Текст книги "Знак небес"

– Выходит, все-таки решил сдать ее черниговским властям?

– Нет, – твердо ответил Константин. – Я сегодня уеду, а ты возьмешь ее под стражу. Завтра, точнее, уже сегодня ночью она, осознав всю греховность своего деяния, сбежит из-под охраны, дойдет до Карасевки, из которой народ воду таскает, скинет возле ближайшей проруби всю одежду и утопится.

– Не понял? – опешил Вячеслав. – Ты серьезно?

– Куда уж серьезнее, – вздохнул Константин. – Выбора у меня нет, потому что… – И он принялся рассказывать, как все произошло на самом деле.

– Дела-а, – протянул воевода. – Погоди-погоди, а как же кузнечиха? Получается, что она ни в чем не повинна, а ты ее… – с упреком заметил он. – Нет, я понимаю, свидетелей этому быть не должно, только как-то оно припахивает. И потом, – возмутился он, вспомнив начало, – ты, значит, собрался уехать сегодня, а всю грязную работенку свалить на меня?! Так, что ли?!

– А мне больше некому доверить, – пожал плечами Константин. – Тебе, да еще Любиму с Мокшей, как непосредственным исполнителям.

– Хорош друг, нечего сказать! Ты как хочешь, но я в этом деле участвовать отказываюсь. Наотрез! И потом, не забывай, что остался Варфоломей. Ему-то ты как рот заткнешь?!

– Надо попытаться, – твердо сказал Константин. – Выйдет, нет ли, а приложить все силы к поискам нужно, иначе…

– Вот и с ней тогда не торопись, – посоветовал Вячеслав. – А то ишь чего удумал! Да и не справятся с кузнечихой два человека. Разве что свяжут заранее, а так… Ты погляди на нее. Это же бой-баба! Она их одной левой! И вообще, что они тебе, палачи?!

– Может, вначале накатим еще по одной? – предложил Константин и, пока Вячеслав пил, негромко пояснил: – Справляться с нею не придется. Одежду, которую надо бросить у проруби, она сама отдаст Мокше, а он уж отнесет. Ночью поставишь на ее охрану самого слабого до хмельного зелья дружинника. Пусть Любим споит его, а потом тихонько выкрадет кузнечиху. Ты же утром спохватишься, организуешь поиски, разошлешь повсюду людей, пока кто-нибудь не набредет на прорубь, ну а остальное понятно. Ее же Любим отвезет куда-нибудь подальше. Ну, скажем, под ту же Коломну. Проинструктируешь его сам, чтобы по пути никому не попадался на глаза. Не доезжая до селища – место, где жить, пускай она выберет себе сама, – они оставят ее, а сами на коней и обратно в Рязань. Серебро на жизнь она получит. – Он криво усмехнулся. – Считай, что это программа защиты свидетелей.

– Ну это совсем другое дело, – успокоился Вячеслав. – А то я уж было подумал, что ты… – Он смутился и, не договорив, резко сменил тему разговора: – А сам-то куда спешишь?

– Дельце одно есть, – туманно ответил Константин, не став рассказывать ни о своих снах, ни о своих опасениях. Вместо этого он почти честно пояснил: – Со здоровьем у меня что-то худо стало, так что надо срочно катить в Рязань.

– Тогда конечно, – понимающе кивнул Вячеслав, хмуро поглядел на седые виски князя и бодро хлопнул его по плечу. – И не сомневайся, Доброгнева тебя быстро в чувство приведет. Уверен, через неделю ты будешь как собственное изображение на гривне – сиять и сверкать.

– Дай-то бог, – откликнулся Константин, который вновь промолчал о том, что едет не к лекарке.

Нет, он не собирался подобно голливудскому герою сурово заявлять, что все это – его, и только его, проблемы. Во-первых, он таковым героем не являлся, во-вторых, сам это прекрасно сознавал, а в-третьих, и на будущее не испытывал особого желания таковым стать.

Да, бегать по пустякам к друзьям действительно не по-мужски, но проблема проблеме рознь. Есть случаи, когда его одного маловато, чтобы с ними справиться, – может хватить, что вряд ли, а может, и нет, что скорее всего. Но решать их предстояло не с Доброгневой. Поначалу да, именно к ней он и засобирался, но незадолго до прихода Вячеслава пришел к выводу, что навряд ли лекарка сможет ему помочь – чересчур запущенный случай.

