Текст книги "Долг – Отечеству, честь – никому…"

В любом случае, с англосаксами следует быть всегда начеку. И если вам какой-нибудь жизнерадостный британец, улыбаясь и подобострастно заглядывая в глаза, предложит жемчужное ожерелье, угостит яблоком или ласково всунет в руку печенюшку – будьте уверены: бусы окажутся стеклянными, яблоко – червивым, а печенюшка – надкушенной. Иначе какой смысл улыбаться и подобострастно заглядывать в глаза, да и вообще, что-либо давать, причём просто так?

Весной 1854 года англосаксы врали много и беззастенчиво, как привыкли делать всегда. И на то имелись серьёзные причины. Как разбойники с большой дороги сделали своим верным союзником тёмную ночь, так западная свора с самого начала военной кампании предпочла кровавые злодеяния прикрывать наглым враньём.

Одесса являлась мирным коммерческим городом и никакой угрозы для Турции не представляла, не говоря уж о далёком острове под названием «Великобритания». И ей не было никакого дела до всяких османов и политиков: одесситы жили своей обычной торговой жизнью – продавали и покупали, рыбачили и строили, обманывали и обманывались, плели интриги и сплетничали; и ростовщику с Дерибасовской здесь дышалось так же вольготно, как и биндюжнику с местного кичмана. Поэтому жители даже глазом не повели, когда напротив порта появились военные корабли под британским и французским штандартами. По крайней мере, первый смертоносный залп застал людей врасплох, тем более что многие были в церкви. Никто и подумать не мог, что конечная цель потомков Дрейка и Моргана заключалась в том, чтобы город просто-напросто сжечь!

Однако «просто сжечь» выглядело бы слишком варварски. Даже тихоокеанские людоеды поедают друг друга исключительно потому, что «слишком хочется им кушать». Но в данном случае мирный город подвергся бомбардировке просто так – или почти просто так, дабы показать, что у себя дома русские и не хозяева вовсе, а – так, некие аборигены, с которыми можно было и не церемониться.

Правда, до этого англосаксы едва не захлебнулись в собственном вранье. На сей раз союзников возмутили «непозволительные» действия русских властей, которые при эвакуации из Одессы британской дипломатической миссии якобы отдали приказ обстрелять шлюпку английского фрегата «Furious» (вы не ошиблись: в переводе – что-то вроде «Бешеный»), прибывшего за консулом. «Изюминка» заключалась в том, что данный факт оказался, как сейчас бы сказали, фейковым, то есть – наглым враньём. Потому что на самом деле всё было, конечно же, не так.

Да, в Одессу, действительно, прибыл этот «бешеный фрегат»; да, корабль явился за английским консулом, покидавшим город, а также – за прочими подданными королевы Виктории. Оказавшийся на одесском рейде «Furious» был остановлен двумя холостыми выстрелам, после чего спустил шлюпку, направившуюся к молу. Когда шлюпка с консулом уже возвращалась к кораблю, фрегат, подняв национальный флаг, начал приближаться к берегу, оказавшись на непозволительном расстоянии от русской батареи; мало того, было замечено, что наглец ещё и делает промеры. Это уже было слишком! В точности исполняя приказание не допускать неприятельские суда ближе пушечного выстрела, с батареи открыли огонь, вынудив британца отойти на приемлемое расстояние. Добавлю: обошлось без пострадавших, никто не был ранен или убит; корабль и шлюпка тоже не пострадали.

