Текст книги "Практические материалы для подготовки к сочинениям, выпускным и вступительным экзаменам. Русские писатели XX и XXI веков"

В метаромане «Приглашение на казнь» повторяются излюбленные мотивы писателя – мотив псевдолюбви, «потерянного рая». В любви Цинцинната к Марфиньке нет взаимности, тема предательства торжествует.

Несмотря на постоянные измены жены, ее предательство, Цинциннат Ц. стремится видеть ее, сказать «два слова». Он страдает от непонимания, осознает, что живет в мнимой природе «мнимых вещей», из которых сбит этот мнимый мир».

Герой В. Набокова, осознающий, что существует в «мнимом мире», обвиненный в страшнейшем преступлении, столь редком и не-удобосказуемым, что приходится пользоваться намеками вроде «непроницаемость», «непрозрачность», приговоренный к смертной казни, чувствует, как это явствует из его внутреннего монолога, «дикий позыв к свободе, к самой простой, вещественной, вещественно-осуществимой свободе».

В финале романа писатель позволяет уже за гранью земного бытия своему герою одержать победу, Цинциннат срывает тщательно подготовленное представление о «мнимом мире», сохраняет себя как личность, не «облобызавшись» со своими антиподами, умирает до того, как ему отрубят голову.

Помимо мотивов Ф. Кафки, в романе В. Набокова явно просматривается преемственность и развитие идей Ф. М. Достоевского о бунте личности против морально-идеологического и государственного тоталитаризма, которые являются сюжетообразующим стержнем в антиутопиях XX в. – романах Е. Замятина, А. Платонова, Дж. Оруэлла.

Рассказ В. Набокова «Облако, озеро, башня» (1937) исследует тему сознания и выражает протест против попрания человеческой воли против тоталитаризма.

Герой рассказа – эмигрант из России, живший в Берлине «скромный, кроткий холостяк, прекрасный работник», – как характеризует его рассказчик, – на благотворительном балу, устроенном эмигрантами из России, выигрывает увеселительную поездку. Герой («я сейчас не могу вспомнить его имя и отчество. Кажется, Василий Иванович») взволнован, хотя решается на поездку неохотно, и это волнение напоминает ему чувства, возбуждаемые в нем лучшими произведениями русской поэзии. Герой мечтает о «настоящей хорошей жизни», осознает, что «всякая настоящая хорошая жизнь должна быть обращением к чему-то, к кому-то».

Набоковский стиль создает целый поток ассоциаций, много уровней подтекста. Рассказ написан в 1937 г. в Мариенбаде, рядом находится Германия, у власти стоит Гитлер. Обоих мужчин зовут Шульцами: «Они перекидываются пудовыми шутками <…>, служат в одной и той же строительной фирме». В поездке вместо счастливых минут общения с природой для Василия Ивановича начинается пытка, его заставляют отложить книгу, петь хором текст стиха, розданные от общества каждому («километр за километром / ми-ре-до и до-ре-ми, / вместе с солнцем, вместе с ветром, / вместе с добрыми людьми»). Когда Василий Иванович, плохо произносящий немецкие слова, решит схитрить и будет лишь приоткрывать рот, «предводитель» по знаку «вкрадчивого» Шрама заставит его петь соло. Героя будут заставлять играть в скат, расспрашивать, проверять, может ли он на карте показать маршрут предпринятого путешествия. Все будут заниматься им, «сперва добродушно, – как заметит рассказчик, – потом с угрозой, растущей по мере приближения ночи». Обе Греты, оба Шульца, Шрам в сознании героя срастаются, образуя «сборное, мягкое многорукое существо, от которого некуда деваться». Явно метафорический язык В. Набокова несет большую смысловую нагрузку. Когда взору пеших туристов предстает «чистое синее озеро с необыкновенным выражением воды», посередине которой отражалось большое облако и невдалеке высилась старинная черная башня («то самое счастье, о котором он (Василий Иванович) вполгрезы подумал»), герой захочет здесь остановиться. «Знаете, я сниму ее на всю жизнь», – скажет он от волнения на русском языке старику, живущему в постоялом дворе. К этому постоялому двору Василий Иванович придет, тайком убежав от остальной группы («прячась за собственную спину»). «Не рассуждая, не вникая ни во что, лишь беспрекословно отдаваясь влечению… Василий Иванович в одну солнечную секунду понял, что здесь, в этой комнатке с прелестным до слез видом в окне, наконец-то так пойдет жизнь, как он всегда этого желал. <…> Мигом он сообразил, как это исполнить, как сделать, чтобы в Берлин не возвращаться более, как выписать сюда свое небольшое имущество – книги, синий костюм, ее фотографию». Но герой будет сломлен натиском, насилием.