Кто? Ответ ему дал… сон. Помнится, последними, кто в нем присутствовал из живых персонажей, были двое. Маньяк отпадал, а вот волхв… Не зря же ему приснился Всевед, ой не зря.

Уехал он из Залесья буквально через пару часов – сразу после разговора с кузнечихой, взяв в сопровождение всего пару десятков ратников. Успеть до вечера нечего было и думать, к тому же вновь завьюжило, и пришлось остановиться в Переяславле Рязанском.

Константин на всякий случай постарался принять меры предосторожности, приказав, чтобы дружинники устроили дежурство у его кровати, разбив ночь на пять смен. Задача одна – будить князя каждые десять минут, засекая время по песочным часам. Дружинники честно следили за часами и всякий раз добросовестно будили князя, отчего голова Константина к утру невыносимо раскалывалась, в ушах что-то непрерывно звенело, а в висках стучало.

«Зато ночь прошла без нежелательных эксцессов», – успокаивал он себя.

До следующей ночи они все-таки успели домчать до Всеведа. От дикой скачки из полусотни лошадей – у каждого была вторая на смену, а для саней запрягали четвернями – по пути пала половина, да и остальные держались на последнем издыхании.

Но все бы ничего – добрался ведь. Добил Константина… Всевед. Едва князь появился близ уютного костра на заветной полянке и радостно поздоровался со старым волхвом, как тот, тревожно уставившись на него, вместо приветствия незамедлительно категоричным тоном вынес суровый приговор:

– Темнеешь, княже.

– Стало быть, все-таки Хлад, – обреченно выдохнул Константин и как куль с зерном, тяжело и бесформенно, брякнулся рядом с костром, чуть ли не усевшись прямиком в жаркое пламя.

Впрочем, даже если бы он и рухнул в него, то навряд ли бы заметил, пока не загорелся всерьез. Отныне любая опасность виделась ему ерундой и пустяком, не заслуживающим внимания, по сравнению с тем, с каким «милым и славным» старым знакомым предстояло ему встретиться. Как скоро? Да едва уснет, а человек без сна может продержаться всего несколько суток – это Константин знал точно.

Он с надеждой взглянул на старого волхва, но тот лишь хмурил брови и мрачно сопел. Сказать ему было явно нечего…

* * *

Константине же княже сказывал тако: «Целомудрие и чистота не внешне точию житие, но и сокровенный сердца человек егда чистотствует от скверных помысл, и оное куда важнее. Посему ежели кто из холопей, смердов и прочих данников во Христа не верует, но старых богов держится, не подобает на таковых ни речьми наскакати, ни поношати, ни укорити, но богови оставлять сия. Аз же, яко князь, вменяю себе давати заступу и закон и христианам, и мусульманам, и язычникам, ибо все оные людишки суть мои подданные».

Из Владимиро-Пименовской летописи 1256 г.

Издание Российской академии наук. Рязань, 1760 г.

* * *

В то же лето 6726-е, индикта шестого, в месяц просинец, приехали в селище Залесье четверо княжичей из Чернигова и один из Новгорода-Северскаго по просьбе попа Варфоломея, дабы язычников злобных, кои в том селе обитали, в веру православную обратити.

Константин же избиша их со дружинами, а княжичей юных летами повелел запереть в церкви, кою ночью сам и сжег. Тела же отдаша опосля отцам оных и рек им в злобе окаянной: «Дайте срок, и с вами тако же вчиню, егда осильнею».

О ту пору прозваша резанского князя люди на Руси Константином-князеубойцей, ибо он черную славу Святополка Окаяннаго затмиша и умалиша, бо тот токмо в смерти трех братиев повинен бысть, Константин же – сочтем, помолясь, – токмо под Исадами девятерых погубил, да Глеба-страстотерпца еще, да прибавь четверых князей владимиро-суздальских, да двух муромских. К им же новые мученики прибавились, числом пятеро, и тако всего два десятка и еще одного имеем.

Сынов же их, княжичей малых, и вовсе не счесть, сколь он обездолил.

