Текст книги "Практические материалы для подготовки к сочинениям, выпускным и вступительным экзаменам. Русские писатели XX и XXI веков"

Бородин Л. И. родился в г. Иркутске, в семье учителей. Учился в Иркутском государственном университете, откуда был исключен за «политическое фрондерство». Трудился на шахтах Норильска, Братской ГЭС, работал воспитателем школы-интерната. В 1962 г. заочно окончил педагогический институт в Улан-Удэ, работал учителем истории, директором школы в Бурятии и в сельской школе в Ленинградской области. И жизненная и творческая судьба писателя складывались нелегко: он дважды отбыл сроки в лагерях: в 1965 году – за участие в подпольной политической организации ВСХСОН (Все-россиский социал – христианский союз освобождения народов), ставящий задачу переусторойства России на религиозных началах. В 1982 году – за «антисоветскую деятельность» осужден на пятнадцать лет заключения, в 1987 году досрочно освобожден.

С 1978 года писатель начал публиковаться в издательстве «Посев» – повести «Третья правда», «Год чуда и печали», «Повесть странного времени», «Расставание». В 1990 г. в Москве вышел первый сборник писателя «Повесть странного времени», куда вошли пять повестей: «Встреча», «Третья правда», «Гологор», «Женщина в море», «Повесть странного времени», объединенные гуманной мыслью, – человек, если он верен нравственной правде, и в самые тяжелые времена остается человеком. Повесть «Третья правда» в оценке критиков и литературоведов считается «шедевром отечественной литературы». (Меньшиков А. Персонажи «жестоких игр». // Бородин Л. Боже-полье // Роман-газета. 1993. № 5. С. 58). С 1992 г. Бородин работает главным редактором журнала «Москва».

Две крупные литературные премии – французскую и итальянскую – Л. Бородин получил за рубежом, где его прозу оценили раньше, чем на родине. В 1993 году писатель был удостоен литературной премии Московской мэрии за книгу «Повесть странного времени» и премии журнала «Роман-газета» за повесть «Третья правда». Л. Бородин – лауреат премии Александра Солженицына (2002 год).

По верной оценке А. Варламова, Бородин – «один из самых христианских писателей». Бородин рассматривает религию «…не единственной, а основной панацеей от наших бед», выступает за «правоелавизацию культуры», за «культурные ограничители», аргументируя это тем, что «церковь сумела найти свои особые формы воздействия на людей». «Ограничению подлежит все, способствующее уничтожению жизни на земле – и хищничество в отношении природы, и такие, допустим, явления, как гомосексуализм и лесбиянство, ведущие к прекращению жизни на земле». (Литературная газета. 2003. 16–22 апреля. № 15).

Взгляд писателя на назначение искусства видится в углубленном отображении жизненных явлений. «Литература как бы рассматривает явления, которые видятся однозначными, и показывает их противоречивость», – скажет Л. Бородин в интервью корреспонденту газеты «Труд» в марте 1994 года. Писатель считает, для того, чтобы увидеть текущую современность в связи с общим течением истории, надо суметь отойти от нее на известное расстояние, чтобы дать нечто важное не только для сего момента, но и для всех времен. Можно сказать, что Л. Бородин наследует ахматовскую философему – «Как в прошедшем грядущее зреет, / Так в грядущем прошлое тлеет». По Бородину, главная цель искусства заключается в «разгадке тайны человеческого бытия», «постижении подлинной красоты мира». (Лит. газета. 2003. 16–22 апреля, № 15.)

Одна из характерных особенностей творческой манеры писателя – обращение к острым, драматическим или трагедийным фабульным ситуациям, в которых проявляется человеческое «я». Идейно-художественные доминанты писателя – поиски истоков человеческого бытия, «корней», «корневого» места в жизни. Лучшие герои Бородина строят свои поступки, свою биографию по определенным и жестким правилам, для них важны такие моральные категории, как голос совести, правда, свобода и мерило ответственности.

Повесть «Третья правда» (1979) – одна из лучших книг Бородина. В основу ее сюжета положена жизнь и судьба двух сибирских крестья – Ивана Рябинина и Андриана Селиванова. Их индивидуальная судьба, события и переживания сопрягаются с всенародной, с общечеловеческими ценностями. Через судьбы героев, Селиванова и Рябинина, дворянина Оболенского («кто нынешней власти в ножки не кланяется»), его дочери Людмилы и сына. Со страниц предстает трагедия русского человека, чей корень, и дворянский, и мужицкий, был выкорчеван в ходе реализации революционных идей.

