Текст книги "Лучший телохранитель – ложь"

Глава 25

Мы с Гарри очень хотели бы знать, почему, если Суд по надзору за деятельностью внешней разведки является настолько секретной организацией, функционеры, что дергают за ее рычаги, желают пригласить нас в комнату для заседаний в здании суда и рассказать нам о ней. Ответ, скорее всего, заключается в том, что представителям различных государственных структур зачастую нравится поливать друг друга дерьмом. Таковы игры бюрократов.

Первое, о чем мы позаботились, вернувшись в офис, была его очистка от всевозможных электронных уст ройств. Когда оборудование обнаружения было включено, прибор засветился, как рождественская елка. По окончании работ занимавшиеся этим специалисты пригласили нас с Гарри наружу, где спросили, хотели ли бы мы, чтобы все эти жучки были удалены. Посовещавшись с минуту, мы решили не делать этого. Всегда лучше точно знать, где находится дьявол. Стоило удалить всю эту электронику, и ее хозяева тут же найдут другой способ наблюдения, еще более изощренный.

Этим утром Гарри, как мы договорились, принес из библиотеки том с нужной нам информацией и с грохотом уронил его на стол передо мной.

– Можешь убедиться, – заметил он. – Том пятидесятый государственных кодексов США, номер ссылки 1803. Здесь приводится Акт о контроле деятельности органов внешней разведки. Как здесь написано, он был принят в 1978 году, а несколько лет назад, после принятия Акта патриотов, в него были внесены поправки.

Гарри зачитывал мне информацию со скрепленных степлером страниц. Часть данных он почерпнул из Интернета.

– Самые последние данные об этом публиковались четыре года назад. Только в тот год было выписано более восемнадцати тысяч ордеров; при этом отвергнуто всего четыре заявления. Кто бы мог подумать, что у нас так много шпионов? – патетически воскликнул Гарри. – Или, по крайней мере, слишком много резиновых штампов, которые так и хочется пустить в ход.

Послушай-ка вот это: «В связи с тем что речь может пойти об очень деликатных вещах, Суд по надзору за деятельностью органов внешней разведки является секретным учреждением. Его слушания проводятся в закрытом режиме. Несмотря на то что ведется запись всех судебных процессов, эти записи также являются закрытыми для публики. В связи с секретностью процессов обычно к ознакомлению с материалами Суда по надзору за деятельностью органов внешней разведки допускаются только представители государственных органов правосудия». Как это тебе? – поинтересовался Гарри.

– Ну, не знаю. Звездный кабинет? – предположил я.

– Скорее, Большое федеральное жюри, – поправил Гарри, – это одно и то же.

– Итак, у них в руках фотографии, и мы не имеем к ним допуска. Они знают, что были убиты два человека, возможно, из-за этих самых фотографий, но их это не интересует. Наверное, потому, что это выходит за рамки их служебных обязанностей.

– По крайней мере, ты можешь быть удовлетворен уже тем, что знаешь об этом. Видел бы ты его лицо! Темплтон знает о происходящем еще меньше, чем мы.

– Ты имеешь в виду его отношения с федералами?

– Вот именно, – подтвердил Гарри, – когда ты произнес имя Никитин, Райтаг взорвался, как сверхновая. Он почти растекся около коротышки, но Темплтон ничего не заподозрил. Отсюда вопрос: если все это настолько секретно, то почему Райтаг и компания собираются сесть с нами в совещательной комнате у Квинна и рассказать нечто обо всем этом?

– Ну, причина очевидна, – сказал я, – после того как мы апеллировали к делу Брэди, у них просто нет другого выхода. Им либо придется поступить так, либо стать свидетелями того, как Темплтон объявит на суде, что фотографии были изъяты из дела по распоряжению федерального правительства. В любом случае деятельность Райтага окажется засвеченной. А так они, по крайней мере, могут поговорить с нами и попытаться выудить у нас информацию, например, о том, где были сделаны снимки.