Большую смысловую нагрузку в финале рассказа несут эпитеты. «Зажатого», «скрюченного», «увлекаемого, как в дикой сказке», Василия Ивановича посадят в поезд и начнут избивать – «били долго и довольно изощренно».

Заключительные строки страшного рассказа В. Набокова о том, что несет миру фашизм, беспристрастны: «По возвращении в Берлин он побывал у меня. Очень изменился. Тихо сел, положив на колени руки. Рассказывал. Повторял без конца, что принужден отказаться от должности, умоляя отпустить, говорил, что больше не может, что сил больше нет быть человеком. Я его отпустил, разумеется».

Изображаемое в рассказе насилие над человеком становится художественной моделью того, что реально происходило в фашистской Германии.

Произведения В. Набокова вернулись на русскую землю. Сбылись пророческие слова писателя, сказанные им в рассказе «Путеводитель по Берлину»: «Мне думается, что в этом смысл писательского творчества: изображать обыкновенные вещи так, как они отразятся в ласковых зеркалах будущих времен, находить в них ту благоуханную нежность, которую почуют только наши потомки в те далекие дни, всякая мелочь нашего обихода станет сама прекрасной и праздничной».

Вопросы и задания для самостоятельной работы

1. Расскажите о жизненном и творческом пути В. Набокова.

2. Назовите произведения В. Набокова, написанные на русском и английском языках. В каких жанрах работал писатель?

3. Возвращаетесь ли вы мысленно к набоковским образам, запечатленным в вашей памяти? Порассуждайте, какие проблемы, затронутые в его прозе, особенно вас волнуют. Важным моментом фабулы набо-ковского метаромана является тема любви, любовной связи героя с избранницей или «псевдоизбранницей».

4. На материале рассказа «Весна в Фиальте», «Возвращение Чорба», романов «Машенька», «Приглашение на казнь», «Защита Лужина» выявите художественное решение темы любви, развитие образов «избранницы», «псевдоизбранницы»? Какие черты, по Набокову, характерны для подлинной любви?

5. Сделайте целостный анализ романа В. Набокова «Машенька». В чем, на ваш взгляд, жизненные ценности произведения?

6. Каковы сквозные темы, мотивы, образы романов В. Набокова? Можно ли говорить о постоянном типе героев в прозе В. Набокова, которые перемещаются из произведения в произведение? Аргументируйте свой ответ.

7. В чем, на ваш взгляд, главная мысль рассказов «Истребление тиранов», «Возвращение Чорба», «Облако, озеро, башня», романа «Приглашение на казнь»?

8. Напишите сочинение на тему: «Проблемы духовно одаренной личности, свободы и насилия в романе „Защита Лужина“ В. Набокова».

9. Составьте реферат по теме: «Жизненный и творческий путь В. Набокова».

10. Напишите сочинение по теме: «Воспомня прежних лет романы» (А. С. Пушкин). Художественное своеобразие романа В. Набокова «Машенька».

ЛИТЕРАТУРА

1. Набоков В. В. Собр. соч.: В 6 тт. – М., 1996.

2. Набоков В. В. Машенька. Защита Лужина. Приглашение на казнь. Другие берега: Романы. – М., 1988.

3. Битов А. Ясность бессмертия (Воспоминания непредставленного) // Набоков В. Круг. – М., 1990.

4. Вознесенский А. Геометридка или Нимфа Набокова // Октябрь, 1983, № 11.

5. Ерофеев В. В. В лабиринте проклятых вопросов. – М.,1990.

6. Михайлов О. Н. Владимир Владимирович Набоков // Михайлов О. Н. Литература русского зарубежья. – М., 1995.

7. Мулярчик А. Набоков и «набоковианцы» // Вопросы литературы. 1994. Выпуск 3.

8. Мулярчик А. С. Современный реалистический роман США, – М., 1968.

9. Шаховская 3. В поисках Набокова. Отражения. – М., 1991.