Из Суздальско-Филаретовской летописи 1236 г.

Издание Российской академии наук. Рязань, 1817 г.

* * *

Анализируя летописный материал того времени, можно сказать, что свою экспансию на запад Константин попробовал было начать, согласно некоторым летописям, уже зимой 1219 года. Предлог для этого был вполне подходящий и наиболее распространенный в те времена – предотвратить дальнейшие рубежные споры и провокации со стороны соседей.

Но тут его ждала неудача. Сил оказалось недостаточно, и рязанцы потерпели поражение. Однако в результате боев погибли пятеро молодых черниговских княжичей.

По всей видимости, смерть всех пятерых настигла в результате сражения, известия о котором до нас не дошли. Что же касается ссылок Суздальско-Филаретовской летописи на свидетельство некоего отца Варфоломея, дескать видевшего, как Константин самолично поджигал церковь, в которой находились трое пленных черниговских княжичей, перед этим убив своего же дружинника, пытавшегося остановить обезумевшего от гнева Константина, то навряд ли хоть один добросовестный историк примет эти слова на веру. Слишком жестоко выглядит такой поступок, да и не свойственно подобное рязанскому князю.

Да, факт захоронения обгоревших тел отрицать нельзя – он упоминается сразу в нескольких летописях, но этому есть вполне логичное объяснение. По всей видимости, тела погибших княжичей были отнесены в церковь для отпевания, где их и оставили на ночь. Учитывая, что на Руси праздновали победы бурно, с обилием хмельных медов, нет ничего удивительного, что церковь случайно загорелась.

Допустимо и другое. Не следует исключать версию о том, что поджог был осуществлен намеренно, поскольку местных жителей, закосневших в язычестве, не устраивала возведенная дружинниками Константина церковь.

Как бы там ни было, ясно одно – рязанский князь в этом поджоге участия не принимал…

Албул О. А. Наиболее полная история российской государственности, т. 2, стр. 171. Рязань, 1830 г.

Глава 25
Надейся, но и готовься

 
О, страшных песен сих не пой
Про древний хаос, про родимый!
Как жадно мир души ночной
Внимает повести любимой!
 

Федор Тютчев

– Не думал я, что он так скоро свой голос поднимет из твоего нутра, – проворчал Всевед, внимательно выслушав Константина. – Хотя ты сам виноват. Сказано было, змеевик нигде не снимать, а ты…

Константин виновато потупился. Было такое, действительно говорил.

– Ладно, чего уж теперь, – сокрушенно вздохнул волхв, меняя гнев на милость, и принялся задавать вопросы.

Вначале был детальный разбор сна. Интересовало Всеведа буквально все: как убегал князь, где бегал, куда, с какой скоростью, где прятался и так далее. Выяснив все, он сделал короткий, но глубокомысленный вывод:

– Не сдаешься – это хорошо. Убегаешь – еще лучше. Борешься – тут ты и вовсе молодец.

Константин было подумал, что на этом волхв закончит свое следствие, но не тут-то было. После вопросов о том, каких людей Константин видел во сне, во что одеты, чем занимались и прочее, последовал детальный допрос о событиях тех суток, которые предшествовали сну. И снова череда нескончаемых подробностей, которые Всеведу позарез нужно было знать, особенно касаемо суда, где волхв докапывался до самых крохотных мелочей. Он даже поинтересовался, какого цвета был домотканый половик, постеленный для князя, а также какой был узор на платке, отданном им жене кузнеца. Под конец у Константина стало складываться мнение, что Всевед попросту не знает, что ответить, а главное – что посоветовать князю. Сознаваться же в этом гордый старик ни в какую не хочет, вот и тянет время.

Тем временем глаза у Константина слипались все больше и больше. Спать хотелось неимоверно, но заснуть он боялся. Ведь это, скорее всего, означало бы, что к нему снова придет очередной страшный сон, и сумеет ли он в очередной раз убежать от своего старого, но, увы, весьма недоброго знакомого – бог весть. А если не успеет, то что с ним тогда произойдет там, во сне, и главное – что он сотворит наяву?

