Текст книги "Знак небес"

Один раз Константин даже приметил рыжую мордочку лисички с любопытным черным носом, которая с интересом поглядывала из своего укрытия на пяток саней и два десятка конных дружинников, проезжавших мимо нее. Если бы с ними были ее извечные недруги-собаки, лисичка, конечно, не была бы такой нахальной, но острое чутье, которое никогда не подводило свою хитрую хозяйку, ничего не говорило ей о четвероногих врагах, и она осмелела.

Воздух был прозрачен и душист. Пахло сочным ядреным морозцем, свежей хвоей и еще чем-то таким, что присуще лишь одному зимнему русскому лесу, который взирал на проезжающих путников с вершин могучих деревьев.

– Да, крепкий медок, – похвалил Константин, с удивлением чувствуя, что язык как бы еще слушается своего хозяина, но вместе с тем норовит выказать первые легкие попытки неповиновения.

Вячеслав внимательно посмотрел на князя и утвердительно кивнул:

– Сам вижу, что крепкий. Ну тогда ответь мне как на духу, только без вранья, у тебя к Ростиславе как, серьезно или так себе, увлеченность пополам с влюбчивостью?

– Жена моего лютого врага… – высокопарно начал Константин, но воевода досадливо оборвал его:

– Я же просил без вранья. Не хочешь сказать правду, ничего не говори – пойму и не обижусь. Не забывай, мне в двадцатом веке почти тридцатник стукнул – не сопляк, чай. И не из-за праздного любопытства вопрос задаю – для дела надо.

– А что, с ней что-то случилось?! – резко повернулся к Вячеславу Константин.

Пожалуй, даже чересчур резко. Настолько, что чуть не выпал из саней, но был вовремя ухвачен за воротник бдительным воеводой.

– Нарезались вы, ваше благородие. Это я виноват, недоглядел, – бормотал он, усаживая Константина поудобнее и заботливо кутая в медвежью полость. – Думал подпоить тебя да все выведать, – вздохнул он. – А вот не рассчитал маленько. В порядке твоя Ростислава – не боись.

Константин медленно и очень осторожно снял с мизинца правой руки маленький перстенек и молча протянул его другу.

– Это что? – не понял воевода.

– Она подарила, перед тем как… ну тонула. Там на внутренней стороне надпись выгравирована – прочти и все поймешь.

Вячеслав долго вертел в руках перстенек, но, отчаявшись прочитать, вернул его обратно князю.

– Что-то шрифт уж больно мелковат, – пожаловался он. – Ты лучше сам мне зачти.

– «Ничтоже от любве крепчаише», – медленно произнес Константин, даже не удосужившись посмотреть на гравировку – и без того помнил наизусть.

– Очень поэтично, – согласился воевода. – Если бы еще кто-нибудь перевел, совсем хорошо бы было.

– Ничего нет крепче любви. Так что у меня все очень серьезно, Слава. Ты даже не представляешь насколько, – вздохнул Константин и переспросил с тревогой: – С ней и правда все хорошо?

– Да-а, – задумчиво протянул воевода. – Не нравится мне все это, ох как не нравится. Ведь она же, не забывай, жена твоего злейшего врага, – с легкой иронией процитировал он слова друга.

– Так что с нею? – настойчиво переспросил Константин с еще большей тревогой в голосе.

– Господи, да что ж ты так испереживался-то весь?! Сказал же я – жива она, жива и здорова, и вообще все в порядке… у нее.

– А у кого не в порядке? – не отставал князь.

– Будто не знаешь, чья она жена, – хмыкнул Вячеслав.

– Он что – умер?! – ахнул Константин.

Говорят, что грешно радоваться смерти любого человека. Грешно, даже если он самый закоренелый преступник, негодяй и убийца, казненный по приговору суда. А уж если не можешь сдержаться – радуйся не самому этому факту, а тому, что есть еще справедливость на свете, ликуй не оттого, что его повесили или отрубили голову, а потому, что правосудие восторжествовало, хоть и с большим запозданием, но это уж как водится. У Фемиды-то повязка на глазах, слепая она, считай, а слепые и ходят медленно, и все свои поступки совершают тоже без спешки.

