Текст книги "Лучший телохранитель – ложь"

Глава 48

Буквально через несколько минут людей Алима стало укачивать. Болтаясь в темном контейнере, освеща емом только лучами карманного фонаря, под грохот огромных винтов двигателей, Никитин видел, как они один за другим отходили подальше от деревянного ящика, чтобы избавиться от содержимого желудка.

Алим пытался кричать на них, но это было бесполезно. Люди ничего не могли с собой поделать. Воздух в металлическом контейнере был спертым, а постоянное движение в замкнутом пространстве дезориентировало слух даже после того, как был принят драмамин.

Яков закрыл глаза, сложил руки на коленях, а голову примостил на руках, чтобы хоть как-то контролировать себя. Меньше чем через пять минут он потерял сознание.

Алиму надоели окружавшие его слабаки. Одного из них он убил выстрелом в голову в тот день, когда они почувствовали на себе дыхание дракона, за то, что тот дважды пытался бросить товарищей и бежать из лагеря. Он смотрел на то, как еще двоих, скорчившихся на полу у деревянного ящика, выворачивает наружу. Вставил в свой автомат полностью снаряженный изогнутый магазин. Там было тридцать патронов. Он бы перестрелял их здесь же, если бы не нуждался в них в ближайшие несколько дней.

По другую сторону от ящика переводчик и двое братьев пытались встать на ноги. Бледные лица двоих юношей были почти пепельного цвета, они тяжело дышали. Но по крайней мере, они хоть старались. Алим схватил еще один автомат, зарядил его и подал одному из них. Взяв в руки еще один автомат и магазин, он посмотрел вниз на русского, который, растянувшись, лежал на полу. Алим пнул его ногой, чтобы убедиться, что тот потерял сознание, и только после этого позволил себе отойти от объемистой сумки с незаряженным оружием. Он зарядил еще один автомат и отдал его второму брату. Потом он приказал всем отдыхать, но не забывать присматривать за русским.

Полет должен был продлиться долго. Алим знал, что благодаря внешним подвесным бакам «Скайкрейн», радиус действия которого обычно составлял триста миль, сможет преодолеть почти две тысячи миль полета, значительная часть которого пройдет над океаном. Им предстояло лететь десять часов до места встречи, а потом в течение еще четырех дней добираться до пункта назначения. Они будут на месте, прежде чем кто-либо успеет понять, что происходит.

Афунди толкнул рукой переводчика, и два человека заняли место между деревянным ящиком и стеной, у которой на полу лежал Никитин. Переводчик приподнял у русского веки, сначала на одном глазу, потом на обоих сразу. При свете фонаря он осмотрел зрачки, а потом проверил у русского пульс.

– С ним все в порядке, – сказал переводчик.

Меньше всего они хотели перемудрить с дозировкой. Доктор картеля из Тихуаны очень точно определил необходимое количество вещества. Для этого нужно было знать вес и возраст жертвы, а также то, будет ли «лекарство» приниматься вместе с алкоголем.

В некоторых кругах эти таблетки знали под наименованием «мексиканский валиум». В США он считался одним из самых популярных наркотиков, парализующих память жертвы. При употреблении в нужном количестве проглотивший наркотик выпадал из реальности на несколько часов. Если тщательно подбирать дополнительные дозы, человека можно было продержать в бессознательном состоянии в течение нескольких дней. А когда жертва придет в себя, она ничего не будет помнить.

* * *

В тот вечер Марисела, Герман и я тщательно, строчка за строчкой, исследовали записку Никитина, надеясь найти там крупицы дополнительной информации. Женщина пообещала отцу сохранить содержание записки в тайне. Но поскольку ее дочь оказалась в беде, она была уверена, что отец на ее месте сделал бы все, что было в его силах, чтобы помочь ей.

Гоудас в другой комнате, дверь в которую была закрыта, работал за компьютером. Усевшись за обеденный стол, мы тихо переговаривались.

– Он не указал здесь названия судна, – говорил Герман, – но каким-то образом он знает, что будет в порту Бальбоа в Панаме через два дня. Он не сообщил точное время, но написал, что позвонит.

Содержание большей части записки носило личный характер. Для Мариселы было очень больно обсуждать ее. Все говорило о том, что Никитин намеревался позвонить дочери из Панамы, чтобы сказать ей последнее «прощай». Записка была не очень многословной, но весь тон сообщения был пронизан именно этим. У того, кто внимательно читал записку, создавалась твердая уверенность, что независимо от того, что произойдет, русский не ждал, что он сумеет пережить эти события.

