Текст книги "Знак небес"

Глава 26
Сверх всяких ожиданий

Брут. Начнем с речей, а биться после будем.

Октавий. Но мы речей не любим так, как вы.

Брут. Речь добрая удара злого лучше.

Вильям Шекспир

Прошел почти месяц. Принес он немало событий, как хороших, так и плохих, а самым гадким было то, что поладить с черниговцами так и не удалось. Впрочем, Константин на это и не рассчитывал, надеясь хотя бы на то, что получится выяснить – чего ждать от Глеба Святославича Черниговского, а также от второго своего западного соседа – Изяслава Владимировича Новгород-Северского.

В какой-то мере он это выяснил, правда, ценой гибели всего своего посольства. Хорошо хоть, что рязанский князь на сей раз, почувствовав недоброе, не послал, как обычно, старого Хвоща или Евпатия Коловрата. Вместо них он отправил четырех ростовских бояр из тех, кто жаждал выслужить прощение князя за свою дерзость, проявленную, когда Константин стоял под их городом. Что и говорить – свое прощение они заработали сполна. Но посмертное, ибо это посольство стало их первой и последней службой. Вернулись все четверо на санях, изрубленные, будто мясные туши.

Набольшего из бояр, возглавлявшего посольство, по имени Олима Кудинович, признали лишь по приметным ножнам и дорогому поясу – лица у него не было вовсе. Руки и ноги, правда, оставались целыми, но туловищу уже не принадлежали – лежали подле него на залитой кровью соломе. Рядом с ним находились тела прочих послов.

А на двух других санях лежали слуги и дружинники. Черниговцы не пощадили никого, включая возниц, и правил поездом из трех саней какой-то черниговец. Был он неразговорчив и уже настроился на скорую гибель от рук рязанцев, так что, когда Константин запретил его трогать и с миром отправил назад, вид он имел весьма удивленный.

Но кроме этой дикой выходки с посольством, черниговский князь пока ничего не предпринял и, судя по тому, что доносила разведка, не собирался предпринимать. Ну, по крайней мере, в ближайшие три месяца, ибо до весеннего половодья оставалось всего полтора, еще один кидай на то время, пока спадет вода и подсохнет земля, и добавь сев – это святое.

Что Глеб Святославич запланировал на лето, можно было только гадать. Может, и ничего. Со здоровьем у него и так было не ахти, а после смерти сына он совсем сдал. Доживет ли до лета – бог весть. Во всяком случае, Константин искренне желал ему здоровья. Лучше иметь дело с ним, чем с его братом Мстиславом Святославичем, следующим по старшинству. Этот, в отличие от Глеба, насколько рязанскому князю удалось выяснить у купцов, имел нрав куда решительнее и суровее. Как Константину донесли верные люди, порубленное посольство – именно его работа. Да и письмецо, которое передал черниговец, что покойников в Рязань привез, тоже писал лично он. Было это послание совсем коротким и состояло всего из одной фразы, взятой из Библии: «Не мир, но меч». Что она означает – мудрено не догадаться. Значит, война.

Но как бы ни было, а пока у Константина и Вячеслава появилась передышка. Оставалось выжать из образовавшегося затишья все возможное, успев разобраться с восточными соседями. Русский город Великий Устюг, взятый войсками Волжской Булгарии, был, образно говоря, лишь пробой пера булгарского эмира. Стоит промолчать или того хуже – уступить, и следом за первой ласточкой полетят остальные.

А там и мордва непременно зашевелится, и есть с чего. Этот народ хоть и состоял из двух вечно враждующих между собой племен – мокша и эрзя, но и про набеги на русские земли их князьки тоже не забывали. Один из них – Пуреш, правивший мокшей, давно лежал в сырой земле, но оставался Пургас, возглавлявший племена эрзя. В отличие от Пуреша, ориентировавшегося на владимирских князей, Пургас был союзником волжских булгар и потому опасен вдвойне.