Все это Константин умом понимал, а вот сердце сдержать не мог. Известное дело, оно с разумом испокон веков не в ладах.

– Не спеши ликовать – живой он, гад, – буркнул Вячеслав. – Ты как в воду глядел, когда говорил, что он нас всех переживет. Кто знает, может, твои слова и впрямь сбудутся, хотя не хотелось бы. Знал бы я раньше, что ты так его смерти радоваться станешь, я бы его, гадюку, еще под Коломной удавил. Да и давить бы не понадобилось, – чуть подумав, добавил он. – Там и всего-то оставалось – не перевязать вовремя.

– Значит, живой, – сожалеюще протянул Константин.

– И живее всех живых, – заметил воевода. – К нему уже князья черниговские и новгород-северские в Переяславль зачастили. Не успел до конца оклематься, как опять что-то замышляет.

– Да он и ходит-то, поди, до сих пор еле-еле. Куда ему козни затевать? – вступился справедливости ради за Ярослава Константин.

– Чтоб других на нас натравить, много здоровья не надо, – откликнулся Вячеслав. – А то, что науськивает, так это точно. Только теперь он по-хитрому действует, коалицию сбивает, чтоб всей толпой навалиться, а это верных сто тысяч, если не полтораста.

– Ну и у нас, если всех собрать, тоже под пятьдесят найдется, – возразил князь.

– Знаешь, Костя, – задумчиво произнес воевода. – Я, конечно, в сорок первом в армии не служил, как да что там было – не знаю. Может, и впрямь деваться некуда, когда в Подмосковье под немецкие танки десятки тысяч необученных людей клали. Знаю одно – сейчас у нас не сорок первый год, а потому деревенских сопляков и прочую гражданскую шелупонь с вилами или там с косой в руках я воевать не призову, да и тебе не позволю, хоть ты мне и друг. Во всяком случае, пока я у тебя на должности верховного воеводы стою. Уж лучше Рязань сдать. – И он торопливо уточнил: – Временно, конечно. Коль деваться некуда, лучше тактику Кутузова использовать, но необученным народом дыры не затыкать. Если тебя что-то не устраивает в моих соображениях, ты сразу скажи, и я уволюсь к чертовой матери по собственному желанию. Деньжат ты мне подкинешь – я их честно заработал, построю где-нибудь возле Оки теремок и буду жить припеваючи. Мне ж много не надо.

– Да чего ты так развыступался-то, – примирительно толкнул друга в бок Константин. – Согласен я во всем. Разве что о сдаче Москвы, то есть Рязани, слушать немного неприятно, да и то лишь потому, что у местных князей есть дурная привычка. Они, когда к соседу воевать приходят, начинают изгаляться, как последние свиньи. Крестьян в полон забирают, села сжигают, скот угоняют. Короче, ведут себя не как русские, а как какие-нибудь фашисты.

– Спасибо за информацию. Обязательно учту.

– Не за что. А кстати, что ты там про Ярослава говорил? Источник-то надежный?

– Куда уж надежнее, – хмыкнул Вячеслав. – Я ж, перед тем как отправить Вейку, которая за тобой ухаживала, обратно к Ростиславе, пообщался с ней малость. Деваха она смышленая, сразу поняла, что от нее нужно. А для связи я человечка подобрал, которого как раз в Переяславль отправил, и даже раньше, чем всю эту семейку. Ну чтоб обжился там и подозрений не возникало. Да ты его знаешь – Любомир, который тебе некогда свиданки с Купавой устраивал, а после ты его в Ростов к купцу Пятине пристроил.

– А я его после Ростова в дружину обещал принять, – вздохнул Константин. – Обманул, выходит. Княжеского слова не сдержал.

– Да не обманул, – досадливо поморщился Вячеслав. – Я с ним потолковал и разъяснил, что есть дружина явная и есть тайная. От последней, конечно, видимого почета мало, да и перед девками нечем похвалиться будет. Но зато каждый человек из этой дружины все время у меня да у князя будет на особом счету. А если говорить о пользе для княжества – так тут и вовсе сравнить не с чем. Действуя тайно, да еще и с умом, можно причинить врагу столько вреда, сколько целой сотне, да что сотне – тысяче не под силу. А еще добавил, что если он вступит в обычную дружину, то поначалу будет рядовым, а сумеет подняться выше или нет – никому не известно. В тайной же он сразу десятником станет, а там, глядишь, в скором времени и до сотника дорастет, потому что в ней сила да выносливость не нужны, мастерство с оружием демонстрировать не надо, а требуется одна мудрая голова, каковая у него в наличии имеется.