– Ну зачем ему нужно было работать с такими людьми? – спрашивала Марисела. – Он не выносил Алима, я же видела.

– Может быть, у него просто не было выбора, – заметил я.

– Я совершенно не понимаю вот эту часть послания, – вмешался Герман. – Что такое contender? – Он указал на испанское слово в записке. – У русского очень неразборчивый почерк. Здесь говорится, что contender готов. Вы знаете, что это может означать? – Герман смотрел на Мариселу.

Она отрицательно покачала головой.

– А как это слово применяется в испанском языке? – спросил я. – Что означает contender? Может быть, противник? Тогда, возможно, речь идет об Алиме?

– Нет, – ответила Марисела. – это слово пишется одинаково на испанском и английском языках и обозначает одно и то же. Это что-то типа конкурента. – Она наклонилась и очень внимательно посмотрела на записку. – Ах! Он здесь пишет contenedor[1]1
  Contender – противник (англ.); contenedor – контейнер (исп.).


[Закрыть]. Как же это перевести? – Марисела посмотрела на пол и стены, будто бы в поисках английского эквивалента слова, а потом проговорила: – Контейнер. Он пишет, что контейнер уже готов.

– Что за контейнер? – удивился Герман.

– Если его отправляют в Панаму морем, должно быть, речь идет о грузовом контейнере, – догадался я.

– Это может иметь смысл, – согласился Герман. – Когда вы были там, у отца, вы видели поблизости грузовой контейнер? Это такой большой металлический ящик размером примерно с небольшой грузовик.

Она покачала головой:

– Отец не разрешал мне ходить по территории лагеря. Он не хотел, чтобы я видела, что там происходило.

– Итак, с учетом всего этого, нам остается всего лишь узнать о том, что находится в этом контейнере, – подвел черту я.

– Ну, похоже, что это и есть тот самый вопрос ценой шестьдесят четыре тысячи долларов.

Реплика раздалась прямо за моей спиной. Когда я повернулся на стуле, Мэр стоял в проходе с папкой с бумагами в одной руке и ручкой в другой. Похоже, некоторое время он прислушивался к нашему разговору.

– Мне пришлось подслушать, чтобы помочь вам. Я знаю, что порт Бальбоа является крупнейшим транспортным перевалочным пунктом. Там находится большой контейнерный терминал. Я знаю об этом, потому что мне приходилось иметь к этому некоторое отношение. Я занимался установкой электронных акустических систем для сети небольших отелей, и мой поставщик отправлял мне груз из-за границы, который должен был проходить таможню, через этот порт в Панаме. Не знаю, помните ли вы, но несколько лет назад был большой шум в связи с тем, что китайское правительство вело переговоры с Панамой о покупке контейнерного терминала. Это стало чрезвычайно болезненной темой из-за близости Панамского канала.

– Я помню, – подтвердил Герман. – Та сделка состоялась?

– Откровенно говоря, я не уверен в этом, – ответил Гоудас. – Как я понимаю, вы пытаетесь отследить контейнер?

– Возможно, – подтвердил я, – мы пока не знаем точно.

– Из Колумбии в Бальбоа?

– Может быть.

– Не хочу быть навязчивым, но я знаком с человеком, который работает в Пунтарене, это порт на тихоокеанском побережье здесь, в Коста-Рике. Если хотите, я позвоню ему и спрошу, сможет ли он помочь.

Казалось, что у Гоудаса есть знакомые повсюду. Такой был род деятельности, который он для себя выбрал. Я очень надеялся, что в круг его знакомых в Коста-Рике еще не успели просочиться слухи об ордере на мой арест.

– Но это может оказаться просто потерей времени, – заметил я.

– Именно поэтому я здесь, – заявил Гоудас.

– Вы так любезны, – проговорила Марисела.

– Дайте мне несколько минут. – И он снова исчез за дверью своей студии.

– Как долго он слушал наш разговор, как вы думаете? – спросила Марисела, переводя дыхание.

– Не знаю. Достаточно долго, чтобы узнать, что мы говорим о грузовом контейнере.

Похоже, доверие, которое Марисела испытывала к Гоудасу, имело границы. Одно дело было попросить у него приютить нас у себя дома, и совсем другое – рассказать ему о том, где находится ее отец. Было понятно, что в некоторой степени оба пользовались услугами друг друга. Ценой дружбы Гоудаса была информация. Вопрос состоял в том, как он ею воспользуется. Проблема заключалась в том, что мы с Германом не могли остановиться в отеле, не рискуя попасть под арест. Поэтому все, что нам оставалось, было воспользоваться услугами Гоудаса и быть благодарными ему за гостеприимство.