Впрочем, сейчас его можно было не опасаться. Чтобы нейтрализовать опасного союзника булгар, Константин еще раньше предпринял ряд мер. Еще стоя под Изяславцем, сразу после гибели сыновей муромского князя и Пуреша, Вячеслав предложил окончательно разобраться с мордвой. Мол, самое время – основная боеспособная часть мордовских воинов погибла, вождь тоже, его сыновья у нас в руках. Опять же и земли Пуреша граничат с Рязанским княжеством, так что сам бог велел отодвинуть границу на восток. Понятно, что не в ближайшие дни – Владимир с Ростовом и Суздалем куда важнее. А вот после их взятия, если все пройдет успешно, наступит черед приволжских городов, и тогда можно будет заодно и того, податься к мокше.

– Заглянешь… на огонек, – согласился Константин.

– В смысле подпустить огоньку, – понимающе кивнул воевода.

– Ни в коем разе. Именно заглянешь, – поправил его Константин. – Посадишь там его сыновей, погуляешь, с мордовскими девками хороводы поводишь, медку выпьешь, и обратно.

– Мне твой гуманизм, княже, скоро поперек горла встанет, – возмутился Вячеслав. – Помнится, я уже говорил тебе, что с дикарями сюсюкаться нельзя, ибо они это истолковывают как твою слабость, и когда…

– Я помню, – перебил его Константин. – Помню и не спорю. Но гуманизмом тут и не пахнет. Просто так выгоднее. Если их примучить, они в скором времени начнут восставать, а оно тебе надо – каждый год на усмирение ездить? Куда лучше на добровольных началах.

– После того как мы им погром учинили? – недоуменно воззрился Вячеслав на друга.

– Именно после того, – кивнул Константин и приступил к подробному раскладу дальнейших событий. Мол, Пургас обязательно решит воспользоваться удобной ситуацией и полезет добивать слабого соседа, чтобы подмять под себя все земли, принадлежавшие Пурешу. Тогда-то его сыновья взвоют и сами добровольно прибегут к Константину, потому что больше им бежать не к кому.

– А если нет? – усомнился воевода. – Если они вместо того надумают подчиниться Пургасу? Он-то свой.

– Не надумают, – твердо ответил Константин. – И именно потому, что свой. Во-первых, своему покоряться гораздо обиднее, чем чужому. Во-вторых, это намного опаснее. Мордва, включая сыновей Пуреша, уже знает, что русские князья в их внутренние дела не больно-то суются, лишь бы те сидели тихо. Зато для Пургаса сыны бывшего врага – потенциальные конкуренты. Значит, надо отстранить их от власти, и по возможности со стопроцентной гарантией.

– А стопроцентная гарантия возможна только в одном-единственном случае, – понимающе кивнул Вячеслав.

– И сыновья это тоже понимают, – продолжил Константин. – Словом, никуда они не денутся – и прибегут, и в ножки поклонятся, и на все условия согласие дадут, лишь бы мы за них заступились. Тогда-то и придет время взять их под свою руку. И никаких тебе восстаний, мятежей. Напротив, тогда можно будет не опасаться и Пургаса, и если мы пойдем на булгар, то он никогда не ударит нам в спину, ибо побоится. Он же и сам в свою очередь повернется спиной к мокше, а они такого случая не упустят.

Однако булгары оставались опасными сами по себе, пускай и без союзников, и Вячеслав целыми днями буквально не слезал с седла, а по вечерам все вычерчивал карты предстоящих боевых действий, маршруты движения, продумывая наибыстрейшие способы доставки кормов для лошадей и продовольствия для неимоверно разбухшей армии. Разбухшей, ибо полки были собраны со всех городов Рязанского княжества, которое ныне включало в себя муромские земли и всю Владимиро-Суздальскую Русь. По настоянию князя Вячеслав призвал под знамена, которые уже красовались над каждым полком, даже плохо обученную молодежь.

Впрочем, Константин и не собирался кидать неопытных парней «под танки». Предполагалось, что все они войдут в состав полков так называемого второго, резервного эшелона и участия в битвах принимать вообще не будут, но зато получат первые военные навыки. Опять же что ни говори, а вернуться они должны были с победой, что непременно придаст каждому из ратников дополнительную уверенность в своих силах.

