксу, словно говоря: «Не раскисай».

Южанин слегка кивнул в ответ. Он и не собирался.

– Кажется, мне уже пора идти, – промямлил Лар.

Крикс удивленно обернулся.

– Что, уже?

Он успел начисто забыть, что чуть не выставил Линара вон, когда наткнулся на него возле ворот.

– Да… я кое-что вспомнил. В общем, мне действительно пора. Сэр Ирем будет очень недоволен, если вдруг вернется раньше, чем планировал, и не найдет меня.

Последний аргумент звучал довольно убедительно, но Криксу показалось, что Линар даже не думает о том, что говорит. Смотрел он так, как будто бы собирался с духом, чтобы снова сунуться за Риксом в гущу боя. Это настораживало.

– Может, тебя проводить?.. – осведомился Крикс на всякий случай.

Лар удивленно посмотрел на собеседника и замотал обросшей головой, как мокрая собака.

– Нет, ты что! Я сам дойду.

«Ты бы еще сказал – “Я же не маленький!”» – подумал энониец, едва удержавшись от улыбки. Ему доводилось видеть первогодков в Академии, которые выглядели солиднее Линара. И уж точно куда лучше могли бы за себя постоять.

– …Что вы хотели сообщить мне, монсеньор? – спросил Дарнторн, не без труда догнав мессера коадъютора, успевшего пройти почти пол-улицы от магистрата. Когда Ирем бывал занят важным делом или увлечен какой-то мыслью, он обыкновенно ходил так, что за ним приходилось почти бегать.

Голос Дарнторна дрогнул в конце фразы. Льюберт кожей чувствовал, что продолжавший стоять на ступеньках ратуши Пастух смотрит им вслед. Единственное, что сейчас имело значение – это то, успел ли Рикс рассказать мессеру Ирему свою историю. Если судить по бесстрастному виду рыцаря, пока что не успел. Но с лордом Иремом никогда нельзя сказать наверняка, о чем он знает, а о чем – не знает.

Ирем с невольным интересом покосился на Дарнторна. В последние месяцы Дарнторн и так-то выглядел нерадостным, а сейчас вид у парня был такой, словно он ожидал, что ему зачитают смертный приговор. Пару секунд поломав голову над тем, с чем это связано, но так ни до чего и не додумавшись, рыцарь ответил на вопрос:

– Известия для вас самые радостные, мейер Дарнторн. Нагорийское посольство сообщило, что лорд Бейнор жив и в настоящую минуту находится в Зимнем городе вместе с другими пленными. Наши предположения о гибели вашего дяди были преждевременными. Он не только жив, но даже, судя по всему, не ранен, – Ирему пришлось сделать над собой усилие, чтобы последняя фраза прозвучала без сарказма. Разумеется, бывало, что какой-то человек сдавался в плен из-за того, что был обезоружен, или выбит из седла, или, в конце концов, придавлен собственной убитой лошадью. Бывало всякое. Но в случае Бейнора Дарнторна так и казалось, что он сдался в плен намеренно, чтобы избавить самого себя от всех превратностей войны. Другое дело, что его племянник был ни в чем не виноват, и точно не заслуживал того, чтобы переложить на него всю ответственность за дядю. Поэтому Ирем удержался от вертевшихся на языке нелестных комментариев, закончив свою речь тем же спокойным, полуофициальным тоном:

– Послы дан-Хавернейма заверяют нас, что и Дарнторн, и остальные наши рыцари ни в чем не терпят недостатка. Мы еще не обсуждали вопрос о выкупе или обмене пленными, но, думаю, вы скоро сможете увидеть своего дядю. Поздравляю.

Рыцарь даже на секунду растянул губы в улыбке. Вид у Льюберта Дарнторна был таким, что его хотелось как-то подбодрить. Хотя, сказать по правде, Ирем предпочел бы, чтобы Бейнор Аракс Дарнторн удавился бы в плену на собственном ремне и раз и навсегда избавил коадъютора от хлопот, связанных с его персоной.

