Текст книги "Знак небес"

– Тогда верни мне девушку, которая недавно здесь утопла, – выпалил Константин. – Люблю я ее.

Из воды раздалось озадаченное бульканье.

– Это такую красивую? – уточнил наконец голос.

– Ее самую, – радостно подтвердил Константин.

– Так она же сама, буль-буль-буль, ко мне захотела. Не отбивалась, не брыкалась и даже, буль-буль, подсобить пыталась.

– Не подумавши она, сгоряча!

– Ну это я уже слыхал, – откликнулся островок. – Но давай разберемся во всем по порядку. Ты сказал, что…

– После разбираться будем! – завопил Константин. – Все после, а то опоздаем! – И неожиданная мысль промелькнула у него в голове. – Погоди-погоди. А ты мне, часом, не зубы заговариваешь, чтобы и впрямь уже поздно стало?!

– Да за кого ты меня принимаешь?! – возмущенно запузырилась вода вокруг островка. – Ты вообще кем меня считаешь?! Я тебе что, колдун какой, чтоб зубы твои заговорами лечить?! Я – честный водяной! Вот ежели у тебя, скажем, водянка была бы или, к примеру…

– Точно! Резину тянешь! – твердо констатировал князь.

– Чего я тяну? – недоуменно булькнул голос.

– Потом поясню. Ты девушку мне отдай.

– Такая красивая, – сожалеюще вздохнул голос. – Да еще княгиня. Я сколь живу, а княгинь у меня отродясь не бывало. Даже обидно как-то. И все вы, люди, вот так, – перешел островок к обобщенным выводам. – Когда что-то нужно, так на поклон бежите – верни, мол, дедушка водяной. А нет чтоб просто так, от души, в гости заглянуть. Какое там, этого от вас вовек не дождешься.

– А хочешь, я тебе песенку спою? – вдруг осенило Константина. – Твою песенку. Ну ее один водяной сочинил про себя, но она и для тебя тоже хорошо подходит.

– В самом деле? – удивился островок.

– Да чтоб мне навсегда к тебе в гости попасть, если я вру.

– А не боишься? – предостерегающе булькнул голос. – Ты ведь не гляди, что я озерный. Мне слова твои всем другим передать куда как легко. И уже никто не вступится, так что тебе не реки – тебе колодца хватит.

– Не боюсь ничуточки, потому что не вру, – заверил Константин и начал: – Я водяной, я водяной, никто не водится со мной… Только, чур, вначале Ростиславу отдай. А песню… Я ее тебе завтра поутру спою.

– Ишь ты, – бултыхнулась вода вокруг островка. – Точно про меня. Со мной ведь и впрямь никто не водится, если не считать…

– Девушку, – напомнил Константин.

– Ладно, раз так, то сейчас ее тебе прямо в руки доставят, – пообещал островок. – Уж очень мне дальше охота дослушать. Но впредь гляди, княже, – предостерег водяной. – Ежели нужда в чем будет, просто так получить не надейся.

– Понятно. У вас все строго. Деловой подход, – вздохнул Константин обреченно. – Капиталистические отношения на дне великого русского озера Плещеева. Процветающий бизнес по вылавливанию молодых княгинь и прочих славянок.

– Чего?! – запузырилась вода возле островка.

– Я говорю, что все понял! – гаркнул Константин. – Ты – мне, я – тебе. Без подарков в воду ни ногой, ни рукой. Да и с подарками тоже… с опаской, – подумав, добавил он.

– А-а, – с облегчением булькнул водяной. – Вот теперь все понял. А то ты там буровишь чтой-то несуразное, аж напужал. Я-то думал, что уже и слуха стал лишаться. Оно, знаешь ли, когда постоянно вода в ушах, то очень вредно для здоровья. Ага, ну вот и твоя княгиня, – удовлетворенно булькнул водяной. – Тогда я поплыл. Прощевай, князюшко. Завтра свидимся, – уточнил островок и начал стремительно удаляться от берега.

– Эй, а где девушка-то?! – возмущенно заорал ему вдогон Константин, вскакивая на ноги, и в тот же миг увидел почти рядом с собой темное пятно и белую полосу женской рубахи, видневшейся из-под слегка задравшегося платья…

Константина, бегущего к шатру с княгиней на руках, дружинники встретили гробовым молчанием и открытыми в изумлении ртами. Вейка метнулась было навстречу, коснулась ледяных пальцев Ростиславы, испуганно отдернула руку и взвыла в голос, но, напоровшись на яростный княжеский взгляд, почти мгновенно умолкла.