– Силен ты детей охмурять, – крутанул головой Константин.

– Это ты в порицание или в поощрение? – с подозрением покосился на князя воевода.

– Это я в восторге, – нашел тот подходящий ответ.

– Тогда ладно, – милостиво кивнул Вячеслав и продолжил: – Так вот, эту весточку мне от него как раз перед самым отъездом к тебе доставили, почему я и хотел с тобой посоветоваться. Дело в том, что черниговские и новгород-северские князья собрались устроить легкий набег в приграничной полосе, но неизвестно в чьей. Где и как все произойдет – Вейка Любомиру не сообщила.

– Так, может, мои земли ни при чем?

– Может, и так, – не стал спорить воевода. – Пока точно известно одно: набег предполагается на язычников с целью их окрестить. Вот ты мне и скажи, есть ли у них где-нибудь граница с дикарями? Ну, скажем, с литовцами там, с латышами, с эстонцами. А то, может, я зря беспокоюсь и понапрасну людей разослал по селам возле Ростиславля, Зарайска, Глебова, короче, по всей нашей западной границе?

– Я даже и не знаю, Слава, – честно сознался Константин.

– Ты историк или где? – возмутился воевода.

– Да в том-то и дело, что историк, а не географ. Про Полоцкое княжество точно тебе могу сказать – там граница есть. Более того, прибалты с немецкими рыцарями кусочки из него уже выцарапывают. Ну там Кукейнос, Гернике… Еще я точно знаю, что новгородские земли на западе тоже с Прибалтикой граничат, особенно Изборск и Псков, а вот черниговцы с новгород-северцами… – И он беспомощно развел руками.

– Хорошо, – покладисто согласился воевода. – Тогда давай зайдем с другого бока. На землях твоего княжества, что ближе к западным рубежам, одни христиане проживают или язычники тоже имеются?

– Не просто имеются, – усмехнулся Константин. – Я думаю, половина населения, не меньше, а если взять тех, кто вроде бы окрещен, но по-прежнему к старым богам бегает, так три четверти от общего количества наберется, а то и побольше.

– Инквизиторов на них нет, – вздохнул Вячеслав и пожаловался: – А мне теперь думай и гадай – на чью задницу наши соседи нацелились.

– А ну-ка подожди, – встрепенулся Константин.

Он зажмурил глаза и попытался представить урок истории и себя с указкой в руке. Так, теперь он подходит к карте древнерусских княжеств перед татаро-монгольским нашествием и начинает показывать, куда шел Батый, что брал вначале, в какие степи отошел, как ударил по Переяславлю, Киеву, Галичу, Владимиру-Волынскому, далее на Польшу…

– Ишь зажмурился, аж глаза вылезают, – донеслось до него ворчание воеводы.

Константин со вздохом повернулся к другу:

– Нет у прибалтов границы с Черниговским княжеством.

– Стало быть, на тебя нацелились, – задумчиво протянул Вячеслав. – Значит, будем устраивать большие маневры и выставлять по десятку дружинников в каждое село на постоянное дежурство.

– Подожди-ка, – запротестовал Константин. – Ведь у них есть еще южная граница, с половцами. О ней-то мы не подумали.

– Оно им надо – будить лихо, пока оно тихо? – отмахнулся Вячеслав. – И вообще, русские князья хоть раз на половцев зимой ходили?

– Вроде бы нет, – неуверенно возразил Константин.

– Значит, все ясно, – подвел неутешительный итог Вячеслав. – Пойдут они именно на тебя. Ну что ж, – вздохнул он. – Будем ждать.

Глава 17
Эдисон Кулибиныч

 
Счастлив в наш век, кому победа
Далась не кровью, а умом,
Счастлив, кто точку Архимеда
Умел сыскать в себе самом…
 

Федор Тютчев

Минька встретил обоих друзей с распростертыми объятиями.