– Действительно. Они могли бы послать агентов ФБР к нам в офис с вопросами, но понимают, что здесь дело дохлое. Неприкосновенная информация! – воскликнул Гарри. – Все, что Катя сообщила нам, охраняется законом о неприкосновенности информации, которой обмениваются клиент и адвокат. И они никак не могут ее заполучить.

– Верно. Они могут оставить нас с тобой перед закрытыми дверьми Большого федерального жюри, но знают, что и там получат тот же ответ.

– Это правда. Ни один федеральный судья ничего не сможет предпринять в рамках закона против двух адвокатов только за то, что они отказываются нарушить закон о неприкосновенности информации, полученной адвокатом от клиента.

– Именно поэтому Райтаг и начал говорить о том, что намерен предложить Кате защиту, – сказал я. – Он просто ведет разведку боем.

– Если они предоставят ей защиту при условии, что ничего из сказанного ею перед Большим жюри не будет использовано против нее ни на одном уголовном процессе, она не сможет воспользоваться статьей пять и хранить молчание, – продолжал Гарри.

– А если они возведут Китайскую стену вокруг обвинений в убийстве и не захотят поделиться информацией с Темплтоном, нельзя будет применить закон о защите. Итак, она снова оказывается на крючке, – сказал я.

– Конечно, если они намерены добиваться, чтобы Катя предстала перед Большим жюри, должны будут позволить ей переговорить с адвокатами, прежде чем сделают это, – сказал Гарри. – Мы не сможем вместе с ней присутствовать на процессе, но, несомненно, она сохранит за собой право на юридическую поддержку и в любой момент сможет посоветоваться со своими адвокатами.

– И это, конечно, их беспокоит, – продолжал я. – Единственным средством давления с их стороны может стать попытка обвинить ее в неуважении к суду или посадить, если она откажется давать показания. Но поскольку она и так уже в тюрьме, им придется смириться с тем, что мы собираемся рекомендовать ей сидеть тихо и ничего не говорить.

Если раньше они об этом не знали, то теперь им точно все известно.

– Да, а кроме того, – заметил Гарри, – таким образом она улучшит свои жилищные условия, переехав в пятизвездочный номер в федеральном исправительном учреждении.

Гарри снова посмотрел на меня, пожал плечами и перевел взгляд на потолок, будто бы намекая: способен ли ты думать о чем-то еще?

Я поднял вверх большой палец. Еще одно очко в плюс.

– Что меня еще беспокоит, это почему Темплтон настаивал на том, чтобы мы как можно скорее воспользовались ссылкой на дело Брэди. Почему бы нам не подождать? Он знает, что федералам придется выйти из тени и наложить на все свою лапу, как только мы это сделаем. Ты должен подумать над этим.

Если я не ошибаюсь, эта пикантная подробность заставит Райтага и его компанию срочно начать поиски веревки и дров с тем, чтобы сжечь на костре коротышку. Срочно сослаться на дело Брэди действительно было идеей Темплтона. Федералы получили снимки из дела, но вряд ли они сообщили ему, по какой причине это было сделано. Его, должно быть, сжигало любопытство, поэтому он и поспешил присоединиться к помешиванию варева в котелке, чтобы в дальнейшем попробовать его на вкус.

– Нам необходимо снова поговорить с Катей обо всем, и мы должны сделать это как можно скорее.

– Я уже договорился об этом, – сказал Гарри. – Послезавтра она приедет сюда утренним автобусом, на котором отправят обвиняемых. Мы не будем встречаться с Квинном до второй половины дня. Таким образом, у нас будет целое утро на то, чтобы побеседовать с ней и научить ее, как себя вести.

А это заставит Райтага потратить два дня на то, чтобы связаться со зданием суда и свить там свою сеть, готовясь к нашему разговору с клиенткой. Он будет очень разочарован, когда узнает, что имя Никитин так ни разу и не окажется произнесено. В то же время у нас появится возможность передать ей предложение Темплтона и доставить удовольствие судье, который должен будет убедиться в том, что она поняла все условия, прежде чем отвергнуть их. Гарри убежден, что это единственный способ убрать из-за моей спины Темплтона.