– Полог открой! – рявкнул Константин.

Вейка бестолково, точно слепая, отскочила куда-то в сторону, затем дошло, метнулась к шатру, откинула полог и… вновь закрыла его.

– Да держи ты его, – скомандовал Константин и одобрил: – Вот так. Правильно. – Внеся Ростиславу в шатер и бережно опустив на расстеленный войлок, он облегченно выдохнул: – Все. Давай раздевай.

Вейка нерешительно опустилась на колени перед княгиней и принялась трясущимися пальцами расстегивать ожерелье[49]49
  Нарядный красиво расшитый пристяжной воротник, у богатых людей украшенный жемчугом.


[Закрыть] на ее платье. Константин хмуро взирал на безуспешные попытки девушки. Терпение закончилось быстро – спустя полминуты он, не выдержав, пришел на помощь, с силой разодрав ворот, и круглые бусинки жемчуга посыпались на войлок, а с него на пожухлую траву. Вейка отпрянула, с испугом глядя на князя, но, спохватившись, припала к груди Ростиславы.

– Не бьется, – жалобно протянула она.

– Ее же откачать надо! – возмутился Константин.

– А-а… как? – уставилась она на него.

Князю очень захотелось выругаться, но он, скрипнув зубами, сдержался, вместо этого принявшись припоминать все то, чему его учили на краткосрочных курсах спасателей – был у него такой эпизод в жизни. Припоминалось плохо, но все, что всплыло в голове, он использовал даже не на все сто, а на двести процентов. Однако его усилия были тщетными – мраморно-белое тело оставалось бесчувственно-ледяным.

Разговоры дружинников, доносившиеся до него через тонкий полог шатра, тоже вдохновения не добавляли. Все в один голос утверждали, что княгиня давно померла, что поздно, слишком много времени прошло, вызывая горячее желание выскочить наружу и укоротить не в меру длинный язык кому-нибудь из самых громких говорунов.

Да тут еще и тихое безутешное подвывание Вейки, которая хоть и самым покорным образом выполняла все княжеские приказы, являя собой образец послушной помощницы, но – Константин это чувствовал – все равно тряслась от страха, хоть она и старалась, крепилась что есть мочи. И не исключено, что главной причиной этого страха была не бездыханная Ростислава, а его собственная неистовая одержимость, с которой он проделывал с бесчувственным телом княгини все необходимые манипуляции: искусственное дыхание то рот в рот, то с силой на грудную клетку, ну и прочее, что удалось вспомнить.

Руки Вейки тряслись, губы подрагивали, а на языке уже давно вертелась фраза, которую ей очень хотелось выкрикнуть прямо в лицо Константину: «Ты что, ослеп?! Она же мертвая – не мучь ее!» Один раз она даже открыла рот, но вновь встретилась с его полубезумным страшным взглядом, умолявшим и одновременно повелевающим, чтобы она не вздумала произнести хоть слово, и девушка, с усилием проглотив слюну, понимающе кивнула: «Молчу я, молчу».

Впрочем, несмотря на ее молчание, проку все равно не было…

* * *

Аще бысть о ту пору такое, чему сам видоком бысть. Приключишася оное близ озера Плещеева, кое под Переяславлем-Залесским. Княгиня Ростислава, а во крещении Феодосия, коя о ту пору приехав молити княж Константина, дабы ея град не разоряхом, уговориша оного, да людишек своих ратных с добраю вестию отпустиша обратно во град. Сама же, сев уговор вести с князем про откуп со града и на том его улестиша, поехала во Переяславль, но, не ведая, что ея муж княж Феодор жив, из любви к нему порешила тож с белым светом расстатися и повелеша холопке своея, прозвищем Вейка, ко Плещееву озеру правити, в кое она и ушед.