– Князь в дом – гость в дом, – безбожно переврал он известную поговорку, гостеприимно приглашая их в свои обширные двухэтажные хоромы – бывший княжеский терем, ставший личной резиденцией изобретателя.

Однако улыбался он недолго. Стоило ему привстать на цыпочки и заглянуть через плечи друзей, как его лицо разочарованно вытянулось:

– Так вы одни приехали?

– Ты что, забыл? Отец Николай в Киеве и вернется не скоро, – удивился странному вопросу изобретателя Константин.

– Да я подумал, что… – Минька ненадолго замялся и выпалил: – А Доброгнева где?

– Снова со здоровьем худо? – понимающе кивнув, осведомился Вячеслав. – Никак церебральный паралич обострился? Или тебя почечные колики в пятках достали?

Константин недоуменно покосился на друга. Уловив его вопросительный взгляд, воевода со скорбным видом пояснил:

– Дело в том, княже, что в последние полгода у нашего Эдисона стало совсем худо со здоровьем. То гангрена на пальце вскочит, то лапы ломить начинает, а на днях с него шерсть сыпаться начала, – принялся он перечислять все недомогания. – В связи с этим бедная Доброгнева вынуждена приезжать к нему по два-три раза в месяц.

– Даже так? – удивился Константин.

– Да чего ты его слушаешь?! – возмутился изобретатель, густо покраснев при этом. – У меня и правда в последнее время что-то с волосами стало происходить. Вылезают, гады, и все тут, вот я и… – В подтверждение своих слов он запустил пятерню в свою шевелюру, дернул и торжествующе протянул Константину ладонь, на которой лежали три или четыре волоска. – Вот, сам погляди! А этот «шерсть, шерсть»… Тоже мне, нашел над чем смеяться. Если так дальше пойдет, я к весне вообще облысею.

– Ничего, – успокоил Вячеслав. – К весне у тебя, наоборот, вырастут новые и шелковистые, так что будешь краше прежнего. – И, повернув голову к Константину, с притворной грустью продолжил: – Однако симптомы и впрямь нешуточные, княже. Сам видишь, как все запущено.

– Вижу, – кивнул Константин. – Действительно, все очень серьезно. Только Доброгнева сейчас сильно занята, Миня. Она просила передать тебе свои извинения и сказать, что приедет попозже.

Воевода озадаченно уставился на князя.

– А когда это она успела тебе сказать, если ты… – начал было он, но Константин бесцеремонно перебил его:

– Ты как раз к дружинникам отлучился, а я в это время к ней заглянул… за микстурами. – И он втихомолку показал воеводе кулак.

– А-а-а, вон когда, – заторопился тот. – Так это она ту бутыль с настоем для тебя передала?

– Она, – подтвердил Константин.

– Ну и гадость же, я тебе доложу, – продолжал исправляться Вячеслав. – Как ты его пить можешь, не представляю. Я его едва понюхал, и то чуть не стошнило.

– Кстати, Миня, я ж у тебя почти полгода не был, так что порадовал бы своими новинками, а для начала устроил бы нам со Славой экскурсию, – попросил Константин. – Ты давай накинь на себя чего-нибудь потеплее, а мы тут постоим. – И когда изобретатель убежал одеваться, возмущенно прошипел: – Ты что, ослеп совсем?! У парня первая любовь, а ты со своими подколками лезешь!

– Ну извини, не подумал, – повинился Вячеслав.

– Не подумал он, – проворчал Константин и, вспомнив кое-что, с подозрением уставился на воеводу. – А ты не скажешь, друг любезный, с чего это Доброгнева в Переяславле-Залесском так влюбленно на тебя смотрела?

– Вот ей-богу, Костя, ни сном ни духом, – искренне поклялся ошарашенный такой новостью Вячеслав.

– А ты с ней, часом, не того?

– Тогда уж заодно обвини меня и в том, что я тайный шпион багдадского халифа, – возмутился воевода. – Что ж я, по-твоему, совсем бездушный? Подколки – одно, да и то лишь потому, что я не думал, насколько у него серьезно – все-таки пятнадцать лет, – а чтоб дорожку другу перебегать – ни за что. И вообще, я с ведьмачками дел никогда не имел и иметь не собираюсь.

