Автор книги: Сборник статей
Жанр: Культурология, Наука и Образование
Возрастные ограничения: +12
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 13 (всего у книги 21 страниц)
К вопросу о роли подтекста в малой прозе писателей
Творчество В. Г. Распутина принято рассматривать в контексте деревенской прозы (см. труды Н. Н. Котенко, И. А. Панкеева, С. Г. Семеновой и т. д.)1. За К. Г. Паустовским прочно закрепился статус «лирика прозы» (см. исследования
Е. А. Алексанян, Л. А. Левицкого, Г. П. Трефиловой)2. Не было попыток сопоставления их произведений, хотя в прозе разных стилевых течений3 существуют точки сближения. В деревенской и лирической прозе проявляется общность в изображении природы как действующего лица.
Особенно интересно рассмотреть проблему подтекста в произведениях выбранных авторов. Сопоставительный анализ рассказов «Рудольфио» В. Г. Распутина (1965) и «Вилла Боргезе» К. Г. Паустовского (1966) позволяет увидеть стилевое сходство и различие художественного воссоздания подтекста в разных прозаических системах. Произведения объединены периодом написания (1960-е годы), но один писатель начинал творческий путь, другой – завершал его. На первый взгляд в рассказах мало общего. «Рудольфио» повествует о виртуальной любви юной девушки; «Вилла Боргезе» – о непродолжительном знакомстве повествователя с загадочной японкой. Однако по мере погружения в повествовательную ткань обнаруживаются параллели и в содержании, и в идейном пафосе, ведь оба рассказа говорят об ответственности людей друг перед другом. И здесь и там воссоздан эпизод из жизни героев, в центре которого – встреча со странным женским образом. В начале распутинского повествования мы узнаем о юной Ио, влюбленной в человека гораздо старше нее. Разница в возрасте и семейном положении героев очевидна. Ночные звонки, придумывание гибридного имени – Рудольф + Ио – вполне объяснимы возрастом и лирическими чувствами героини и не представляются читателю нелепыми. У К. Паустовского поведение загадочной японки кажется странным, его мотивация не раскрыта, уведена в подтекст. Однако по мере развития сюжета в этих рассказах наблюдается перемена в соотношении текстового и подтекстового повествовательного пространства. У К. Паустовского подтекст сужается, у В. Распутина – напротив, расширяется.
О причинах загадочного поведения героини «Виллы Боргезе» прямо сказано: «Она пострадала во время взрыва атомной бомбы <…> с тех пор у нее появился шок – она боится оставаться одна, без людей»4. Становится понятным ее желание оставаться одной в непосредственной близости людей, и ее «гневные улыбки» находят свое логическое объяснение. Однако прямые текстовые пояснения не снимают завесу таинственности с уроженки страны восходящего солнца. «Чем дальше, тем больше она представлялась непонятной и загадочной»5, – замечает повествователь. Драматизм ситуации усиливает человеческое непонимание некоторых обитателей виллы: с одной стороны, японка для них – жертва атомного взрыва, с другой – во многом непонятная, чужая, «пришлая», вызывает раздражение. Один из эпизодов говорит об этом так: обиженная недальновидным человеком, которому ее поведение кажется странным, «японка ушла со своего места на тротуаре, села в открытой телефонной будке и расплакалась»6. Автор усиливает впечатление, завершая эпизод философским суждением повествователя: «Какой странный и неприятный мир! До сих пор у меня не было такого неуютного ощущения…»7
Юная влюбленная у В. Распутина тоже испытывает разлад со взрослым миром, который не понял ее стремлений к возвышенным лирическим переживаниям выдуманной влюбленности, ведь необыкновенный Рудольфио существовал только в ее воображении. На поверку же это был просто Рудольф, «Рудик», обыкновенный женатый мужчина, обязанный мыть полы.
