Текст книги "Цифровые валюты и ЧВК. Хаос и смута в мире финансов"

России нужны ие «финансовые инструменты», а станки

Уже на протяжении более трёх десятилетий нас убеждают в том, что, мол, для экономического развития России нужен большой арсенал инструментов. Но не машин и оборудования, не металлорежущих станков и кузнечного и прессового оборудования, а так называемых «финансовых инструментов».

Это и разнообразные облигации (государственные, корпоративные, еврооблигации, муниципальные), и долевые инструменты (акции – обыкновенные и привилегированные), также форвардные контракты, фьючерсы, опционы, свопы, разные виды банковских депозитов (срочные, накопительные, сберегательные, до востребования и др.), криптовалюты и разные цифровые активы и др. Банки, инвестиционные фонды, фондовые биржи, а сегодня и разные «цифровые активисты» с очень мутным статусом наперебой предлагают нашим гражданам тысячи и тысячи своих «финансовых инструментов». А денежные власти страны (Минфин и Центробанк России) всячески пропагандируют эти «финансовые инструменты», обещая, что их пользователи получат дополнительные доходы. При этом уверяя нас, что «невидимая рука» рынка, основанного на таких «инструментах», будет одновременно укреплять экономику России. Сегодня уже многим понятно, что мы три десятилетия жили в условиях «лохотрона», находясь под гипнозом пропагандистов и промоутеров «финансовых инструментов». Все три десятилетия экономика страны находилась в состоянии перманентной стагнации и теряла свои позиции в мире. По оценкам МВФ, в 1992 году доля Российской Федерации в мировом ВВП равнялась 4,81 %, а в 2022 году она сократилась до 2,92 %.[83]83
  URL: https://www.imf.Org/external/datamapper/PPPSH@WEO/OEMDC/
  ADVEC/WEOWORLD/RUS


[Закрыть]

Такое ослабление позиций России в мировой экономике обусловлено тем, что в стране не думали о развитии реальной экономики. Российские чиновники, руководствуясь догматами «Вашингтонского консенсуса», занимались виртуальной, финансово-спекулятивной экономикой (которую, строго говоря, и экономикой назвать нельзя). Промышленность, сельское хозяйство и другие сектора реальной экономики стагнировали.

В годы советской индустриализации в экономической политике государства были свои чёткие приоритеты. На первом месте находилось развитие реального сектора экономики, т. е. производство товаров. Отрасли, относящиеся к сфере обращения (прежде всего торговля), занимали подчиненное положение. В реальном секторе экономики также была чёткая иерархия: отрасли делились на группу «А» и группу «Б». Первые – производство средств производства – машин и оборудования (то, что мы сегодня называем «инвестиционными товарами»). Вторые («Б») – производство потребительских товаров. Действовал принцип (возведенный в экономический закон) опережающего развития отраслей группы «А» по сравнению с отраслями группы «Б». Своя приоритетность была и в рамках групп «А» и «Б». В группе «А» высшим приоритетом было развитие производства металлообрабатывающих станков, а также кузнечного и прессового оборудования (КПО). Станки и КПО были необходимы для всех отраслей группы «А». Без создания крепкой отрасли по производству металлообрабатывающих станков и оборудования невозможно говорить о национальном суверенитете. В Советском Союзе, начиная с конца 1920-х годов, была сделана ставка на опережающее развитие станкостроения в рамках группы отраслей «А», и этого курса советское государство придерживалось до конца 1980-х годов.

И в послевоенное время Советский Союз занимал второе (после США) место в мире по количеству произведенных металлорежущих станков. Но всё это в прошлом. Станкостроение в постсоветской России оказалось никому не нужным (его, как я сказал выше, стали замещать «финансовыми инструментами»). Создается впечатление, что отечественное станкостроение не просто медленно умирало, а его целенаправленно уничтожали. До 2010 были уничтожены 50 ведущих станкостроительных заводов. Это: «Красный пролетарий», Московские заводы автоматических линий, координатнорасточных станков, шлифовальных станков. Это были предприятия мирового уровня! Кстати, там, где в Москве был завод Орджоникидзе (я мимо него ходил ещё школьником) теперь огромный торговый центр. Тогдашний министр экономики и финансов, а впоследствии первый заместитель председателя правительства (и. о. премьер-министра) Егор Гайдар сказал последнему советскому министру станкостроения (Николаю Паничеву): «Не нужны никому ваши станки! Мы всё купим за границей».