– А мы не можем заполучить ее раньше? Почему бы, скажем, не сделать это завтра? – поинтересовался я.

– Я уже пытался. Квинна не будет на месте, – ответил Гарри, – поэтому мы увидим ее не раньше, чем я сказал. Так, что еще? Чем еще займемся?

– Вернемся к самому началу. Итак, Пайк был убит из-за фотографий. Они все еще являются ключом к нашему делу. Мы отправимся за снимками.

– А как ты предлагаешь получить их?

Я посмотрел на часы. Было ровно десять тридцать утра, а в нашем сценарии образовался пробел. Мы уже проговорили все, что планировали. Однако я рассудил, что всегда полезно оставлять некоторые вопросы без ответов.

– Как насчет раннего ланча? – спросил я. – Почему-то сегодня я с самого утра чувствую голод. – И я подмигнул Гарри.

– Конечно, почему бы и нет?

Когда мы вышли из нашей комнаты для совещаний, Гарри повернул в сторону своего кабинета. Я схватил его за руку.

– Мне нужно надеть пиджак, – сказал он.

– Давай пройдемся немного.

Мы вышли из офиса через переднюю дверь в одних рубашках. Вместо того чтобы повернуть налево и пройти через небольшую площадь через арку к ресторанчику «Мигель Косина», мы повернули направо, вышли на заднюю улочку и пошли мимо мусорных контейнеров к небольшой калитке, через которую можно было попасть к парковке за зданиями.

– Что происходит? – спросил Гарри.

– Ты спросил меня, как я намерен добыть фотографии. Райтаг уверен, что только у него есть копии. Возможно, что это не так.

– Ты хочешь сказать мне, что сумел заполучить нетбук Пайка? – усомнился Гарри. – Я начинаю думать, что коротышка был в чем-то прав в отношении тебя.

– Нет, здесь дело не в компьютере. Но в тот день, когда я встречался с Катей в тюрьме, поскольку у тебя были какие-то другие дела, она сообщила мне нечто, но я не счел ее информацию важной. Она сказала мне, что ее фотоаппарат, тот самый, с которого ее мать делала снимки в Колумбии, находится в доме матери в Сан-Хосе. Сказала, что, насколько она знает, оригиналы снимков все еще оставались в фотоаппарате. Пайк сказал ей, что не удалял эти снимки из памяти, когда копировал их в свой компьютер.

– Ну, допустим, мы поверим ему, – сказал Гарри.

– У нас остается единственный выход: попытаться заполучить эти фото.

Глава 26

Если Герману Диггсу когда-либо приходилось напиваться до бессознательного состояния в баре, он, наверное, превращался в самый настоящий кошмар для вышибал. Хотя вы вряд ли сумели бы понять это, глядя на его улыбающееся лицо и блестящую лысину, когда в то утро он появился из-за угла моего офиса и постучал в дверь.

– Я слышал, у вас есть кое-что для меня, – за явил он. Никогда не измерял рост Германа с помощью рулетки, но, когда он проходит в дверь, его фигура оставляет всего несколько дюймов пространства сверху и практически ничего по бокам. Герман наш сыщик. Это афроамериканец тридцати с небольшим лет, и его фигура напоминает кирпич. Сломанное в колледже колено положило конец мечтам Германа о карьере профессионального футболиста. Оно же наделило его легкой хромотой, хотя если вы попытаетесь обогнать его в беге, то вряд ли преуспеете в этом.

– Давай возьмем по чашке кофе, – предложил я.

Мы с Германом спустились в заведение Мигеля и расположились за небольшим столиком под сенью пальм в крохотном патио.

– Не думаю, что они уже открылись, – проговорил Герман.

– Мы с Гарри решили, что о некоторых вещах теперь лучше не говорить в офисе, – поделился с ним новостью я.