Мотив неоправдавшегося ожидания – вот что сближает драматические ситуации, воссозданные в данных рассказах. Обе героини ждут чего-то большего от окружающего мира, каждая придумывает некие обстоятельства, в которых все должно идти по выдуманным ею правилам. Но желание спрятаться от реальности приводит обеих к серьезной драме. Оскорбленная японка покидает виллу, так и не ощутив желанной гармонии в общении с ее обитателями. Юная Ио отказывается от придуманной ею игры, поняв бесперспективность мечты о превращении обыкновенного Рудольфа в героя ее романа. В. Г. Распутин отдает предпочтение подтекстовым формам, характеризующим взаимоотношения героев. Субъективно окрашенный пейзаж, например, («Весна наступила как-то сразу, почти без предупреждения»8) – своеобразный знак в начале лирического сюжета. Ио внесла в жизнь взрослого, женатого человека то самое появившееся без предупреждения «дыхание весны». Его окончание в дальнейшем также неотделимо от сезонных изменений в природе. Рудольф из поездки «вернулся в мае, когда на солнечных весах лето окончательно перевесило весну», но девушка «уже больше не звонила»9. То ли с наступлением лета завершилось действие магических чар весны, то ли юная героиня осознала внутреннюю драму затеянной ею игры, а отзвук этой драмы дошел до взрослого героя: «Когда она ушла, он почувствовал, что ему стало тоскливо, он был полон какой-то необъяснимой, еще неоткрытой тоски, тем не менее существующей в природе»10.
Насыщено подтекстовыми ассоциациями и чтение Рудольфом и Ио прозы А. Экзюпери. «Без него [Боннафуса] пустыня казалась бы им самой обыкновенной…» – говорит Ио о герое «Планеты людей», невольно рассуждая о себе самой. А неподдельный испуг, связанный с возможностью превращения маленького принца в рядового персонажа, – своеобразная проекция ее чувств, адресованных Рудольфу: «у нас и так слишком много обыкновенных»11.
Героини В. Распутина и К. Паустовского бросают свой вызов миру, проверяют его на прочность. И начинающий художник, и зрелый мастер щедро используют подтекстовый рисунок, углубляя смысл переживаемого герояниями конфликта. Сходные стилистические приемы заметны в пейзажных зарисовках, характеризующих их психологическое состояние. Например, читаем в рассказе В. Распутина: «Когда идет снег вот такой мягкий, пушистый, словно где-то там наверху теребят диковинных снежных птиц, – не очень-то хочется идти домой»12. Сравним с описанием фонтана у К. Паустовского: «Странно, но фонтан казался мне одиноким…»13 – размышляет повествователь под ночным небом о «встрече» фонтана со звездой как «с единственным живым существом». «Неявный» драматизм описываемых ситуаций оба писателя проявляют и в подтекстовом портретировании посредством субъективных впечатлений, о которых повествователи сообщают в своей внутренней речи. «Он заметил, что уже через год ее лицо станет красивым, удлиннится…»14 – размышляет распутинский Рудольф об Ио. У Паустовского при отсутствии прямых портретных описаний немало субъективных впечатлений героя от внешности героини: «Она ходила по залам галереи очень осторожно, и голова ее слегка склонялась, как цветок на стебле»; у нее «непроницаемое фарфоровое лицо», «почти гневная улыбка». Характерный эпитет «фарфоровое лицо» говорит не столько о национальности героини, сколько о ее хрупкости и незащищенности; «гневная улыбка» – не что иное, как способ самозащиты. Точное сравнение со склонявшимся на стебле цветком также сообщает о внутренней драме героини.
Примечательна типология в финалах рассказов. Один из них можно считать жизнеутверждающим, несмотря на двойственные рассуждения: «Мир не страшен, а только может быть странен…» Японка уходит, не поддавшись превратностям «странного мира», а провожающие ее доброжелательные улыбки настраивают на мажорный лад мысли о будущем героини. Окончание распутинского рассказа представляется более неопределенным и, как следствие, драматичным. Риторический вопрос в конце повествования («Куда же дальше?»15) свидетельствует о растерянности героя, также вступившего в своеобразный конфликт со странным миром. Ясно одно: произошедшее оставило глубокий след в его душе.
Оба рассказа требуют от читателя углубленного внимания к подтексту, ибо он играет особую роль в воплощении авторских идей, нацеленных на философское постижение реальности и человеческих взаимоотношений.
Список литературы
1. Панкеев И. А. Валентин Распутин: По страницам произведений. – М., 1990.
2. Левицкий Л. А. Константин Паустовский. Очерк творчества. – М., 1977.