До поры до времени покупали. Но уже в 2014 году, когда США и их ближайшие союзники ввели первые санкции против России (в связи с возвращением Крыма в состав России), возникли сложности с импортом некоторых специальных станков для оборонной промышленности. А после 24 февраля прошлого года «коллективным Западом» были перекрыты поставки почти всех видов станков. Об импортозамещении, в том числе по части металлообрабатывающего оборудования, власти стали говорить в 2014 году. Но всё это можно назвать «вербальными интервенциями». Отечественное станкостроение продолжало стагнировать, а импортозамещение станков заменили так называемой «локализацией». Если всё называть своими именами, то импорт замещался сборочными производствами, базирующимися на иностранных комплектующих и деталях. А порой на импортный станок просто ставится клеймо «Сделано в России», вот и вся «локализация» (как говорят специалисты, особенно часто эта метаморфоза происходит со станками из «Поднебесной» – китайские товарищи не возражают).

По данным Минпрома, в 2021 году за счет импорта покрывалось 77 % потребностей в металлорежущих станках и 62 % потребностей в инструментах. За 9 месяцев 2022 года эти показатели составили 66 и 53,6 % соответственно. Снижение импортной зависимости было, но не радикальное. На сегодняшний день, по оценкам экспертов, на 90 процентов станочный парк России состоит из импортных изделий. Причём российские компании предпочитали до последнего времени закупать не китайские, а западные станки – немецкие, американские, английские и др. Западные – в целом более «продвинутые» в техническом отношении. 15 тысяч станков завозилось в Россию до введения санкций из недружественных стран.

Между прочим, в настоящее время станочный парк России характеризуется высокой изношенностью. Износ основных фондов у основного потребителя металлообрабатывающего оборудования – машиностроения – по данным Торгово-промышленной палаты, достигает 60 %, и это тревожный сигнал.

Замещение выбывающих станков западного производства аналогичными образцами более чем проблематично – в силу жёстких санкционных запретов Запада. Что делать? – Частично на помощь могут прийти китайские производители. Но их продукция технически уступает западным образцам. Кроме того, данный способ нельзя назвать очень надежным. Китайцы опасаются вторичных санкций со стороны Вашингтона.

Замещать выбывающие станки с помощью отечественного производства? – По идее это стратегический путь, о котором было заявлено ещё десять лет назад. Но прошедшее десятилетие, как я выше отметил, можно назвать «потерянным». В России сегодня производится лишь около 20 тысяч станков. Это всего лишь 0,001 % объема выпуска станков в мире. В стоимостном выражении продукция российского станкостроения составляет лишь 0,02 % ВВП России. Такие цифры на днях привел председатель совета ТПП РФ по финансовопромышленной и инвестиционной политике Владимир Гамза[84]84
  URL: https://yandex.rU/turbo/expert.ru/s/2023/06/27/pravitelstvo-prigotoviloS" reshit-stanochnuyu-problemu/


[Закрыть].

Есть некоторые другие цифры. Разночтения возникают из-за того, что в одних случаях учитываются только металлорежущие станки, в других используется понятие металлообрабатывающее оборудование, куда также добавляется кузнечное и прессовое оборудование (КПО). Иногда используется широкое понятие «станки», куда, кроме металлорежущих, включаются также станки по обработке древесины и других материалов. По данным Росстата, общее потребление в России металлообрабатывающего оборудования (т. е. включая КПО) в 2022 году составило 13.965 единиц – оно складывется из двух слагаемых: это собственное производство – 6706 единиц и импорт – 9074 единиц. 80 % импорта приходится на сегмент металлорежущих станков, т. е. всего импортировано 7.259 станков. По данным Ассоциации «Станкоинструмент», объём выпуска металлообрабатывающих станков в 2022 году в России всего 1298 единиц. В стоимостном выражении это – 9,77 миллиарда рублей.

После 24 февраля прошлого года во многих выступлениях российских чиновников и официальных документах ключевым стало словосочетание «технологический суверенитет России». Его (суверенитета) пока нет, это цель, которую надо достичь. И, конечно, ключевым звеном цепи, ухватившись за которое можно вытянуть всю длинную цепь проблем и достичь технологического суверенитета, является развитие отечественного станкостроения.