Аккуратно, намеком, он попытался выяснить у волхва – вдруг тот сможет подсказать. Всевед выслушал, не спеша подкинул пару увесистых поленьев в жаркий костер и медленно произнес:

– Тварь эта, Хладом прозываемая, чуть ли не бессмертной считалась. А ты думал, просто так на Руси в каждой второй сказке про Кощея поминают? Он это и есть. Токмо в сказках попроще. В них его смерть хоть и далече, а сыскать ее можно. В жизни же куда хуже. Посох мой, что от волхва к волхву передавали, никто в дело так ни разу и не пустил. Это ведь нам с тобой так свезло, хоть и не до конца. А раз он был жив все эти годы, то ни в кого залезть и не пытался. Зачем ему? Вот почему, княже, я тебе ответа дать не могу. Рад бы хоть что-то сказать, да сам ничегошеньки не знаю. Об одном догадку имею – нельзя дожидаться того часа, когда ты вовсе черен станешь. Не ведаю я, какая сила в тебе забурлит в ту пору, но справиться с тобой будет тяжко.

– Даже посохом? – усомнился Константин.

– Ты же князь – о том не забывай. Повелишь, так вся дружина за тебя встанет, чтоб меня изничтожить. Кто в братство детей Перуна входит, тот не посмеет, может, и супротив встрянет, но все одно – остальные одолеют. А посох мне супротив одного Хлада помочь в силах, а так-то для меня он чаще всего клюкой обыкновенной служит, и все.

– Может, лекарство какое есть? Травы, например, или грибы? – не унимался Константин. Очень уж не хотелось ему признавать бессилие перед надвигающейся угрозой.

– Разве что мухоморы или поганки, – буркнул Всевед. – Если болезнь неведомая, то как лекарство сыскать, помысли?

– То есть неизвестно, кем я стану и что со мной произойдет, так? – спросил Константин.

– Одно скажу – хорошего ждать глупо. Да, пожалуй, и плохого тоже, – уточнил волхв и добавил, поразмыслив: – Токмо страшное. А ты сам-то чего больше всего боишься? Смерти?

– Умру – полбеды, хотя тоже неприятно… – начал Константин.

Начал и остановился. Никому не хочется говорить, когда твой собеседник начинает невесть с чего веселиться. Да не просто улыбаться, а хохотать взахлеб эдаким противным старческим дробным смешком.

– В первый раз я слышу, чтоб люди вот так про свою смерть сказывали – «неприятно», – вытер выступавшие на глазах слезы Всевед. – Ты уж прости, княже, что не удержался. Но ты говори, говори.

– Да, всего лишь неприятно, – упрямо повторил Константин. – Гораздо хуже, если я не умру, но стану уже не собой. Ты представь, что тогда Русь ждет. Да любой враг по сравнению со мной счастьем покажется. Впрочем, ты и сам об этом сказал. Что-то страшное будет, – повторил он слова волхва.

– Верно сказываешь, – одобрил Всевед. – То самое страшное. Да такое, что дальше уже и некуда. Ну да ладно. Времечко позднее, а тебе вон спать хочется, аж скулы раздирает. Отдохнем прямо тут, у костра, а поутру и поговорим.

– А как мне спать-то? – усомнился Константин. – Он же опять… начнет.

– Никаких опять, – строго возразил Всевед. – Ты в дубраве моей заповедной. Нешто забыл, что нечисти сюда хода нет.

– А как же Маньяк? Он же вроде хороший, но тоже нечистью считается?

– То своя нечисть, родная. Ей проход остается, но и то с моего дозволения. У тебя же… – Волхв, не договорив, махнул досадливо рукой. – Спи давай. Тут у тебя защита со всех сторон – и я, и посох, и дубрава сама, даже небо со звездами. Нет ему сюда ходу, и все тут.

– Ну я не знаю, – нерешительно протянул Константин и… моментально отключился, словно его чем-то тяжелым по затылку огрели.

Когда он проснулся, костер, несмотря на день, продолжал все так же ярко гореть, вовсю светило солнце, и ему, лежащему у костра в тулупе, было так тепло, что и просыпаться не хотелось. Он снова закрыл глаза и… опять уснул, а проснулся уже от недовольного ворчания Всеведа:

– Ну и горазд же ты дрыхнуть, княже. Так все дела проспать можно.