Герман ответил мне внимательным взглядом.

– У стен иногда бывают уши, – продолжал я.

– Кому такое могло бы понадобиться? – поинтересовался он.

– Тебе это будет неинтересно. Но советую быть аккуратнее в разговорах по телефону и вообще при обсуждении в своем офисе некоторых вещей, к которым мы сейчас перейдем. Сейчас мы с Гарри предпочитаем пользоваться обычными блокнотами и голубиной почтой. Не отправляй никаких сообщений электронной почтой, не оставляй голосовых сообщений на наших офисных или домашних телефонах. Мы найдем другой способ для связи. И забудь наши сотовые телефоны, содержание переговоров по ним сразу же станет общедоступной информацией.

– Федеральное правительство, – промолвил Герман.

Я кивнул.

– И что же вы натворили? Забываете платить налоги?

– Как у тебя со временем? – спросил я.

– У меня занято утро послезавтрашнего дня. Нужно будет присутствовать на суде по делу другого клиента.

После этого я буду свободен несколько дней. Сколько моего времени тебе нужно?

– Это будет зависеть от того, насколько быстро ты сработаешь, и от того, сможешь ли найти то, что нам нужно. Речь идет о деле Солаз.

Я вынул из кармана брюк бумажник, раскрыл его и вытянул оттуда сложенную пополам тонкую полоску бумаги. Ту самую, что протянул Кате в тюрьме, чтобы она внесла туда адрес своей матери. В тот день я сложил ее и сунул в бумажник. Все время забываю переложить в папку. Наверное, отчасти из-за этого получилось так, что вопрос о фотоаппарате оказался упущенным.

– Это не номер улицы. В отличие от нас они распознают улицы не по номерам. Адрес написан по-испански. По нему ты найдешь нужный дом. Она указала все, что требуется, на этой бумаге.

– Коста-Рика, – догадался Герман.

– Как ты узнал?

– Это единственное место в Западном полушарии, где нет почтовой индексации, – сказал он. – Мне приходилось там бывать, уж я-то знаю. Какой город?

– Сан-Хосе.

– Никаких проблем.

Это характерно для Германа. Он знает центральную и южную части Западного полушария, как свою ладонь. Впервые мы встретились с ним в Мексике, по делу, которое превратилось в кровавую мясорубку. Вырвавшись из той заварухи, мы неожиданно поняли, что из всех окружающих нас людей только мы двое можем доверять друг другу.

– И что мне там искать?

– Фотоаппарат. Я не знаю ни как он выглядит, ни где может храниться в доме.

– Только фотоснимки или видео тоже?

– Только фото. Это должна быть автоматическая машинка, скорее всего, что-то очень компактное.

– Может, поговоришь с клиенткой и попытаешься получить более точное описание?

– Завтра мы увидимся с ней в камере здания суда. Уверен, что мог бы получить описание. Проблема в том, как это сделать, не привлекая к себе ушей целой толпы людей?

– Ты думаешь, они будут прослушивать комнату для свиданий с адвокатами в здании суда?

– Обязательно.

Герман издал долгий протяжный свист:

– И что же такого натворила эта леди? Помимо убийства, конечно?

– В том-то и состоит проблема, что мы не знаем. И я вовсе не уверен, что она что-то натворила.

– Попробуй общаться с ней записками.

– Не уверен, что она достаточно хорошо разбирается в письменном английском. А я не писал на испанском со школы.

– Попроси кого-нибудь заранее подготовить список вопросов на испанском языке, скажем, пусть он сделает это сегодня днем. Пусть она напишет ответы на испанском, а потом, получив их, ты попросишь сделать перевод.

– Неплохая мысль.

– И еще, пойми меня правильно: я не возражаю против поездки в Коста-Рику, но почему бы тебе не попросить ее позвонить кому-нибудь там, чтобы он поискал фотоаппарат?