На деле предполагалось вести бои отборной трехтысячной конной дружиной и десятитысячным пешим ополчением, используя еще три тысячи конницы и пятнадцать тысяч пешцев исключительно в качестве демонстрации своего могущества.

Не рискуя полностью оголять тылы, чтобы не заполучить коварного удара в спину, воевода скрепя сердце оставил полутысячу на рубежах с Черниговским княжеством и половецкой степью. Не поскупился он и с выбором командира для нее, назначив на эту должность Изибора, по прозвищу Березовый Меч, как одного из самых надежных и самых проверенных.

Правда, сам Изибор такого доверия не оценил. Едва услышав о своем назначении, он тотчас же заявил Константину, что не заслуживает такой обиды. Ежели князь таким образом решил припомнить Изибору, как тот пошел поперек после первой победы под Коломной, то с тех пор прошло немало времени и Березовый Меч давно все искупил. А коли князь считает иначе, то Изибор может и вовсе покинуть дружину. Хорошо, что Константин вовремя припомнил давнюю рекомендацию своего воеводы и невозмутимо заметил, что ни о каком умалении ратной чести не может быть и речи. Напротив, тем самым он возвысил Изибора, который ныне становится «верховным главнокомандующим Западной группировки».

Опешив от столь неожиданного поворота, Изибор долго морщил лоб, размышляя над загадочным титулом, которого его удостоили, и наконец недоверчиво спросил:

– Так оно не опала?

– Какая опала? – удивился Константин. – Ты же в случае нападения черниговцев временно становишься верховным воеводой всего княжества. Цени доверие.

– Ну ежели доверие, тогда чего уж там, останусь, – согласно кивнул приосанившийся главнокомандующий.

На этом недоразумение было исчерпано.

– А в наше время кое-кто отказывался в Чечню ехать, – грустно прокомментировал Вячеслав, задумчиво глядя на уходящего Изибора. Впрочем, долго грустить он не любил и горделиво заметил Константину: – Цени, княже, каких я тебе командиров воспитал. Кстати, у пешцев ничуть не хуже.

Константин не спорил. И впрямь, с учетом резкого увеличения количества ополчения, его воеводе пришлось попотеть не на шутку, подбирая все новых и новых людей в формируемые полки. Ладно – десятники. С ними если и промахнешься – не беда, а вот с сотниками, не говоря уже о тысяцких, ошибиться не хотелось. Из старых, испытанных вояк в тысяцких оставались Пелей, Позвизд, Искрен из Пронска, где в сотниках ходил Юрко Золото, да еще несколько человек, а помимо них пришлось подыскивать на высокие должности изрядное количество других, новых людей, для владимирского, суздальского, переяславского, ростовского, муромского и других полков.

Далеко не все из них были рязанцами. Скорее напротив, преимущественно из местных. Правда, согласился на это Вячеслав лишь по настоянию князя, убедившего своего воеводу, что если того же Пелея поставить куда-нибудь в Суздаль, то спустя два-три года его, образно говоря, все равно «осуздалят». Зато если полк возглавит свой, коренной, чтобы жители могли гордиться земляком, то после двух-трех лет, проведенных в составе рязанского войска, и он сам, и весь его личный состав, наоборот, «орязанятся».

– Хоть сюда политику не суй, – отбивался поначалу Вячеслав.

– Это не политика, а психология пополам с социологией, – убеждал Константин. – Они должны чувствовать себя монолитом, единым кулаком.

– Как говорила моя мамочка Клавдия Гавриловна, усложнять простое, что ты сейчас и делаешь, княже, очень легко. Гораздо тяжелее сделать сложное простым. И вообще, кто воевода – я или ты?

– А кто рязанский князь – ты или я? – парировал Константин. – И не назначаю я их вовсе. Любого на свой вкус ставь, но только чтоб во главе владимирского полка был командир из самого Владимира, и так далее.

– Как говорила моя мамочка Клавдия Гавриловна… – начал было в очередной раз Вячеслав, но, не выдержав, засмеялся. – Хрен с тобой. Есть у меня людишки на примете, хотя и рановато их на столь высокие посты выдвигать, но только из личного к тебе уважения, княже. – И он резко сменил тему: – Слушай, а чего этот хмырь болотный всюду за тобой вот уже вторую неделю шляется как привязанный? Что-то я не врубаюсь – он у тебя в какой должности?