Но этого оказалось достаточно, чтобы англосаксы взялись за старое и начали неистово врать! На имя командующего войсками Бессарабской области и части Херсонской губернии генерал-адъютанта барона Остен-Сакена[72]72
  Остен-Сакен, Дмитрий Ерофеевич (1793–1881) – граф, русский военачальник, генерал от кавалерии, генерал-адъютант, член Государственного совета, заведующий военными поселениями на Юге России, участник походов против Наполеона, Кавказской и Крымской войн. Получив домашнее образование, поступил юнкером в Елисаветградский гусарский полк, с которым участвовал в сражениях под Аустерлицем, при Гейльсберге и Фридланде. За отличия при Бородине был произведён в штабс-ротмистры и награждён орденом Св. Анны 4-й степени. При преследовании французов находился в отряде графа Милорадовича (авангард); отличился в сражениях под Дрезденом, Бауценом, Кульмом и Лейпцигом. За взятие Парижа был награждён Золотым оружием с надписью «За храбрость». С 1824 года – генерал-майор; будучи командиром 2-й бригады 2-й уланской дивизии, принял участие в Персидской войне 1826–1828 гг. Русско-турецкую войну 1828–1829 гг. встретил в должности начальника штаба отдельного Кавказского корпуса. Блестяще показал себя во время усмирения Польского восстания в 1831 году и в сражении под Варшавой, за что был произведён в генерал-лейтенанты и назначен командующим 4-й уланской дивизией. Отличился в Венгерской кампании 1848–1849 гг. С началом Крымской войны, командуя 3-м пехотным корпусом, возглавил войска Бессарабской области и части Херсонской губернии; успешно отражал нападение союзного флота на Одессу в апреле 1854 года. Назначенный начальником Севастопольского гарнизона, в течение всей осады принимал деятельное участие в обороне крепости. Скончался в марте 1881 года; был похоронен на одесском Первом (Старом) христианском кладбище при храме Всех Святых. Граф Остен-Сакен за всё время службы принимал участие в 15 кампаниях и более чем в 90 сражениях и стычках; несмотря на храбрость, ни разу не был ни ранен, ни контужен.


[Закрыть] летит возмутительная депеша, смысл которой в том, что русские пушки беспричинно обстреляли несчастный британский фрегат, поэтому инцидент не может быть оставлен без последствий.

А потом будет пиратское нападение на Одессу. Наскоро оборудованные береговые батареи практически никакого урона неприятелю не нанесли (не считая случившегося пожара на французском фрегате «Вобан», которому с дистанции около 10 кабельтовых пушечные ядра повредили колёса). Силы были неравны. Старенькие береговые орудия с трудом доставали до вражеских судов. Зато 350 корабельных пушек, находившихся вне досягаемости русских орудий, безжалостно утюжили не только береговые укрепления, но и жилые кварталы.

Интенсивность неприятельских пушек была велика: ближе к полудню пять батарей из шести уже молчали. Поединок продолжала последняя – прапорщика резервной № 14 батареи 5-й артиллерийской дивизии Щёголева. Его четыре 24-фунтовые пушки бились отчаянно! Однако к пяти вечера, когда обстрел стал стихать, боеспособным осталось всего одно орудие; остальные три были уничтожены.

Русские артиллеристы совершили настоящий подвиг! И даже было известно имя нового Героя – Александра Щёголева. Восхищённый боем одесситов, генерал Остен-Сакен прислал на батарею записку: «Храброму, спокойному и распорядительному Щёголеву – спасибо. Генерал-адъютант барон Остен-Сакен. 10 апреля 1854 г.».

Вскоре о случившемся в Одессе узнали и в Петербурге. Император Николай I в кратчайшие сроки произвёл прапорщика А. П. Щёголева (минуя чины подпоручика и поручика) в штабс-капитаны, пожаловав при этом орденом Св. Георгия 4-й степени. Интересно, что награду герою прислал наследник (будущий император Александр II), снявший Георгиевский крест со своего мундира.

А что же коварные англосаксы? Когда им показалось мало бомбардировки русского города, они попытались высадить десант (на шести гребных катерах). На сей раз затея полностью провалилась: понеся большие потери, морпехи спешно удалились[73]73
  По данным крымских историков, гарнизон Одессы на тот момент состоял из 90 офицеров и 2 808 нижних чинов (пехота – 77 офицеров и 2 384 нижних чина, кавалерия – 13 офицеров и 424 нижних чина). (См.: С. В. Ченнык «Вторжение. Часть I. Крымская кампания 1854–1856 гг. Восточной войны 1853–1856 гг.». 2018 г.)


[Закрыть].