– Она лекарка, а не ведьмачка, – заступился за Доброгневу Константин.

– Я ж не в том смысле, – поморщился Вячеслав и посоветовал: – Да ты сам на ее характер посмотри и все поймешь. Разве что хвост отсутствует и на метле не летает, зато все прочие атрибуты при ней. А мне больше по душе ангелы, – подытожил он и грустно вздохнул.

– Вроде сестрицы Епифана? – невинно поинтересовался Константин. – То-то я гляжу, что ты зачастил с визитами к моему бывшему стременному.

– Болезного навещал, – попытался оправдаться Вячеслав. – Должен же я, как министр обороны, периодически навещать ветеранов, ушедших в запас по состоянию здоровья?

– Насколько мне помнится, в запас он ушел осенью, – поправил его Константин, – а ты к нему захаживал еще летом, до Пронска. И потом, как-то странно получается – ветеранов хоть пруд пруди, а ты только одного навещаешь.

– А хоть бы и так, – смущенно проворчал Вячеслав, отводя взгляд в сторону.

– Вот и женись, хороняка, – усмехнулся Константин. – Заодно и Доброгнева пялиться на тебя перестанет, а то…

Но тут наверху лестницы, что вела на второй этаж, появился Минька, и пришлось умолкнуть.

Во время экскурсии по цехам и мастерским, где и в самом деле появилось много новых станков, внедренных неугомонным изобретателем, Вячеслав честно старался исправиться. Заглаживая свою бестактность, допущенную по отношению к Миньке, он преимущественно помалкивал, а если и задавал какие-то вопросы, то исключительно деловым тоном, не позволяя себе ни подколок, ни иронии.

Стоя в экспериментальной мастерской, где Минька трудился над разработкой всяких громоздких новинок – прочие, как он пояснил, у него в хоромах, – воевода довольно-таки долго выспрашивал у изобретателя, как тот собирается довести до ума винтовой пресс и когда это произойдет. А из стекольного цеха князю с Минькой вообще пришлось выводить его за руку, да и то лишь после пятой по счету неудачной попытки Вячеслава выдуть из трубки стеклодува нечто эдакое.

Его поведение настолько расходилось с обычным, что Минька постепенно стал все чаще и чаще изумленно поглядывать на воеводу, теряясь в догадках, какая муха того укусила.

– Ты случайно не заболел? – не выдержал он, когда вся троица возвращалась в терем.

Вот тут-то Вячеслав сорвался.

– Видишь ли, Миня, – елейным голосом произнес он. – На меня произвел неизгладимое впечатление даже не твой талант изобретателя, сколько обилие икон, которые у тебя ныне размещены в каждой мастерской. Под их воздействием я и осознал, какой греховный образ жизни веду, а потому впал в раскаяние. Вот иду и скорблю, простит ли меня господь.

– Ты чего, всерьез, что ли? – оторопел изобретатель и даже остановился.

– Куда уж серьезнее. Тебе-то хорошо – ты уже давно проникся, а я… – пожаловался Славка и, не договорив, уныло потупил голову.

Но в силу своего характера долго продолжать в том же духе воевода не мог – и без того сдерживался несколько часов, – так что закончил он вновь подколкой, поинтересовавшись у Миньки, как давно произошло его духовное перерождение и нет ли тут некой связи с обилием его телесных недугов.

Минька густо покраснел, а Константин укоризненно покачал головой. На сей раз кулак воеводе он не демонстрировал, но выразительно похлопал себя по губам, сделав вид, будто зевает.

Вячеслав осекся, виновато поморщился, но тут его выручил сам изобретатель, который заявил, что в мастерских так, семечки, а вот у него в тереме… И едва они добрались до хором, как Минька потащил их на осмотр своей личной лаборатории.