– Я думал об этом. Если звонок будет сделан из тюрьмы, федералы сразу же узнают о существовании фотоаппарата. У ФБР, как правило, есть агенты при посольствах на местах. Если они опередят нас, то мы потеряем и фотоаппарат, и сами снимки. Во-вторых, если мы не ошиблись в наших предположениях, в фотоаппарате находятся снимки, которые могут сыграть в этом деле решающую роль. Пока неизвестно, можно ли доверять ее семье. Вдруг, если мы запросим фотоаппарат, снимки оттуда исчезнут. Мы считаем, что именно из-за этих снимков был убит Эмерсон Пайк. Поэтому осторожнее там, возможно, твоя поездка будет связана с риском.

– То есть ты хочешь сказать, что я получу дополнительную плату за риск?

– Будь осторожен. Может случиться так, что тебе придется отработать эти деньги. Дом в Сан-Хосе принадлежит матери подзащитной. Это она делала те снимки. Мы ничего о ней не знаем, помимо этого факта. Может быть, она тоже в игре. А может быть, просто посторонний наблюдатель. Вероятно, ее не окажется на месте. Мы не знаем. По словам Кати, больше в доме не может быть никого, они жили вдвоем с матерью, хотя, по ее словам, у нее есть друзья, которые были вхожи в их дом. По крайней мере, она говорила, что для них там можно оставить сообщение. Гарри позвонил одной из Катиных подруг и попросил ее оставить у дома записку для матери девушки на случай, если она там появится. Мать просили позвонить в офис адвокатам. Но с тех пор мы не получили ни слова. Исходя из этого мы предположили, что матери до сих пор нет дома. Я хочу сказать только то, что не могу ни за что ручаться, так что тебе следует оставаться начеку.

– Понял.

– И еще одна вещь: когда ты там будешь, оглядись хорошенько. Мы ищем следы человека по фамилии Никитин. Это дед нашей клиентки.

– Ты знаешь его имя?

– Нет. Я напишу этот вопрос в общем списке по-испански. С учетом того, что мы сейчас знаем, этот список будет очень длинным.

Глава 27

Ким Говард вошла в комнату в сопровождении главы управления ФБР по вопросам национальной безопасности Зеба Торпа. Они встретились в конференц-зале филиала ФБР в Сан-Диего, неподалеку от аэродрома и базы морской пехоты США в Мирамаре.

– Как прошел полет? – Джим Райтаг уже сидел за столом и просматривал расшифрованные донесения агентов.

– И не спрашивайте. – Торп бросил портфель на стол и стал снимать пальто.

– Кто-нибудь уже поставил в известность Белый дом? – спросил Райтаг.

– Мне сказали, что советник по национальной безопасности включил этот вопрос в повестку брифинга у президента вчера утром, – ответил Торп. – Президент потребовал докладывать ему каждое утро.

– Я только что начал просматривать обзоры шифрованных сообщений, переговоров, как офисных, так и по телефону, – сказал Райтаг. – Аналитики говорят, что их немного. К сожалению, мы запоздали со стартом. Все было бы по-другому, если бы мы получили разрешение работать и вести наблюдение на местах на несколько дней раньше.

– Мы делали, что могли, – парировал Торп. – Нам нужно было выбрать судью.

Торп был прав. Министерством юстиции выделялось одиннадцать судей, которые должны были работать в интересах Суда по надзору за деятельностью органов внешней разведки. Работая в тесном сотрудничестве, ФБР и министерство юстиции хорошо представляли себе, какой из судей без лишних проблем предоставит им необходимые полномочия и от какого можно было ожидать непредвиденных препятствий.

Райтагу и Торпу пришлось ждать почти две недели, пока выбор не был сделан в пользу нужного судьи. Затем в выходные второй недели, после того как большинство сотрудников специального суда разошлись по домам, они подготовили необходимые заявки и обратились к нужному судье.

Было сложной задачей убедить федерального судью дать разрешение фиксировать с помощью аппаратуры разговоры между адвокатами, а также между адвокатами и клиенткой, которая уже находилась за решеткой окружной тюрьмы.