После смерти начинается история…

Сергей Довлатов – писатель русского зарубежья, эмигрант «третьей волны». Литераторы – В. Максимов, В. Некрасов, В. Вой-нович, Саша Соколов, Э. Лимонов, В. Аксенов, Л. Лосев, Ю. Кубла-новский, Н. Коржавин, И. Бродский, Д. Бобышев, Б. Кенжеев – уехали из СССР после 1970 г., в основном, по одной причине – из-за преследования властей за резкое разоблачение советского строя.

Сергей Довлатов родился 2 сентября 1941 г. в Уфе, умер 24 августа 1990 г. в Нью-Йорке. Жил в Ленинграде вплоть до выезда за рубеж в 1978 г. Окончил три курса филологического факультета Ленинградского университета, служил в армии в охране лагерей заключенных. Три года работал в Таллине в эстонских партийных газетах. В Ленинграде занимался литературным трудом, но почти ничего не смог опубликовать.

После переезда в 1978 г. в США Довлатов занимался литературной деятельностью, работал в печати и на радио «Свобода»; стал организатором и главным редактором русскоязычной газеты «Новый американец». На Западе С. Довлатов за 12 лет выпустил 12 книг на русском языке, много переводился, совместно с Мариной Волковой написал и издал книгу «Не только Бродский» (1988). Двенадцать лет его «второй жизни», на Западе – это взрыв литературной известности. Одна за другой выходят циклы новелл, повести: «Компромисс», «Зона», «Заповедник», «Наши», «Иностранка», «Филиал». «Навык изящного и точного письма помогает Довлатову стать одним из самых продуктивных и популярных эссеистов эмиграции. Его имя стало знакомо огромной аудитории на родине благодаря регулярным выступлениям на радио „Свобода“. <…> Он печатался в журнале „Ньюйоркер“. До Довлатова только одного русского прозаика признал журнал „Ньюйоркер“ своим постоянным автором – Набокова»[17]17
  Лосев Л. Русский писатель Сергей Довлатов // С. Довлатов. Собр. прозы: В 3 т. – СПб., 1995. С. 369.


[Закрыть] – пишет Л. Лосев.

В своих произведениях С. Довлатов выразил неприятие канонов социалистической системы, в частности, – ее отношения к литературе и писателю. В этом особенно характерна его книга «Компромисс». Двенадцать новелл книги – яркие иллюстрации ежедневного предательства пишущего журналиста, его постоянных сделок с совестью под напором «системы». Брат героя, у которого две судимости (одна – за непредумышленное убийство), скажет: «Я всего лишь убил человека и пытался сжечь его труп. А ты?».

Самая жестокая книга С. Довлатова – «Зона» («Записки надзирателя») – посвящена периоду его службы надзирателем в лагерях на Севере. «То, что я увидел, совершенно меня потрясло. Есть такой классический сюжет. Нищий малыш заглядывает в щелку барской усадьбы. Видит барчука, катающегося на пони. С тех пор его жизнь подчинена одной цели – разбогатеть. К прежней жизни ему уже не вернуться. Его существование отравлено причастностью к тайне. В такую же щель заглянул и я. Только увидел не роскошь, а правду. Я был ошеломлен глубиной и разнообразием жизни. Я увидел, как низко может пасть человек. И как высоко он способен парить. Впервые я понял, что такое свобода, жестокость, насилие. <…> Мир, в который я попал, был ужасен. В этом мире дрались заточенными рашпилями, ели собак, покрывали лица татуировкой. <…> В этом мире убивали за пачку чая. В этом мире я увидел людей с кошмарным прошлым, отталкивающим настоящим и трагическим будущим».

В «Зоне» выделяются образы надзирателей штрафного изолятора, где содержались провинившиеся зэки, Алиханова и ефрейтора Петрова, по кличке Фидель. («Эту кличку ефрейтор получил год назад. Лейтенант Хуриев вел политзанятия. Он велел назвать фамилии членов Политбюро. Петров сразу вытянул руку и уверенно назвал Фиделя Кастро.») Писатель с глубоким психологизмом, художественно убедительно, используя жаргон уголовников, рисует существование этих деградировавших людей. Если Алиханов старается видеть в заключенном человека, избегает попоек, много размышляет, пишет стихи, то Фидель отличается изощренной жестокостью: «Год назад возле Синдора Фидель за какую-то провинность остановил этап. Сняв предохранитель, загнал колонну в ледяную речку. Зеки стояли молча, понимая, как опасен шестидесятизарядный АКМ в руках неврастеника и труса. Фидель минут сорок держал их под автоматом, распаляясь все больше и больше. Затем кто-то из дальних рядов неуверенно пустил его матерком».