– Скучно ему, вот он и бродит как неприкаянный. А должность… – помрачнел Константин. – Ну считай, что это мой лекарь.

– Доброгневы мало? – удивился воевода.

– А он по совместительству еще и палач, – горько усмехнулся князь. – Эта должность нашей славной ведьмачке пришлась бы не по нутру, вот я ей и не предлагал.

– Для булгар, что ли, приготовил? Не рано ли? – хмыкнул Вячеслав.

Константин немного помялся, но решил, что рано или поздно все равно придется обо всем рассказать и ему, и Миньке. Последнему будет не поздно и ближе к осени, а вот Славке можно и сейчас. Так сказать, заблаговременно, чтобы привыкал.

– Для меня, дружище, – медленно произнес он. – Лично для меня.

– Это как понять? – вытаращил глаза Славка.

– Помнишь, после того как сгорели черниговские князья, я срочно выехал в Рязань?

– К Доброгневе, – кивнул воевода.

– К Всеведу, – поправил Константин. – А теперь слушай, что было дальше. – И он, стараясь не особо драматизировать и даже слегка подшучивая над своим недолгим сроком правления в должности князя, рассказал Вячеславу все подробности.

– И он тебя должен грохнуть?! – возмутился Славка. – Да я его сам раньше пришибу.

– Сказано же тебе – не я это уже буду. И произойдет оно тогда, когда у меня самого не останется сил сопротивляться этому чертову Хладу.

– А перекачка крови? – деловито осведомился воевода. – Ну там гнилую всю слить, а здоровую влить.

– Запросто, – согласился Константин. – Но при одном условии: найди где-нибудь здесь поблизости станцию переливания.

– О дьявольщина! – взвыл Вячеслав. – А что, все настолько серьезно? Я, конечно, уважаю Всеведа – старик что надо. Но он тоже человек, а людям свойственно ошибаться.

– Более чем серьезно, – хмуро ответил князь. – Сам смотри.

Он взял нож, и воевода не успел еще толком сообразить, что собирается делать его друг, как Константин деловито полоснул себя по руке.

– Совсем одурел? – возмущенно выпалил Вячеслав.

– Да мне почти не больно. Ты лучше погляди, какая она, – мрачно сказал Константин.

Воевода склонился над поверхностью стола, куда капала кровь князя, постепенно собираясь в маленькую лужицу.

– Так она же зеленым отливает, – оторопел он от увиденного. – Погоди-погоди, может, у нас свет не тот? Ведь так не бывает.

– Бывает, – вздохнул Константин и добавил: – А еще она стала немного пузыриться. Ты смотри, смотри. Весьма поучительно.

Воевода вновь склонился над столом. На поверхности почти черной, с хорошо заметным зеленоватым отливом лужицы и впрямь то и дело возникали крохотные пузырьки. Был их век недолог – едва появившись, через несколько секунд они уже лопались, однако некоторые, скучившись в небольшой комок, продержались чуточку дольше. Даже когда кровь застыла, они еще оставались, и какие-то точечки отчаянно метались внутри каждого из застывших пузырьков, угомонившись лишь спустя пару минут.

– А это что у тебя там такое? – окончательно растерялся Вячеслав и шлепнулся на стоящую поблизости лавку. Рот у него так и остался полуоткрытым. Впрочем, увиденное могло потрясти кого угодно.

– Я тебе что, медик? – сухо ответил Константин. – Я и в школе в точных науках не очень-то блистал. Знаю, что если зеленое и извивается – то это биология, а если плохо пахнет – то химия.

– Жаль, что ты не медик, – вздохнул воевода.

– А толку? – равнодушно откликнулся Константин. – Все равно бы ничего не узнал. Ни приборов, ни аппаратуры, да если бы они и имелись – электричество тоже отсутствует. Ясно одно: моя кровь уже не совсем человеческая. Но это и так видно, невооруженным глазом.

– И шансов никаких?