Из воспоминаний Анны Тютчевой:

«18 апреля [1854 г.]. Получено известие о бомбардировке Одессы англичанами. Чтобы открыть огонь по городу, они выбрали страстную пятницу и тот самый час, когда народ был в церкви. Бомбардировка продолжалась 12 часов; большинство наших батарей не могли действовать, так как английские суда, вооруженные гораздо более дальнобойными орудиями, держались настолько далеко от берега, что оставались вне сферы нашего огня. Единственная из наших батарей, огонь которой производил действие, под командой некоего Щеголева, повредила три английских судна, которые и были уведены на буксире. Английская граната разорвалась около собора в то самое время, когда шел крестный ход с плащаницей во главе с преосв. Иннокентием. Епископ без малейшего волнения обратился в сторону неприятельского флота и провозгласил анафему тем, которые не побоялись кощунственно нарушить священный обряд. Народ был наэлектризован, никто не бежал и не пытался лечь на землю, все с полным спокойствием и благоговением достояли до конца службы. Город вообще держался геройски…»¹³

Несмотря на то что людские потери при столь длительной бомбардировке оказались не столь высокими (50 человек, из которых 4 убитых), поведение союзников в отношении мирного города повлияло на моральный дух одесситов не лучшим образом. Всем стало понятно, что это только начало. Действия англичан и французов были восприняты как откровенно враждебные, требующие ответных действий с нашей стороны.

Есть и другие цифры – о потерях противника: 4 убитых и 14 раненых. Так стоило ли обстреливать мирный город?

Простояв на одесском рейде какое-то время, вскоре союзники подняли якоря и ушли в сторону Севастополя.

За Одессу кое-кому пришлось отвечать. 30 апреля (12 мая) недалеко от города сел на мель пиратствовавший в этом районе 16-пушечный английский пароходо-фрегат «Тигр»[74]74
  Именно этот «зверь» в апреле 1854 года доставил командующему британской эскадрой адмиралу Дандасу, находившемуся в Галлиполи, официальный документ об объявлении английской королевой Викторией войны Российской империи. Через несколько дней французский корабль «Аяччо» доставит адмиралу Гамелену подобное послание Луи Наполеона.


[Закрыть] (25 офицеров и 200 матросов). Прибывшая на место конная батарея открыла по кораблю огонь, а взвод улан по мелководью атаковал попавших в переплёт флибустьеров. Результат: судно уничтожено, пушки сняты, ну и 225 пленных «вояк»…

Анна Тютчева: «6 мая. Получено известие, что английское судно «Тигр» захвачено нашими сухопутными войсками. Производя разведку вдоль наших берегов и подвигаясь среди сильного тумана, оно село на мель у самого берега. Немедленно было послано туда несколько полков из нашего военного поселения Люстдорфа, другие войска были вызваны из Одессы. «Тигр» был подвергнут обстрелу; его борта были пробиты несколькими удачными орудийными выстрелами, и он принужден был сдаться. Явившийся для переговоров с начальником войск парламентер от ярости до крови искусал себе кулак. Командиру «Тигра» оторвало ногу. 25 офицеров и 300 солдат должны были сдаться, и мы взяли 16 пушек большого калибра. Что касается корабля, то пришлось его взорвать, так как английские суда шли ему на выручку. Остался один его остов. Этот военный подвиг не столь славен, сколько забавен: британское судно попалось на удочку, как карп»¹⁴.

* * *

К марту 1854 года Луи Наполеон сумел сформировать так называемую Восточную армию из четырёх пехотных и одной кавалерийской дивизий. Причём лишь две дивизии считались отборными – 1-я (под командованием Франсуа Канробера) и 2-я (Пьера Франсуа Боске); остальные три были укомплектованы рекрутами и запасниками. (Оба командира отборных дивизий в 1856 году станут маршалами Франции.) Общая численность экспедиционной Восточной армии составляла почти 40 тысяч человек. Местом высадки был выбран полуостров Галлиполи в Дарданеллах.

Экспедиционная армия Великобритании состояла из пяти пехотных и одной кавалерийской дивизий численностью до 30 тысяч человек, при 56 орудиях. Место сосредоточения – остров Мальта.

Весной 1854 года началась активная переброска войск союзников в Дарданеллы.

Турция, впрочем, и сами турки, сильно разочаровали союзников. Несмотря на то что с виду Константинополь «поражал изысканной красотой», однако в действительности город оказался грязным и мрачным. Как вспоминал офицер шотландской гвардии Хью Эннсли, «по узким грязным улицам невозможно было ходить, не уставившись глазами в дорогу. Иначе каждый рисковал упасть, споткнувшись об один из разбросанных повсюду камней»¹⁵.