Надзиратель в тюрьме у С. Довлатова – тоже заключенный, он оторван от нормальной жизни, от естественных чувств. Не зря здесь овчарки рычали одинаково и на заключенных, и на солдат в телогрейках, и на самих офицеров. Дико выглядит пьянка надзирателей в канун Нового года: «…водку черпали алюминиевыми кружками прямо из борщовой лохани». Здесь и описание спектакля в честь 100-летия Ленина, роли в котором исполняют матерые уголовники; и вор в законе Купцов, читающий в тюрьме Достоевского, не желающий работать в лагере и отрубающий себе топором руку, – чтобы больше не заставили трудиться. Его лозунг: «А я – потомственный российский вор. Я воровал и буду воровать…».

В повести «Иностранка» описывается другой мир – жизнь эмигрантов в «земле обетованной» – Америке. Здесь тоже мир жесток, но по-своему. Героиня повести – Маруся Татарович, нашедшая женское «счастье» в объятиях латиноамериканца Рафаэля, выясняющая с ним отношения при помощи кулаков, на предложение повествователя позвонить в полицию, возражает: «В этом сумасшедшем городе Нью-Йорке?! Да здесь в тюрьму попасть куда сложнее, чем на Марс или Юпитер! Для этого надо минимум сто человек угробить…»

В книге «Филиал» смысловые акценты расставляют диалоги. Автор – радиожурналист, ведущий на радиостанции «Третья волна» («Мы вещаем на Россию. Программа „События и люди“. Наша контора расположена в центре Манхеттена») попадает в Лос-Анджелесе на симпозиум «Новая Россия». Довлатов с юмором раскрывает нелепости эмигрантской жизни. В повести упоминаются реальные персонажи, такие как Максимов, Синявский, в некоторых узнаются реальные персонажи (Панаев – В. Некрасов, Ковригин – Наум Кор-жавин, Далматов – Довлатов).

«Пикейные жилеты» не прочь крепко выпить и хорошо закусить, решить одним махом «глобальные вопросы» переустройства будущей России. Наблюдательный взгляд автора-рассказчика подмечает все уродства и нелепости эмигрантской жизни: «Наступил последний день конференции… Было проведено в общей сложности 24 заседания. Заслушано 16 докладов. Организовано четыре тура свободных дискуссий. По ходу конференции между участниками ее выявились не только разногласия. В отдельных случаях наблюдалось поразительное единство мнений.

Все единодушно признали, что Запад обречен, ибо утратил традиционные христианские ценности.

Все охотно согласились, что Россия – государство будущего, ибо прошлое ее ужасающе, а настоящее туманно.

Наконец все дружно решили, что эмиграция – ее достойный филиал».

Определяющая всю довлатовскую эстетику нравственная черта, как отметит составитель и автор вступительной статьи к трехтомному собранию прозы писателя А. Ю. Арьев – это «едва ли не гипертрофированная чувствительность к уродствам и нелепостям жизни. Однако беспощадная зоркость писателя никогда не уводит его в сторону циничных умозаключений. <…> Довлатов создал театр одного рассказчика. Его проза обретает дополнительное измерение, устный эквивалент. Любой ее фрагмент бессмысленно рассматривать только в контексте, подчиненным общей идее вещи. Настолько увлекательна его речевая аранжировка, его конкретное звучание. Фрагмент вписывается в целое лишь на сепаратных основаниях».

Проза С. Довлатова глубоко психологична, отличается тонкостью наблюдений, точностью и афористичностью языка. Например: «Когда-то я служил в охране. Среди заключенных попадались видные номенклатурные работники. Первые дни они сохраняли руководящие манеры. Потом органически растворялись в лагерной массе» («Куртка Фернана Леже»), или: «Когда-то я смотрел документальный фильм о Париже. События происходили в оккупированной Франции. По улицам шли толпы беженцев. Я убедился, что порабощенные страны выглядят одинаково. Все разоренные народы – близнецы».

Характерная особенность прозы С. Довлатова – диалоги героев, через которые высвечиваются их судьба, характер, отношение к реалиям жизни. Один из довлатовских рассказов так и называется – «Встретились, поговорили». Покинув жену и дочь в Ленинграде, Го-ловкер, в авторской характеристике – «невзрачный близорукий человек, склонный к рефлексии», – неудачник, уезжает в Америку. «В Америке он неожиданно пришелся ко двору», разбогател. Но мысль о России со временем становится для него неотступной. Тоска по Родине выливается в бесчисленные диалоги, которые герой ведет со своей бывшей женой Лизой мысленно и при встрече.