– Всевед сказал, что он пошлет весточку Мертвым волхвам. Если ответят – неплохо, если помогут – отлично. Но вряд ли. У них, видишь ли, принцип невмешательства.

– Как учила моя мамочка Клавдия Гавриловна, в жизни иногда надо быть выше принципов, даже если они твои собственные.

– Дай бог, Слава, чтобы их мамочки учили своих детишек тому же самому. А ты чего загрустил-то? До осени времени навалом – чего-нибудь придумаем, – шутливо напустился Константин на воеводу, не желая дальше говорить на больную тему. – Значит, так. Нам осталось…

И работа по подготовке к большому походу опять закипела.

К середине февраля две мощные рати, собравшись воедино в устье Клязьмы, нескончаемым густым потоком двинулась в сторону Волги. Пройти им довелось не столь уж много. Первое посольство из Волжской Булгарии появилось перед глазами воев передовых дозоров русского войска, когда оно не прошло и половины пути по Оке.

Было оно немногочисленное, подарки с собой имело бедные, как на глазок определил один из «экономистов», присланных Зворыкой, словом, какое-то несерьезное. Поэтому Константин и отправил его обратно несолоно хлебавши, отказавшись говорить.

Второе посольство, более солидное, встретило их в устье Оки. Не исключено, что до булгарского правителя хана Ильгама ибн Салима дошли недобрые вести о вторжении монголов в Среднюю Азию, где Чингисхан лихо громил рыхлые, аморфные, неповоротливые войска хорезмского шаха Мухаммеда. А может, он устрашился при виде могучего объединенного войска. Словом, Константину было над чем призадуматься – идти дальше или принимать условия мира, равно как и извинения за сожженный Великий Устюг.

На большом совете с участием тридцати одного тысяцкого, Вячеслава и Коловрата, взятого как раз на случай ведения переговоров, рассудительные слова рязанских воевод были напрочь перекрыты воинственными криками Плещея, командовавшего полком из Переяславля-Залесского, Волоша, возглавлявшего владимирский полк, Лугвеня, руководившего ратниками из Юрьева-Польского, Остани, который шел во главе стародубцев, Яромира, командовавшего полком ярославцев, Спивака, который вел суздальцев, и прочих. За мир кроме рязанцев высказался лишь осторожный Лисуня – тысяцкий ростовчан.

Как позже пояснил Константин Вячеславу, его окончательное решение было снова замешено на психологии и желании сплотить войско. Чтобы никто не мог сказать, что князь потакает своим рязанцам, Константин поступил вопреки их советам. Нет, если бы свой голос за мир подал главный воевода всего войска, подкинув веские аргументы в защиту своего мнения, то князь конечно же прислушался бы к Вячеславу, но тот хранил полное молчание и нейтралитет.

Рязанцы не обиделись. В своей речи Константин достаточно убедительно пояснил, почему он принял решение отвергнуть мирные условия, твердо заверив, что это посольство булгар не последнее, значит, если они продолжат продвигаться к Булгару, им несомненно предложат куда более выгодные условия мира. В глубине души он не был столь уверен в своих словах, но полагал, что, даже если Ильгам ибн Салим предпочтет битву, ничего страшного не случится. Совместное сражение, где владимирцы станут плечом к плечу драться с рязанцами, ростовчане с прончанами, а ольговцы с суздальцами, сплотит его ратников, так что плюсы имелись в любом случае.

Но битвы не случилось. Едва они дошли до устья Суры, как им встретилось третье посольство. На сей раз возглавляла его вся верхушка Волжской Булгарии, включая старшего ханского сына, бека Абдуллу. Это было не просто солидно. Это было о-го-го, потому что именно Абдулла – Константин успел навести справки у купцов, торговавших с булгарами, – являлся наследником эмирского[60]60
  Так как в Волжской Булгарии господствовал ислам, ее монархи официально именовались эмирами, то есть правителями, подчиняющимися багдадскому халифу. В народе же их по-прежнему именовали ханами или эльтабарами.


[Закрыть] престола.