Все пять столов, находившихся в просторной горнице, расположенной на втором этаже, оказались настолько загромождены различными инструментами и непонятными штуковинами, что пустого места ни на одном из них практически не оставалось. Точно так же были загромождены и многочисленные полки на стенах. Чего только на них не было! Остальное, чему не хватило места, валялось на полу, включая даже какие-то мешки. Один из них был открыт, и Константин с удивлением заметил, что тот доверху наполнен странной однородной светловатой массой. Подойдя поближе и зачерпнув из него горсточку, князь обнаружил, что держит в руках самые обычные… древесные опилки.

Но гораздо сильнее их поразил так называемый красный угол, где у доброго христианина всегда находилась божница с одной, а чаще с тремя иконами. Так вот у Миньки там расположился целый иконостас аж на семь икон, ярко освещаемых тремя лампадами. Более того, практически на каждой полке и над каждым столом красовалось еще по иконе. Великомученики, угодники и апостолы мрачно и ревниво взирали со всех сторон на вошедших.

– Восемь, десять, двенадцать… Нет, опять сбился. Сразу видно, что здесь святой человек живет, – благоговейно прошептал Славка. – Ну прямо тебе храм, а не мастерская. И ты их всех знаешь, Михал Юрьич? – обратился он к улыбающемуся Миньке.

– Конечно, – уверенно ответил тот.

– А вот этот, например, кто? – Воевода наугад показал на какую-то икону, на которой был изображен чрезвычайно худой полуголый человек, торжествующе ухвативший руками что-то черное с красными точечками.

– Это святой Пеликан, одолевающий беса, – ответил юный изобретатель, продолжая хитро улыбаться.

– А там? – Князь ткнул в икону с изображенным на ней мрачным типом, угрожающе растопырившим пальцы.

– Великомученик Амфибрахий, одолевший водяного змия.

– Ну а тот? – осведомился Славка, указывая на изображение необычайно волосатого мужика, голый торс которого был увешан крест-накрест, будто патронташем, двумя здоровенными цепями.

– Это страстотерпец Абдурахман, терзающий себя за то, что не сдержался и пошел на сделку с сатаной, дабы получить некое тайное знание, – бодро отрапортовал Минька.

– Странные какие-то имена у твоих святых, – нахмурился Славка.

– А это у тебя вообще мастерская или храм? – непонимающе спросил Константин.

– Храм, конечно. Каждый раз, как зайду, вначале отобью триста поклонов, прочитаю «Отче наш», еще пять молитв, попрошу у всех повешенных благословения, а уж потом за работу. Чуток потружусь – и опять за молитву с поклонами.

В иное время Вячеслав непременно уцепился бы за «повешенных», но, пораженный увиденным, он лишь спросил:

– Помогает?

– Еще бы, – гордо вскинул голову Минька. – Боятся сюда бесы лезть. Очень уж тут намоленное все. Ну и опять-таки отец Никодим заходит раз в месяц. Сергей, ну который Иванов, рассказывал, как он во время воскресной проповеди меня другим прихожанам в пример ставил.

– А новые виды оружия ты, разумеется, побоку? – осведомился Константин.

– Вот уж хрен вам во всю морду, – заявил Минька. – Ишь чего захотели. Думаете, у меня правда крыша поехала? Да не дождетесь!

– Вот как ныне, оказывается, богобоязненный молодняк со старшим поколением разговаривает, – сокрушенно вздохнул Вячеслав.

– Будешь много говорить, так я тебя мигом вместе с собой на молитву поставлю часика на два, – грозно предупредил изобретатель.

– Не надо, – перепугался Вячеслав. – Да я и слов-то не знаю. Ежели бесы подкрадутся, мне, несчастному, совсем худо придется, – пригорюнился он и смахнул несуществующую слезу.

– Не боись, старина. Ко мне приходи, а я отмолю. Это ведь раньше народ считал, что я здесь чем-то страшным и темным занимаюсь. Все гадали, то ли я сам колдун, то ли бесов вызываю, а они мне все стряпают. Помнишь, Костя, как Сергей нечистую силу изгонял из моих мастерских?

– Конечно, помню, – усмехнулся князь.

– С тех пор как отрезало. Я все понял, осознал и обратился к богу. Навешал повсюду кучу икон, каждому святому имя дал.

– А где имена-то брал? – поинтересовался Славка.

