Текст книги "Цифровые валюты и ЧВК. Хаос и смута в мире финансов"

Пророчества Джорджа Оруэлла
К 120-летию со дня рождения писателя

Джордж Оруэлл (1903–1950) – британский писатель и публицист, которого не надо представлять российской читательской аудитории. Рейтинги его книг и в России, и за рубежом очень высокие. Но вот что удивительно: в суете нынешних событий люди стали меньше читать художественную литературу. И произведения Оруэлла – не исключение. А, между тем, даже тем, кто читал его основные работы, было бы неплохо время от времени их освежать в памяти. Ибо они содержат немало подсказок, помогающих осмыслить текущие события. И веский повод для того освежения есть. 25 июня нынешнего года исполнилось 120 лет со дня рождения писателя.

Настоящее имя юбиляра – Эрик Артур Блэр. Биографию писателя я опускаю. Кратко скажу о его мировоззрении. По своим взглядам Оруэлл – социалист, но при этом страстно ненавидит тоталитаризм. Очень оппозиционно настроен в отношении советского (сталинского) социализма. Но и британские социалисты ему также не очень по нраву. Так, в Англии еще в конце позапрошлого века зародился так называемый «фабианский социализм». К фабианцам принадлежала подавляющая часть британских интеллектуалов в первой половине XX века. Организационное воплощение фабианство получило в форме «Фабианского общества», основанного в Лондоне в 1884 году. Сторонники фабианства считали, что преобразование капитализма в социалистическое общество должно происходить постепенно, медленно, в результате постепенных институциональных преобразований. Крупнейшие представители фабианства: Сидней Вебб, Беатриса Вебб, Э. Кеннан, Джордж Дуглас Ховард Коул, К. Блэк, Роберт Блэтчфорд, Томас Балог, известные писатели Бернард Шоу и Герберт Уэллс, также Джон Мейнард Кейнс, Бертран Рассел, Уильям Беверидж, Ричард Генри Тоуни, Эдит Несбит.

Но Оруэлл был вне «Фабианского общества». По мнению писателя, фабианцы были более озабочены интересами продвижения британской империи в мире, чем положением простого народа. В конце концов, он определился как сторонник партии лейбористов, но и её он подозревал в оппортунизме. В итоге у Джорджа Оруэлла сложились свои представления о социализме, которые не совпадали с общепринятыми.

Многие работы Оруэлла пророческие. Они подобны хорошему вину, которое с годами становится только лучше. Особенно выделяются две работы Оруэлла – роман «1984» и повесть «Скотный двор».

Когда 39 лет назад наступил тот загадочный 1984-й год, журнал «Футурист» подсчитал: из 137 пророчеств писателя к тому моменту сбылось ровно 100. В 2013 году (в преддверии 110-летия писателя) британская «Гардиан» провела опрос среди читателей: сбылись ли пророчества Оруэлла и если сбылись, то где именно? 89 % британцев ответили, что да, сбылись, и сбылись – в Британии. Россия, между прочим, в ответах не фигурировала. Некоторые из пророчеств писателя стали сбываться сразу же после его смерти. Другие реализуются только сейчас. И, между прочим, в России, которая тридцать лет назад встала на рельсы капитализма, всё более явно проявляются некоторые пророчества Оруэлла.

В романе «1984», может быть, в меньшей степени, чем в романах-антиутопиях других авторов (Е. Замятина, О. Хаксли, Р. Брэдбери) рассматриваются вопросы техники, рисуются картины чудес, творимых научно-техническим прогрессом в сфере производства, транспорта, коммуникаций, быта. Джордж Оруэлл обращает внимание лишь на два технических достижения, которые будут определять будущий мировой порядок и жизнь каждого человека.