Кристофер Хибберт: «…Если вы не наступили на мертвую собаку, то обязательно наступите на мертвую крысу… Турецкие женщины оставляли открытыми для мужских взглядов только лодыжки, которые не радовали изяществом форм. Солдаты вскоре обнаружили в узких улочках грязными подворотнями множество сомнительных кофеен и борделей, где вино и женщины стоили очень дешево и где молодые армянки «проделывали невероятные вещи». За шесть пенсов там можно было напиться, а за шиллинг – приобрести сифилис. Врач 55-го полка докладывал, что венерические заболевания стали его основной проблемой. А ведь эта часть считалась одной из наиболее дисциплинированных в армии… Согласно докладу полковника Стерлинга, в одну из ночей было задержано около 2400 пьяных английских солдат. «Армия спивается, – горько заметил он, – нам не к чему придраться в поведении наших людей, когда они трезвы. Когда же они напиваются, устраивают избиения турок. Нам пришлось высечь одного из солдат для примера остальным»…»¹⁶

В середине июня корабли союзников потянулись в сторону Варны. Из-под Варны экспедиционные части планировали наступление на русскую Дунайскую армию.

* * *

Я внимательно листаю книги и справочники, чтобы не ошибиться, назвав фамилию «гениального стратега», удумавшего под Варной воевать с русскими. В любом случае, то не была королева Виктория – не женское это дело водить указкой по оперативным и топографическим картам. Зато рядом с ней находился талантливый «стратег» – вернее, два: главнокомандующий английскими войсками фельдмаршал Генри Хардиндж, 1-й виконт Хардиндж (именно он сменил на этом посту умершего герцога Веллингтона), и Фицрой Сомерсет, барон Реглан, возглавивший британскую экспедиционную армию. Вот эти двое – надутый виконт и однорукий барон (в ноябре 1854 года он станет фельдмаршалом, а в июне следующего года – умрёт под Севастополем от холеры) – и упёрли указку туда, куда лучше всего упиралось: в Варну.

Умников поддержали французские «стратеги» – главнокомандующий войсками маршал Франции Жан Батист Филибер Вальян и Арман Леруа де Сент-Арно — тоже маршал, командовавший экспедиционной (так называемой «Восточной») армией[75]75
  Маршал Франции Жан Батист Филибер Вальян (1790–1872) вступил в должность военного министра 11 марта 1854 года, сменив на этом посту маршала Армана Жака Ашиля Леруа де Сент-Арно (1798–1854), возглавившего Восточную армию. После того как в ходе Крымской войны де Сент-Арно в сентябре 1854 года умер от холеры, французскую экспедиционную армию возглавил дивизионный генерал Франсуа Сертен де Канробер.


[Закрыть]. Правда, не без давления тщеславного Луи. По-видимому, когда эта весёлая четвёрка морщила лбы при выборе места высадки, турецкий султан, потеряв сон и аппетит, бился в истерике, требуя от подчинённых, чтобы неповоротливая английская королева и этот Луи – как там его?! – чтобы срочно… Срочно! Высылали несколько дивизий – нет, армию! – для разгрома варваров-гяуров, удумавших отколоть от благословенной Блистательной Порты балканский кусок.

– На кол! Не договорятся – всех на кол! – кричал, будучи не в себе от гнева, султан Абдул-Меджид в адрес своих дипломатов, на чьих плечах лежал нелёгкий труд переговорщиков.

Но дипломаты и так знали: если в ближайшее время у балканских берегов не появятся корабли союзников, пощады от султана можно не просить: казнит. Слишком крупной была игра. После того как Дунайская армия русских под аплодисменты местных жителей вторглась на Балканы, османы были готовы заключить сделку хоть с шайтаном. Своими силами одолеть русского медведя было невозможно. Оставались лишь европейские заклятые друзья, от которых ждать чего-то хорошего всегда себе дороже. Другое дело, что хуже русских могли быть только русские.