Жизненный путь героев выявляет ипостаси народного характера. Андриан Селиванов – «хитрый» и «ловкий» – сможет пронести свое «я» через все, что искореняла в человеке советская власть, и сохранить свою жизнь, душу, и лицо, не растранжирить их ни на «правду белых», ни на «правду красных». Он не приемлет «правды, за какую друг другу мозги вышибали». Он живет «третьей» правдой: «Убиец тот, кто жизни лишает, чтоб чужое иметь! А я за свое! А мужики? Что им с той правды, за какую друг другу мозги вышибали!». (Бородин Л. Третья правда // Бородин Л. Повесть странного времени: Повести. – М., 1990, с.95). Образом Селиванова Бородин показывает внутреннюю сопротивляемость человека из народа режиму насилия, как человек, говоря словами героя повести, «постоял за себя», как пытался «выхитрить себе волю». Показателен в этом отношении внутренний монолог, занимающий большое место в дискурсе прозы писателя в целом, и в «Третьей правде» также, для самохарактеристики героя: «Убили отца. Потом замахнулись на него самого, Андриана Никано-рыча Селиванова, но споткнулись. Он постоял за себя. Он выжил, чем не мог похвастаться кое-кто другой. И пусть пришлось хитрить, и следы заметать. И прикидываться ихним. И грех совершить тяжкий, а волю сам себе он все-таки выхитрил и остался как он есть – сам по себе».

Религия, вера в Бога станут правдой второго героя повести, бескомпромиссного и чистосердечного Ивана Рябинина, доставшейся ему горькой и дорогой ценой – двадцатью годами лагерей, разрушением молодой семьи, потерей любящей его жены, ожидающей ребенка. Писатель опять прибегает к излюбленному приему – внутреннему монологу, как приему самораскрытия, самохарактеристики своего героя. Внутренний монолог прослеживает трудный путь Рябинина к истине, «к правде». «Открылась главная правда. Мир радости человеческой необъятен в сравнении со всеми горестями, что могут выпасть по судьбе. Но нужно только найти к нему дорогу и каждый раз заново преодолевать каверзы ее, чтоб узреть свет иного мира». Комментируя свою повесть, стоическую терпимость Рябинина и «кукиш» Селиванова и белым и «звездачам», сам писатель отметит «поиск правды» как характерную черту своих героев. «Правда одна. (…) И когда я писал эту повесть, слова „третья правда“ у меня стояли в кавычках, это потом уже в издательстве их снесли. Селиванов не находит правды, и правда Рябинина тоже неполна, потому что он пришел в христианство в нечеловеческих условиях, и это тоже как-то отразилось на нем, не случайна последняя вспышка гнева, которая приводит к смерти. То есть, в нечеловеческих условиях чрезвычайно трудно найти праведный, правильный путь». Бородин не согласится с мнением критика, что «Селиванов – это символ народной правды». Он оценит это суждение как поверхностное, «…потому что в финале его жизни он (Селиванов – B.C.) должен был ощутить себя мудрецом, оказывается… Тут скорее важны поиски правды, неуверенность в правде господствующей, попытки отойти от нее». (Ъородин Л. «Такая привязанность на всю жизнь». Беседы с Н. Ярцевой //Литература в школе. 1991. № 2)

Глубоким и разносторонним исследованием настоящего в связи с прошлым, исследованием проблем и явлений современной жизни отличается роман писателя «Божеполье». Человек во времени и время в человеке станут объектом исследования писателя и в этой повести, как и в повести «Третья правда», в романе «Расставание», в повести «Царица Смуты», и в «Повести странного времени». Писатель использует в этой повести характерный для своей творческой манеры прием – прием проверки героя самой жизнью. В «Божеполье» – это бывший преуспевающий партийный функционер, который не согласился с духом перемен и ушел в отставку. Эпоха, в которой жил герой, в его восприятии обернулась «фарсом», «напряжение было не всеобщим», и вот результат – «хаос захлестывает государство», которое представлялось Клементьеву несокрушимым и могучим.