А княже Константине, учуяв недоброе, вослед ей поехав и глядючи, яко княгиня тонет, в чем бысть, в том и в воду ушед, дабы спасти несчастную. Прочие ратники ныряша долга, но тщетна, ибо мутна вода во озерце и дна не узрети, да и студена, ибо о ту пору три дни до грязника месяца оставалося, но Константине-княже упрям бысть и ныряша столь долга, что княгиню нашед, на берег ее вынес, а глядючи на ея, возлюбихом, хошь оная княгиня и женкой ворогу его заклятаму Феодору доводилася.

Токмо вельми долго она во озерце бывахом, посему сколь ни бился княже, но не открыша несчастная очес своих и вздоха не издаша и тело ее хладное, аки мрамор белый, согрети был он не в силах…

Из Владимиро-Пименовской летописи 1256 г.

Издание Российской академии наук. Рязань, 1760 г.

* * *

Оный же князь ввел во глум княгиню Переяславскаю Феодосию, учиниша над ею срам непотребный, и, едва вырвавшись из срамных объятий рязанца, чуя, яко жгут на ея ланитах следы лобзаний греховных, поехав на Плещеево озеро, дабы омыть их с себя водою студеной, но сколь не смываша их, а проку не бысть. И тогда порешила оная княгиня, что опосля таковского надругательства ей жити ни к чему, и, зайдя глубже, камнем во озерце ушед на самое дно. А Константин-братоубойца повелеша воям своим извлечи княгиню из воды, но не христианска милосердия ради, а убояшася гнева господня, и токмо.

Из Суздальско-Филаретовской летописи 1236 г.

Издание Российской академии наук. Рязань, 1817 г.

* * *

В летописях по-разному излагают причины, по которым переяславская княгиня угодила в Плещеево озеро. Высокопарно-возвышенно – из-за любви к своему супругу, князю Ярославу (в крещении Феодор) – пишет об этом Пимен, упоминая заодно и о внезапно вспыхнувшей к ней любви князя Константина, который якобы самолично вытащил ее из воды. Что до внезапной вспышки страсти, то она как раз вполне допустима – очень уж драматичные обстоятельства предшествовали этому, а вот ныряние князя за утопленницей, разумеется, можно смело отнести к числу безудержной фантазии автора. Правда, он указывает, что был непосредственным свидетелем тому, но, убежден, это написано им исключительно для красного словца, ибо весьма сомнительно, чтобы монах, пускай и летописец, следовал вместе с князем и его войском в том победоносном походе, который Константин столь блистательно осуществил осенью 1218 года.

Однако думается, что и версия старца Филарета также грешит пристрастностью, хотя и более близка к истине. Правда, мало верится, что расчетливый и трезвомыслящий князь подверг приехавшую в его стан переяславскую княгиню грязным домогательствам лишь потому, что уступил минутной вспышке чувств. Но если заменить чувства иной причиной – обычной местью своему врагу князю Ярославу, то такое предположение начинает выглядеть не столь безосновательно. Разумеется, домогательств тоже не было. Скорее всего, Константин попросту злорадно сообщил ей о том, что Ярослав умирает, а возможно, предвосхищая желаемые события, даже солгал, что он умер.

И все-таки самоубийство Ростиславы даже в свете этих догадок выглядит несколько загадочным и малообъяснимым, а потому возьму на себя смелость утверждать, что его… вовсе не было. Не следует забывать, что частично дорога от стана рязанского князя к городу проходила через лес, и все могло быть гораздо проще – попадание ветки в глаз лошади или еще что-то в этом же духе, и кони понесли, не свернув к Переяславлю, а устремившись напрямик к озеру. Старательно пытавшейся их остановить холопке Вейке это удалось, но у самого берега, в результате чего возок резко занесло, и под воздействием центробежной силы княгиня вылетела из него, угодив прямиком в озеро.

Комментировать прочие россказни летописцев, согласно которым Константин, дабы заполучить обратно княгиню, вступил в сговор с водяным, я, разумеется, не собираюсь, ибо эти утверждения не выдерживают никакой критики.

Албул О. А. Наиболее полная история российской государственности, т. 2, стр. 170. Рязань, 1830 г.

Глава 15
Ты только живи

 
Сильнее скорби безысходной,
Сильнее смерти страсть моя…
Люблю тебя – и буду я
Твоей звездою путеводной.
 