Впрочем, даже с западным шайтаном можно было вести свою игру. Если вдруг гяуры обломают зубы под Силистрией и уберутся восвояси, что тогда будет делать на Балканах вся эта западная свора? Не пойдёт ли на Стамбул?! Но даже если и так – гяуры страшнее! Так что – пусть приходят. И британцы, и французы… Поэтому, упрашивая союзников прийти на помощь, Абдул-Меджид I лукавил: те могли остаться не у дел.

Так и случилось. Когда основные силы коалиции высадились в Варне, на Балканах кого только не было – турки, болгары, сербы, валахи, молдаване – да всех не перечесть. Вот только не было там… русской Дунайской армии, с которой доблестные зуавы вкупе с британскими стрелками под барабанный бой и звуки труб собирались громить «полудикие орды» потомков скифов. Русская армия, сняв осаду Силистрии, преспокойно ушла оттуда на другой берег Дуная, о чём не соизволила известить ни турок, ни их вероломных союзников.

В результате, получилось в полном соответствии с высказыванием шотландского стрелка капитана Найджела Кингскота: «Заманив нас сюда, русские сделали из нас дураков, что очень скверно!»¹⁷

Переброска войск на Балканы оказалась не из лёгких. Тем не менее вскоре под Варной скопились десятки тысяч военнослужащих. Ничего удивительного, что в разгар лета такая оплошность союзникам громко аукнулась. Вспыхнули эпидемии – гепатита, брюшного тифа, дизентерии. Да ещё местные напасти – малярия и болотная лихорадка. Настоящая беда случилась, когда палаточные военные городки захлестнула холера.

Поясню: опасную заразу союзники сами завезли из Франции, где юг страны охватила страшная эпидемия. Скорее всего, холеру военные подцепили где-нибудь в Авиньоне или Марселе. Причём первые заболевшие выявились среди зуавов[76]76
  Зуавы – изначально название военнослужащих лёгкой пехоты французских колониальных войск, части которой формировались, главным образом, из жителей Северной Африки, а также добровольцев-французов. От фр. zouave — племенная группировка кабилов, алжирских берберов. Внешней особенностью зуавов служили короткие куртки, шаровары и головные уборы восточного типа, например, турецкие фески.


[Закрыть]. Когда военные врачи это поняли – было поздно. Дошло до того, что из штаба Сент-Арно в Париж полетели требования временно прекратить отправку новых партий солдат из Франции: «Маршал надеется, что будет прекращена всякая новая присылка. В этот момент подкрепления были бы только лишней пищей для госпиталей».

Болезнь не признаёт национальностей: через несколько дней холера появилась и в лагере британцев. И вот тут началось! К середине июля среди англичан слегло полторы тысячи солдат; из заболевших холерой 8 142 французов скончалось 5 183, то есть почти две трети¹⁸. Известно, например, что в разгар эпидемии оба французских флагманских корабля только в течение двух недель потеряли 600 человек – треть от личного состава. Потери внушительные. И это при том, что противника (то бишь русских) ещё никто и в глаза не видел!

Зачастую солдаты умирали прямо в пути, из-за чего трупы приходилось выбрасывать с телег и, оставляя на обочинах дорог, ехать дальше. На погребение или кремацию на марше не было времени. На стоянках же все валились с ног от усталости и профузного поноса. Поэтому, даже разбив бивуак, солдатам порой было не до погребения своих павших товарищей.

«Часто руки, которые рыли землю, – вспоминал очевидец, – останавливались, не кончив работы, и тот, кто держал заступ, молча падал, чтобы уже больше не подняться, на краю полураскрытой могилы. Те, которые еще были живы, взваливались на лошадей или их несли на руках солдаты, артиллерийские лафеты были завалены больными».

Британский полевой госпиталь был переполнен; смущало другое – огромное количество трупов, вывозимых через его задний двор. Зная это, солдаты, скрывая первые признаки болезни (кровавый понос), докладывать об этом своим командирам не спешили. Подобное поведение ухудшало и без того неблагоприятную эпидемиологическую обстановку в лагере.

Так, командир 1-го полка записал в те дни в дневнике: «Холера наступает, люди быстро умирают. Все отправленные в госпиталь в Варне оказались в могиле. За две последних ночи умерло 15 человек. Об отправленных возницами на медицинских повозках ветеранах следует забыть. Думаю, всех их похоронят в Варне. Перед отъездом туда они все напились и теперь, наверное, умрут как собаки»¹⁹.