Ильгаму ибн Салиму долгое время аллах никак не хотел посылать наследника – рождались одни девочки. Первого сына третья жена подарила хану, когда тому исполнилось уже тридцать лет. Позже были и другие дети, но этот, долгожданный, навсегда остался любимчиком правителя Волжской Булгарии. И то, что сейчас хан Ильгам не поскупился и отправил во главе посольства именно его, говорило о многом.

Правда, в последнюю пару лет многое изменилось. Поговаривали о том, что эмир намеревается поменять наследника, объявив им Мультека, который родился немногим позже. Не исключено, что именно потому хан прислал на переговоры Абдуллу, поставив ему тяжелую задачу умиротворения русичей.

Выглядел Абдулла постарше Константина. В его черной шевелюре уже искрились кое-где седые волосы. Они-то в основном и старили бека. На самом деле разница в возрасте составляла всего три года, причем в пользу Константина. Если рязанскому князю пошел тридцать первый, то наследнику булгарского престола не исполнилось и двадцати семи.

При первой встрече бек лишь присматривался к Константину и в основном помалкивал. Сидя напротив рязанского князя, он скучающе поглядывал по сторонам, делая вид, что равнодушен ко всему происходящему. Однако время от времени Константин ощущал, как останавливается на нем заинтересованный взгляд бека, однако стоило князю посмотреть на Абдуллу, как тот с явным смущением отводил глаза, словно его застукали на чем-то постыдном.

Все переговоры, которые проходили на нейтральном Кореневом острове, вел от имени Абдуллы глава делегации, некто факих[61]61
  Мусульманский правовед.


[Закрыть] Керим. В его должности Константин так и не смог разобраться толком, поняв лишь, что тот по своему рангу то ли замминистра, то ли министр внутренних дел.

Начал Керим хитро. Указав, что разграбленный город Великий Устюг к моменту нападения на него булгарского войска принадлежал не Константину, а прежним владимирским князьям, он постепенно дошел до того, что стал доказывать, будто они и без заключения мира почти союзники. Более того, это Константин должен уплатить великому эмиру могучей Волжской Булгарии некоторую сумму за те издержки, которые тот понес, снаряжая войско, чтобы сковать силы владимирских князей на севере.

Красноречие Керима просто било фонтаном. Боярин Евпатий Коловрат, который в отсутствие приболевшего Хвоща возглавлял переговоры с русской стороны – не князю же их вести, – был по-военному лаконичен:

– Вот мы и идем с войском, дабы сполна расплатиться с вашим великим эмиром.

Керим нашелся почти мгновенно:

– Сдается мне, что исстари на Руси расплачивались за содеянное добро гривнами. А разве ныне стали платить воями?

Но Коловрата смутить было невозможно.

– Смотря какое добро, – возразил он. – За одно платим гривнами, а за другое – воями и мечами.

– Да-да, – оживился Керим. – Как это я не догадался. Мы помогли вам, а теперь вы идете в свою очередь помочь Волжской Булгарии усмирить непокорные племена башкир. Что ж, этим вы отплатите сполна великому Ильгаму ибн Салиму за ту помощь, что он вам оказал.

– Может, и на башкир после сходим, – не стал отказываться Евпатий. – Но до того нам надобно отблагодарить за Устюг вашего эмира.

– Здесь сидит его сын, который наследует Ильгаму ибн Салиму. Благодарите его, – предложил Керим.

– Э-э-э нет, токмо самолично, – заупрямился Коловрат.

– Но великий эмир болен.

– Пока дойдем до вашего Булгара, пока поставим у его стен наш стан, глядишь, и выздоровеет, – усмехнулся Евпатий.

– А если нет?

– У нас припасов много. Мы долго стоять сможем, – благодушно заверил Коловрат.

Словесная пикировка длилась до самого вечера. А уже затемно в шатер к князю Константину, который блаженствовал, наслаждаясь травяным отваром с медовыми пряниками, и лениво обсуждал с Коловратом и Вячеславом итоги первого дня переговоров, заглянул дружинник, стоявший на часах у полога:

– Тут, княже, гонец от Абдуллы-бека прибыл. Зовет князя Константина потолковать о том о сем.

– Что за гонец? – поинтересовался князь.