– Прости, дедушка, – повинился Константин. – Уж больно сладко у тебя здесь спалось.

– А я, покамест ты почивал, успел славную похлебку сварить. Сейчас отужинаем и поговорим. Тебе-то ныне ничего не снилось?

– Ничего, – пожал плечами Константин.

– Так вот совсем ничегошеньки? – не унимался волхв.

– Как младенец спал, – весело улыбнулся князь.

– Плохо, – построжел лицом Всевед. – Это очень плохо. Стало быть, дубрава дубравой, посох посохом, а Хлад Хладом, – сделал он очередной туманный вывод, понятный лишь ему самому, и поторопил князя: – Да ты ешь, ешь.

Похлебка была сварена на славу. Правда, мясо в ней отсутствовало, но зато в обилии плавали какие-то травки, корешки, стебельки, и все это так ароматно пахло, что второй раз князя приглашать было не надо. Содержимое большого горшка исчезло чуть ли не за пять минут. Покончив с едой, Константин с легким сожалением – еще бы немного не помешало – старательно облизал деревянную ложку, протер ее снегом и выжидающе уставился на волхва. Тот молчал. Прошло минуты две. Внезапно откуда-то сверху донеслось пронзительное воронье карканье.

– Сейчас он подойдет, и мы все обговорим, чтобы не повторяться, – произнес Всевед.

Прошла еще пара минут, и из-за дубов вынырнул Маньяк.

– Ну раз князь здесь, стало быть, опять в Око Марены идти надобно, – даже не поприветствовав, начал он возмущаться. – А у меня делов-то, делов скопилось – страсть. – Он всплеснул руками. – Нет, княже, – произнес ведьмак со вздохом, – на сей раз я тебе не напарничек. К тому ж Юрко твой, который Золото, тоже туда дорожку знает. Чай, довезет.

– Сколь времени тебе надобно на то, чтоб дела свои уладить? – задумчиво поинтересовался Всевед.

– Сейчас точно скажу. – Ведьмак задрал голову, пошевелил пальцами, загибая их один за другим, пошлепал толстыми губами, вытер лысину своей неизменной войлочной шапчонкой и деловито произнес: – Ежели поспешить, то за пару месяцев управлюсь. Ну а чтоб как следует все утрясти, основательно, так тут и трех маловато будет.

– А там половодье, после сев, покос, урожай собирать, – в тон ему подхватил Всевед.

– А без того никак. Тиун я как-никак. Дань опять же кому на погост везти – мне. А после опять дела. Но их, ежели бегом-бегом, за месячишко-полтора переделать можно.

– Стало быть, через год освободишься? – уточнил волхв.

– Да уж не ранее, – солидно заметил Маньяк.

– Ну считай, что год прошел, – вздохнул Всевед.

– А от должности тиуна я тебя освободил, – добавил князь, подыграв старику.

– То есть как прошел?! Как освободил?! – возмутился ведьмак.

Его лысина почти мгновенно покрылась мелкими капельками пота. Он беспомощно развел руками, но, поглядев на своих собеседников, улыбнулся и укоризненно протянул:

– Все шуткуем. Все вам смешочки да хахоньки. Нет чтоб всурьез о делах потолковать.

– Давай всурьез, – согласился Всевед и предложил: – Ты на князя-то нашего повнимательнее взгляни. Может, тогда и сам что поймешь.

Маньяк пристально посмотрел на князя, сделал какие-то загадочные пассы, сосредоточенно поводив руками перед лицом Константина, нахмурился, вытаращил на князя глаза и так резко отшатнулся от него, что чуть было не угодил в костер.

– А он не?.. – проблеял он, обращаясь к волхву.

– Покамест не, – сурово отрезал Всевед. – А чтобы и дальше не, ты мне и нужон.

– А я-то что смогу? Ты что, сам не видишь, какая из него силища прет. Ты-то, конечно, волхв знатный, опять же и посох Перунов с тобой завсегда. Может, и одолеешь его, а мне, ведьмаку простому, тут тягаться не с руки. Всяк сверчок знай свой шесток, – поучительно подытожил он.

– Врешь. Ты такой сверчок, что на любой шесток взгромоздишься, ежели занадобится, – убежденно заявил волхв.