* * *

Что же произошло? Дело в том, что союзники просчитались. Они планировали всего лишь попугать «русского медведя», дабы он наконец оставил в покое Дунайские княжества турецкого султана. О чём, к слову, Абдул-Меджид I даже не просил – он буквально вопил, взывая о помощи, и даже не скрывал этого! Однако, пока британцы и французы готовили операцию, пока согласовывали детали и занимались формированием и транспортировкой экспедиционных армий, с лёгкой руки австрийского императора Франца Иосифа I, проявившего себя отнюдь не джентльменом (по отношению к Николаю I), в регионе всё круто изменилось. В результате, союзники оказались в своего рода ловушке, ну а русские…

У русских тоже хватало проблем.

Летом 1853 года состоялся Высочайший манифест Николая I о занятии Россией Придунайских княжеств. В марте следующего года Дунайская армия переправилась через Дунай, и после того как армию возглавил генерал-фельдмаршал Иван Паскевич[77]77
  Паскевич, Иван Фёдорович (1782–1856) – светлейший князь Варшавский, граф Паскевич-Эриванский, генерал-фельдмаршал, генерал-адъютант, известный дипломат. Как отзывались о нём современники, после воцарения Николая I«князь Варшавский, по значению своему в государстве, в среде русских подданных не имел себе равного». Участник Русско-турецкой войны 1806–1812 гг., Отечественной войны 1812 года, взятия Парижа (1814 г.). Командующий русскими войсками в Русско-персидской 1826–1828 гг. и Русско-турецкой 1828–1829 гг. войнах, при подавлении Польского восстания (1831 г.), подавлении Венгерского восстания (1849 г.). Одержал победы во всех ключевых сражениях этих кампаний. В 1809 и 1854 гг. был тяжело ранен. Главнокомандующий Отдельным Кавказским корпусом (1826–1831 гг.), командующий Каспийской военной флотилией (1827–1831 гг.), главноуправляющий гражданской частью в Грузии, Астраханской губернии и Кавказской области (1827–1831 гг.). В 1832–1856 гг. – наместник Царства Польского. Единственный в истории полный кавалер одновременно двух орденов – Св. Георгия и Св. Владимира. В апреле 1854 года возглавил Дунайскую армию. При осаде Силистрии был контужен ядром, после чего, сдав командование армией генералу Горчакову, выехать на лечение в Яссы, откуда продолжал руководить войсками. Скончался в Варшаве в возрасте 73 лет. В 1889 году останки фельдмаршала Паскевича и его жены Елизаветы Алексеевны (урожд. Грибоедовой) были перезахоронены в семейной усыпальнице князей Паскевичей в Гомеле.


[Закрыть], в мае месяце его части осадили турецкую крепость Силистрию на правом берегу реки. Однако ночной штурм 16 (28) мая Арабского форта (Араб-Табии), самого укреплённого в Силистрии, закончился для нас неудачей. Потери атакующих составилии более 300 человек убитыми и почти 600 раненых; не вернулся из боя и руководивший операцией начальник 8-й пехотной дивизии генерал-лейтенант Дмитрий Сельван. Лишь на третий день где-то во рву, среди сотен солдатских трупов, удалось отыскать его изрубленное тело – обезглавленное, с вырванным сердцем.

71-летний фельдмаршал Паскевич, получив серьёзную контузию ядром и сдав командование армией генералу Горчакову, убыл с театра военных действий (хотя и продолжал руководить войсками из Ясс).

Генерал от артиллерии князь Михаил Дмитриевич Горчаков отличался решительностью, поэтому привык доводить любое дело до конца. Но даже ему вскоре стало ясно, что Силистрия – тот ещё орешек, который придётся оставить не раскусив. В связи с тем, что кольцо блокады было неполным, к лету гарнизон крепости увеличился до 20 тысяч. Но было и другое: неожиданно дали о себе знать австрийцы, 80-тысячная армия которых, заявив о своей «миротворческой миссии», двинулась в сторону Дунайских княжеств. Со стороны вчерашних союзников такое поведение выглядело подлинным свинством, ибо совсем недавно эти же союзнички слёзно умоляли Россию о срочной помощи в борьбе с венгерской революцией 1849 года. Несмотря на то что бунтовщиков с нашей помощью быстренько усмирили, австрияки после этого словно сошли с ума…