Своеобразие дискурса в повести проявляется в том, что события в нем разворачиваются в двух временных пластах: в настоящем и – через воспоминания героев – в прошлом. Бородин развенчивает в повести въевшиеся в плоть цэковского бонзы порочные принципы жизни. В образе Клементьева символически отражена эпоха с ее классовой борьбой, обесцениванием человека, привилегиями для «избранных», их «страхом за успех, за карьеру». Семидесятичетырехлетний Павел Дмитриевич Клементьев – центральный персонаж повести, в бывшем комсомольский вожак, боровшийся с кулаками и едва не убитый ими, ставший преуспевающим партийным функционером, осознает себя человеком самоконтроля, способным переключиться на реальную жизнь, когда «социальная мистика стучалась в душу». На высшем витке своей карьеры Клементьев научился манипулировать людьми, навязывать выгодное для себя поведение. Жизнь представлялась ему как «итог степени напряжения в реализации желаний». Герой изображен на закате своей блистательной карьеры, в момент надлома, в его мыслях присутствует образ тупика, стенки, предела, к которому скатывалась его жизнь. Катастрофический распад государства, разрушение страны, приносит мучительную боль герою. Его острые переживания в связи с крахом своей карьеры, идеалов усугубляются личной драмой. Из анонимного звонка Клементьев узнает в финале романа, что ему изменяет жена.

Л. Бородин строит повествование подчеркнуто неторопливо, немногословно, побуждая читателя вместе с героем осмысливать происходящее, отойти от инерции восприятия. Клементьев не сразу понимает, что произошло в обществе, что произошло с ним самим, он даже ощущает себя полностью здоровым, что дает ему право предположить, что «новое состояние» связано с «неким очередным этапом жизни». Избавление от иллюзий, от укоренившейся привычки сознавать свою исключительность, «непотопляемость», от въевшейся в плоть закваски насилия над людьми приходит внезапно и ошеломляюще. Герой попадает в метро, которое он раньше видел лишь через стекло персональной машины. Поток сознания, передаваемый через внутренний монолог, выявляет состояние Клементьева: «…его схватили и понесли, вправо, прямо, вниз, его затолкнули в вагон и вытолкнули оттуда, и самое страшное – его никто не видел, он видел всех, а его не видели, об него спотыкались и запинались, как о вещь, ему казалось, что в этой человеческой каше он стал ничем, никем, что он меньше всех, потому что все были как бы заодно не против него, а без него». Лишь сработавший инстинкт выживания помогает герою избежать опасности. После этого случая Клементьев наблюдал за толпой лишь через щель между шторами, он не мог видеть себя среди тех, кто втекал в арочное отверстие – «это было уничтожающе по отношению к его привычке видеть и понимать себя и жизнь в том взаимном соответствии, какое установилось однажды и было справедливым и логичным».

Мифологема «жизнь-путь», ставшая предметом осмысления Бородина в повести «Третья правда», ляжет и в основу повести «Бо-жеполье». Мотив дороги в повести является структурообразующим. Дорога приведет героя в родную деревню, в Зауралье, в которой он не бывал со дней юности. Приезд героя в деревню является одним из ключевых фрагментов повести. Но надежды героя, что в родных местах он восстановит свое душевное равновесие, не оправдались. В деревне он встретит товарища детства – Мишку Будко, сохранившего и спустя полвека неприязнь к Павлу Дмитриевичу. Затем будет встреча со Свешниковой Ульяной, милой его сердцу девушкой юных лет, семью которой он некогда раскулачивал, превратившейся теперь в страшную старуху, не захотевшую признать его. Это в связи с ней скажет Будко ему злые, но справедливые слова, что он «…Ульян-ку подружку свою, дочку кулацкую… обгулял да с Богом на Север справил». И, наконец, произойдет встреча героя с самым дорогим для него местом на земле – Божьим полем, Божеполъем, как ласково называли это место крестьяне, и которое запомнилось ему «как прекрасный мир», с «лучшими сенокосными угодьями», место, где он встречался с Ульяной, где ее брат стрелял в него из-за стога сена. Этот луг в его памяти «зафиксировался намертво, как некое достоверное свидетельство правоты его жизни, провозглашенное однажды выстрелом из-за стога сена, и все, связанное с этим фактом, не имело права исчезнуть». Но вместо цветущего луга в три квадратных километра Климентьев видит обезображенное поле. «Рваная черная яма с черными блюдцами луж от ног его простиралась до самых холмов на той стороне. Божеполья не было. Кто-то подлый и могущественный подсмотрел его память и осквернил, стер с лица земли то единственное место на ней, что было и смыслом и оправданием всей его жизни. Сама по себе вызрела странная фраза: „Это моя могила“. <…> Пустота входила в душу, душа сжималась и безмолвно корчилась в судорогах».