3. Газизова А. А. Обыкновенный человек в меняющемся мире. Опыт типологического анализа советской философской прозы 60–80-х годов. – М., 1990.
4. Распутин В. Г. Собр. соч.: В 2 т. – Калининград, 2001. – Т.2.
5. Паустовский К. Г. Собр. соч.: В 9 т. – М., 1983. – Т.6.
__________________________________
1 Котенко Н. Н. Валентин Распутин. Очерк творчества. – М., 1988; Панкеев И. А. Валентин Распутин: По страницам произведений. – М., 1990; Семенова С. Г. Валентин Распутин. – М., 1987. Существуют концепции, убедительно доказывающие принадлежность деревенщика к направлению философской прозы. (См. об этом: А. А. Газизова. Обыкновенный человек в меняющемся мире. Опыт типологического анализа советской философской прозы 60-80-х годов. – М., 1990. – С. 20–21.)
2 Алексанян Е. А. К. Паустовский – новеллист. – М., 1969; Левицкий Л. А. Константин Паустовский. Очерк творчества. – М., 1977; Трефилова Г. П. К. Г. Паустовский – мастер прозы. – М., 1983.
3 Речь идет об очерковой (А. Овечкин, Г. Троепольский, Н. Калинин) и лирической прозе (К. Солоухин, Ю. Казаков, Ю. Нагибин).
4 Паустовский К. Г. Собр. соч.: В 9 т. – М., 1983. – Т. 6. – С. 595.
5 Там же. – С. 596.
6 Там же. – С. 597.
7 Там же.
8 Распутин В. Г. Собр. соч.: В 2 т. – Калининград, 2001. – Т. 2. – С. 297.
9 Там же. – С. 300.
10 Там же. – С. 297.
11 Там же. – С. 298.
12 Там же.
13 Паустовский К. Г. Указ. изд. – С. 593.
14 Распутин В. Г. Указ. изд. – С. 296.
15 Там же. – С. 301.
Валентин Распутин: второе дыхание
Джеральд Майкльсон
Канзас, США
15 марта 2012 г. («мартовские иды», как говорилось в Древнем Риме) писатель Валентин Григорьевич Распутин достиг серьезного возрастного рубежа – ему исполнилось семьдесят пять лет. Будучи в столь солидном возрасте, писатель неминуемо задумывается над тем, что останется в памяти русского человека и мировой общественности от его литературного наследия. Размышляя о том, как отнесется к его книгам читатель будущего, мы можем вспомнить известные строки Федора Ивановича Тютчева, написанные в 1869 г.:
Нам не дано предугадать,
Как слово наше отзовется, —
И нам сочувствие дается,
Как нам дается благодать…
Напомним о том, что говорили и говорят сейчас о литературной деятельности Валентина Распутина за прошедшие сорок шесть лет – с тех пор, как в 1961 г. в провинциальном альманахе «Ангара» был напечатан первый рассказ молодого журналиста, недавно закончившего Иркутский университет, «Я забыл спросить у Лешки…».
Алексей Владимирович Чичерин в статье «Из глубины идущее слово»1, посвященной повести «Прощание с Матерой», обратил внимание на некоторые определяющие качества распутинской прозы, а именно: 1) удивительную зоркость его глаза; 2) тонкое чутье к народной русской речи; 3) глубину мысли об особенностях сибирской природы и мировосприятия сибирских мужиков, прежде всего старух; и 4) потрясающую изощренность авторского письма.
У Чичерина читаем, что «русская деревня под пером Распутина заговорила многовековым, глубинным своим языком, обнаруживая извечно накоплявшуюся культуру». Далее: «Во всем одна цель: обнаружить колыхание – сонную, медлительную, самоуглубленную жизнь природы и утопающей деревни». Точны суждения об авторском стиле: «В характерном для автора слова, в его скульптурном воплощении, в его лепке основы стиля, миросозерцающей его глубины – умение видеть действительность заново, в ней распознать не понятое прежде <…> Во всем этом закваска стиля, дающая не только истоки народного звука, но и образа во всю ширь». О диалектизмах в распутинской лексике: «Возьмем отдельно одно это гулеванила [во фразе “река гулеванила”]. [Слово] гулеванила в словарь Даля не попало, но это естественное произрастание от расхожего корня, а не выдумка автора, как это случалось у Лескова. И в этом слове [“гулеванила”] – жизнь реки, ее сумасбродство, ее своеволие, ее дикость». Впечатляет вывод автора статьи: «”Прощание с Матерой” – народная трагедия нашего времени. И стиль этой повести весь из недр народной речи, в которой обнаруживаются ее трепет и густота».