Необходимость этого обосновывали тем, что Катя Солаз-Никитин могла быть иностранным агентом, работающим в интересах неизвестной державы. Она прибыла в США в компании отставного оперативника ЦРУ США Эмерсона Пайка. Потом, как считалось, она убила Пайка в его собственном доме в округе Сан-Диего. После этого в ход пошли старые документы советских времен, где имя Никитин упоминалось в связи с пропавшим ядерным боеприпасом. При этом использовались фотографии, сделанные матерью Кати, а также информация об исчезновении и возможном убийстве аналитика фотолаборатории в штате Виргиния. По фото удалось установить, что Никитин жив. Было также установлено его родство с Катей, которой он приходился дедом. Наконец, вся информация была суммирована. Аналитики пришли к выводу, что Эмерсон Пайк случайно узнал об организации, в которую входил Яков Никитин, и о ядерном устройстве, которое было в его распоряжении. Возможно, Никитин пытался доставить ядерное устройство в неизвестный пункт назначения на территории США, где планировал организовать террористический акт.

Судье сказали, что, по мнению представителей правительства США, Катя Солаз убила Эмерсона Пайка, чтобы заставить его замолчать. Она же изъяла у него фотографии для того, чтобы они не попали в руки сотрудников американских спецслужб. Тем самым она действовала как сообщница Никитина в выполнении его замысла по доставке ядерного боеприпаса на территорию США с целью организации террористического акта.

Судье сообщили, что представители спецслужб не заинтересованы в том, чтобы Кате Солаз были предъявлены обвинения в терроризме. Поскольку она уже находилась в заключении, эта женщина не сможет продолжать участвовать в террористическом заговоре. В то же время она является ценным объектом с точки зрения наблюдения. Государственные адвокаты заявили, что информация, которой обменивается мисс Солаз со своими адвокатами, может быть в дальнейшем использована в деле по обвинению ее в шпионаже или терроризме. При этом с учетом возможности того, что это способствовало бы появлению на американской территории ядерного устройства, представители спецслужб видят единст венный выход в том, чтобы пренебречь уликами против мисс Солаз в пользу получения возможности обнаружить ядерное устройство. Они предпочли бы полностью отделить свою деятельность от дела по обвинению в убийствах. Никакие данные, полученные по государственному ордеру по надзору, не должны попасть в руки государственного обвинителя или представителей полиции. Тем самым будут исключены любые проблемы для представителей обвинения в деле об убийстве Эмерсона Пайка.

К этим условиям особый суд добавил еще одно собственное. Представители спецслужб могли вести запись переговоров между адвокатами обвиняемой или между адвокатами и их сотрудниками или агентами, но только в том случае, если эти переговоры относятся к делу Кати Солаз. Запись любых других переговоров в их офисе вести запрещалось, и вся подобная информация, если бы она попала в руки федеральных агентов, должна была рассматриваться как конфиденциальная. На этих условиях судья подписал соответствующие распоряжения, касающиеся аудиопрослушивания и записи телефонных переговоров.

Для Райтага и Торпа проблема состояла в том, что необходимые распоряжения были подписаны с большой задержкой. Например, вплоть до последней встречи Кати Солаз с ее адвокатами в тюрьме, где она содержалась, не было установлено ни одного устройства элект ронного контроля.

– Мы знаем, что фотографии сделала мать Солаз. Именно так было сказано в комнате заседаний в суде, – повторил Райтаг. – А если они знают об этом, то Мадриани и его партнер могут знать и о том, где были сделаны те фотографии.

– Ким говорила мне об этом в машине, когда мы ехали туда, – заявил Торп. – Но они не скажут об этом вам.

– Возможно, действуя таким образом, они хотели выторговать для себя уступки на процессе.