Лопе де Вега

Трудно сказать, сколько прошло времени с момента начала реанимации. Если бы впоследствии спросить об этом Вейку, которую князь в конце концов выгнал из шатра, и теперь она стояла на коленях подле полога, мучительно заламывая руки, она бы назвала три или четыре часа. Константин – но лишь из-за понимания, что спустя столько времени Ростислава точно бы не пришла в себя, – ограничился бы одним часом, а то и половиной, а дружинники…

Впрочем, какое имеет значение, когда и через сколько. Главное, что утопленница закашлялась, извергая из себя мутный фонтан озерной воды, и пошло-поехало, а еще чуть погодя ее длинные стрельчатые ресницы дрогнули, и глаза впервые за все время слегка приоткрылись. Константин устало сел рядом с ней на мокрую, хоть выжимай, войлочную кошму и некоторое время с улыбкой смотрел на Ростиславу. Мыслей не было – одно блаженство, что княгиня жива. Ее губы слабо шевельнулись и почти беззвучно прошептали:

– Холодно.

Константин встрепенулся, огляделся по сторонам и метнулся к вороху медвежьих шкур. Схватив их в охапку, он бросился обратно к княгине, но вновь притормозил – нельзя. Одежда-то мокрая, так что вначале Ростиславу предстояло раздеть и растереть. Погоди-погоди. Как это раздеть? Ему самому? Мысль была столь кощунственна, что он обматерил себя на все лады и жалобно уставился на княгиню – растирать-то надо. Он ухватился за ее ладони и, пока тер их, сообразил, что как раз теперь самое время позвать в шатер Вейку.

Девушка на его окрик не откликнулась. Странно. Неужто в обмороке? Константин выбежал наружу. Фу-у-у, все в порядке или почти в порядке. Непонятно только, почему она столь отчаянно уцепилась за веревку, натягивающую шатер, и с какой стати перепуганно мотает головой.

– Пошли же, – нетерпеливо потянул он ее, но та уперлась не на шутку.

– Я мертвяков боюся, – выдавила Вейка, жалобно глядя на Константина.

– Дура! – не выдержав, сорвался и заорал он на нее. – Живая она, понимаешь, живая!

– Как же живая, коль не дышит вовсе, – пискнула Вейка, продолжая упрямо цепляться за веревку.

– Дышит уже! – завопил он что есть мочи. – Дышит и разговаривает. Ее теперь растереть надо, чтоб согрелась, поняла?!

Вейка по-прежнему мотала головой, неверяще глядя на князя, и тогда – уж больно время дорого – он с маху влепил ей пощечину. И еще одну – для верности, после чего, понизив голос и откинув полог, тоном, не терпящим возражений, произнес:

– Пошли, а то и вправду умрет… от холода.

Холопка все равно зашла не сразу, чуть помедлив на входе, но, когда увидела, что княгиня ожила, заревела в голос, уже не таясь и не боясь Константина, и кинулась целовать ей руки. Точнее, вначале ей, а затем переключилась на князя, насилу оторвавшего Вейку от себя и принявшегося объяснять, что ничего не закончилось, а все только начинается. Дошло до служанки лишь после второго повтора, но за дело, надо отдать ей должное, она взялась сноровисто.

Так, с этим, кажется, все. Теперь можно инструктировать насчет дальнейшего порядка действий. Четко и внятно все произнеся, постаравшись говорить короткими, рублеными фразами, потребовал, чтобы повторила, и подивился – слово в слово.

– Молодец, – счел нужным похвалить он ее. – Значит, я наружу за жаровнями. Когда разденешь догола, как следует разотрешь и укроешь шкурами, позовешь – мои люди сразу занесут жаровни. Да еще медку жбанчик – попробуй ей хоть малость вовнутрь влить для сугрева.

Вейка вновь кивнула, и Константин опрометью метнулся из шатра. Торопливо распорядившись наполнить углями две, нет, три, словом, все, какие имеются в наличии, жаровни, а также принести жбан меда с двумя кубками, он с блаженной улыбкой устало плюхнулся подле полога, заступив на дежурство. Дружинники, поняв по княжескому лицу, что действительно все в порядке, засуетились, но, после того как исполнили повеление, вновь принялись шепотом, то и дело опасливо поглядывая на князя, переговариваться между собой.