Первое – ядерное оружие. Оно уже существовало на момент написания «1984», в романе есть упоминание о локальном ядерном конфликте. Правда, эту тему автор не развивает. Ещё в статье «Ты и атомная бомба» для Tribune, написанной по горячим следам атомных бомбардировок Хиросимы и Нагасаки, Оруэлл показывает, что Америка потеряет свою монополию на ядерное оружие. Оно окажется доступным для СССР и, возможно, ещё нескольких стран. И это оружие станет важнейшим фактором мировой политики. Он не исключает возможности третьей мировой войны с использованием такого оружия, но больше склоняется к тому, что ядерное оружие станет оружием устрашения и сдерживания.

Второе – телекраны – устройства, совмещающие телевизор и камеру слежения, очень универсальный инструмент. Они используются правящей в Океании партией для того, чтобы держать людей под постоянным контролем, устраняя таким образом возможность заговоров против власти. Телекраны – больше, чем телевизор и камера, это средства контроля за внутренним состоянием человека. Они невероятно чувствительны, и могут заметить сердцебиение или дрожь. Как замечает один из героев романа, человека, оснащенного телекраном, «.. выдать может даже спина…».

Телекраны есть у всех членов внутренней и внешней партии (в рабочих кабинетах и в жилищах) и в нескольких местах в поселениях пролов. С помощью телекрана высшие партийные чиновники и функционеры могут запрашивать и получать нужную им информацию для решения задач, стоящих перед партией.

Телекраны – одновременно выступают мощным инструментом пропаганды, через них осуществляется круглосуточная «загрузка» человека разной политической и идеологической информацией. В частности, передавая лживые новости о военных победах государства, производственных и иных экономических достижениях; энергичные исполнения государственного гимна для усиления патриотизма; так называемые «двухминутки ненависти» (демонстрация внешних геополитических врагов, а также внутренних партийных врагов).

В большей степени Оруэлл говорит о социальных, политических и гуманитарных сторонах будущего общества. Список предсказаний писателя включает:

– уничтожение остатков демократии и установление тоталитарного режима;

– всеобщую непрерывную слежку с помощью не только специальных служб, но также технических средств и «добровольных» стукачей;

– тайные договоренности правительства о проведении локальных войн ради удержания власти;

– навязывание властью народу внешних врагов в качестве средства искусственной консолидации общества;

– уничтожение культуры и образования;

– сексуальную революцию с такими её проявлениями, как планомерное уничтожение семьи, половых различий, деторождения;

– генную инженерию, поставленную на службу тоталитарному режиму;

– жесточайший контроль над СМИ;

– программирование сознания людей и превращение их в живых роботов;

– массовое насаждение двоемыслия, новояза;

– переписывание истории для её соответствия идеологии сегодняшнего дня и др.

Подробнее об этих предсказаниях можно прочитать в книге Вячеслава Недошивина «Джордж Оруэлл. Неприступная душа» (М.: Издательство ACT, 2018). Автор книги пишет о пророческом даре Оруэлла: «Он настолько впереди своего времени, что мы лишь сейчас “догоняем” его. Да и догоняем ли!»

Из двух наиболее известных произведений – «1984» и «Скотный двор» – сначала появился «Скотный двор», в 1945 году. В этой повести писатель показал перерождение революционных принципов и программ. «Скотный двор» – притча, аллегория. Некоторые исследователи творчества Оруэлла считают, что повесть – прямой намек на революцию 1917 года, показывающий, что идея социализма (идеала социальной справедливости и свободы человека) очень быстро может обратиться в свою противоположность. Правда, сам писатель в конце жизни говорил, что его повесть-аллегория – предупреждение всему миру, включая Британию.