Райтаг не мог рассказать двум частным адвокатам – участникам уголовного процесса то, что знал он сам, из опасения, что они воспользуются этими данными пуб лично. А информация касалась всплывшего где-то в Западном полушарии ядерного боеприпаса, который, скорее всего, находился в руках террористов. Именно поэтому и был убит Эмерсон Пайк. Но такие данные могли бы отвести подозрения от клиентки адвокатов. Кроме того, в результате их разглашения в стране разразилась бы паника. Каждый стал бы гадать, когда и где взорвется атомная бомба. Кроме того, даже если Райтаг и подозревал о реальной подоплеке в деле о гибели Пайка, у него не было веских аргументов в пользу этой версии. Темплтон собрал солидные доказательства против обвиняемой. К тому же у нее был мотив – деньги.

– Вы думаете, Солаз имеет отношение к устройству? – спросил Торп.

– Я не знаю, – ответил Райтаг.

– Если да, то она могла рассказать адвокатам о том, кто такой Никитин, – продолжал Торп.

– Если проанализировать то, что адвокаты говорили в комнате судьи, получается, что они знают очень много. Так ли это на самом деле, покажут только записи телефонных переговоров. В нашем распоряжении имеется только одна запись телефонного разговора между адвокатом Мадриани и Солаз. – Райтаг поднял стопку страниц и передал ее Торпу. – Вот она. Запись велась с сотового телефона адвоката. Он звонил ей в тюрьму.

Она перезвонила ему. Это было сразу же после встречи в судейской комнате. Очень короткий разговор, ничего интересного. Он приберегает все до встречи с ней в суде завтра утром. Сказал ей, что не хотел бы говорить о делах по телефону.

– Думаете, он знает? – насторожился Торп.

– Я надеялся, что все будет сделано вовремя, и мы сможем прослушивать их, прежде чем они составят какой-либо официальный документ для получения фотографий. В этом случае нам не пришлось бы упоминать в суде особый суд и все связанное с ним. К сожалению, не получилось.

– Ну, если она предстанет перед Большим жюри, в этом для нас не будет ничего хорошего. – Окружной прокурор Ким Говард посмотрела на одну из записей. – Это было сделано вчера. Разговор между двумя адвокатами в офисе. Если мы вызовем ее по повестке Большого жюри и предложим иммунитет от любых обвинений в федеральных преступлениях, то скорее всего они посоветуют ей набраться наглости, держаться твердо и дождаться, пока федеральный судья не выдаст ей повестку за неуважение к суду.

– Именно этого я и опасаюсь, – подтвердил Райтаг. – Если мы не переговорим с прокурором и не предложим ему кое-какие материалы, имеющие отношение к убийству, ее адвокаты не пойдут на сделку.

– А как насчет прокурора? – спросил Торп. – Мы можем заставить его шевелиться?

– Прокурор сделал свое предложение, но проблема в том, что он предложил немного. Он считает, что один из адвокатов, этот Мадриани, связан с Солаз. Подозревает, что тот является сообщником в убийстве.

– Ты шутишь, – пробормотал Торп.

– Ни в коей мере.

– В таком случае как мы узнаем, что адвокаты не связаны с Никитиным? Какими именно уликами располагает прокурор?

– Пока не знаем. Мы не делимся информацией с ним, поэтому и он ничего не сообщает нам, – ответил Райтаг. – Здесь дело не должно рассматриваться под углом национальной безопасности. Нам пришлось держать государственного обвинителя в неведении для того, чтобы защитить эту точку зрения. Если мы позволим ему воспользоваться нашей информацией, то не станем больше препятствовать построенной им системе обвинения, в особенности сейчас, когда имеем полномочия особого суда о прослушивании разговоров между адвокатами.

– Что он собой представляет? – Торп хотел поподробнее узнать о прокуроре.

Райтаг рассказал о том, что Темплтон инвалид.

– Он известный прокурор и достаточно порядочный человек. Принимая во внимание то, что мы не сообщили ему почти ничего, полагаю, нам повезло, что он вообще согласился сотрудничать с нами.

– После того как вы прочитаете это, возможно, вам придется изменить свою точку зрения, – заметила Говард.