– Да из головы, – беззаботно махнул рукой Минька. – Главное, чтоб повычурнее да позаковыристее. В стекольной мастерской у меня, к примеру, Дельфиниус висит. Тебе, Костя, перевести или сам догадаешься?

– Уже, – откликнулся князь.

– А в цеху литейном такая страхолюдина повешена! Если бы бесы там и водились, то они бы и впрямь разбежались. Так я его Динозаврусом назвал, – продолжал Минька.

– Подходяще для страшилки, – согласился Славка и облегченно улыбнулся юному хозяину. – Давно мы с тобой не видались. Вот и решил, что у тебя крыша поехала. Изобретатели, они ж все немного чокнутые, и каждый по-разному, вот я и подумал, что у тебя тоже чердак малость снесло. – И он виновато покаялся: – Ты уж прости меня, Эдисон Кулибиныч.

– Сам дурак, – огрызнулся Минька.

– А на основном-то поприще как дела идут?

– Хо-хо, – усмехнулся Минька и открыл дверь в соседнюю комнату. Тут было точно такое же обилие святых, столов и полок, но, как ни странно, везде царил относительный порядок, да и вещей на столах было немного. – Здесь у меня что-то типа зала готовых экспонатов, – пояснил он. – А вот вам, – он взял со стола какую-то круглую железную штуковину сантиметров двадцати высотой и примерно столько же в диаметре, – первая русская мина нажимного действия. Срабатывает и как противопехотная, и как противокавалерийская.

– Как понять? – осведомился Константин. – Действует одновременно и на одних, и на других или надо что-то переключать?

– Переключать, – подтвердил изобретатель. – Но настраивается в течение десяти секунд путем добавок всего нескольких прокладок.

– Токарь Калашникович, я тебя обожаю, – промычал Славка, погрузившись в полный восторг и нирвану блаженства.

– А можно уточнить принцип действия? – поинтересовался Константин. – Особенно взрывателя. Ты же как-то говорил, мол, нужно что-то эдакое, чего ты, к сожалению, сейчас сделать не можешь.

– Правильно говорил, – кивнул Минька. – Ни диазодинитрофенол, ни тетразен, ни тринитрорезорцинат свинца я изготовить не могу, хоть ты тресни. А они нужны все в комплексе. Тогда я сел и задумался.

– Но сперва помолился, – заметил Славка.

– Ну разумеется, – развел руками Минька. – Без этого мы вообще никуда. По сто поклонов каждой иконе, стоя на коленях, и обязательно каждый раз лбом об пол. Но все равно ни черта не получалось.

– Настоящего усердия, наверное, не проявил, – предположил Константин. – Не вложил ты душу, чтобы молитва из сердца шла.

– Или головой стукался плохо, – вставил свои три копейки Славка.

– Точно, – подтвердил улыбающийся Минька. – Не вложил. И плохо стукался. Тогда я еще помолился.

– Долго? – уточнил Славка.

– Дня три, а то и четыре. А на пятый меня осенило.

– Вот что крест животворящий делает, – поучительно поднял палец кверху Константин.

– И молитва святому Динозаврию, – добавил в тон ему воевода.

– Будете перебивать – вообще ничего рассказывать не буду, – слегка обиделся Минька.

– Мы все – одно сплошное внимание, – примирительно поднял руки Славка.

– Ну то-то же, – успокоился изобретатель и продолжил: – Вспомнил я, что есть взрывчатка, которой не надо никакой искры.

– Это что же такое? Почему не знаю? – удивился воевода, но, вспомнив обещание, быстренько зажал свой рот ладонями.

– А взрывчатка эта называется нитроглицерин, – торжествующе выпалил Минька и победно уставился на своих друзей.

Те с недоумением переглянулись.

– Шпага Калашникович, я, конечно, всегда перед тобой преклонялся, но ты уж все-таки освети вопрос пояснее, – попросил Славка.

– Да вы что, о нитроглицерине никогда не слыхали? – удивился Минька. – Ну Славка-то ладно. Чего с безмозглого вояки возьмешь? Но ты, Костя, меня удивляешь.

– Нет, я, конечно, о нем слышал, – осторожно заметил тот. – Но он вроде бы как из нашего века, то есть для его производства нужны заводы, фабрики и прочее. А о том, чтобы его можно было состряпать в кустарных условиях, честно говоря, впервые слышу.