– Ну не на любой, но могу, – согласился польщенный Маньяк.

– Тогда так. Дела свои за день обстряпаешь, а к послезавтрашнему утру чтоб тут был.

– Да я ничего не успею! – возмутился ведьмак. – Да и зачем я понадобился?

– Днем спать будешь, а ночью в его ложнице бдеть. Если что – ну не маленький, сам знаешь, как и что делать, чтоб он спокойно почивать продолжал. Ему, спящему, не так уж и много силенок нужно подкидывать время от времени, чтобы Хлада утихомирить. Тихий он покамест и слабый еще. На это тебя точно хватит.

– И сколь же времени мне так близ него торчать?

– До осени, не меньше, – сказал, как отрезал, Всевед.

– А потом?

– Поглядим. Потом придет, тогда и думать станем, – снова напустил туману Всевед.

– А если он потемнеет так, что?..

– И тут, что делать, знаешь, – последовал жесткий ответ волхва.

– Но на столь долгий срок я и впрямь не смогу. Ты уж прости, старче, но… – Ведьмак, не договорив, нахлобучил на лысину шапчонку и решительно поднялся на ноги, пообещав: – До изока[58]58
  Изок – кузнечик. Здесь употреблено как одно из старинных русских названий июня.


[Закрыть], не более, а там никак.

Он уже сделал шаг в сторону, но тут его вновь остановил суровый голос Всеведа:

– Ведьмак! Ты помнишь, что было пять зим назад?

Маньяк с укоризной произнес:

– Вот уж не думал, что ты мне этим когда-нибудь в нос ткнешь. Считал, что друзья мы с тобой, старик.

– Я тоже так считал до сегодняшнего вечера. Напоминать не хотел, но ты сам к тому вынудил. Ну что, будешь должок платить?

– Я свое завсегда отдаю, волхв, – хмуро произнес ведьмак. – Кому, как не тебе, оно ведомо.

– Тогда выбирай. Либо долг платишь, либо, как друг, мою просьбу выполняешь.

– Вот такой я добрый!.. – отчаянно завопил Маньяк и с силой шваркнул свою шапчонку в снег. – Коли старый закадычный друг просит – все готов бросить, лишь бы его уважить! – Он деловито подобрал шапчонку, снова нахлобучил на лысину и подался опять в лесную чащу, буркнув на прощание: – Ну, до послезавтрева.

– У меня пока побудешь, – хмуро распорядился Всевед, когда они остались одни. – Воев своих отпусти. Возницу оставь с санями, и хватит с тебя. Послезавтра поутру вместе с Маньяком и поедешь в Рязань стольную.

– Уже, – вздохнул Константин. – Уже отпустил.

– Молодец, – одобрил волхв. – О людишках своих заботу проявляешь. Стало быть, Хладу еще много трудов предстоит, чтоб тебя под себя пригнуть, – то нам на руку. А теперь слушай меня. Зачем я к тебе ведьмака приставляю, понял?

– Почти, – уклонился от ответа Константин.

– Не лги, – сурово проворчал Всевед. – Негоже правду от себя отметать. Она хоть и горька, но куда лучше, чем словеса лживые, хоть и сладкие. Если вовсе дело худо обернется, то он тебя ко мне повезет. Уйти в ирий ты должен именно здесь, в моей дубраве. Здесь ты с его помощью уснешь навсегда, здесь тебя и на священный костер возложат, дабы руда твоя, Хладом отравленная, вся в чистое небо ушла, без остатка. В том нам Перун поможет.

– А излечиться как-то Перун не поможет? – покосился Константин в сторону резного изображения грозного славянского бога.

– Не лекарь он. Да и навряд ли кто из наших светлых богов на такое отважится. Хоть и горько такое говорить, но проходит их времечко. Они ведь как люди – есть и у них своя пора юности, есть и зрелость, а есть и старость. Хотя я думаю, что им такое никогда под силу не было. А там как знать. О тех временах стародавних нам столь мало известно, что ныне поди пойми, где быль, а где небылица. Все спуталось.

– А христианский?..

