Текст книги "Творчество В. Г. Распутина в социокультурном и эстетическом контексте эпохи"

Единство идеи, пафоса и стиля в прозе
В. Г. Распутина

Наступает пора для русского писателя вновь стать эхом народным и не бывавшее выразить с небывалой силой, в которой будут и боль, и любовь, и прозрение, и обновленный в страданиях человек.

В. Распутин «Мой манифест»

В. Д. Серафимова

Московский педагогический государственный университет, Москва

Творчество писателя, начиная от первой повести «Деньги для Марии» (1967) до последней – «Дочь Ивана, мать Ивана» (2003), обладает единством идеи, пафоса и стиля, обусловленных интересом к внутреннему миру, нравственным исканиям человека, к его духовному, эмоциональному состоянию. Большое значение он придает языку, утверждая, что «язык – кровь литературы» и «самая большая беда литературы – безъязыкость, худосочность, стертость». В интервью «Литературной газете» он вновь подчеркивает: «И какой бы патриотической или нравственной ни прикидывалась книга, без глубокого русского языка ни тем, ни другим ей не быть. Патриотизм писателя прежде всего во владении родным словом, в способности стать волшебником, когда берешься за перо»¹. Точность, меткость фразы – характерная особенность стиля Распутина.

Повествовательная струна в его произведениях не «обвисает», остается в постоянном напряжении, пишет ли он о переменах, происходящих в человеке и мире, когда люди от мира природного, искалеченного ими, уходят в виртуальный мир, калечащий их самих, говорит ли о духовности любви, о сиротстве ребенка, ставшего «игрушкой» в руках «недобрых людей», предостерегая – «не разбить бы». В многоплановом рассказе «Нежданно-негаданно» девочка-сирота, шестилетнеяя Катя, сталкивается с жестоким реальным миром, средой «нелюдей», по точному определению автора. Четкой предыстории маленькой героини нет, но из повествования становится ясно, что девочка выкрадена, стала жертвой межнациональных распрей, превращена в средство наживы. Сене Позднякову, приехавшему в город, предлагают купить девочку-сироту, которую заставляют на рынке просить милостыню. Описывая ангельскую внешность Кати – «точно слетела из сказки», – автор с болью подчеркивает, что в сегодняшнем мире продается детская красота. Психологически достоверно воссоздано, как постепенно оживает, оттаивает Катя, почувствовав искреннюю заботу и любовь взрослых.

Рассказ «Нежданно-негаданно» изобилует словами, которые раскрывают хрупкость, незащищенность детства: «жалость», «стыд», «боль», «ангел», «страдальческое сердце». Доминантой эмоционального состояния Сени и его жены Гали становятся переживания, граничащие одновременно с радостью и болью при общении с девочкой: «Не зная, что сказать и чем унять свою боль, Сеня сел рядом»; «Его захлестнуло болью»; «Ему стыдно было говорить»; «Сеня стоял в дверях прихожей и со стылым сердцем смотрел на нее, замершую у окна: что она там видит? О чем думает? Куда отлетают ее желания?» Они переданы в психологических эпитетах: «девочка как неживая»; «затухшие глаза»; «вялая какая-то, замороженная»; «тусклое лицо»; «девочка казалась успокоившейся от затягивающихся где-то далеко внутри ран».

Когда девочка и приютившие ее муж и жена Сеня и Галя привязались друг к другу, появляются прежние хозяева – «нелюди» – и быстроходный катер увозит Катю в сопровождении наглых и уверенных в своей безнаказанности торговцев детьми навстречу новым страданиям: «Девочку стремительно оторвали от Сени, не дав попрощаться, он увидел ее взблеснувшую белую головенку уже в пасти теплохода, девочка, заворачивая, тянула ее, взмахивала руками, но – тут же закрыло ее прыгающими фигурами, и отчаянные крики прыгающих заглушили все»² (курсив мой – В. С.). Очень точно сказал литературовед С. Федякин: «Это пронзительный рассказ о наступившем сиротском времени»³.