Высшая школа экономики (ВШЭ) регулярно проводит опросы предприятий разных отраслей российской экономики. Обращу внимание на один из последних (проведенных в этом году) опросов (с охватом около одной тысячи промышленных предприятий) по вопросу об их зависимости от импортного оборудования. 18 % предприятий, по данным ВШЭ, оценили свою зависимость от зарубежного оборудования как крайне высокую. 37 % – как низкую. Остальные – как умеренную. Был конкретно вопрос по станкам. Полностью отказаться от импортных станков и заменить их российскими в ближайшие годы оказались готовы лишь 9 % респондентов. На частичный отказ готовы 65 % респондентов. А 18 % заявили, что в обозримой перспективе такой отказ вообще невозможен.

Если бы подобный опрос проводился в Советском Союзе в конце 1920-х годов, то, наверное, картинка была бы похожей. В известном стихотворении Александра Блока «Россия» (18 октября 1908 г.) есть слова «И невозможное возможно». И эти слова в полной мере можно применить к тому, что произошло в нашей стране в 1930-е годы, когда она стремительно «освобождалась» от импорта металлообрабатывающих станков и КПО. Вот цифры, дающие представление о динамичном развитии данной отрасли. В 1927/28 году (т. е. накануне старта первой пятилетки и индустриализации) в стране было произведено 1,8 тыс. металлорежущих станков. Спустя 10 лет, в 1938 году таких станков было выпущено уже 53,9 тысячи. Рост в 30 раз! Примечательно, что станкостроительная революция в СССР проходила на фоне затяжной экономической рецессии на Западе, которая захватила и станкостроение. Первое место в мире по производству станков после Первой мировой войны занимали США. В 1929 году они выпустили 52,1 тысячи станков. После начала экономического кризиса выпуск станков в США стал сокращаться, в 1935 году он упал уже до 39 тыс. единиц. На первое место в мире перед Второй мировой войной вышло советское станкостроение!

Вернемся в наше время. В 2020 г. одобрена «Стратегия развития станко-инструментальной промышленности на период до 2035 года», которая предполагала поступательное развитие отрасли, но весьма неспешное, причём даже в 2035 году полного импортозамещения «Стратегия» не предусматривала. В 2022 году ситуация кардинально изменилась. В «Стратегию» стали вноситься коррективы. В 2022 году правительство уже оказало станкостроителям поддержку в 2 миллиарда рублей. Первые результаты уже есть, за четыре месяца 2023 года производство станков выросло на 25 % (на годовой основе).

Кроме «Стратегии», развитие станкостроения в России определяет ещё один документ, более конкретный. Это федеральный проект «Развитие производства средств производства» (входит в состав государственной программы Российской Федерации «Развитие промышленности и повышение её конкурентоспособности»). Он рассчитан был изначально на период 2022–2030 годов. Но жизнь заставила внести коррективы и в него, готовится новая версия проекта. «Утверждение федерального проекта запланировано на июль 2023 года. В целом федеральный проект рассчитан на период до 2030 года. Ответственные за его реализацию будут определены по итогам утверждения», – сообщили в Правительстве.

Хотелось бы верить, что ожидаемые решения по станкостроению будут радикальными, т. е. такими, которые обеспечивают опережающее развитие отрасли. Причём ежегодные приросты производства станкостроения должны измеряться не процентами, а разами. Ещё раз напомню, что в СССР за десятилетний период с 1928/29-го по 1938 гг. производство металлорежущих станков увеличилось в 30 раз. Как я отметил выше, по данным «Станкоинструмента», в прошлом году в России было произведено 1,3 тысячи станков. Если попытаться повторить «революцию» времен сталинской индустриализации, то в начале следующего десятилетия Российской Федерации надо выпускать 39 тысяч станков. Эксперты говорят, что примерно при таком масштабе внутреннего производства Россия может обрести настоящий технологический суверенитет. Россия ждет «станкостроительной революции»!

Российские власти присматриваются к китайскому опыту. И избавляются от «предрассудка» сбалансированного бюджета

Российский премьер-министр Михаил Мишустин вместе с делегацией из руководителей ведомств и госкорпораций совершил двухдневный (23–24 мая) визит в Китай с целью укрепления стратегического партнёрства между странами. С 2018 г. это было первое турне российского премьера в Китай.