Зазвонил телефон на столе сбоку от нее. Она протянула Райтагу несколько страниц расшифровки телефонных переговоров, одновременно придвигая свое кресло поближе к телефону.

Несколько секунд Райтаг был поглощен чтением:

– Ах он сукин сын!

– Что там? – спросил Торп.

– Этот маленький недоносок, этот моральный пигмей нас продал!

– Что вы имеете в виду?

– Он рассердился на нас за то, что мы не захотели с ним разговаривать. Это Темплтон предложил защите предпринять официальные шаги для того, чтобы получить фотографии. Он сказал, что это нужно делать срочно. Наверное, он полагает, что сумеет выкурить нас из дела и предоставить им некоторые данные. Этот маленький негодяй! Это он вынудил нас приехать в суд, когда мы еще не обладали разрешением особого суда. Черт бы его побрал! – не мог успокоиться Райтаг.

– Может быть, следует сообщить ему все, что мы знаем? – предложил Торп. – Как только это дело начнет пованивать, федеральный суд сразу же прекратит заниматься им.

– Попробуй ему угодить, – сказал Райтаг, – если бы это не нарушало законов, я немедленно позвонил бы ему и передал содержание записи телефонных переговоров.

Говард повесила трубку и снова повернулась к столу:

– Она уже здесь. Я сказала, чтобы ее прислали сюда.

– Хорошо, – кивнул Райтаг.

Спустя пару секунд один из секретарей распахнул дверь в переговорную комнату. Вошла женщина в кроссовках и безрукавке. Ее волосы были растрепаны, и выглядела она несколько разгоряченной.

– Прошу извинить меня за внешний вид, – промолвила Даниэла Перес, – мне подумалось, что если бы я нарушила свой обычный распорядок физических упражнений и посещений душевой в тюрьме, это могло бы вызвать подозрения.

Торп, который единственный был в курсе задания женщины, представил ее присутствующим.

Настоящее имя Даниэлы было Карла Медериос. Она родилась в Панаме, в зоне Панамского канала, от матери-колумбийки и отца-американца. Ее отец был офицером инженерной службы, он погиб, когда девочке исполнилось пятнадцать лет, прямо у нее на глазах. Они ходили по магазинам в центре столицы, когда отец Карлы стал жертвой варварского нападения молодчиков из так называемых панамских бригад чести. Юнцы изрубили его на куски мачете, а потом тело долго волочили по улицам. Все это произошло за месяц до вторжения в Панаму американских войск и захвата ими Мануэля Норьеги.

Карла с матерью переехали в Колумбию. Там она оставалась до тех пор, пока не отправилась на учебу в один из колледжей в США.

Не было ничего удивительного в том, что девушка свободно говорила на испанском языке. Она с отличием окончила университет Пепердайн в Лос-Анджелесе. После учебы Карла четыре года отслужила в звании лейтенанта в батальоне рейнджеров. При этом два года пришлись на командировку в Афганистан. Именно на службе она отточила до виртуозности навыки владения телом и научилась, как следует обращаться с буйными в душевых комнатах.

Вернувшись с военной службы, Карла продолжила учебу в Университете штата Виргиния на факультете права. Девушка показала второй результат среди сокурсников по успеваемости.

Медериос отвергла предложения о работе с окладом, выражавшимся шестизначной цифрой, последовавшие от крупных адвокатских фирм из Нью-Йорка, Чикаго и Лос-Анджелеса. Вместо этого она поступила в школу агентов ФБР в Квонтико в штате Виргиния. Последние три года ей пришлось работать под прикрытием как в США, так и в других странах. Сейчас она считалась одним из самых многообещающих агентов-женщин в бюро. Именно поэтому на ее долю и выпало это задание.

– Агент Медериос, садитесь, пожалуйста, – предложил Райтаг, указав женщине на ближайший стул.

– У меня не так много времени, – сказала она.

– Где вы сейчас, по ее мнению? – спросил Торп.