А тут ещё турки… да англичане с французами в самом подбрюшье, под Варной…

Опытный полководец, Горчаков, склонившись над картой, понимает, что, хотя от Силистрии до Варны вёрст этак 100–120 (смотря каким путём следовать), но драться с целой сворой всегда себе дороже. Тем более что в этот раз противник оказался недоговороспособным по определению: османы, британцы, французы да ещё австрияки[78]78
  Позднее к коалиции присоединится и Сардинское королевство – европейское государство, существовавшее с 1720 по 1861 годы. Сардинский кукловод внешней политики граф Кавур склонил короля Виктора-Эммануила II для поднятия международного значения Сардинии принять участие в этой авантюре.


[Закрыть]. Свора.

11 (23) июня 1854 года Дунайская армия, сняв осаду Силистрии, отошла на левый берег. А вскоре начался вывод русских войск из Молдавии и Валахии. К сентябрю Дунайская армия отойдёт за Прут, на свою территорию.

Следует отметить, что при выводе войск с территории Дунайских княжеств за пределами наших границ не был оставлен ни один солдат из 27 тысяч раненых и больных. Кроме того, вслед за русской армией в Россию ушли тысячи сербов, румын и болгар: никому не хотелось подставлять голову под османский ятаган…

После высадки под Варной часть французских войск предприняла было экспедицию в Добруджу, но эпидемия холеры, нещадно косившая французский десант, помешала его наступательному порыву.

К концу лета 1854 года «стратеги», наконец, осознали, что, пока холера не сожрала всех без остатка, с Балкан следует побыстрее убираться. Но – куда? Лучше бы, конечно, обратно – в Тулон или Портсмут. Глядишь, оно бы, как надеялся царь Николай, тихохонько и «рассосалось».

Но имелся один нюанс: возвращаться домой, поджав хвосты, союзникам очень не хотелось. Другое дело – вернуться победителями. Но кого побеждать, когда кругом пустота? Да русских же, которые… А где они, кстати, эти азиаты: неужто в Крыму? Вот те на! Русские, оказывается, не на Дунае, а… у своих границ. Чудеса и только! Их под Варной ждут-дожидаются, а они, лапотные, квас с редькой попивают, на гармошке песни горланят – и в ус себе не дуют, что где-то там, на Балканах, англичане с французами от холеры мрут, как от чумы какой – по сотне в день! Обнаглели донельзя, варвары! К ногтю их, диковатых, чтоб место своё знали…

Тогда-то, не захотев возвращаться ни с чем, этот самый Реглан и сговорил де Сент-Арно всей флибустьерской сворой идти к крымским берегам, к Севастополю…

* * *

Вообще, насчёт «флибустьерской своры» сказано отнюдь не для красного словца. Перед началом военной кампании Британия (впрочем, как и Франция) столкнулась с серьёзной проблемой – массовым дезертирством. Неожиданно выяснилось, что англичане, всегда готовые умереть за Её Величество королеву Викторию, на сей раз проявили редкостное упрямство и нежелание драться за интересы турок-басурман, которые, как знал каждый, «себе на уме». Подлежавшие отправке на войну новобранцы – бристольцы, ливерпульцы и лондонцы – удирали прямо с армейских пунктов комплектования. Пришлось довольствоваться тем, что имелось под рукой – всякого рода бродягами и прочими тёмными личностями.

И всё же самым сложным оказалось укомплектовать уже сформированные наспех дивизии командирами, которые бы соответствовали как минимум двум требованиям: во-первых, были в военном отношении достаточно грамотными; и во-вторых (и это главное), имели за плечами опыт участия в военных кампаниях. И если с первым особых затруднений не возникло, то с обожжёнными опытом вояками выявился невосполнимый дефицит.

К середине XIX века мировой колониализм приобрёл законченные очертания. Разжиревшие метрополии снимали лакомые сливки с беззастенчивой эксплуатации вассалов и, уповая на лаврах победителей, наводили порядок в рядах непокорных дубинками, штыками, а то и пушечной картечью. Как говорится, разделяй – и властвуй!