Лицо Льюберта Дарнторна прояснилось.

– Спасибо, монсеньор.

– Это еще не все, – заметил Ирем. – Лейхард Корван, взявший под свое покровительство жену Эзара и двоих его сыновей, тоже отправил к нам послов. Он хочет объявить старшего сына Бешеного принца главным претендентом на престол и собрать под свои знамена всех, кто не доволен Хавенреймами. Брат Бешеного принца – слабоумный, но если он унаследует престол Кайшера, то им станут управлять советники его отца. Четырехлетний принц Эзар Второй удобнее для тех, кто сейчас жаждет передела власти. Может быть, они об этом еще пожалеют – если принц окажется таким же полоумным выродком, как и его отец. Но это уже не наша забота. По большому счету, мне даже плевать, кто победит в этой войне – Корван с его сторонниками или Хавенрейм. Самое главное, что у дан-Хавенрейма теперь в прямом смысле земля горит под ногами. Вам должно быть лестно сознавать, что это – до известной степени – ваша заслуга. Я уверен, что теперь, когда вы можете снять траур, любой из имперских рыцарей сочтет за честь принять у вас обет.

Льюберт сглотнул. Ему ярко, во всех красках и подробностях, представилось, как прямо накануне его Посвящения – или, что еще хуже, сразу же после него – правда о Пастухе все-таки выплывет на свет. Он станет первым в роду Дарнторнов, с кого сорвали рыцарские шпоры. О таком позоре помнят даже спустя три – четыре поколения.

– Я… монсеньор, я лучше подождал бы до обмена пленными.

– Вы меня удивляете, Дарнторн, – хмыкнул сэр Ирем. – Никогда еще не видел юношу, который хотел бы не ускорить, а отсрочить собственное Посвящение. С чем это связано? Вы так заботитесь о том, чтобы ваш дядюшка мог лично стать свидетелем этого торжественного события?..

– Да, мессер Ирем, – быстро подтвердил Дарнторн.

В голове у Льюса было пусто, словно в винной лавке после годовщины коронации. Пожалуй, если бы сэр Ирем сам не предложил ему удобный повод, он бы ни за что не смог придумать ни одно хоть сколько-нибудь правдоподобное объяснение.

– Ну что ж, это вполне… естественно, – заметил рыцарь. Нервы Льюберта, и без того натянутые до предела, отозвались на эту вечную двусмысленность высказываний коадъютора тревожным звоном. Ирем же невозмутимо продолжал: – Может быть, вы и правы. Торопиться некуда. Мир будет заключен, самое ранее, в конце зимы, так что вы в любом случае вернетесь в столицу уже рыцарем.

– Мир?.. – вырвалось одновременно у Дарнторна и сопровождающего Ирема Финн-Флаэна.

– Вы думаете, что война скоро закончится? – первым спросил сэр Альверин. Дарнторн даже немного удивился. С чего Альверину-то желать конца войны? Если судить по его репутации, он должен был любить ее больше всего на свете.

Впрочем, мгновение спустя Льюберт припомнил, что в столице младшего Финн-Флаэна ждала невеста. Судя по взволнованному выражению на лице Альверина, предстоящий брак был не из тех, которые знатные семьи заключают, не спросив своих наследников. Наверное, он в самом деле рвался побыстрее оказаться рядом с этой девушкой.

«Мне бы его проблемы», – мрачно подумал Дарнторн.

В ответ на вопрос мессера Альверина Ирем выразительно пожал плечами.

– Нагорийские послы уже сегодня намекают на возможность мира. Но, если мы так и не возьмем Тронхейм, можно считать, что вся кампания провалена. Да, разумеется, мы сохраним Сокату и Берберис и оставим за собой весь Правый берег. Но вы сами понимаете, что истинный хозяин этой территории – тот, в чьих руках Тронхейм. Отсюда нагорийцы смогут совершать свои набеги столько, сколько захотят. А потом, рано или поздно, они соберутся с силами и снова выбьют нас на левый берег Инны. В Зимнем городе все это тоже понимают. Они будут защищаться до последнего.