Книгу «Ремесло» С. Довлатов посвятил своей творческой биографии. Это многослойное повествование, в котором четко просматриваются три периода творчества автора – ленинградский, таллинский и эмигрантский. И на всех этих этапах автор иронизирует над действительностью, выявляет ее теневые стороны. Реальные люди сопровождают его, а рукописи кочуют по бесчисленным редакциям и официальным учреждениям. Своеобразный довлатовский язык характеризуется стремлением к лаконичности, емкости фразы, разнообразием интонационных оттенков, мягкой усмешкой, переходящей в иронию, затем в разящий сарказм. Интересно высказывание И. Бродского об особенности языка С. Довлатова, о емкости, здравом смысле его прозы: «Ясно, что он стремился на бумаге к лаконичности, к лапидарности, присущей поэтической речи: к предельной емкости выражения. (…) От ненавязчивости его тона трудно было оторваться. Неизменная реакция на его рассказы и повести – признательность за отсутствие претензии, за трезвость взгляда на вещи, за эту негромкую музу здравого смысла, звучащую в любом его абзаце. Тон его речи воспитывает в читателе сдержанность и действует отрезвляюще: вы становитесь им, и эта лучшая терапия, которая может быть предложена современнику, не говоря – потомку».[18]18
  Бродский И. О Сереже Довлатове. Мир уродлив и люди грустны // Довлатов А. Собр. прозы: В 3 т. Т. 3. – СПб., 1995. С. 360.


[Закрыть]

Читая С. Довлатова, постоянно встречаешь подлинные имена реально существующих людей или же намеки на них; сталкиваешься с бесчисленными литературными чиновниками – «функционерами» – по определению писателя «симулирующими производственное рвение»; вникаешь в судьбу талантливой молодежи – «дерзких начинающих писателей», «бунтующих художников», которым «строжайшая установка на гениальность мешала овладению ремеслом» («Американский дядюшка», «Клубок змей», «Невидимая газета»).

Стиль С. Довлатова в «Потомках Джордано Бруно», в рассказе «Из Америки с любовью» наследует блистательный булгаковский юмор «Записок на манжетах». Сошлемся на рассказ-письмо «Из Америки – с любовью», остроумно повествующий о нелепостях существования здесь эмигрантов, предостерегающий собратьев по перу – «непризнанных гениев» от честолюбия, иллюзий, пренебрежения конкретными возможностями: «Знайте, что Америка – не рай. Оказывается, здесь есть все – дурное и хорошее. Потому что у свободы нет идеологии. Свобода в одинаковой мере благоприятствует хорошему и дурному. Свобода – как луна, безучастно освещающая дорогу хищнику к жертве…».

Взвешенный взгляд на жизнь, требовательный спрос с людей творчества – писателей, художников, редакторов, искусствоведов, журналистов, уехавших в поисках творческой свободы, звучит и в словах: «Если дать творческую свободу петуху, он все равно будет кукарекать» («Кто мы и откуда»).

Корни прозы Довлатова – традиции русской классической литературы XIX века. В «Записных книжках» читаем: «Можно благоговеть перед умом Толстого. Восхищаться изяществом Пушкина. Ценить нравственные поиски Достоевского. Юмор Гоголя. И так далее. Однако похожим быть хочется только на Чехова».

Как пишет А. Арьев: «Метод поисков художественной правды у Довлатова специфически чеховский. „Если хочешь стать оптимистом и понять жизнь, то перестань верить тому, что говорят и пишут, а наблюдай сам и вникай“. Это уже из «Записной книжки» Чехова – суждение, необходимое для понимания того, что делал Довлатов и как жил».

Современники и собеседники писателя по Ленинграду – Вера Панова, Анна Ахматова, Иосиф Бродский, Евгений Рейн, Анатолий Найман… Он многое у них воспринял, многому научился. С некоторыми из них он общался и за рубежом. Через всю жизнь С. Довлатов пронесет любовь и восторженное отношение к Иосифу Бродскому.

«Черный юмор» С. Довлатова подчеркивает непреодолимую бессмыслицу человеческих поступков, подмену истинных ценностей. Яркий пример – вояж Маруси Татарович – «девушки из хорошей семьи», прошедшей «университет» многочисленных замужеств, похождений, – за океан – в поисках счастья («Иностранка»).