Эта сцена является кульминационной в повести Л. Бородина. Божье поле, превратившееся в «черную яму», символически выражает античеловечность жизни Клементьева с его верой в кровавую классовую борьбу, с его извечным страхом за себя, за свою жизнь, за то, что кто-то может ущемить его интересы. Клементьева пронизывал «сопля-чий страх» при мысли, что он мог быть порубан вместе с комиссар-шей Вандой и ее штабом, пронизывал страх при мысли, что пройди хоть одна дробинка, пущенная Петром Свешниковым «на пол-локтя выше» и он остался бы увечным на всю жизнь. Страх смерти позже сменится у Клементьева «страхом за успех, за карьеру».

В нищенской жизни деревни, в страшной судьбе Ульяны, в черной дыре вместо цветущего золотистого луга – Божьего поля, – есть прямая вина и Клементьева, с его, как ему казалось, «высоконравственной карьерой» и герой осознает это. Акценты поставит издевательская фраза Будко: «Ты думаешь, что Ульяну Свешникову посмотрел, какая страшная стала? А вот нет, товарищ начальник, это ты в зеркало посмотрел, это ты такой, а она безвинная». Фраза Будко добивает Клементьева, он теряет сознание: «Его было не узнать. Глаза провалились в глубину черепа, лицо пожелтело, шея не держала голову, голова запрокинулась и тогда он хрипел».

Сам тип повествования, который ведется с точки зрения четырех персонажей, нацелен на раскрытие разного восприятия происходящего. Каждый из персонажей повести, являющийся одновременно и повествователем – и Клементьев, и его вторая жена Любовь Петровна («жена человека власти»), и Артем, приставленный провожатым к Клементьеву (в восприятии Артема – «комуняки», «пахана»), и дочь Клементьева – Наташа – помогают раскрыть авторский взгляд на описываемые события, высвечивают глубже образ Клементьева. Вот каким предстает он в восприятии Артема: «Зря я только что пожалел своего пахана. Сволочь! <…> За кого же они, гады, держат нас! Как же нужно презирать народ, чтобы превращать его в рабочий скот и при этом заставлять чувствовать себя самыми счастливыми в мире!». Каждый из персонажей повести пытается осмыслить свою роль в происходящих и происходивших событиях. Саморазвенчание «вождей» дополняет первая жена Клементьева Надежда Петровна, на старости лет оказавшаяся в «избранном» пансионате для престарелых. «Революция наша, которую мы все предали, – скажет она Наташе, – была попыткой преодолеть всеобщую ложь! И мы должны были, обязаны быть беспощадными, никого не жалеть и ни с чем не считаться, чтобы вывести идею нашей революции на весь мир. Мы устали от беспощадности к соплеменникам и предали человечество, увековечили мировую ложь…Может быть, нам нельзя было уступать в жестокости, а со временем количество переросло бы в качество, и чистота социалистической идеи окупилась бы?». Старая большевичка, Надежда Петровна, осознает при всем своем фанатизме, что привилегированные условия жизни обеспечены далеко не всем: «И я ведь живу в этой богадельне для избранных, а ведь знаю, как живут в обыкновенных домах для престарелых. Знаю, но живу. Потому что все мы подлы и только лжем без устали о гуманизме и любви».

К концу своей жизни Надежда Петровна приходит к приоритету естественной жизни. Мысль о естественной жизни она называет «белыми мыслями», «грустными мыслями», с ними она делится с Наташей, веря, что ей от этого может быть польза: «Подумала я: а что, если вся моя жизнь была неправильной с самого начала? Что, если нужно было мне лет в девятнадцать-двадцать выйти замуж за хорошего, простого, доброго человека, который бы жизнью жил, а не политикой, и нарожать ему и себе детей, положим, двух сыновей и дочь или двух дочерей и сына, и кормить их грудью, обязательно грудью, потому что какой толк, и не рожала ведь и не кормила, а моешься в бане, и прикасаться к ним противно, спеклись… Вот только в „белых“ своих мыслях я хотела быть честной до конца».