На сей раз их спор зашел о том, что доселе такого никогда не бывало и через столь продолжительный срок пребывания под водой человека нипочем не вернуть к жизни. От силы четверть часа, и все – считай, что душа христианская упокоилась навеки. Кто-то возразил, что иной раз случалось откачивать человека и после такого количества времени, уж больно живуч оказывался, но на него сразу насели, мол, переяславская-то княгиня самое малое вдвое больше времени под водой пробыла, а то и втрое. Пробыла и… ожила.

– Нет, братцы, вы как хотите, но не иначе как тут что-то тайное замешано, – подвел итог дискуссии Охря. – Сам человек опосля столь долгого времени нипочем не оживет.

– А вон в святых книгах сказывается, – начал было невесть откуда появившийся Пимен, – что Христос Лазаря на четвертый день…

– То ж Христос, – перебил Охря, – понимать надобно.

Но Константину было не до них – он внимательно прислушивался к звукам за полотнищем шатра, готовый, если что, в любой момент метнуться на помощь девушке. Правда, он весьма смутно представлял себе, в чем и как он может ей сейчас помочь, но вдруг…

Князь вытер пот со лба и усмехнулся, подметив взгляды воинов. Вслух о том, как ему удалось оживить Ростиславу, никто не спрашивал, но их перепуганно-удивленные лица красноречиво говорили сами за себя. Лишь у Любима любопытство оказалось сильнее страха, и, улучив момент, молодой дружинник вполголоса спросил у отошедшего к коням Константина, да и то не о воскрешении из мертвых, а о том, как князю вообще удалось отыскать переяславскую княгиню.

– Эвон, даже не нырнул ни разу, волосы-то на голове сухие, а сыскал. Неужто и впрямь с водяным сумел договориться?

Константин посмотрел на него и улыбнулся, ничего не говоря. Но Любиму хватило и красноречивой княжеской улыбки, и он удивленно присвистнул:

– Ну дела…

Некстати вынырнувший из-за угла шатра Пимен испуганно охнул и опасливо уставился на князя. Константин поморщился. Нет уж, монахам, даже таким, которые глядят на тебя чуть ли не влюбленными глазами, излишние знания такого рода ни к чему, и он процитировал иноку вовремя всплывшие в его памяти мудрые слова отца Николая:

– Все в мире от бога, и каждую тварь на земле создал господь. И кто уж там чистый, а кто нечистый – не нам судить, а вседержителю, верно?

– Ну да, ну да, – покладисто пробормотал Пимен. – А-а-а… оживить тебе княгиню кто помог?

Константин изумился:

– Да неужто ты не слыхал, как я богу в шатре молитву с просьбой о помощи возносил? Вначале-то сам пытался, да не вышло, а с помощью всевышнего…

В это время из шатра как нельзя вовремя раздался радостный голос Вейки:

– Кажись, совсем в себя приходит, княже! – И тут же следом: – Тебя кличет.

Константин, весело улыбнувшись дружиннику и монаху, поспешил на зов.

Едва присел на корточки, с готовностью выполнить любую просьбу, как Ростислава одними губами спросила, в упор глядя на склонившегося над нею князя:

– Зачем ты?..

– Сейчас не время, – мягко ответил Константин, бережно поправляя медвежьи шкуры, в которые Вейка успела закутать княгиню, и крикнул, не оборачиваясь: – Эй, кто там! Жаровни сюда! Живо!

– Зачем ты меня? – не унималась та.

– После поговорим. Ты лучше поспи, а то умаялась, поди, княгинюшка. – И Константин ласково коснулся пальцами ее лба.

Ростислава словно ждала этого прикосновения, и глаза ее тут же покорно закрылись.

– Дивись, как у князя нашего ловко получается, – оторопело зашептал Селезень Охре – они как раз в этот момент внесли в шатер увесистую жаровню с рдеющими углями и аккуратно устанавливали ее.

– Замолчь, а то услышит, – так же тихо и испуганно огрызнулся тот в ответ.

Но предостережение было излишним. Константин хоть и слышал, но усталость была столь велика, что он вообще никак не отреагировал. Встав, он по-хозяйски огляделся – ничего не забыл. Ах да, столик еще надо поставить, да на него воду и медку – пусть и то, и то будет.

– Бди в оба, – строго приказал он Вейке.

Холопка торопливо закивала.

– Глаз до утра не сомкну, – пообещала она.