Профессор Игорь Николаевич Сухих из Санкт-Петербургского государственного университета в своей недавней монографии «Двадцать книг ХХ века: эссе» говорит о повести В. Г. Распутина «Прощание с Матерой» следующее: «Матера – это и мир мифа, царского лиственя и Хозяина, противоставленный цивилизации самолета и электростанции, и малая родина в противопоставлении новому поселку за рекой, и деревня в ее противопоставлении городу, и историческая Русь-Россия с петровских до советских времен, для которой характерна непрерывность существования»2.
Предлагаю следующую периодизацию творческого пути В. Г. Распутина.
1. Ранний этап, 1961–1966 гг. Совмещая работу на телевидении и в журналистике с первыми пробами пера в художественной прозе, много путешествуя по Восточной Сибири как корреспондент, он получил ценный опыт и знания о многих строительных проектах и местных народах, например о тофаларах в Саянских горах. Несмотря на необычные психологические коллизии и особый поэтический язык, отличающие его ранние рассказы от прозы его современников, Распутин пока оставался автором только краевого значения.
2. Расцвет литературного таланта, 1966–1985 гг. За двадцать лет Распутин опубликовал такие замечательные рассказы, как «Василий и Василиса» и «Уроки французского», и пять повестей, которые снискали ему отечественную и зарубежную славу: «Деньги для Марии» (1967), «Последний срок» (1970), «Живи и помни» (1974), «Прощание с Матерой» (1976) и «Пожар» (1985). Собранные вместе, они составляют уникальную хронику разрушения сибирского деревенского уклада жизни с 1930-х до 1980-х годов, вызванного злоупотреблением властью и жестокостью в сталинские времена, потерями и лишениями в годы Второй мировой воины и послевоенного голода, а также гигантскими стройками века и социальными катаклизмами советского периода в истории России в целом.
Критическое отношение к необузданному покорению природы создало В. Г. Распутину репутацию проблемного, дискуссионного писателя.
3. Поворот к публицистике, 1986–1995 гг. В начале 1980-х годов В. Г. Распутин стал активным участником движения по защите окружающей среды, особенно по спасению озера Байкала. Выздоровев после хулиганского избиения и целого ряда операций, он начал много путешествовать по различным уголкам Сибири: к примеру, побывал в Тобольске, на Горном Алтае, в Кяхте, бассейне Лены и Русском Устье на Индигирке – и напечатал в журнале «Наш современник» целый ряд очерков об истории и современном состоянии его родной земли, собранных потом в отдельной книге под названием «Сибирь, Сибирь…». Он также посвятил ряд статей сотоварищам по перу, к которым чувствовал особую близость: Федору Абрамову, Василию Белову, землякам из разных сибирских регионов – Василию Шукшину, Сергею Залыгину, Виктору Астафьеву – и выдающемуся драматургу, сверстнику и другу, утонувшему в Байкале в 1972 г., Александру Вампилову. Писал он и об академике Дмитрии Сергеевиче Лихачеве.
В годы перестройки и распада Советского Союза (1985–1991) Распутин окунулся с головой в круговорот интеллигентских и политических распрей. В 1989 г. Союз писателей СССР избрал его одним из своих представителей на Съезд народных депутатов. В начале 1990 г. М. С. Горбачев назначил его вместе с Чингизом Айтматовым членом Президентского совета. После развала СССР Распутин стал одним из основоположников Союза писателей России.
В эти годы он старался применять более непосредственный способ выражения своих взглядов, касающихся человеческих ценностей, чем позволяет собственно изящная словесность. Работая в жанрах очерка, интервью и юбилейного посвящения, он затронул широкий спектр вопросов о новейшей русской литературе, ответственности художника перед обществом, истории России и Сибири, угрозе уничтожения природных ресурсов и исторических памятников, возрождении русского самосознания, национальных святынь и традиций в эпоху их постоянного попирания, обвинения русского народа во всех ужасах трагического эксперимента семидесятилетней истории советской страны и очернения всего русского в новом российском обществе и его массовой культуре (или бескультурье).