Мы посмотрели на дверь в студию, чтобы убедиться в том, что теперь она закрыта.

– Может быть, это прозвучит слишком оптимистично, – тихо проговорил Герман, – но существует возможность, что роль вашего отца в том, чем они занимались там, в Колумбии, выполнена. Может быть, они просто отпустят его. Может быть, поэтому он и направляется в Панаму.

– Но зачем им было пытаться убить меня и при этом отпускать моего отца? – спросила Марисела.

– Да, здесь вы правы, – признал Герман.

– Нет, когда отец перестанет быть им полезным, они просто убьют его. И если он едет в Панаму, это значит, что они берут его с собой, потому что он все еще им нужен. Ему стоило большого труда заставить их отпустить меня. Он не говорил мне, но я-то знаю. Если до него дойдут известия, что они сделали с Катей и как пытались убить меня, я гарантирую, что он не станет больше помогать им.

– Пока мы можем прекратить обсуждать это, – сказал Герман. – И все-таки что же там, как вы думаете? – Он посмотрел на меня.

– Где?

– Что находится внутри контейнера?

– Все пункты совпадают. Специальный суд при силовом ведомстве, небольшая группа неизвестных откуда-то с Ближнего Востока, контейнер, приготовленный к отправке, ФБР, открывшее для нас зеленый свет, чтобы иметь возможность наблюдать за нами по всей Центральной Америке. А самое главное, лицо Райтага, когда я упомянул имя Никитина. Я думаю, мы все уже догадались, о чем идет речь, просто боимся произнести это вслух.

– Да, но как бы узнать точнее, что это: химическое, ядерное или биологическое оружие? – спросил Герман. – И является ли это чем-то серьезным или просто нечто, слепленное любителем на своей кухне за ночь?

– Для меня мучительно все это знать, но все же я благодарна вам обоим.

– За что? – спросил я.

– За то, что кто-то наконец произнес вслух то, о чем я так долго думала. То, чего я боялась так много лет. Это все равно что проснуться после кошмарного сна. Вы понимаете?

– Так вы знали? – поразился я.

– Нет. Но я подозревала. Как я могла поделиться своими опасениями с кем-то еще, особенно с теми, кого люблю? Как и вы, я пыталась думать о других вариантах. Я думала, что, может быть, он украл очень много денег. Может, он убил кого-то. Я думала и о наркотиках. Но отметала все эти версии одну за другой. Когда он начал работать над этим, когда появились Алим и его люди, я все поняла. И, отвечая на ваш вопрос, – она повернулась к Герману, – я не думаю, что речь идет о вещи, которая, как вы сказали, была изготовлена на кухне за ночь. Я думаю, что это нечто серьезное, то, чем мой отец владеет уже много лет. Я уверена, что именно поэтому он скрывался все это время.

– И что же это?

– Я могу только догадываться.

– Тогда поделитесь с нами своими догадками, – настаивал Герман.

– Моя мать умерла много лет назад. Большую часть своей жизни она прожила в Коста-Рике. Но родилась она на Кубе. А мой отец, как вам известно, по национальности русский.

После этого она рассказала такое, что я понял: мы с Гарри зря потратили время на то, чтобы задавать Кате не те вопросы. Мы полностью сосредоточились на ее деде и никогда не спрашивали о бабушке, о том, откуда она была родом.

– Когда они поженились, у него уже были проблемы с собственным правительством, от которого он скрывался. Это все, что мне известно, – добавила Марисела.

– Где они познакомились? – спросил я.

– На Кубе.

– Ваш отец был там вместе с советскими военными?

– Да.

– В какое время?

– В начале шестидесятых.

Мы переглянулись с Германом. Все стало понятно.

– Можно исключить из списка химическое и биологическое оружие, – промолвил он.

– Катя знала что-нибудь об этом? – спросил я.

– Она не знала даже, что ее дед жив. Много лет назад я сообщила ей, что он умер. Так хотел он сам.

Какое-то время мы сидели молча. Потом Герман посмотрел на меня:

– Ты сейчас думаешь о том, чтобы позвонить Райтагу и посвятить его в курс дела, не так ли? Давай-ка выйдем с тобой на минуту.

Герман извинился перед Мариселой, и мы вышли из квартиры на лестничную площадку.

– Мы отбились от команды, – заявил я ему, – у нас нет ничего, чтобы заниматься всем этим.

– Но фактически ничего не изменилось, – не согласился Герман. – Могу поклясться, что все это уже известно Райтагу и его людям. Единственное, что пока удерживает его от того, чтобы схватить нас, – это те фотографии отца Мариселы. Можешь угадать с трех раз почему.