– У них кончается провизия, – напомнил Альверин. Не столько возражая, сколько сообщая очевидный факт.

Сейчас они беседовали так, как будто Дарнторна здесь вовсе не было. Во всяком случае, ни коадъютор, ни Финн-Флаэн даже не смотрели в его сторону. Льюберт с удивлением почувствовал, что это его задевает. Хотя, казалось бы, ему сейчас должно было быть не до таких мелочей.

– Это не аргумент, – возразил Альверину коадъютор, мрачновато улыбаясь – Вы, конечно, слышали про оборону Западного форта?..

– Да, мессер. Если не ошибаюсь, ее возглавляли вы?

– Формально – нет. Но не об этом речь. После того, как у нас начала «заканчиваться провизия», мы продержались еще восемь месяцев, а потом к форту подошли имперские войска. Здесь будет то же самое. Как только зима кончится, и горы перестанут быть непроходимыми, дан-Хавенрейм пошлет сюда свои войска и корабли.

– Но вы же сами говорите, что он хочет мира, – вклинился Дарнторн, не утерпев.

Сэр Ирем усмехнулся.

– Разумеется, он хочет мира. Но такого мира, при котором мы останемся формальными хозяевами Такии, а нагорийцы сохранят Тронхейм. А мир, после которого равнинный Айришер, по сути, перейдет под власть Империи, ему совсем не нужен. На такое Хавенрейм не согласится даже с учётом нынешнего мятежа. Так что придётся взять Тронхейм своими силами.

Лицо Альверина вытянулось.

– Но об этом уже много говорили, когда мы только подошли к Тронхейму – помните, мессер?.. И большинство наших военачальников сошлись на том, что штурмовать такую крепость – настоящее безумие. У нас нет шансов. Время года – самое неподходящее для штурма. Осадных машин у нас немного. И потом, сам Зимний город еще никогда никто не брал. Не факт, что его вообще возможно взять.

– «Не брал» и «невозможно взять» – далеко не одно и то же, мессер Альверин. Я слышал, будто Наорикс Воитель часто повторял своим военачальникам, что неприступных крепостей не существует. В этом отношении я склонен ему верить. Наорикс, в конце концов, не проиграл ни одного сражения, – ответил коадъютор тем насмешливым и в то же время мягким тоном, который так страшно раздражал его противников в Совете. Дарнторн вдруг подумал, что в подобные минуты Ирем делался похожим на зевающего леопарда. То же ощущение ленивой, но от этого не менее опасной силы. – Сейчас мы осмотрим Зимний город еще раз. А вечером соберем наших лордов и объявим им о подготовке к штурму.

Они как раз подошли к большой восьмиугольной башне, с которой открывался превосходный вид на город и на море. Башню эту нагорийцы называли Марир-Кхэн, Морской Дозорный. Льюберту порой казалось, что она была построена гораздо раньше, чем все остальные здания в Тронхейме, в незапамятные времена, когда на этом берегу не было ничего, кроме прибрежных валунов и чаек. Сейчас в башне разместились орденские рыцари, сопровождавший войско ворлок и сам мессер Ирем.

Охраняющие вход гвардейцы расступились перед коадъютором и его спутниками.

Пока они поднимались по крутой винтовой лестнице наверх, никто не разговаривал. Только на последней площадке Альверин заговорил – и тема, выбранная им, заставила Дарнторна взрогнуть:

– Мессер Ирем, когда мы вышли из ратуши, я видел вашего оруженосца, Рикса… Я подумал, что он искал вас. Может быть, это не мое дело, но почему вы не пожелали с ним разговаривать?

Когда Финн-Флаэн помянул «дан-Энрикса», Льюберт буквально впился в Ирема глазами. Сердце у него стучало втрое чаще, чем обычно – впору было испугаться, что кто-то из его спутников услышит этот стук.