Роман «1984» был написан спустя четыре года после «Скотного двора», а первое издание датируется летом 1949 года. Биографы писателя утверждают, что идею романа Оруэлл вынашивал на протяжении всех 40-х годов, а рабочим названием произведения было: «Последний человек в Европе» (англ. “The Last Man in Europe”). Оруэлл – один из основоположников такого жанра в литературе, как антиутопия. Впрочем, у него были предшественники. Уже в начале своей работы над романом «1984» Оруэлл был знаком с двумя антиутопиями: романом «Мы» Евгения Замятина (1920 г.) и романом «О дивный новый мир» англичанина Олдоса Хаксли (1932 г.). Особенно Оруэлл был увлечен произведением Евгения Замятина, написал рецензию на роман «Мы» (1946 год) и даже планировал писать книгу о Замятине и его романе (к сожалению, план не был реализован). Кое в чём автор «1984» повторял своих предшественников. Но по многим моментам это было описание будущего «идеального» общества, не повторяющее предыдущие антиутопии.

Роман стал идейным продолжением «Скотного двора», в котором Оруэлл изобразил возможное будущее мировое общество как тоталитарный иерархический строй, основанный на изощрённом физическом и духовном порабощении, пронизанный всеобщим страхом, ненавистью и доносительством. Тоталитарная система, имеющая явные признаки рабовладения и феодализма, пришла на смену капитализму XX века. Для нового общества характерны: мобилизация всех сил для реализации глобальной цели; концентрация власти в руках одной партии, направляемой вождём; безраздельная монополия на средства коммуникации; диктатура единственно верной идеологии; полный контроль над общественной и частной жизнью; жестокое насилие в отношении всех инакомыслящих и несогласных; постоянные поиски врагов, с которыми ведётся непримиримая война; тотальная материальная нищета и всеобщий страх.

Некоторые исследователи творчества пытались в картинах романа «1984» увидеть какую-то конкретную страну (чаше всего – Советский Союз). Сам Оруэлл писал, что его произведения не имеют целью описать недостатки некоей конкретной страны или политического строя. Про роман «1984», например, сказал незадолго до смерти: «То, что действие происходит в Англии, лишь подчеркивает, что англоговорящая раса не является лучше любой другой и что тоталитаризм, если против него не воевать, может победить в любом месте...» И мы сегодня видим уродливые проявления этого тоталитаризма по всему миру.

Роман «1984» о «переделке человека»

Многие писатели, работающие в жанре научной фантастики, утопии и антиутопии, большое внимание уделяют описанию техники будущего. Это, например, мы видим у француза Жюль Верна и англичанина Герберта Уэллса. А вот Джордж Оруэлл гораздо большее внимание в своём романе-антиутопии «1984» уделяет вопросам не традиционной техники («железа»), а технологий переделки человека. То, что сегодня на Западе иногда называется термином hume-tech (в отличие от high-tech). Среди методов hume-tech, описанных в романе: «промывка мозгов», внедрение «новояза», формирование «двоемыслия», сеансы «внушения» с использованием пыток и т. и.

Остановлюсь на «новоязе», или новом языке. Рассуждает о нём один из героев романа по имени Сайм, с которым работает главный герой Уинстон Смит в Министерстве правды. Сайм – филолог, специалист по новоязу. Он с гордостью говорит о своей работе: «Это прекрасно – уничтожать слова… В конце концов, мы сделаем мыслепреступление попросту невозможным – для него не останется слов». А вот ещё откровения словоохотливого Сайма по поводу новояза и старояза (последний в Министерстве правды планомерно уничтожают): «Главный мусор скопился, конечно в глаголах и прилагательных, но и среди существительных – сотни и сотни лишних. Не только синонимов; есть ведь и антонимы. Ну скажите, для чего нужно слово, которое есть полная противоположность другому? Слово само содержит свою противоположность. Возьмем, например, “голод”. Если есть слово “голод”, зачем вам “сытость”? “Неголод” ничем не хуже, даже лучше, потому что оно – прямая противоположность, а “сытость» – нет. Или оттенки и степени прилагательных. “Хороший” – для кого хороший? А “плюсовой” исключает субъективность. Опять же, если вам нужно что-то сильнее “плюсового”, какой смысл иметь целый набор расплывчатых бесполезных слов – “великолепный”, “отличный” и так далее? “Плюс плюсовой” охватывает те же значения, а если нужно ещё сильнее – “плюсплюс плюсовой”. Конечно, мы и сейчас уже пользуемся этими формами, но в окончательном варианте новояза других просто не останется. В итоге все понятия плохого и хорошего будут описываться только шестью словами, а по сути, двумя. Вы чувствуете, какая стройность, Уинстон? Идея, разумеется, принадлежит Старшему Брату, – спохватившись, добавил он».