– Наверное, потому, что правительственным службам и так известна история Никитина. И конечно, она засекречена. Они намерены проследить за нами, найти его и то, что у него там есть, а потом избавиться от всего этого разом.

– Верно, – похвалил Герман. – И почему только люди не могут вовремя понять, что их задница вот-вот может загореться.

– И ты считаешь, что если я позвоню Райтагу и все ему расскажу, то вызову у него лишь приступ скуки. Потому что все, что ему нужно, – это просто узнать, где все это находится.

– Да, я так полагаю. И если он узнает, что этой информации у тебя нет, он просто арестует тебя и отдаст Темплтону. А если ты попытаешься рассказать об этом суду присяжных, коротышка объявит, что это просто твои фантазии. И он будет прав, потому что существуют жесткие правила работы с уликами. Нет, не имея твердых доказательств, нельзя даже упоминать ни о чем подобном. – Герман имел все основания для того, чтобы так говорить, поскольку ему не раз приходилось присутствовать на заседаниях суда, и он не понаслышке знал о том, что так происходит.

– И все же я больше не вправе впутывать тебя в это, – заявил я.

– Ну, тогда мне следовало бросить тебя вчера в той коптильне, – усмехнулся он. – Я уже замешан в этом. Послушай меня. По поводу мысли позвонить Райтагу: должен предупредить тебя, что, пока мы не раздобудем новой информации, игры с телефоном могут стать для тебя смертельными.

– Пока меня обвиняют только по двум убийствам. Если мы пойдем дальше, туда, где маячит ядерный гриб, они смогут значительно пополнить этот счет.

– Да, но сейчас у нас нет ничего, – продолжал убеждать меня Герман. – Подумай над этим. Если федералы сумеют поймать Никитина, Алима и его бандитов, допустим, вместе с уликами, если мы не окажемся рядом, это будет означать, что у нас ничего и не было за душой. Они поставят штамп «секретно» на дело о бомбе и упрячут все концы в воду, прикрываясь туманными рассуждениями об интересах национальной безопасности. Все окажется аккуратно упаковано в сейфах в каком-нибудь подвале. А ты и Катя окажетесь за решеткой по делу о вторжении в чужое жилище с убийством. И почему-то мое сердце не готово радостно забиться от предчувствия, что кто-то из федералов вдруг выступит вперед, поднимет руку и объявит, что у них где-то вдруг случайно залежалась достоверная информация о том, что преступление совершили не вы. С точки зрения правительства, оно просто потеряет еще одну овцу, с которой иногда можно стричь налоги. Ведь Катя является иностранкой. В тюрьмах сидит полно народу, не совершавшего того, в чем их обвиняют. И после каждого анализа ДНК появляются новые претенденты на эти места. Проблема в том, что наша система правосудия на самом деле не имеет ничего общего со справедливостью.

После этого долгого спича Герман глубоко вздохнул.

– Не стоит так лакировать свои мысли, – огрызнулся я, – скажи, что ты думаешь на самом деле.

– Ладно, я уже сделал все, что мог. – Он улыбнулся.

– А я думал, что афроамериканцы по определению во всем согласны с нашим правительством, – съязвил я.

– Что ж, тогда можно смело говорить, что ты мыслишь не стереотипами, – ухмыльнулся мой товарищ. – Нам пора вернуться в дом.

– Кто такой этот Райтаг? – спросила нас Марисела сразу же, как мы вернулись за стол.

– Потом, – отмахнулся Герман.

Мы ничего не сказали о ФБР, о том, что меня обвиняют в пособничестве в убийстве Пайка. По обоюдному соглашению для нас с Германом эта тема стала закрытой. Мы не были уверены в том, что она согласится продолжать помогать нам, когда узнает, что меня обвиняют по одному делу с ее дочерью.

– Проблема в том, что у нас, как и у него, отсутствует главная деталь головоломки, а именно местонахождение всего этого. Итак, куда мы можем отправиться отсюда?

– Мне кажется, мы должны ехать в Панаму, – заявил Герман.

– На вашем месте я не стал бы этого делать. – Гоудас снова появился позади нас с блокнотом в одной руке и ручкой, которую вертел, в другой. Он успел уловить лишь последнюю часть разговора.

Как оказалось, его друг в Пунтарене был настоящим кладезем информации.

– Он занимается контейнерными перевозками со всего мира, – сообщил Гоудас. – Как он сообщил, любой контейнерный груз из юго-западной части Колумбии, с побережья Тихого океана, должен прибыть в Панаму из пункта, который называется Тумако. По его данным, в течение ближайших четырех дней из Тумако в Бальбоа прибудет всего одно судно под названием Mariah. Сегодня утром оно вышло из Тумако, а послезавтра должно прибыть в порт Бальбоа.