Распутин ищет и находит героев, способных проявить силу духа, волю, активность в противостоянии злу, «беспределу» (также в рассказах «Изба», «В ту же землю…»). В «Нежданно-негаданно» женщина, назвавшая себя тетей Люсей, рискует жизнью, чтобы пристроить девочку у хороших – «невинных», – по ее определению, людей; Правдея Федоровна получила от односельчан свое имя как похвалу за честность и неравнодушие; Сеня, имеющий «истязательное», «страдательное» сердце, не выдерживает проверки на прочность, в нем ослаблен волевой элемент, но автор дает ему возможность проявить силу воли в отстаивании добра. Описание его душевного состояния после отплытия последнего «Метеора, увозящего Катю» («Сеня тыкался слепо из угла в угол»; «одна только мысль так же слепо тыкалась в нем: как бы провалиться в тартарары»; «Сеня лежал без сна и, пытаясь защититься, натягивая на себя одеяло, слушал, как гремит и стонет на разные лады “Сеня! Сеня! Сеня!”»; «он потом тысячу раз спрашивал себя, как это он растерялся до того, что впустил мужика в ограду»), выражает веру в то, что впредь, столкнувшись со злом, Сеня не растеряется.

Мысль о необходимости защитить детство выражена также Л. Петрушевской («Свой круг», «Три девушки в голубом», «Время ночь», «Новые Робинзоны (Хроника конца ХХ века»), Б. Екимовым («Продажа», «Теленок»).

И в рассказе «Нежданно-негаданно», и в повестях «Последний срок», «Прощание с Матерой» Распутин связывает судьбу родной земли с судьбой ребенка. И душой шестидесятилетней Пашуты, героини рассказа «В ту же землю…», поработавшей большую часть жизни на «стройке социализма» в Братске, владеет забота – обустроить жизнь пятнадцатилетней внучке от приемной дочери: «Танька – девчонка ласковая, в лесу сохранилась. Надо не потерять ее, в городе на каждом шагу погибель»⁴. Тревога за ее судьбу диктует решение: «Крестить тебя надо <…> тебе жить»⁵. Оно возникло в ходе больших хлопот о похоронах матери, привезенной «на зимовку» из деревни. У Пашуты нет денег, чтобы по-христиански ее похоронить, и она вынуждена с помощью добрых людей найти тайное место погребения в глухом лесу: «У могилы матери, когда встанет она перед могилой <…> когда вглядится Судия недремный, что же такое там бесславное происходит и кто это затеял, она не станет прятаться…»⁶ Пашуте не нужно прятаться и потому, что она растит Таньку: «Посветлела жизнь. Вот почему в семье нужны дети».

Писателя волнует «невольная вина каждого за попущение злу»⁷. Его героиня рассуждает так: «В какой-то общей вине, в общем попущении злу прячут глаза. Невольно прячут – и те, кто считает себя виноватым и кто не считает»⁸. В ее внутреннем монологе есть и такая поясняющая мысль: «Человек не может быть нужен только самому себе, он – часть общего дела, общего организма». Идея сопричастности человека семье, дому, роду, поколению, нации, планете, общему круговороту жизни проходит через все произведения Распутина. Мифо-фольклорное ее воплощение в повести «Прощание с Матерой» проявилось в символике «нитей жизни» как олицетворенном бессмертии. Глядя на сидящих рядом сына и внука – Павла и Андрея, – Дарья размышляет: «Вот она, одна ниточка с узелками. От узелка до узелка столько, кажись, было годов – где оне? Мой-то узелок вот-вот растянут и загладят, ровный конец опустют, чтоб не видать было… чтоб с другого конца новый подвязать. Куды, в какую сторону потянут эту ниточку дальше? Что будет? Пошто так охота узнать, что будет?»⁰

Герои Распутина обладают философским складом ума, им свойственны размышления о смысле прихода человека в мир, некое «метафизическое беспокойство», по слову С. Г. Семеновой. Перед смертью Анна из повести «Последний срок» вспоминает слова, которые ей сказал сын Михаил, сам почти еще парнишка, после рождения своего первенца Володьки: «Смотри, мать: я от тебя, он от меня, а от него еще кто-нибудь <…> Вот так оно все и идет»¹⁰. Умирание матери открыло ему еще одну истину в народном восприятии жизни, о чем сообщает повествователь: «Он только тогда понял, что так вот оно все идет, шло и будет идти во веки веков и до скончания мира, когда эта простая, никого не обходящая истина, не замкнувшись на нем, накинула на него новое кольцо в своей нескончаемой цепи <…> понял, что смертен, как смертно в мире все, кроме земли и неба»¹¹.

Характеризуя самоощущение Анны, Семенова отмечает, что она «по богатству и чуткости своей духовной жизни, по уму и знаниям человека может выдержать сравнение с самыми высокими героями мировой и русской литературы» с их «привилегией <…> особо культивированного сознания»: «Для труженицы простого дела жизни важны вечные вопросы смысла индивидуального, ее бытия <…> писатель дает нам ее изнутри, и тут обнаруживается, что и в эти последние, вроде вовсе никчемные ее годы, месяцы, дни, часы, минуты в ней идет напряженная духовная работа, пробивается еще более глубокое восчувствие мира, его тварей, осознание растущего единства и родства с ними¹².