Константин вышел наружу и направился к дружинникам, сгрудившимся у огня, которые мгновенно расступились, скучившись в полукруге. Напомнив о бдительности караульных и чтоб, если только княгиня выйдет из шатра, незамедлительно будили его, он немного постоял у жаркого пламени, грея ладони, но боязливые взгляды воинов, которые он почти физически ощущал на себе, были неприятны, и он двинулся обратно.

Спохватился Константин, что сегодня ночевать ему самому негде, ибо шатер-то занят, а второго нет, лишь стоя у полога. Он в нерешительности оглянулся. Вообще-то раз так, следовало вернуться к костру, но почему-то не хотелось. Вновь все умолкнут и будут таращиться на него, как на какого-то колдуна, а оно ему надо? Да и особого холода он тоже пока что не ощущал, поэтому решил пока улечься неподалеку от полога, чтоб своенравная княгиня за ночь опять чего-нибудь не отчубучила. Так оно надежнее всего.

Надо бы укрыться для тепла хотя бы шкурой, но последнюю из имеющихся он сам перед уходом накинул на Вейку, а значит, требовалось снова заглянуть в шатер, и он не решился – еще потревожит ненароком. Опять-таки снимать с Вейки нельзя, а с Ростиславы… Вдруг княгине будет холодно под двумя?

«Нет уж, не маленький, перебьешься, – сказал он сам себе. – Пока так полежи, передохни немного, а потом можно и к костру перейти – там уж точно не закоченеешь», – но стоило ему закрыть глаза, как он мгновенно отключился.

Прочие же угомонились не скоро, продолжая обмениваться мнениями насчет того, как в кромешной мгле их князь ухитрился углядеть в воде княгиню, вытащить ее, да еще и откачать.

– Не иначе как он… – И невнятный приглушенный шепот.

– Ну нас там не было, – басил скептик.

– Да я ж сам их разговор слыхал, – горячился Охря.

– Так уж и слыхал, – заступался Любим.

– Точно, точно, – уверял Охря. – Тот князя вопрошает: «А душу мне отдашь взамен?» А князь ему в ответ: «Да я сам ее из тебя прям счас вытрясу, коли ты мне княгиню не явишь». И ка-ак ногой по воде топ, дак тому враз брызги в очи попали, а пока он жмурился, Константин Володимерович его за бороду и ну палкой охаживать. Уж оное, я чаю, все слыхали, верно?

– Верно, – подтвердил Селезень.

– То-то, – удовлетворенно кивнул Охря.

– А может, он не водяного ею охаживал, – вновь встрял какой-то скептик.

– Тю на тебя, – возмутился Охря. – А кого ж еще-то? В озере-то о ту пору, окромя князя, княгини и водяного, никого и не было. Вот и считай – сам себя не мог, княгиню тоже, и остается кто? – Посрамленный скептик умолк, а чтобы окончательно добить его, Охря, вовремя припомнив, добавил: – Да и потом-то, в шатре!.. Мы ж с Селезнем видали. Стоило князю токмо ее лба коснуться, так она вмиг и уснула. Енто как?! А таперича обернись да подивись, как спать улегся? Так лишь в старину богатыри почивали. Эвон, кулак под главу, и все – ни подстилки под бок, ни шкуры сверху, а ведь поболе нашего нырял-то…

От утренней свежести Константин проснулся чуть свет. Вчерашнее помнилось, но с трудом. То ли он просто настолько ошалел от переживаний, что его воспаленное и чересчур живое воображение сыграло с ним дурную шутку, то ли и впрямь был разговор с водяным…

«Да ну, – отмахнулся он. – Придумаешь тоже – водяной. Хотя… фантазия фантазией, а песенку я ему на всякий случай спою, сидя на бережку. От меня не убудет, хотя и глупо, конечно».

Он привстал, лениво потянулся и охнул, замерев. В грудь словно иголку воткнули – ни вдохнуть, ни выдохнуть. Так, понятно, все-таки немного простыл, но если дышать не полной грудью, то терпимо, и спохватился, удивленно уставившись на медвежью шкуру, которой был укрыт. То-то ему сверху было тепло. Правда, спина все равно изрядно замерзла.

Константин благодарно улыбнулся, покосившись на шатер, но тут же озабоченно подумал: «А самой-то не холодно?»