– А это потому, что вы в детстве всякую ерунду читали, сказки и прочее, а я – полезную литературу. Так вот, в одной интересной книжке я вычитал, как его изготовить в домашних условиях.

– Справочник любителя-пиротехника? – поинтересовался Славка.

– Неважно, – отмахнулся Минька. – Тем более классе в седьмом или восьмом я его уже делал, и у меня все получилось. Правда, дыра в сарае жуткая была, но это… ерунда. – Он невольно почесал многострадальное место, которое в основном всегда и расплачивалось за очередное чересчур шумное изобретение.

– Больно было? – сочувственно спросил Славка, от внимания которого Минькин жест отнюдь не ускользнул.

– Бывало больнее, – героически ответил стойкий изобретатель и в свою очередь съязвил: – Но это тогда было, а сейчас вы меня туда целовать должны. Дадите рассказать-то до конца?

– Слава, усохни, – сурово повелел Константин.

Воевода вновь прижал обе руки ко рту, всем своим видом изображая абсолютное смирение и внимание.

– Вот так и держи, – распорядился Минька. – Короче говоря, изготовить нитроглицерин очень легко. Надо лишь смешать азотную кислоту с глицерином. Я бы намучился, если бы не знал точных пропорций, но так как уже его делал, то… Короче, это пустяк.

– Погоди-погоди, Миня. А нужные компоненты ты как добыл? Их же, насколько я знаю, в природе не бывает, – не понял Константин.

– Строго по книжке, – ответил изобретатель. – Кстати, пока занимался изготовлением глицерина и обрабатывал сало, в остатке получил обычное мыло. – Изобретатель гордо подбоченился и кивнул на дальний стол в углу комнаты, на котором одиноко лежали несколько темных катышков.

Славка подошел, осторожно взял один из них в руки, понюхал и сморщился.

– Не туалетное, – брезгливо заметил он.

– Ну и сволочь же ты, вояка косопузый, – в сердцах заявил изобретатель, оскорбленный в своих самых лучших чувствах, сердито надулся и замолчал.

– Миня, тебе цены нет, – проникновенно произнес Константин, исподтишка показывая воеводе кулак.

Он обнял юного друга и бережно расцеловал его в обе щеки.

– А сало-то загубил, загубил. Ох, хохлы бы увидали, они б тебя за такое кощунство самого на сало распустили. Ломтями бы настругали и даже солить не стали, – раздалось ворчливое брюзжание Вячеслава, которое сменилось жалобной просьбой: – Кулиба Эдисоныч, прости дурака зеленого и глупого. Ну вояка я тупой, и шутки у меня дурацкие. Но я ж не виноват, что меня в училище четыре года прикладом по голове за двойки лупили.

– И никакого толку, – беззлобно констатировал отходчивый Минька.

– Точно, – обрадовался воевода. – Потому как все по пословице. Толк из меня вышел, а бестолочь осталась.

– Ладно, – махнул рукой Минька. – Прощаю. Только чтоб больше никаких комментариев.

– Все, все! – завопил Вячеслав. – Как рыба об лед.

– Кстати, Костя, что касается запаха и цвета, то сделать к нему нужные присадки, чтоб оно стало ароматным, – пара пустяков. Если хочешь, Слава, – лукаво улыбнулся изобретатель, – то я мигом этим займусь. Брошу все остальное, и через полгода-год у тебя будет шикарно пахнущее мыло.

– Но я уже извинился и все давно осознал. Еще с утра, – уточнил возмущенный столь явной несправедливостью Вячеслав. – Не бей ниже пояса.

– Живи, – великодушно хмыкнул Минька и хотел было продолжить рассказ об изготовлении нитроглицерина, но его перебил Константин, заметивший, что в предложении Михал Юрьича есть определенный резон.

Вячеслав оторопело уставился на друга и даже потряс головой, полагая, что ослышался. Константин невозмутимо повторил.

– Так ты всерьез? – недоверчиво спросил воевода.

– Еще как всерьез, – вздохнул князь.

– Погоди-погоди, а как же нитроглицерин? – не понял Вячеслав.