Оруэлл посвятил новоязу специальное приложение к своему роману, которое подается как вполне научный текст. Чувствуется, что писатель профессионально изучил этот вопрос. Новояз, или новый язык предполагает отказ от многих старых слов и их замену на новые. При этом словарный запас человека сжимается. Это ограничивает возможность правильно осмысливать события и изменения, происходящие в окружающем человека мире, сужает его видение мира. В приложении к роману Оруэлл специально перечисляет основные принципы (характеристики) новояза. Вот они: 1) ликвидация смысловых оттенков слов и сокращение словаря; 2) навязывание словами определённой политической позиции; 3) обилие аббревиатур и сложносокращённых слов; 4) предельно упрощённая грамматика; 5) разделение лексики языка на три словаря по области употребления.

Остановлюсь лишь на последнем пункте (три вида словарей). Словарь А включал только те слова, которые годны для использования в повседневной жизни. Поскольку был в ходу у народа, слова составлялись по самой строгой схеме. В этом словаре наиболее ярко проявлялось стремление минимизировать словарный обиход, по возможности делая слова краткими, но легко различаемыми на слух. Был построен на базе обычных слов старояза, очищенных при этом от двусмысленностей и неясностей. Будучи чрезвычайно скудным, годился в основном лишь для бытовых нужд, поскольку позволял выражать мысли только в отношении конкретных объектов и физических действий. В силу своей специфики был непригоден для философских размышлений на абстрактные темы.

Словарь В, прежде всего, состоял из слов, специально конструируемых для выражения политических или этических понятий. Стремились наиболее полно и точно отразить эти понятия с помощью слов, приоритет всё же состоял в том, чтобы вводить в употребление такие слова, которые бы автоматически навязывали использующему их определенную позицию.

Словарь С являлся вспомогательным, в него включались лишь научные и технические термины, имеющие хождение среди специалистов. Смысл этих терминов также был очищен от нежелательных значений, они практически не пересекались с лексемами двух других словарей.

Каждый год в Океании появлялось новое издание словаря, из которого выбрасывались чуждые для идеологии партии слова. Некоторые из них вообще исчезали, другие заменялись новыми. В целом словарный запас имел ярко выраженную тенденцию к сокращению. Процесс был планомерным и в высшей степени осознанным. Главным был принцип: «невозможно сделать (и даже подумать) то, что нельзя выразить словами». Читаем в романе: «Каждое сокращение было успехом, ибо чем меньше выбор слов, тем меньше искушение задуматься». Сокращений словаря удавалось добиваться за счет того, что на смену достаточно пространным привычным фразам приходила более короткая фраза или даже одно слово, которое зачастую было сокращением или аббревиатурой. Например, в речевой обиход Океании прочно вошла фраза «идейно крепкий речекряк». Она обозначала человека, который умеет произносить идеологически выверенные речи, «без участия высших нервных центров».

Некоторые слова новояза теряют свой изначальный смысл и означают нечто противоположное. Чтобы развернуть на 180 градусов их смысл, слова внедряют в сознание с помощью геббельсовской пропаганды. В виде лозунгов, развешанных на плакатах и щитах, рекламных роликов на телевидении (таковое уже имелось повсеместно в Океании) и т. п. Например: «Война – это мир», «Свобода – это рабство», «Незнание – сила».