В образе Жоржа Сидорова – любовника второй жены Клементьева – писатель развенчивает новоявленных хозяев жизни, «перестройщиков», не брезгующих никакими средствами, чтобы держаться на плаву, у власти.

Одна из главных мыслей повести в том, что жизнь – это не игра, какой ее себе представляют почти все персонажи. «Игра в жизнь» развенчивается и через внутренний монолог Любови Петровны, второй жены героя: «…у Любови Петровны постепенно сложилось впечатление, а то и убеждение, что все видимое и слышимое ею есть не что иное, как результаты игр, которыми забавляются люди, ей подобные, и потому жизни как таковой не существует, что не подлинны слова и поступки людей, что все люди – игроки на одном уровне и персонажи чужих игр на другом. Возможно, и ее муж, поскольку он все же не достиг и уже не достигнет самого высшего уровня пирамиды, тоже всего лишь персонаж чьей-то игры».

Развенчивание «игры в жизнь» автор вложит и в уста Михаила Будко, «золотого деда» в восприятии Артема. «У кого, может, и молодость, а у нас все одно – жись», – скажет Михаил Иванович, олицетворяющий в романе народные черты характера, на вопрос о Клементьеве – «Видать, допек он тут вас по молодости?».

И все же, «Божеполье» не оставляет читателя перед «рваной черной ямой», символизирующей чудовищную разрушительную работу прошлого, беспросветность нынешней жизни. Надежда на возрождение связана у писателя с возращением к изначальным истокам, с человечностью, с единением с родной землей, с родиной, с освобождением от ненависти. «Ты будешь лучше меня. Придет время, и ты еще и мне выжить поможешь своей любовью и мудростью», – скажет мать дочери в финале повести.

Вопросы и задания для самостоятельной работы

1. Система персонажей в повести «Третья правда». Раскройте роль внутреннего монолога и диалогов в раскрытии главных мыслей повести.

2. Образы Селиванова и Рябинина в повести. Можно ли рассматривать их как две ипостаси народного характера?

3. Категории времени и пространства в «Третьей правде», их функция.

4. В чем, на ваш взгляд, состоит философско-этический характер повести «Третья правда»?

5. Раскройте символический характер названия повести Л. Бородина «Божеполье».

6. Выявите систему персонажей в повести «Божеполье» и авторские приемы создания образов. Какую роль в дискурсе, в системе повествования играют диалоги и внутренние монологи?

Рекомендуемые темы творческих заданий

1. Напишите реферат на тему: «Художественное осмысление исторического пути России в повести Л. Бородина „Третья правда“. Система образов в повести».

2. Напишите рецензии на рассказ Л. Бородина «Однажды в отпуске», на повесть «Божеполье».

ЛИТЕРАТУРА

1. Бородин Л. И. Ловушка для Адама. Повести. – СПб, 1997.

2. Бородин Л. И. Повесть странного времени. Повести. – М., 1990.

3. Бородин Л. И. Царица Смуты. Повесть. – М., 1998.

4. Бородин Л. И. Посещение. Повести, рассказы. – М., 2003.

5. Бородин Л. И. Без выбора. – М., 2003.

6. Бородин Л. И. Однажды в отпуске // Умное сердце: Платоновский сборник. – М., 2002.

7. Аннинский Л. Правда и надежда // Литер, газета. 1990. 7 ноября.

8. Басинский П. Четвертая правда Леонида Бородина // Литер, газета. 2002. № 17, 24–30 апреля.

9. Бондаренко В. Несломленный. О Леониде Бородине // Слово, 1989.

10. Куняев С. «Дон-Кихоты» и «Третья правда» // Литература в школе. 1991. № 2.

11. Минералов Ю.И. История русской литературы. 90-е годы. Учебное пособие. – М., 2002.

12. Немзер А. Замечательное десятилетие. О русской прозе 90-х // Нем-зер А. Замечательное десятилетие русской литературы. – М., 2003.

13. Солженицын А. Ленид Бородин – «Царица Смуты» Из «Литературной коллекции» // Новый мир. 2004. № 6.

14. Штокман И. Слово и судьба (Леонид Бородин: идеи и герои) // Наш современник. 1992. № 9.