Лорд Ирем неохотно обернулся к Альверину. Вид у него был усталым – как подозревал Дарнторн, вовсе не из-за подъема по крутым ступенькам.

– Вы, возможно, удивитесь, но меня сейчас гораздо больше беспокоят нагорийское посольство, Зимний город и лорд Бейнор Дарнторн, оказавшийся в плену.

– Но, монсеньор, вы видели его лицо?.. – спросил сэр Альверин. – Он же, наверняка, решил, что вы нарочно его игнорируете.

– Способность моего оруженосца делать из всего ошибочные выводы меня давно уже не удивляет, – скучным голосом ответил рыцарь. – Не будем тратить на это время, мессер Альверин. Пойдемте. А вы, Дарнторн, подождите меня в комнате мэтра Викара – вот сюда, налево. Думаю, вы мне еще понадобитесь.

Войдя в небольшую комнату, служившую жильем для орденского ворлока, но все равно казавшуюся совершенно необжитой, Льюберт подошел к высокому окну. Прижался лбом к холодному, гладко отполированному камню и с трудом удержался от дурацкого желания покрепче стукнуться об него головой.

Сквозь щели в ставнях задувал январский ветер. Ледяными пальцами касался шеи, охлаждал пылающие щеки.

«Я так больше не могу», – подумал Льюберт.

А ведь не так давно казалось, что жизнь наконец-то повернулась к нему лучшей стороной… Он успел сотни раз представить, как он вернется из Каларии, получит, в соответствии с древним обычаем, аудиенцию у императора и попросит его возвратить отца из ссылки и восстановить его во всех правах. «Убийце» Бешеного принца отказать не смогут. А когда отец снова окажется в столице, Льюберт будет уже рыцарем. И даже более того – «спасителем империи».

И все наконец-то снова станет хорошо – как много лет назад, пока он жил в Торнхэле и мечтал о временах, когда поступит в Академию. Тогда он, разумеется, еще не знал, чем обернется для него приезд в Адель, а то бы точно предпочел остаться дома.

С тех пор, как лорда Сервелльда Дарнторна объявили государственным преступником, жизнь его наследника переменилась раз и навсегда. При каждой встрече с ним на лицах лордов из имперской партии мелькало выражение такой брезгливости, как будто они не смотрели на наследника Дарнторнов, а случайно обнаружили в своей тарелке паука. Обычно это длилось менее секунды, и сторонний наблюдатель, вероятно, просто не заметил бы столь мимолетную гримасу. А если бы даже и заметил, то, наверняка, не обратил бы на нее внимания. Совсем другое дело – Льюберт. Дарнторн видел этот холод в чужих взглядах с того дня, как наблюдал за казнью заговорщиков на площади. Все эти люди предпочли бы видеть его отца мертвым, и помилование от Императора восприняли со сдержанным неодобрением. Сын лорда Сервелльда отлично знал, что собиравшиеся во дворце аристокаты говорят о заговорщиках, когда считают, что он их не слышит. Иногда ему хотелось крикнуть этим людям, поливавшим его отца грязью, что они не стоят даже его ногтя. Но отец желал, чтобы он оставался при дворе, а это означало – никогда не давать воли собственным чувствам. Ему довольно ясно дали понять, что именно от него требуется. Всякий раз, когда лорд Бейнор посчитает нужным взять его с собой во дворец, Льюберт должен был притворяться глухим и слепым – если, конечно, он не хочет подвести отца и всю свою семью.

После нескольких лет подобной жизни Льюберт был способен посчитать за оскорбление даже вполне невинный взгляд, случайно показавшийся ему неодобрительным. В его сознании любая незначительная мелочь разрасталась до огромных, заслонявших горизонт размеров, и казалась нестерпимой, как плевок в лицо.