Ещё один метод hume-tech – внушения с помощью пыток. Читавшие роман «1984» хорошо помнят мрачные застенки Министерства Любви. Некоторым они напоминают средневековую инквизицию. К главному герою Уинстону Смиту, попавшему в застенки, применяют пытки. Но, что примечательно: в этих застенках не просто пытают, добиваясь каких-то признаний, якобы, в целях обеспечения государственной безопасности. Там человека «перевоспитывают». Об этом многократно говорит герою романа Уинстону Смиту, попавшему в застенки, один из партийных боссов О’Брайен. Вот фрагмент одного из таких разговоров:

«А как вы думаете, зачем мы держим здесь людей?» – О’Брайен задает вопрос Уинстону Смиту. Тот отвечает: «-Чтобы заставить их признаться». И далее:

«– Нет, не для этого. Подумайте ещё.

– Чтобы их наказать.

– Нет! – воскликнул О’Брайен. Голос его изменился до неузнаваемости, а лицо вдруг стало и строгим, и возбужденным. – Нет! Не для того, чтобы наказать, и не только для того, чтобы добиться от вас признания. Хотите, я объясню, зачем вас здесь держат? Чтобы вас излечить! Сделать вас нормальным! Вы понимаете, Уинстон, что тот, кто здесь побывал, не уходит из наших рук неизлеченным? Нам неинтересны ваши глупые преступления. Партию не беспокоят явные действия; мысли – вот о чём наша забота. Мы не просто уничтожаем наших врагов, мы их исправляем».

Лишь после того, как «инакомыслящий» действительно раскаивается и начинает любить Старшего Брата и верить в идеалы партии, он действительно становится «правоверным». Вот тут-то его можно убить. Очевидно, что после такого «исправления» жертва действительно соответствует всем «стандартам» ада. Почему-то на память приходят слова Иисуса Христа: «Ине бойтесь убивающих тело, души же не могущих убить…» (От Матфея, 10:28).

О’Брайен объясняет непонятливому Уинстону, что Министерство Любви – не какая-то примитивная инквизиция Средних веков, которая мучала людей и добивалась от них публичного признания (в назидание другим). Министерство Любви добивается внутреннего покаяния человека. В каком-то смысле это пародия на то покаяние, которое на протяжении многих веков практиковалось в христианстве. Последнее было и остается средством очищения человеческой души, её преображения.

В романе «1984» мы видим покаяние «наоборот»: человек должен отказаться от всего человеческого, причём добровольно и искренне. Конечно, ни одна инквизиция в мире до такого «совершенства» не доходила. Да и в романе О. Хаксли «О дивный новый мир», где «переделка» человека – одна из ключевых тем, до такой «трогательной» заботы власти о «духовном» состоянии человека не доходит. Такого глубокого проникновения власти в душу человека нет вообще ни в одной из известных мне антиутопий.

Вот ещё фрагмент другого разговора О’Брайена с Уинстоном:

«– Вы думаете, – сказал он, – что раз мы намерены уничтожить вас и ни слова ваши, ни дела ничего не будут значить, зачем тогда мы взяли на себя труд вас допрашивать? Вы ведь об этом думаете, верно?

– Да, – ответил Уинстон.

О’Брайен слегка улыбнулся.