В «Записных книжках» «черный юмор» развенчивает спесь, честолюбие, тупость, неадекватную оценку своих возможностей. Например:

«– Существуют внеземные цивилизации?

– Существуют.

– Разумные?

– Очень даже разумные.

– Почему же они молчат? Почему контактов не устанавливают?

– Вот потому и не устанавливают, что разумные. На хрена мы им сдались!».

В изобретательном использовании С. Довлатовым «черного юмора» наблюдается прямая аналогия с американским писателем Куртом Воннегутом, сторонником течения группы писателей «черных юмористов» США, которых объединяет отрицательное отношение к современному образу жизни, беспокоят судьбы людей, причем главным их оружием является смех.

В заключительных фразах «Компромисса» С. Довлатов перекликается с «черным юмором» О. Генри в его «Неоконченном рассказе»: «Я всего-навсего поджег приют для сирот и убил слепого, чтобы воспользоваться его медяками».

Функцию «черного юмора» С. Довлатов определяет в «Иностранке»: «Я – мстительный, приниженный, бездарный, злой, какой угодно – автор. Те, кого я знал, живут во мне. Они – моя неврастения, злость, апломб, беспечность. И т. д. И самая кровавая война – бой призраков».

В ряде произведений С. Довлатова («Игрушка», «Ариэль», «Победители», «Когда-то мы жили в горах») проявляется и «светлый юмор». Герои их тоже совершают бессмысленные поступки, но они окрашены тоской по прекрасному, по утраченным духовным ценностям. Так, в рассказе «Победители» два борца-чемпиона, устав за много лет бороться («борьбу ненавидели с детства»), ведут между собой на ковре задушевный разговор, судья засыпает, а проснувшись, объявляет по стандарту времен социализма: «Победила дружба!».

Чирков и Берендеев из одноименного рассказа, выпив «брянского самогона из буряка», после задушевных разговоров на политические темы вдруг улетают в окно и парят над Землей. Но конец рассказа построен явно в ином, сатирическом ключе: «Несколько минут Чирков простоял в оцепенении. Затем обхватил свою левую ногу. Вытащил из подметки гвоздь, который целую неделю язвил его стопу. Нацарапал этим гвоздем около таблички с дядиной фамилией короткое всеобъемлющее ругательство. Потом глубоко вздохнул, сатанински усмехнулся и зашагал неверной дорогой».

Большую ценность в литературном наследии С. Довлатова представляют его «Записные книжки». В них много метких наблюдений о жизни и людях по обе стороны океана. Поражают довлатовская свежесть и острота восприятия жизни, стремительная речь, экспрессивная нагрузка диалогов, умение в нескольких словах передать оттенки чувств, дать запоминающиеся характеристики.

Остроумный стиль С. Довлатова снискал высокую популярность там, где выходили первые его книги – на Западе. В последние годы произведения писателя стали доступны широкому кругу читателей в России.

О жизненности, разящей меткости прозы С. Довлатова верно скажут критики П. Вайль и А. Генис: «При чтении Довлатова возникает радость не узнавания, а точного попадания. А это – разница. Довлатов – стрелок высшего класса. <…> Довлатов попадает, и каждый раз становится не просто смешно или радостно, но и щекотно, что ли, – потому что точность, абсолютная точность высказанной мысли или наблюдения есть попадание в ритм».

Вопросы и задания для самостоятельной работы

1. Что сближает прозу С. Довлатова с прозой А. П. Чехова? Дайте характеристику языка С. Довлатова.

2. Каковы характерные особенности стиля С. Довлатова?

3. Напишите отзыв об одном из произведений С. Довлатова.

4. Напишите реферат на тему: «Жизненный, творческий путь С. Д. Довлатова».

5. Напишите рецензию на один из рассказов С. Довлатова из книги «Ремесло».

ЛИТЕРАТУРА

1. Довлатов С. Д. Собрание прозы: В 3 т. – СПб., 1995.

2. Генис А. Довлатов и окрестности. – М., 1999.

3. Малоизвестный Довлатов. Сборник. – СПб., 1997.

4. Сергей Довлатов: Творчество, личность, судьба: Итоги Первой международной конференции «Довлатовские чтения» / Составитель А. Ю. Арьев. – СПб, 1999.