В «Поднебесной» Мишустин провел переговоры с председателем КНР Си Цзиньпином, а также имел встречу с премьером Госсовета Ли Цяном, который получил этот пост в марте 2023 года. Встреча с Ли завершилась подписанием пяти межведомственных соглашений, в том числе меморандума между Минэкономразвития России и министерством коммерции КНР об инвестициях в сфере торговли услугами. Мишустин и Ли договорились о регулярных встречах в будущем (следующая запланирована на конец 2023 г.) и активной работе на уровне как вице-премьеров, так и более чем 80 отраслевых рабочих групп.

В российских СМИ после этого визита появилось большое количество публикаций на тему российско-китайского экономического сотрудничества, а также тему китайского опыта в сфере экономики и финансов, который может быть полезен России.

Министр экономического развития Максим Решетников, который был в составе российской делегации, сообщил корреспонденту газеты «Ведомости», что отечественная модель управления экономикой в последние годы всё больше учитывает китайский опыт. Министр обратил внимание на два элемента этого опыта, которые уже начали применяться в России. Он назвал два характерных для системы КНР принципа, которые стали применяться в России.

Во-первых, значительно удлинились горизонты планирования (правда, под планированием министр понимает нечто иное, чем то, что было в Советском Союзе и называлось «директивным планированием»).

Во-вторых, мониторинг спроса и оперативная компенсация падения спроса (как среди населения, так и в корпоративном секторе) за счет государственного бюджета. При необходимости осуществляются компенсирующие расходы даже за счет наращивания бюджетного дефицита. «В последние годы мы значительно меньше стали бояться брать в долг и начали гораздо больше использовать дефицит бюджета как инструмент развития экономики», – пояснил министр.

Газета «Ведомости» 2 июня опубликовала обширную статью под названием «Власти адаптировали китайские принципы управления экономикой»[85]85
  URL: https://www.vedomosti.ru/economics/articles/2023/06/02/978261-vlas ti-adaptirovali-kitaiskie-printsipi-upravleniya-ekonomikoi


[Закрыть]. В ней приводятся мнения и комментарии ряда экспертов, а также двух анонимных источников (один – «близкий к Кремлю собеседник»; другой – «источник, близкий к правительству»). Главная тема статьи – китайский опыт в сфере финансовой и денежно-кредитной политики и его возможность применения на российской почве. Собственно, это продолжение и углубление того тезиса, озвученного министром экономического развития, согласно которому надо более активно использовать государственный бюджет для компенсации недостающего спроса.

Так вот «близкий к Кремлю собеседник» подтвердил слова Максима Решетникова насчет того, что российские власти действительно гораздо больше стали применять характерные для китайской модели подходы к управлению экономикой. Он подтвердил, что «в прошлом году, – как написано в статье, – был завершен переход к новым принципам». При этом «главное изменение – это достижение качественно иного уровня координации между бюджетной и денежно-кредитной политикой (ДКП). Правительство и ЦБ, по его словам, фактически теперь формируют свои планы, исходя из общей цели: устойчивого повышения ВВП при условии сохранения финансовой стабильности».

Другой источник, «близкий к правительству», подтвердил, что Правительство и Центробанк стали более тесно координироваться друг с другом. Перестройка системы взаимодействия началась в 2020 г., отметил он: «На первых порах на закрытых правительственных совещаниях реакция, например, [председателя ЦБ Эльвиры] Набиуллиной на обсуждение политики ЦБ была скорее негативной, но сейчас консенсус в целом достигнут. В прошлом году всем быстро стало понятно, что бюджет разорвет, если ставка долгое время останется на уровне 20 %».

Есть у меня и собственные источники, из которых я получил некоторую дополнительную информацию о том, на что обратили внимание в ходе визита в Китай премьер-министр Мишустин и члены делегации. Они обратили внимание на теснейшее взаимодействие китайского центрального банка и правительства. Народный Банк Китая (НБК) является органом государственной власти, входит в исполнительную ветвь этой власти и подчиняется Госсовету – аналогу нашего Правительства. Минфин Китая, естественно, также является частью исполнительной власти и подчиняется тому же Госсовету. Очевидно, что при такой конструкции взаимодействие между Центробанком, отвечающим за денежно-кредитную политику, и Минфином, отвечающим за финансовую политику, самое тесное. При этом разрабатываемая и проводимая НБК в жизнь денежно-кредитная политика должна обеспечивать экономический рост, за который, так или иначе, отвечают Минфин и многие другие министерства и ведомства. В законе «О Народном Банке Китая (КНР)», принятом в 1995 году, говорится: «Целью монетарной политики является поддержание стабильности денежного обращения, и, таким образом, содействие экономическому росту» (статья 3).