Post factum Распутин отнесся двойственно к этому лихолетью в стране и к собственной деятельности. С одной стороны, он считает, что его погружение в политику и междоусобицы российской интеллигенции было закономерным, неизбежным – это дело совести и долга; а с другой – оно привело к довольно скудным результатам. В письме автору этого доклада, где он называет меня одним из друзей, постоянно читающих ему нотации, Распутин признался, что как литератор он потерял десять лет в этой кутерьме.
В 1996 г. Распутин сумел эту потерю спокойно оценить. В интервью под названием «Скажите всем, что Русь жива» он дает нам свое представление о следующем этапе: «Русские писатели миновали непонятную растерянность после событий 89-го и 91-го годов (93-й был более предвидим) и снова принялись за работу – в бедности и терпении. Надо теснить весь этот хлам и срам, который завелся на книжном рынке. Надо говорить, как живется сейчас народу. Книги вне народной судьбы, вне служения доброте и красоте – не в традиции нашей словесности… Всегда ее сутью были любовь к человеку, сострадание к нему. И Сибирь в смуте и разорении. Самое тяжелое наше поражение – нравственное и духовное калечение народа»3.
4. Возвращение к художественному призванию, 1995–2005 гг. На мой взгляд, Распутин выполнил свое обещание «приняться за работу» и написал цикл любопытных рассказов с одним и тем же героем по имени Сеня Позняков, более длинные и сложные рассказы «В больнице» и «В ту же землю…», большой очерк в честь столетия Транссибирской магистрали и свою шестую повесть «Дочь Ивана, мать Ивана».
Его Сеня – бывший пьяница и разгильдяй, когда-то чуть не умерший на берегу у одной ангарской деревни, который поднялся на ноги, женился, вырастил семью, трудился честно в леспромхозе и на других нелегких работах, а теперь, став пенсионером-огородником, смотрит на происходящие вокруг перемены с полным недоумением («как баран на новые ворота»). В рассказе «Поминный день» автор пишет про своего Сеню как про «бедного Макара», на которого все шишки валятся: «не успел, испуганный, как и все, новой жизнью, так направить хозяйство, чтобы оно при любых передрягах оставалось неприступной крепостью». Хотя и необразованный, он добр сердцем, смекалкой и чутьем проникает в суть людских отношений, неплохо разбирается в хаосе событий вокруг своего собственного дома, но не может никак повлиять на их ход. Как однажды сказал Николай Леонтьевич Устинов, герой совершенно недооцененного романа Сергея Залыгина «Комиссия», действие которого происходит в далеком западносибирском селе во время гражданской войны, «порядок и старание должны быть не только в твоей ограде, но и в государстве».
В героях рассказов «В больнице», «В ту же землю…», представляющих собой или сугубо автобиографичного персонажа, или женщин с сибирскими корнями, впервые за много лет появляется у Распутина на фоне видимого отчаяния и безнадежности дух сопротивления, и мирного, и не совсем мирного. Выздоравливающий после тяжелой операции автобиографический герой (рассказ «В больнице») задумывается: «В большом городе, напоминающем руины одного гигантского сооружения с пробитыми наспех ходами, смотреть в окно – это смотреть в безысходность. И только отойдя, среди родных голосов и лиц, можно успокоиться и вновь сказать себе, что самое главное теперь – дожить достойно. Теперь, когда из недр жизни изверглось все зло, копившееся там столетиями, и обрушилось на каждого человека потоками, тем более нужно было спастись от него во что бы то ни стало и доказать всему миру и себе, что не все склоняется перед победившей злой волей».
Тут невольно вспоминается стихотворение Пушкина «Поэт», где сказано:
Но лишь божественный глагол
До слуха чуткого коснется,
Душа поэта встрепенется,
Как пробудившийся орел.