– А вот он. – И дружинник пропустил юношу, почти подростка.

Низко склонившись перед Константином, тот на ломаном русском передал ему приглашение зайти в гости к беку Абдулле.

– Вообще-то ты, княже, по чину выше его будешь. Негоже так-то. Может быть, мы его к себе пригласим? – осторожно заметил Коловрат.

– Абдулла-бек пришел бы, но он недавно болеть и иметь боязнь очень сильно опять болеть, ибо ваш шатер на холод и тут ветер. У нас деревья и тепло. Бек сказывать, что он беспокоиться, что стеснит ваш князь, а у него ковер-скатерть накрыт и все готов. Князь Константин, как бек слыхать, смелый воин. Ему нечего бояться, ибо он получить почет и уважение. Но если князь не доверять ему, Абдулла-бек сказывать, что он готов и сам прийти в его шатер.

Константин немного помедлил, прикидывая. Может, действительно лучше воспользоваться последним предложением и пригласить Абдуллу к себе? Но припомнил, как сильно среди восточных правителей ценятся знаки доверия. Получалось, что надо идти самому. Что же касается кто кого выше по чину, то это ерунда. Учитывая, что бек хочет встретиться наедине, умаления достоинства не будет. Возможно, если бы не поджимало время, Константин переиначил бы, но он хорошо помнил отмеренный Всеведом срок – до осени, следовательно, договариваться с булгарами надлежало как можно быстрее.

– Скажи беку, что князь сейчас будет, – последовал решительный ответ, и довольный подросток, непрерывно кланяясь, попятился к выходу.

– А ну-ка, где там шатер ваш? – вышел за ним наружу Коловрат.

– Княже, по-моему, он тебя просто на понт взял. На самое что ни на есть дешевое слабо, на которое даже не каждый мальчишка клюнет, – рассудительно заметил Вячеслав, оставшись наедине с Константином.

– Ты думаешь, в случае чего я потеряю много лет жизни? – улыбнулся тот.

– Все равно глупо рисковать. Добро бы еще сам хан, или кто он там, а то один из наследников. Не все прынцы становятся королями.

– Слава, этот будет эмиром, – заверил князь своего друга, – и есть причина, по которой с ним не только можно, но и нужно дружить. Насколько я помню историю, он лично возглавит оборону своей страны от монголов и будет драться с ними, пока не погибнет. А кроме того, нам позарез нужны их мастера, их технологии, а также свободный доступ к Каме и беспрепятственный транзит по ней от Урала и до Волги.

– Твоя жизнь стоит дороже какого-то дрянного транзита, – заупрямился Вячеслав. – Не говоря уж о мастерах и технологиях. А потом, у нас есть Минька, который сам с усам. И без них запросто обойдемся.

– Да кто бы спорил, – покладисто согласился с ним князь. – Но больно уж времени жалко. Кроме того, не забудь, что моя жизнь осенью этого года, возможно, не будет стоить и одной гривны, а зимой – и медной куны. – И, обрывая дальнейшие возражения, Константин категорично заявил: – Все. Я иду.

В шатре у бека Абдуллы действительно было намного теплее. Булгары, прибывшие на остров первыми, успели занять места поуютнее, в его лесной части, а шатер бека еще и загораживался с одной из сторон большим холмом, препятствуя пронизывающему холодному ветру.

Поначалу, обменявшись приветствиями и любезностями, оба принялись молча пить дорогой напиток, привозимый китайскими купцами. Затем Константин, критически покосившись на свою пиалу, наполненную на один глоток[62]62
  Этот обычай дошел до наших дней. Во многих мусульманских странах радушные хозяева до сих пор наполняют пиалу желанного гостя строго на один глоток и лишь тогда, когда хотят намекнуть, чтобы человек побыстрее ушел, наливают до краев.


[Закрыть], откровенно предложил Абдулле, благо тот хорошо владел русским:

– Я понимаю, что всемогущий не разрешает вам пить сок виноградной лозы. Но про мед в священной книге ничего не сказано. Если достопочтенный бек и будущий эмир согласится разделить со мной один-два кубка, то, я думаю, мы легче поймем друг друга.