Осторожно, чтобы никого не разбудить, он чуть отодвинул полог и остолбенел – Ростиславы внутри не было. В один прыжок он преодолел расстояние до костра, возле которого сидел Селезень – нашли кого поставить на рассвете, – и, схватив его за грудки, хрипло выдохнул:

– Где?..

– Да вон она – у озера уселась! – обиженно завопил тот.

– У озера?! – ахнул Константин. – А почему меня не разбудил? А если она опять того? – И он оглянулся в сторону, куда указывал дружинник.

Ага, вроде все в порядке. Действительно сидит, задумчиво глядя на озеро, причем до воды ей не меньше трех-четырех метров. Волнение схлынуло.

– Я хотел было, да она просила сильно, чтоб не тревожил, – оправдывался дружинник. – Мол, ни к чему оно – и без того вечор умаялся. Вона и шкурой тебя укрыла. Я и подумал, а и впрямь, на кой?

– А приказ мой? – сурово напомнил Константин.

Селезень потупился.

– Уж больно она жалобно просила, – виновато протянул он. – Да и уговорились мы с ней – ближе двух саженей к воде не подходить. Опять же и я за ней все время бдю.

– «Бдю, бдю», – ворчливо передразнил Константин и медленно направился к княгине.

– Зачем? – спросила она, едва тот уселся рядом, и терпеливо повторила: – Зачем старался?

– Все мы когда-нибудь уйдем, – глухо отозвался Константин. Неожиданный вопрос слегка сбил его с нужной мысли, и начал он не совсем так, как хотел: – Неважно, когда уйдем. Важно как. А еще важней – во имя чего. Один – как богатырь в бою с врагом, защищая друзей. Второй – как трус, убегая от этой жизни, потому что боится ее.

– Я не боюсь, – перебила Ростислава. – Мне просто незачем жить. Хотя все одно – благодарствую. Ишь ты, даже водяного не испужался, – слабо улыбнулась она.

– Ты и это знаешь?! – удивленно воскликнул Константин. – А откуда?!

– Видала я кой-что в озере том. Не приведи господь вдругорядь такое узреть. Да и не враз я уснула, застала еще, как вои твои шептались. Мол, и смелый у нас князь, и сильный, и умен – вон, даже нечисть сумел уговорить, чтоб та свою добычу назад возвернула. И не побоялся с самим водяным споры спорить. Не зря его в народе заступником божьим кличут. – Она резко оборвала фразу и повернулась к князю, с интересом всматриваясь в его лицо. – Так ты что, правда из-за какой-то дурной девки сам к водяному полез?

– Правда, – покаянно сознался Константин и виновато улыбнулся, радостно любуясь самым главным – глаза у Ростиславы снова жили. Мертвенная пленка, туманившая вчера ее взор, сегодня бесследно исчезла, растворилась, сгинула, и они сейчас чуточку лучились от искорок, озорными чертиками прыгающими в самой глубине.

– А зачем? – Ее тон посуровел, но глаза предательски выдавали, что это все напускное, а на самом деле настрой у княгини совсем иной.

– Зачем, спрашиваешь, – протянул Константин. – Но ведь должен же быть кто-то рядом, когда человек в беде, верно? И потом… – Он попытался вдохнуть в грудь побольше воздуха, но кто-то невидимый сразу сменил размер втыкаемых в легкие иголок, и он чуть не вскрикнул от боли.

Константин хрипло закашлялся, и ему стало чуть полегче дышать, хотя он старался не делать глубокие вдохи. Хотел было продолжить, но умные слова и припасенные доводы вдруг куда-то делись. Вроде бы только что были тут, в голове, уже просились на язык, и на тебе, исчезли.

Все.

Разом.

И что говорить?!

Но Ростислава ждала ответа, и он, совершенно неожиданно для самого себя, отчаянно выпалил:

– Да люблю я тебя, люблю!

– Того я и боялась, княже, – услышал он после минутного молчания убийственный для себя ответ. – А ты ведаешь, сколь препон меж нами, да каких крепких? Вот и выходит, что воспрещена нам эта любовь и людьми, и богом…

Константин досадливо поморщился. Не то ему хотелось бы сейчас услышать от княгини, совсем не то. Хотя погоди-ка… И он радостно встрепенулся. «Воспрещена нам эта любовь, – мысленно повторил он слова Ростиславы. – Нам воспрещена, нам… Так это что же получается? Выходит…»

Радость рвалась из самых глубин сердца, и ему захотелось заорать что-то ликующе-веселое, но вместо этого князь вновь разразился надсадным тяжелым кашлем.