Распутинские женщины в концентрированной форме олицетворяют «душу мира», ее одухотворяющую и преобразующую силу. Не случайно слово «душа» является одним из самых частотных и в малой, и в большой прозе писателя: «На Руси испокон веку почитается та красота, которая украшается душой» («Новая профессия»); «Плохо мы слушаем свою душу» («Изба»); «Чья душа во грехе, та и в ответе» («Прощание с Матерой»); «не повредить душе» («Какая польза человеку, если он приобретет весь мир, а душе своей повредит? И какой выкуп даст он за душу свою?» – Матф. 16:26).

Показателен рассказ «Изба», героиня которого, Агафья, своими руками сложила дом и печь во время «общего светопреставления» на Ангаре, когда все деревеньки с обоих берегов сваливали перед затоплением в одну кучу. А после смерти хозяйки изба стала являть собой фантастическую силу сопротивления, управилась сама с пожаром, когда пьяные («без памяти») постояльцы, глухой ночью растапливая печь, не закрыли печную дверцу. Агафьина изба осталась живой – «старой», «почерневшей, «потрескавшейся», «осевшей», «осиротевшей», но все же «каким-то макаром из последних сил державшей достоинство»; «И в остатках этой жизни, в конечном ее убожестве явственно дремлют и, кажется, отзовутся, если окликнуть, такое упорство, такая выносливость, встроенные здесь изначально, что нет им никакой меры»¹³.

В философском рассказе-рассуждении «Видение» из цикла «Отчие пределы» (1977) мистическая тема слияния человеческой души с «душой мира» получила иное воплощение. Оно происходит в стихии музыки, о которой А. А. Блок говорил так: «Есть как бы два времени, два пространства: одно историческое, календарное, другое неисчислимое, музыкальное. Во втором мы живем, когда чувствуем свою близость к природе, когда отдаемся музыкальной волне, исходящей из мирового оркестра»¹⁴. Распутинский герой, говоря языком Блока, «отдается музыкальной волне», «вызванивающейся» (Распутин) из мирового оркестра: «Стал я по ночам слышать звон. Будто трогают длинную, протянутую через небо струну и она откликается томным, чистым, занывающим звуком. Только отойдет, отзвучит одна волна, одноголосо, пронизывающе вызванивает другая <…> И кажется мне, что это мое имя вызванивается, уносимое для какой-то проверки <…> Но нельзя наглядеться на этот мир – точно тут-то и есть твои вечные отчие пределы». Или: «Уже не кажется больше растительным философствованием, будто все мы связаны в единую цепь жизни и в единый ее смысл – и люди, и деревья, и птицы. В старости так больно бывает, когда падает дерево»¹⁵.

Повествованию в рассказе «Видение» присущи свойства поэзии. Здесь, как и в стихах, слова связаны не только смыслом, но и звуком, улавливается особым образом организованная ритмика фраз. Например: «Могучим и затаенным дыханием ходит, шевеля мое лицо, поднимаясь и опускаясь, воздух, морок сумерек настывает, и лес справа с острыми верхушками елей начинает темнеть все больше. “Хорошо, хорошо”, – нашептываю я, и мне чудится, что под это слово я должен светиться точкой, заметной издали»¹⁶. Сонорный звук «м» держит лейтмотив и очаровывает читателя магией слова, побуждает вслух произносить целые фразы, вникнуть в слитность звука и мысли.

В описании самосознания своих героев Распутин прибегает к принципам метафизического (от греч. μετα τα ϕυσικα – после физики) миропознания, полагаясь на сверхчувственные (недоступные опыту) способности человека. В напряженном переживании миропознания особую роль приобретают символы, аллегории. В «Живи и помни» метафизизический смысл придан убийству теленка на глазах ее матери-коровы, когда «корова закричала»¹⁷, что позволило писателю заглянуть в темные глубины персонажа патологического склада, ощутившего с безнадежной ясностью «угрозу», «не коровью», «постороннюю». А Настена до последней секунды, когда она наклонит лодку и уйдет на дно Ангары, воспринимает душой гармонию Вселенной: «До чего тихо, спокойно в небе. <…> Правду ли говорят, что звезды со своей вышины видят под собой задолго вперед? Где они ее, Настену, разглядели за этой ночью, что они чуют? <…> На душе отчего-то было тоже празднично и грустно, как от протяжной старинной песни, когда слушаешь и теряешься, чьи это голоса – тех, кто живет сейчас или кто жил сто, двести лет назад. Смолкает хор, вступает второй… И подтягивает третий… <…> В уши набирался плеск – чистый, ласковый и подталкивающий, в нем звенели десятки, сотни, тысячи колокольчиков…»¹⁸