И вот после истории с «убийством» Бешеного принца все перевернулось, как по волшебству. Теперь даже самые упорные недруги его семьи относились к Льюберту вполне доброжелательно, но главное – Льюс видел, что теперь при встрече с ним никто больше не думает: «Вот идет сын предателя». Впервые в жизни Льюберт ощутил себя не отщепенцем, а своим среди своих, и какое-то время он был почти счастлив.

А потом вдруг оказалось, что эту радость всегда будет отравлять воспоминание о том, как «Горностаи» жгли походный лазарет. И о растерянном лице «дан-Энрикса»:

– Ты же не трус, Дарнторн!..

Если учесть, что к этим мыслям прибавлялся вечный страх разоблачения, то эта ситуация чем дальше, тем сильнее начинала походить на затянувшийся кошмар. Время от времени ему казалось, что, будь у него возможность перенестись в тот момент, когда он только прибыл в лагерь под Сокатой и беседовал с мессером Иремом, он бы поступил совсем иначе. А мгновение спустя Дарнторну уже становилось стыдно за такие мысли, потому что ими он как будто предавал отца.

И все-таки – он должен как-нибудь избавиться от этих колебаний и сомнений, разъедавших его изнутри. Иначе долго ему этого не выдержать.

«Это не жизнь, – подумал он с тоскливым отвращением. – Лучше бы меня вообще убили. Почему бы нет?.. Все бы только порадовались. И Пастух, и император, и даже мой дядюшка, будь он неладен. Он бы тогда прибрал к рукам Торнхэл». Льюберт сам чувствовал, что предается совершенно не достойной жалости к себе. Но ему было наплевать.

От мрачных мыслей Дарнторна отвлек негромкий голос орденского ведуна, мэтра Викара, который неизвестно когда успел подойти к нему и, кажется, все это время стоял рядом.

– Сэр Ирем объяснил, что ты побудешь у меня, пока они беседует с мессером Альверином, – сказал ворлок. – Честно говоря, я шел сюда затем, чтобы предложить тебе горячего оремиса – согреться и немного скрасить ожидание. Но, кажется, тебе сейчас не до того. Тебя что-то беспокоит? Может, я могу помочь?..

Льюберт вздрогнул – не от неожиданности, а скорее, от пугающего смысла самого вопроса.

Мэтр Викар был чуть ли не единственным человеком в лагере, кто до сих пор обращался к Льюберту на «ты». В той прежней жизни, когда он еще учился в Академии, это, скорее всего, раздражало бы Дарнторна. Тогда он хотел, чтобы его считали взрослым. А сейчас ему приятно было чувствовать, что хоть кто-то из окружающих видит в нем не наследника семейства Дарнторнов, а самого обычного мальчишку, и не ждет от него больше, чем он может.

При мысли о том, что ворлок может знать, что именно его тревожит, Льюберта мгновенно окатило почти суеверным ужасом. Пришлось напомнить самому себе, что у любого человека, который беседует с ворлоком, обыкновенно создается впечатление, что тот читает его мысли. Но на самом деле это далеко не так. И уж мэтр Викар, наверняка, не стал бы просто так испытывать на нем свои способности.

В отличие от большинства ворлоков, у орденского ведуна были самые обыкновенные темно-серые глаза. У других магов его гильдии они чаще всего бывали либо очень темными, похожими на черные бездонные колодцы, либо же, наоборот, почти прозрачными. И в любом случае – не вполне человеческими. А Викар по виду был мужчина как мужчина. Правда, изможденный и худой, как и его коллеги.

Льюберт душеведов не любил – их вообще немногие любили, – но давно пришел к выводу, что иметь дело с мэтром Викаром куда приятнее, чем с его братьями по цеху. Иногда Дарнторну даже казалось, что, если бы можно было поделиться с ворлоком своими мыслями, рассказать о той ловушке, в которую он себя загнал, ему могло бы стать гораздо легче. Но на темно-синем стеганом колете ведуна виднелась полустершаяся вышивка с эмблемой Ордена – солнце дан-Энриксов, встающее над башней. Трезвая мысль о том, что орденский ведун, каким бы понимающим и деликатным человеком он ни показался, все же довольно тесно связан с лордом Иремом, сразу же делала любую мысль о доверительной беседе совершенно невозможной.