– Я благодарен тебе, князь Константин Владимирович, за то, что ты, пускай и из вежливости, назвал меня будущим эмиром. Уже из-за одного этого нам стоит опрокинуть кубки. Ты прав: справедливейший и впрямь не запрещает употреблять хмельной сок пчел. Прошу об одном – не называй меня так впредь. У нас в Булгарии с наследниками престолов иной раз случаются очень странные вещи, а судьба не строптивый конь, чтобы ее хлестали плетью.

«Ох уж это мне цветистое восточное пустословие», – вздохнул Константин, но вслух ответил, как и подобает учтивому человеку:

– Желание хозяина – закон для гостя. Скакун времен столь норовист, что надо быть вдвойне осторожным, дабы не вылететь из седла.

– Благодарю тебя, князь, за мудрые слова. Теперь я убедился, что ты столь же умен, сколь и бесстрашен, – тонко намекнул бек на смелый приход Константина в гости.

– Я полагаю, что двум разумным людям нечего делить, но даже если и найдется предмет для спора, то они сумеют сделать это, спрятав мечи вражды в ножны дружбы, – заметил Константин. – Но ты напрасно видишь бесстрашие в моем визите. Ты же не безумец, чтобы устраивать на меня покушение, ибо месть моего войска окажется столь страшна, что овчинка не стоит выделки.

– Ты слишком мудр и силен, – продолжая улыбаться, сказал Абдулла. – Я бы не хотел иметь тебя врагом и очень хотел бы видеть другом.

– Истинность друзей проверяется их делами. Мы с тобой видимся впервые, но ты тоже нравишься мне. К тому же мы соседи, а соседям надлежит жить дружно, – осторожно ответил Константин. – Одинокое дерево и слабый ветер может вывернуть с корнем, лес же устоит и перед бурей.

– Не знаю, правильно ли ты поймешь меня, – замялся Абдулла. – Я хотел предложить хороший и очень выгодный для тебя мир. Ты же слышал, о чем говорили сегодня наши люди?

Константин легонько кивнул.

– Все будет так, как сказали твои, – твердо заявил бек.

– Эмир не будет в обиде? – осведомился Константин.

– Ильгам ибн Салим – очень мудрый правитель. Он уже жалеет, что позволил своему сыну Мультеку учинить набег на город русичей. Но я не хочу, чтобы ты решил, будто мой отец трус, ибо это неправда. Он хочет мира, потому что с тревогой смотрит на полуденные страны. Мой брат не понимает, что теперь не время для вражды между соседями. Однако беда в том, что отец с недавних пор стал гораздо чаще прислушиваться к брату и его людям, а те считают, что раз на Руси иная вера, то нам негоже жить с вами в мире.

– Разве он не знает, как всевышний сказал своему пророку: «Истина – от вашего Господа: кто хочет, пусть верует, а кто не хочет, пусть не верует»[63]63
  Коран, 18, 28 (29).


[Закрыть]?

– Ты знаешь слова священной книги?! – удивился Абдулла и радостно заулыбался. – Я же говорил отцу, что с тобой можно договориться.

– А он?..

– Он ответил, что доказывать свою правоту надлежит на деле. «Езжай и попытайся заключить мир с русичами, если ты считаешь, что он так уж необходим для Булгарии» – вот его подлинные слова. Мультек же в это время улыбался, оттого что был уверен в моей неудаче. Я знаю, он говорил своим людям: «Если мой брат предложит русским мало, то они обидятся и убьют его, если много – их глаза загорятся от алчности и они решат, что надо пойти воевать, чтобы взять все. А нужную грань между малым и большим Абдулла не найдет».

– Получается, какова бы ни была моя выгода от заключенного с тобой мира, для тебя она окажется двойной, – сделал вывод Константин.

– Только не поднимай своей цены, – попросил Абдулла, – иначе плодами мира сызнова воспользуется Мультек.

– Я не гость на торжище. Поднимать не стану. А за то, что ты согласишься с моими условиями, завтра выдвини свои: прочный мир на двадцать лет и военная помощь друг другу, если на чью-либо землю придет враг, – посоветовал князь.