Червоточину в характере Гуськова вскрывает и «обоюдный сон», объясняющий и дезертирство, и дальнейшее разрушение личности, возникшее стремление к «бесу», к «вседозволенности». Настена осознает, что в таком сне есть тайный смысл: «Обоюдный сон – такого она, сколько жила, не знала. Обоюдный – стало быть, не простой, вещий. Его и разгадывать не надо, он весь на виду»¹⁹. Во сне Андрей прогнал ее, «не пожалел», «перечил» ее просьбе: «Чего это ты здесь застрял? Я там с ребятишками замучилась, а тебе и горя мало». При разгадывании сна она скажет Андрею: «Что тебе стоило согласиться или на худой конец промолчать? Теперь бы все по-другому было».

Описание «обоюдного сна» полезно рассмотреть с точки зрения «изменяющегося архетипа» К. Юнга, родоначальника аналитической психологии: «…архетип представляет собой то бессознательное содержание, которое изменяется, становится осознанным и всепринятым: оно претерпевает изменения под влиянием того индивидуального сознания, на поверхности которого оно возникает»²⁰.

Иносказательные сны выражают, по Юнгу, «бессознательное в сознании». В прозе Распутина они нередко говорят о вере попавшего в беду человека в сострадание людей. Мужу героини Кузьме («Деньги для Марии») снится сон, как он едет на машине в полном мраке, фары не светят; но затем фары вспыхивают и освещают дом; Кузьма выходит из машины, стучит в окно, просит: «Деньги для Марии» – и ему их выносят, машина едет дальше. Сон Тамары Ивановны («Дочь Ивана, мать Ивана»), приснившийся перед убийством ею насильника, предостерегает ее от задуманного (как некий «обнаженный ориентир»²¹ – по терминологии В. Вьюгина).

Онирическое пространство в произведениях Распутина интересно рассматривать в соответствии с размышлениями К. Юнга об «архетипах коллективного бессознательного». Это – некие мифические образы, являющиеся общими для всего человечества и представляющие собой адекватные выражения всеобщих человеческих нужд, инстинктов, стремлений и потенций. По Юнгу, «бессознательное в сознании усиливает внимание к собственному “Я”» и «сон – нормальное психическое явление, передающее бессознательные реакции или спонтанные импульсы сознанию».

«Невесть откуда, кажется, что сразу отовсюду, слышится человеческий голос, отчаянный, надрывный, торопящийся предостеречь: – Томка-а-а-а! Это голос отца, Тамара Ивановна узнала бы его где угодно, и слышится он точно бы из детства <…> Томка, воротись! Томка-а-а! – истошно зовет отец, и гром опять громко гремит вослед его словам»²². Эмоциональность предостережения передают лексика – «гром», «громко гремит», императивная форма глагола – «воротись!», оценочные эпитеты – «отчаянный», «надрывный», «торопящийся». Это Иван-старший – Иван Савельевич, добрый, покладистый, обладающий «непробиваемой безмятежностью», ловкий в любом деле мастер, умеющий «и печь сложить, и песню запеть», умеющий дать отпор «наглости и гадости», – тревожится о дочери настолько, что является ей во сне. Младший Иван – внук его, – будто услышав голос деда из сна матери, взрослея, решает поехать на родину деда строить православный храм.

Мысль о духовном возрождении человека, народа постоянно присутствует в поздней художественной прозе В. Распутина (например, рассказы «Новая профессия», «В ту же землю…») и в публицистике (статья о Сергии Радонежском «Ближний свет издалека», 1992 г.). Но он не идеализирует русский национальный характер и о его своеобразной противоречивости говорит с тревогой: «Русский человек может быть и варваром, и невежественным <…> В семье не без урода, в народе не без уродства. То, что скрывалось у других под внешним лоском и внешним же благополучием, у нас не хотело прятаться и как бы нарочно рвалось на общее обозрение. Это известное свойство русского – душа нараспашку, которое шокировало посторонних, не умевших взглянуть в эту душу. К тому же русский порыв к святости, не отрицавшийся прежде и недругами, невольно оставлял внизу нравственное увечье»²³. Валентин Григорьевич побуждает помнить: «Одно дело – беспорядок вокруг, и совсем другое – беспорядок внутри тебя»²⁴.