Ростислава терпеливо дождалась, пока закончится приступ, и продолжила:

– Да ты сам рубежи эти сочти. Первую Феклой кличут. Аще бог сочетал, человек да не разлучает, а тебя с нею…

– Меня с нею как раз Ярослав постарался, разлучил, – бодро перебил Константин. – Или ты не знала? Или муж не похвалился, что, когда его люди Рязань палили, они и мою жену убили?

Щеки Ростиславы порозовели, а в глазах ее уже не искорки светились – костер разноцветный полыхал.

– Ничего не сказывал, ты уж прости меня, – растерянно покачала она головой и поспешила предупредить: – Токмо ты о нем худого все равно не говори. Негоже о покойниках дурное сказывать. Они же за себя постоять не могут.

Константин опять закашлялся.

– Козел твой Ярослав, – выдавил он с усилием. – И с чего ты взяла, что он покойник? Во всяком случае, когда я его во Владимир привез, он был жив.

– Стало быть, вот так, – протянула Ростислава.

Лицо ее вновь построжело и поскучнело. А в глазах уже не только костра разноцветного не было – даже самые малюсенькие искорки исчезли. Она медленно и рассудительно произнесла:

– Я ему слово дала – седмицы не пройдет, после того как я о смерти его узнаю, и меня в Переяславле не будет. А у вдовой княгини, да бездетной еще, на Руси две дороги: либо в монастырь, либо туда, откуда ты меня вытащил.

– Но он же жив! – напомнил Константин и поморщился – теперь даже при маленьких вдохах в груди все равно продолжало ощутимо колоть.

– Жив, – безучастно подтвердила Ростислава.

– Получается, тебе ни туда, ни туда спешить ни к чему.

– Получается так, – согласилась она. – Вот токмо нам с тобой как дальше жить? И чем?

– Мне – надеждой, – твердо ответил рязанский князь. – Пока ты жива, я надеяться буду. Самое главное у меня есть – любовь к тебе, а жизнь – штука длинная. Кто знает, что она нам завтра преподнесет. – И он с мольбой в голосе выпалил: – Ведь всякое может быть, правда? Скажи, правда?!

Ростислава молчала, словно пребывала в колебаниях, и Константин, не дожидаясь ответа, застенчиво продолжил:

– А ты тут про нас говорила. Выходит, что и ты меня чуточку… – но договаривать не стал – испугался.

– Если б чуточку, – грустно протянула Ростислава. – И почто спрашиваешь, грех мой тайный из души вытягиваешь? Неужто сам не понял досель? – И она посоветовала: – Напалок мой тогда с мизинца сними да прочти, что там написано.

Константин было потянулся к перстню, но княгиня не позволила. Остановив его руку, она тихо попросила:

– Токмо не сейчас – опосля, когда меня рядом не будет. Тож ведь, поди, стыдно. Я его от батюшки получила, еще перед свадебкой, с наказом подарить… ну, словом, подарить, – замялась она. – Ан оказалось, что дарить и некому, пока… пока с тобой не повстречалась. Вот так и сложилось, что не князю Ярославу оно досталось, а…

– А князю Ярославу, – улыбнулся Константин, напоминая свое княжье имя.

– Ишь ты, яко ловко повернул, – слабо усмехнулась она и добавила отрезвляюще, сухо и почти зло: – Вот токмо не бывать нам вместе.

– Понимаю, Ярослав помехой, – отозвался Константин, кляня себя на чем свет стоит, что распорядился о его перевязках и бережной транспортировке.

Хорошо хоть, что хватило ума не подпустить к нему Доброгневу ни сразу, под Коломной, ни после, в ладье. Дескать, пусть вначале лекарка своим помощь окажет, а чужие – хоть бояре, хоть князья – обождут, никуда не денутся. А теперь остается надеяться на извечную беду России – скверную дорогу. Авось растрясет при переезде из Владимира в Ростов Великий. Хотя да, путь-то в основном реками…