– Нет. У меня все в порядке, – сказал Льюс категоричным тоном. – Почему вы вообще решили, что мне нужна ваша помощь?

– Мальчик, я же все-таки ведун, – напомнил ворлок мягко. – Некоторые вещи для меня довольно очевидны, даже когда я не применяю магию.

Дарнторн не смог сдержаться и задал вопрос, который давно не давал ему покоя – а теперь, пожалуй, даже больше, чем обычно.

– Правда, что вы не можете «прочитать» кого-нибудь, если сам человек на это не согласен?

– «Прочитать» не можем. Но обычно это и не требуется, – отозвался маг чуть ли не с сожалением. – Все люди рано или поздно учатся быть сдержанными и скрывать от окружающих свои эмоции. Но только единицы могут спрятать собственные ощущения так глубоко, чтобы их не способен был почувствовать хороший ворлок. Нас не обманывают ни слова, ни выражение лица, ни жесты и походка – все, чем может овладеть достаточно умелый лжец, – поскольку остальные видят форму, а мы – суть. Голое чувство, без обычной шелухи из слов. Мне жаль, если это покажется тебе нескромным, но с тем же успехом ты мог бы кричать мне на ухо, и при этом удивляться, что я тебя слышу.

– И… что же вы слышите? – спросил Дарнторн. Во рту у него как-то разом пересохло.

– Раскаяние. Страх. И очень сильное смятение. Мне кажется, тебе сейчас должно быть очень тяжело. Если желаешь, я попробую тебе помочь. Кстати сказать, ты можешь ничего не объяснять, если не хочешь. Это твое право.

Не объяснять?.. Это совсем другое дело. Да и сообщение о том, что ворлок «слышит» только его чувства, но не мысли, сильно упрощало дело.

– Хорошо, – произнес Льюберт, собираясь с духом, как ныряльщик, собирающийся прыгнуть в ледяную воду. – Вот скажите, мэтр, если кто-то совершил ошибку… нет, не так – если он точно знал, что поступает дурно, но ему казалось, что от его действий никому не будет хуже… а потом все обернулось по-другому, и он оказался в безвыходном положении – то что он может сделать?

Ворлок задумчиво посмотрел на Льюберта.

– А этот человек уверен в том, что положение действительно безвыходное?

– Целиком и полностью, – мрачно ответил Дарнторн.

– Тогда я бы не исключал, что в этом и заключается проблема. Если человек уверен, что загнал себя в ловушку, из которой невозможно выбраться – то он и не подумает искать какой-то выход.

Льюберт удивленно посмотрел на ворлока, а потом криво усмехнулся.

– Так я и думал, что вы не поймете. Или скажете что-нибудь в этом роде. Не обижайтесь, мэтр, но о том, что безысходных ситуаций не бывает, можно рассуждать только тогда, когда дела и так идут неплохо. А когда ошибка уже сделана…

– Даже когда ошибка уже сделана, ее всегда можно усугубить бездействием или обычной трусостью. То, что ты столько думаешь о своем положении, довольно показательно. Когда какая-нибудь ситуация становится по-настоящему безвыходной, никто особо не ломает над ней голову, поскольку все и так предельно ясно. А пока у человека есть какие-то сомнения – у него есть и выбор.

«Так что, по этой логике, я должен пойти к Ирему и сам сказать, что я ему соврал?..» – подумал Льюберт. От одной лишь мысли его передернуло.

Все, что угодно, но только не это.

Лучше уж дождаться схватки за Тронхейм. Вполне возможно, что в бою за Зимний город погибнет либо он сам, либо «дан-Энрикс», либо они оба. И проблема отпадет сама собой.