– Вы – изъян в общем порядке, Уинстон. Вы – пятно, которое надо стереть. Разве я не объяснил вам, чем мы отличаемся от прежних карателей? Мы не довольствуемся негативным послушанием и даже самой униженной покорностью. Когда вы окончательно нам сдадитесь, вы сдадитесь по собственной воле. Мы уничтожаем еретика не потому, что он нам сопротивляется; покуда он сопротивляется, мы его не уничтожим. Мы обратим его, мы захватим его душу до самого дна, мы его переделаем. Мы выжжем в нём всё зло и все иллюзии; он примет нашу сторону – не формально, а искренне, умом и сердцем. Он станет одним из нас, и только тогда мы его убьем. Мы не потерпим, чтобы где-то в мире существовало заблуждение, пусть тайное, пусть бессильное. Мы не допустим отклонения даже в миг смерти. В прежние дни еретик всходил на костер всё ещё еретиком, провозглашая свою ересь, восторгаясь ею. Даже жертва русских чисток, идя по коридору и ожидая пули, могла хранить под крышкой черепа бунтарскую мысль. Мы же, прежде чем вышибить мозги, делаем их безукоризненными. Заповедь старых деспотий начиналась словами: “Не смей”. Заповедь тоталитарных: “Ты должен”. Наша заповедь: “Ты есть”. Ни один из тех, кого приводят сюда, не может устоять против нас. Всех промывают дочиста. Даже этих жалких предателей, которых вы считали невиновными – Джонса, Аронсона и Резерфорда – даже их мы, в конце концов, сломали. Я сам участвовал в допросах. Я видел, как их перетирали, как они скулили, пресмыкались, плакали – и под конец не от боли, не от страха, а только от раскаяния. Когда мы закончили с ними, они были только оболочкой людей. В них ничего не осталось, кроме сожалений о том, что они сделали, и любви к Старшему Брату. Трогательно было видеть, как они его любили. Они умоляли, чтобы их скорее увели на расстрел, – хотели умереть, пока их души ещё чисты».

А вот ещё одно откровение О’Брайена о том, что партия добивается полного и гарантированно необратимого преображения человека, что партия трогательно заботится о душе каждого «заблудшего»:

«Мы сомнем вас так, что вы уже никогда не подниметесь. С вами произойдет такое, от чего нельзя оправиться, проживи вы ещё хоть тысячу лет. Вы никогда не будете способны на обыкновенное человеческое чувство. Внутри у вас все отомрет. Любовь, дружба, радость жизни, смех, любопытство, храбрость, честность – всего этого у вас уже никогда не будет. Вы станете полым. Мы выдавим из вас все до капли – а потом заполним собой».

Внутренняя перестройка человека неизбежно отражается и на внешнем его виде. Оруэлл это фиксирует по ходу романа: «безличные люди»; «безразличные люди»; «когда мы закончили с ними, они были только оболочкой людей»; «он завыл, как животное, без слов»; «с бледным правильным лицом, похожим на восковую маску»; «синтетическое лицо»; «мы – не люди» (То есть нелюди. – В.К!) и т. п.

Удивительно, все биографы Джорджа Оруэлла утверждают, что писатель был атеистом. Как бы там ни было, но роман его наполнен духовным смыслом. В антиутопии Джорджа Оруэлла мы видим последние времена человечества. Старший Брат – прообраз антихриста. Которого одни будут любить по причине своей духовной слепоты и невежества, других заставят это делать путем изощренных пыток. Мир романа «1984» – общество, где людей уже не осталось. Есть лишь человекоподобные. Уинстон Смит был, наверное, последним человеком в этом «дивном новом мире». О’Брайен говорит ему в конце романа: «Если вы человек, Уинстон, вы – последний человек. Ваш вид вымер; мы наследуем Землю». Конечно, первоначальное название романа «Последний человек в Европе» гораздо более точно отражает суть произведения, чем набор цифр «1984» (есть версия, что первоначальное название романа испугало издателей, и писателю пришлось предложить замену в виде «1984»).

Роман не только антиутопический, но также эсхатологический (эсхатология – религиозное учение о конце земной истории, а также о конце человеческой жизни). И в этом смысле роман «1984» можно поставить в один ряд с такими произведениями эсхатологического жанра, как «Легенда о Великом Инквизиторе» Ф.М. Достоевского или «Краткая повесть об антихристе» Владимира Соловьева. Самое удивительное, что автора «1984» биографы называют «атеистом». Это не первый случай, когда люди, позиционирующие себя атеистами или агностиками, неожиданно для себя и окружающих создают произведения большой духовной глубины. Видимо, Бог при необходимости сам водит рукой таких писателей.