Теснейшее взаимодействие Центробанка и Минфина в Китае очень впечатлило российских чиновников, принимавших участие в визите в «Поднебесную». Ведь у нас в России указанные два института дистанцированы друг от друга.

Члены российской делегации обратили внимание на то, что Китай действительно очень активно для поддержания экономики пользуется таким инструментом, как государственный бюджет, амортизирующий спады спроса в корпоративном секторе и секторе домашних хозяйств с помощью прямых дотаций, кредитов и налоговых льгот. Что-то в духе английского экономиста Джона Кейнса, который ещё в 20-30-е годы прошлого века призывал более активно использовать государственную казну для компенсации недостаточного спроса. Правда, в конструкции Кейнса вся компенсация осуществлялась за счет наращивания государственного спроса (прежде всего, в виде растущих закупок оружия и иных военных расходов). А у китайских товарищей казна используется для непосредственной поддержки спроса со стороны бизнеса и населения.

Членов российской делегации весьма удивило, что китайские товарищи достаточно спокойно относятся к такой проблеме, как дефицит государственного бюджета. Оказывается, бюджет КНР стабильно принимается с дефицитом. В 2023 г. дефицит государственного народного (аналог российского федерального) бюджета заложен в размере, эквивалентном примерно 600 млрд долл, при расходах в 4 триллиона долларов. То есть примерно 15 % расходов покрывается за счет заимствований, закрывающих бюджетный дефицит. А сам дефицит составляет примерно 3 % ВВП. А есть ещё консолидированный бюджет, включающий бюджеты провинций и внебюджетных фондов. Он примерно в два раза больше, т. е. составляет примерно 6 % ВВП. К началу нынешнего года официальный государственный долг Китая составил уже 77 %. Согласно неофициальным оценкам, показатель ещё выше (в силу того, что часть долга создается так называемым «теневым банкингом»).

Минфин и другие органы государственной власти размещают займы в виде различных финансовых инструментов, приобретаемых Центробанком, а также госбанками и госкорпорациями, которые находятся во владении и/или под контролем Центробанка. То есть фактически речь идет о конструкции, в которой Минфин и Центробанк обеспечивают государство деньгами в тех объемах, которые необходимы для поддержания на стабильном уровне спроса со стороны корпоративного сектора и сектора домашних хозяйств. Очевидно, что такая конструкция предполагает максимальное сближение двух институтов денежных властей – Центробанка и Минфина.

Чувствуется, что такая конструкция очень приглянулась российским чиновникам. Недаром министр Решетников сказал: «В последние годы мы значительно меньше стали бояться брать в долг и начали гораздо больше использовать дефицит бюджета как инструмент развития экономики». По данным Минфина России, на начало нынешнего года относительный уровень государственного долга России составил 15,6 % ВВП. Это один из самых низких показателей в мире. Для сравнения: в Еврозоне на этот момент государственный долг равнялся 93 % ВВП, в США превысил 120 %, а в Японии – 200 % ВВП. На фоне других стран Россия со своей консервативной финансовой политикой выглядит «святее Папы Римского». Российское государство до сих пор заимствовало весьма дозировано.

А вот Америка уже не в состоянии и месяца прожить без государственных заимствований. И бюджетной «дыры» у Америки меньше, чем на триллион долларов в год уже никак не получается. Каждые два-три года она упирается в «потолок долга», без повышения которого Америка просто канет в лету. У Китая ещё есть резервы повышения относительного уровня государственного долга, но и у «Поднебесной», в конце концов, появится свой «потолок». Когда ей большую часть своего государственного бюджета придется тратить на обслуживание долга.

В конце прошлого года Дума РФ приняла закон о бюджете на 2023–2025 гг., согласно которому все три года бюджет будет дефицитным. Раньше это считалось «ЧП», теперь, судя по всему, это воспринимается как норма. Китай своим примером решения экономических проблем за счет бюджетного дефицита и «печатного станка» Центробанка, вероятно, вдохновил наших чиновников из ведомств финансово-экономического блока. У Китая, действительно, есть чему поучиться. Но вот учиться жить за счет государственных заимствований и «печатного станка» не стоит. Рано или поздно такая политика неизбежно приведет к катастрофе.