В мае 2000 г. В. Г. Распутин был награжден премией Александра Исаевича Солженицына «за пронзительность выражения поэзии и трагедии русской жизни в сращенности с русской природой и речью». Нобелевский лауреат и учредитель премии высказал в своей речи на церемонии награждения яркие суждения о рассказах («Изба», «Нежданно-негаданно», «Новая профессия») и повестях писателя. Особенно выделил он «В ту же землю…» («гнетущий рассказ большой силы <…> Не только стало нельзя жить, но у нас отняли и сокровенное, священное право – мирно отдать прах матери-земле») и «Прощание с Матерой» («не частный человеческий эпизод, а крупное народное бедствие – не именно одного затопляемого, обжитого веками острова, но грандиозный символ уничтожения народной жизни»)²⁵.

Книги В. Г. Распутина учат противостоять распаду и разрушению, обращая нас к старинным нравственным заветам, к поэзии русской беседы («Женский разговор»); проясняя высокие смыслы понятий «отчие пределы», «небо», «звезды», «берег», «звон» («Видение»), впечатывая в нашу память образные и афористичные формулы, созданные в глубинах народной жизни: «Вино-то и губит» («Последний срок»); «У Егорки всегда отговорки» («Последний срок»); «Без ребятишек баба – уже не баба, а только полбабы»; «Сошлись – надо жить» («Живи и помни»).

¹ Литературная газета. – 2002. – № 14. – С. 11.

² Распутин В. Нежданно-негаданно // В. Распутин. Уроки французского. Избранная проза и публицистика. – М., 2004. – С. 391.

³ Федякин С. Р. Проза 1997. Старшее поколение // Образ России. – 1998, 3 апреля. – С. 6.

⁴ Там же. – С.411.

⁵ Там же. – С. 411.

⁶ Распутин В. В ту же землю // В. Распутин. Уроки французского. Избранная проза и публицистика. – М., 2004. – С. 410, 411.

⁷ Распутин В. Мой манифест // Наш современник. – 1997. – № 3. – С. 6.

⁸ Распутин В. В ту же землю // В. Распутин. Уроки французского. Избранная проза и публицистика. – М… 2004. – С. 400.

⁹ Распутин В. Прощание с Матерой // В. Распутин. Уроки французского. Избранная проза и публицистика. – М., 2004. – С. 247, 248.

¹⁰ Распутин В. Последний срок // В. Распутин. Повести. – М., 1990. – С. 118. ¹¹ Там же. – С. 118.

¹² Семенова Светлана. Талант нравственного учительства (в мире проблем и образов Валентина Распутина) // С. Семенова. Метафизика русской литературы: В 2 т. – М., 2004. – Т. 2. – С. 352, 376.

¹³ Распутин В. Изба // В. Распутин. В ту же землю. Повесть, рассказы. – М., 2001. – С. 483.

¹⁴ Блок А. Крушение гуманизма // А. Блок. Собр. соч.: В 8 т. – М.—Л., 1962. – Т. 6. – С. 101.

¹⁵ Распутин В. Видение. Цикл «Отчие пределы» // В. Распутин. В ту же землю. Повесть, рассказы. – М., 2001. – С 490, 491.

¹⁶ Там же.

¹⁷ Распутин В. Живи и помни // В. Распутин. Уроки французского. Избранная проза и публицистика. – М., 2004. – С. 130.

¹⁸ Там же. – С. 176.

¹⁹ Там же. – С. 79, 80

²⁰ Юнг К. Подход к бессознательному // К. Юнг. Архетип и символ. – М., 1991.

²¹ Вьюгин В. Ю. Андрей Платонов: поэтика загадки (Очерк становления и эволюции стиля). – СПб., 2004. – С. 139.

²² Распутин В. Дочь Ивана, мать Ивана // Наш современник. – 2003. – С. 47.

²³ Распутин В. Ближний свет издалека // В. Распутин. Уроки французского. Избранная проза и публицистика. – М., 2004. – С. 506.

²⁴ Распутин В. Пожар // В. Распутин. Повести. – М., 1990. – С. 307.

²⁵ Солженицын А. Слово при вручении премии Солженицына Валентину Распутину 4 мая 2000 года // Новый мир. – 2000. – № 5. – С. 188, 189.