– О том не у меня вопрошай. Токмо навряд ли его жрецы тебе хоть что-то дельное скажут. Скорее всего, мало кто из них и увидит, что ты уже темнеешь. Больно хорошо им ныне живется – в этом все дело. Когда вера жирком благополучия покрывается – пиши пропало. Корысть многих губила и до них, и при них, и опосля тоже еще не раз погубит.

– Но есть же искренние, те, что и вправду верят.

– Есть, – согласился Всевед. – Потому и вера пока еще не оскудевает. А чем меньше их будет оставаться, тем… Не о том мы говорим, – досадливо остановил он себя. – Лучше скажи, готов ли ты в рощу мою приехать по доброй воле, а не по понуждению Маньяка? – И старик пытливо посмотрел на князя.

– Готов, – решительно кивнул Константин.

– Верю. А до той поры я весточку пошлю мудрым людям, – обнадежил князя Всевед.

– Это кому?

– Знакомцам твоим старым, Мертвым волхвам, – пояснил волхв и улыбнулся в седую бороду. – Али ты думаешь, что они лишь тебя одного подарками одарили? Мне тоже кое-что досталось. Вот токмо не думал я, что понадобится так скоро.

– А они… помогут? – решился спросить князь.

Выслушивать отрицательный ответ ему ой как не хотелось, но и пребывать в неведении тоже было не лучше. А может, и хуже. Не зря сказано, что лучше горькая правда, чем слепая неизвестность. Особенно если ты силен духом или хотя бы считаешь себя таковым. Тут ведь тоже для всякого по-разному.

Всевед еще раз внимательно посмотрел на Константина, вздохнул и честно сказал:

– Они могут и вовсе не откликнуться, княже, а ты спрашиваешь меня – помогут ли. И как поступят – неведомо: уж больно далеко и давно мы разошлись. А тебе я вот что скажу. Не знаю я, какие тебя там заботы княжеские впереди ждут, но опаску держи. На суде своем княжеском дела татебные не суди. Оно понятно, что есть злодеи, по коим веревка плачет да сук дубовый. Двуногой нечисти жизнь оставлять токмо самый что ни на есть худой князь будет, коему лучше бы сразу со своего стольца слезть, чтобы простому люду от его показной доброты впятеро хуже не стало. Но нельзя, чтоб ты мерзость эту своим словом, своим повелением на сук подсаживал. От этого ты еще сильнее потемнеешь. Есть у тебя судьи, вот и доверь им вершить справедливость.

– А если на меня кто с ратью пойдет? Ворота распахнуть настежь, хлебом-солью приветить, а самому в монастырь податься? – горько усмехнулся Константин.

– Ворога бить надобно. Но от таковского мрака в тебе не прибавится, ежели делать ты это станешь, словно работу обычную исполняешь, коя чуток неприятная. А вот зла старайся в душу не допускать. Пусть у тебя там поменьше ненависти, ярости, гнева будет. Ты же не зверь, а человек. Вот и не забывай о том. Никогда.

– Думаешь, что мои чувства ему как-то расти помогают?

– Не знаю, – честно ответил Всевед. – Мы ныне оба во мраке блуждаем. Кругом туман, а идти вперед надо. Значит, пойдем, но не спеша и ощупывая все впереди себя. Может, там и ровно, а опробовать легонько надо. Где-то впереди – обрыв, а где-то – ямина.

– Где-то, – эхом откликнулся Константин. – А где?

Волхв в ответ пожал плечами.

– Потому и бдеть тебя призываю, что не ведаю, где ты поскользнуться можешь да прямиком к нему в лапы угодить. Да, и еще одно, а то забуду. Полоняников ты щадить старайся… Хотя что я тебе говорю, словно ты и впрямь в Хлада превратился. Ты и сам их щадишь. Если же… – Он помедлил и после паузы продолжил с явной неохотой: – Если же тебя Маньяк в мою дубраву позовет, то озаботься, чтобы все дела твои в полном порядке к тому времени были. Чтоб Святослава мудрые люди своими плечами подпирали, ну и дружбу со всеми прочими князьями свести надобно, чтоб они наследника не изобидели. Сам сказывал, что дела вершить надобно союзно.

– Ага, – вздохнул Константин грустно. – Был бы тут Вячеслав, он непременно бы спел про «союз нерушимый князей всех свободных», – на ходу перефразировал князь гимн СССР, – который «сплотила навеки могучая Русь».