– Это то, что нам нужно! – вскричал Герман. – Его-то мы и ищем.

– Но есть одна проблема, – невозмутимо продолжал Мэр, – судно Mariah вышло из Тумако пустым. Никаких грузов. Предполагается, что оно загрузится в Бальбоа. Между Тумако и Бальбоа нет других морских портов, где оно могло бы причалить по пути. Но есть интересная деталь. Согласно записям в Бальбоа, первоначально предполагалось, что Mariah должно было доставить туда один грузовой контейнер, который в дальнейшем предполагалось перегрузить на другое судно. Итак, пока неизвестно название этого второго корабля.

Марисела покачала головой, на ее лице отразилось сомнение:

– Я ничего не понимаю.

– Вы хотите знать, как судно может выйти из Тумако пустым и прибыть в Панаму с контейнером на борту? – спросил Гоудас.

– Вот именно.

– Колумбийская магия, – пошутил он. – Как говорит мой партнер в Пунтарене, в Колумбии нет ничего невозможного. Таинственный контейнер могут подхватить прямо в море, или они могут сделать не предусмотренную фрахтом остановку в какой-нибудь бухте на побережье. А еще он сказал, что Mariah может совсем не дойти до Бальбоа.

– Как?

– Мой друг объяснил, что контрабандисты часто стараются запутать транспортную документацию. Они могут объявить один пункт назначения и идти в другой, подготовить фальшивый коносамент на груз. Иногда по пути они даже меняют название судна. Они регистрируют контейнерную перевозку, указывают все необходимые данные. В это время другое судно может стоять в сухом доке или вообще находиться где-нибудь в другом порту на краю света. На несколько дней они используют название такого судна. Если все это спланировано заранее, существуют бумаги с указанием судна и места назначения, никто не задаст вопросов, если этот корабль вовремя придет в порт выгрузки. А если в качестве порта погрузки будет указано место, которое обычно не используют контрабандисты, официальные представители порта прибытия даже не станут особенно рьяно проверять груз. Таможня вычтет свои сборы, и не успеете вы опомниться, как контейнер будет загружен в грузовик и отправится куда-то еще.

– То есть, если судить по вашим разъяснениям, – вмешался Герман, – таким образом, мы не сможем узнать, где сейчас находится Никитин или его контейнер?

– Значит, естественно предположить, что он сейчас может находиться в любой точке на нашем голубом шарике, – подтвердил Гоудас. – Это то, что относится к плохим новостям. К хорошим новостям относится то, что к завтрашнему дню у нас будет больше информации. Если к этому времени данные о контейнере всплывут в привязке к другому судну, которое действительно будет его перевозить, а послезавтра Mariah действительно придет в Бальбоа, можно будет считать, что здесь действительно планируется рокировка, и в конце концов мы будем знать настоящий пункт назначения.

– А что мы будем делать до этого? – спросил Герман.

– На вашем месте я бы присел и взял еще бутылочку пива, – посоветовал Гоудас.

– Этот человек читает мои мысли.

Герман рассмеялся, потом неуклюже выбрался из кресла, что извинительно для мужчины ростом шесть футов четыре дюйма. Он положил руку на плечо Гоудаса, отчего Мэр стал казаться ниже.

– Я хотел бы спросить кое-что еще. Мне бы не хотелось этого делать, но мы больше никого здесь не знаем. А вы так любезны. – Герман снова был в своем амплуа.

Гоудас улыбнулся:

– Чем могу служить?

– Пол и я боимся, что прокурор по делу Кати, узнав, что мы направляемся сюда, пустил по нашему следу пару частных детективов. И если мы хотим добыть информацию, которую сможем использовать в суде, нам нужно будет избавиться от слежки. Мы не смогли бы сделать это, если бы путешествовали по собственным паспортам. Уверен, что вы должны знать в этом городе кого-то, кто смог бы быстренько изготовить для нас пару надежных паспортов.

– Американских или каких-то еще? – На лице Гоудаса не дрогнул ни один мускул.

– На этих американских документах слишком много голограмм, сложности с бумагой и тому подобное, – задумчиво проговорил Герман. – Пусть лучше это будут канадские паспорта.

– И когда они вам понадобятся?

– Вчера, – выпалил Герман.

– Тогда это вам дорого обойдется.

Герман вопросительно посмотрел на меня.

– Что ж, спишем это на накладные расходы.