Тоскует он в забавах мира,
Людской чуждается молвы,
К ногам народного кумира
Не клонит гордой головы;
Бежит он, дикий и суровый,
И звуков и смятенья полн,
На берега пустынных волн,
В широкошумные дубровы…
Душа Распутина встрепенулась за последнее десятилетие. В его рассказе «В ту же землю…», за который он получил несколько премий, героиня пенсионерка Пашута за неимением средств заплатить за гроб и могилу решила тайно похоронить свою мать Аксинью Егоровну не на городском, казенном кладбище, а на ничьей опушке леса. Показывая перемену в своей героине, произведенную развалом прежней жизни, ее собственной и государства в целом, автор пишет: «Она никогда не была красавицей, но была добра, расположена к людям, и эта доброта вобрала в себя и обрисовала все черты лица, делая его привлекательным <…> А что потеряла себя – да, потеряла. В одиночестве это происходит быстро. Человек не может быть нужен только самому себе, он – часть общего дела, общего организма, и когда этот живой организм объявляется бесполезным, обмирают и все его органы, существовать внутри своей функции они не способны».
В рецензии на этот рассказ Л. Теракопян писал: «Все действия героини, вся линия ее поведения перед лицом беды и есть не что иное, как сопротивление < …> Хоть восхищайся, хоть осуждай». По мнению критика, Распутин возвращает литературу к исконно демократическому началу, к самой себе: «от суеты вокруг “новых русских”, вокруг нанятых ими крутых парней и интердевочек, от живописания тягот сладкой жизни элиты – к порушенному отчему дому, к забытой Матере. Его герой не из тех, кто смотрит на наши беды ироническим взглядом с Канарских островов или из коттеджей нью-йорского Брайтон-бич». Говоря о Пашуте, Теракопян заключает: «Все у Распутина сомкнуто, слито в одном аккорде: поражение и победа, грех и искупление <…> Перешагивая через традиции, через заповеди, его Пашута не губит душу, а спасает ее <…> Ее бесстрашие взрывает оцепенение, чувство безысходности, оборачиваясь не безрассудством, а нравственным примером и уроком»4.
В заключение я хочу сказать, что Распутин пережил все тяжелейшие беды и передряги в российском обществе последних двадцати лет. Тем более что семью Распутина постигло огромнейшее горе. 3 июля 2006 г. в аэропорту Иркутска в самолете авиакомпании «Сибирь» произошла катастрофа. Отправляясь в летний отпуск на малую родину, вместе с почти всеми остальными пассажирами и экипажем погибла родная дочь писателя Мария. Последние шестнадцать лет она жила в основном в Москве и, получив диплом и кандидатскую степень в Московской консерватории имени П. И. Чайковского, осталась там и преподавала органную музыку и теорию музыки. Она была исключительно одаренным музыкантом. Ни один родитель не может остаться равнодушным к такой утрате. Как это скажется на здоровье, отношении к жизни и творчестве Валентина Григорьевича, никто не может предсказать.
Мой язык не поворачивается назвать творчество Распутина последнего десятилетия «поздним». Не переставая писать, приспосабливаясь, где он мог и было необходимо, к новым обстоятельствам, он всегда оставался верным самому себе и непреходящим ценностям своих сибирских предков. Когда Льву Николаевичу Толстому в 1898 г. исполнилось cемьдесят лет, ему еще предстояло многое написать, в том числе такие шедевры, как повесть «Хаджи-Мурат» и роман «Воскресение». Хочется думать, что и Валентин Григорьевич еще долго будет вместе с нами бороться за спасение Байкала и всей Земли и напишет еще много литературных и публицистических произведений, которые даже в наше смутное время не потеряют своей актуальности и обретут долговечность – их будет читать поколение наших внуков наравне с уже созданной писателем современной классикой – «Уроки французского», «Последний срок», «Живи и помни» и «Пожар».
_______________________________________
1 Чичерин А. В. Из глубины идущее слово (о повести В. Распутина «Прощание с Матерой») // Сила поэтического слова: статьи, воспоминания. – М., 1985. – С. 4–8.
2 Сухих И. Н. Однажды была земля // Двадцать книг XX века: эссе. – СПб., 2004. – С. 488–511.
3 Российская провинция. – 1996. – № 1. – С. 5–8. Беседу вел Евгений Гусляров.
4 Теракопян Л. Провальное время [Валентин Распутин «В ту же землю: рассказ», «Наш современник», 1995, № 8] // Литературное обозрение. – 1996. – № 2. – С. 101–103.
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.