– Ишь ты, – крутанул головой Всевед и одобрил: – А что? Красиво. Сам былину такую сложил или воевода твой постарался?

– Да нет. Есть у нас, точнее, был, нет, будет, короче, неважно – гусляр один. Сергеем звать Михалковым[59]59
  Имеется в виду один из авторов слов гимна СССР С. В. Михалков.


[Закрыть].

– Имя христианское, но слова самые что ни на есть наши, славянские, – счел нужным еще раз похвалить Всевед. – Вот и строй этот союз, дерзай, княже. А главное, все время держи в уме, что деньков у тебя осталось немного, а дел – как раз наоборот.

– В том-то и беда, что я не знаю, за что хвататься в первую очередь, да так все наладить, чтобы оно после моей… моего ухода не развалилось.

– А ты пальцы загни да прежде в сторонку откинь то, с чем и без тебя управятся, – посоветовал волхв.

– Значит, армия побоку, – задумчиво произнес Константин. – С ней Вячеслав и сам управится. Наука, дома странноприимные, приюты для детей-сирот, больницы, школы, университет – тут Минька с отцом Николаем. В судах «Русская правда», разве что с моими поправками… – Он сокрушенно вздохнул. – Все равно многовато остается. С тем же союзом нерушимым. На западе черниговцы того и гляди накинутся, и добро бы, если одни, а то и помощников позовут. На востоке Волжская Булгария. С ней тоже нелады – недавно Великий Устюг разорили. Получается, что и с ними воевать надо. А после того как я на них насяду, с ними уже никакого союза не заключишь.

– А ты сделай так, чтоб малой рудой обойтись. – И Всевед посоветовал: – Подчас бить необязательно. Главное – очень большой кулак показать, чтобы у них аж глаза округлились. Иной раз неведомая сила намного страшнее кажется ворогу, чем сеча проигранная. О том подумай.

– А половцы? Я же сына сестры самого Юрия Кончаковича спалил. Значит, жди с юга грозы. Плюс мордва.

– Думай, княже, – беспомощно развел руками Всевед. – Не стариковскому уму в дела твои великие вникать.

– А корабли? – вдруг вспомнил Константин. – Они же из Франции аж к лету приплывут. Мне же переселенцев размещать надо и град ставить в устье Дона.

– Ну-у градом можно и ранее озаботиться, – резонно возразил волхв. – Пошли мастеровых людишек побольше, да и приступай, Сварогу помолясь, с самой зимы.

– Тоже верно, – согласился Константин. – Значит, говоришь, союз нерушимый князей всех свободных, – протянул он задумчиво и грустно усмехнулся.

Звучит-то красиво, жаль, что нереально, поскольку на самом деле либо – либо. Если «союз нерушимый», то свобода князей отпадает напрочь. А кто из них согласится ею пожертвовать ради эфемерного величия в отдаленной перспективе, да и то величия не твоего собственного, но всей державы, в которой твое княжество лишь малый кусок. Значит, необходимо гнуть, а кто заупрямится – ломать, и уж тут кто раньше успеет – то ли он их всех, то ли Хлад его самого.

Ну и ладно.

– Пока жив – надо жить, – вслух произнес он, подводя итог нелегким думам.

– Вот и правильно, – одобрил Всевед. – А еще важнее, чтоб ты надежду не терял.

– Ага! Надейся на лучшее, а готовься к худшему.

– Не слыхал, – удивился волхв. – Это откуда ж ты взял?

– Эллины древние такое выдумали, – пояснил Константин. – Был такой народ в Греции. Он и сейчас там живет, только измельчал духом.

– А вот это, княже, отныне ты сам себе постоянно повторяй, – посоветовал Всевед. – А ежели кратко, то не токмо надейся, но и готовься. Понял ли?

– Чего же тут не понять, – вздохнул Константин. – И жди осени, – добавил он.

– Пока осени, – уточнил волхв. – А далее поглядим как да что. – И лукаво подмигнул Константину.

Тот в ответ тоже постарался подморгнуть, но получилось у него не так весело, как у Всеведа. Если же совсем честно, то грустным это подмигивание было. Уж очень от него разило тоской.