Последний раз британские дивизии участвовали в серьёзном сражении при Ватерлоо, когда под знамёнами Артура Уэлсли, 1-го герцога Веллингтона, навечно овеяли себя громкой славой. Но годы брали своё. Из старой гвардии «грозных мастодонтов» в боевых рядах остались единицы – например, безрукий лорд Фицрой Джеймс Генри Сомерсет, 1-й барон Реглан. И это являлось ещё одной проблемой старушки-Британии: острая нехватка опытных военных кадров.

Перед отправкой на Восток неожиданно выяснилось, что, как пишет К. Хибберт, «только два из пяти командиров дивизий имели опыт боевых действий против регулярных войск в составе более батальона, и только один из них был моложе шестидесяти лет»²⁰.

Тем не менее наличие в армии Её Величества таких людей, как лорд Фицрой Сомерсет, внушало оптимизм. О лорде было известно, что он в своё время являлся любимым офицером герцога Веллингтона. Седовласые ветераны хорошо помнили, что во время битвы при Ватерлоо лорд Фицрой был главным адъютантом главнокомандующего, находясь непосредственно при своём начальнике. Но не громкая победа сделала этого офицера настоящим героем: стать национальным любимцем адъютанту Веллингтона помогла… любовь к собственной жене.

Мало кто знал, что в тот день, когда при Ватерлоо английские войска гнали ненавистных «лягушатников» навстречу бесчестью, мысли молоденького Фицроя были заняты его беременной женой, которую он незадолго до этого отправил в Брюссель. Возможно, именно рассеянность офицера явилась причиной серьёзного ранения: шальная пуля раздробила ему локоть правой руки. Как рассказывали очевидцы, стянув жгутом конечность, раненый самостоятельно добрался до госпитальной палатки и молча предстал перед измазанным кровью хирургом. Осмотрев рану, лекарь устало скомандовал:

– В операционную!

Когда Фицрою отрезали руку, он, кусая губы, не издал ни единого стона, чем удивил не только оперирующего хирурга, но и товарищей по несчастью. Находившийся поблизости на носилках раненый офицер потом рассказывал, что даже не подозревал, что где-то рядом за занавеской соседу ампутируют конечность. Каково же было его удивление, когда из-за занавески послышалось:

– Попросил бы вас, доктор, вернуть мою руку обратно…

– В чём дело, сэр? – удивился хирург.

– Видите ли, там, на руке… э-э… вернее, на пальце, осталось кольцо. Это кольцо мне очень дорого: его мне надела жена…

После того как в сентябре 1852 года 83-летнего герцога Веллингтона не стало, пост главнокомандующего британскими вооружёнными силами, как считал лорд Фицрой Сомерсет, должно было достаться именно ему. Впрочем, всё к этому и шло, пока на горизонте не замаячила фигура менее заслуженного, зато более влиятельного конкурента в лице лорда Хардинджа, за спиной которого торчали уши пронырливых финансовых воротил – настолько влиятельных и сильных, что «однорукий герой Ватерлоо» был вынужден подвинуться. Поговаривали, что Хардинджу покровительствует сама королева Виктория. По словам Чарльза Гревилля, «Фицрой Сомерсет был гораздо более популярен среди военных, однако я не сомневался в назначении на пост командующего армией Хардинджа, который пользовался особым покровительством при королевском дворе»²¹.

В результате, лорду Фицрою осталось довольствоваться менее почётной должностью командующего королевской артиллерией (генерал-фельдцейхмейстера). Впрочем, успокаивал себя генерал, королеве виднее…

Самым молодым дивизионным генералом был 35-летний герцог Кембриджский, возглавивший 1-ю (Гвардейскую) дивизию. Внук короля Георга III и кузен королевы, он считался аристократом до мозга костей, в двадцать шесть лет ставший генералом. Впрочем, это ничего не значило, ибо молодость и желание отличиться на поле брани никогда не заменят главного – боевого опыта. Его-то у герцога как раз и не было, ибо опыт набирается в бою, где только и можно изрядно нанюхаться пороха.

Зато во главе 2‑й дивизии был поставлен наиболее почитаемый из всех подчинённых лорда Фицроя – сэр Джордж де Ласи Эванс. У этого ирландца опыта имелось в избытке: начинал военную карьеру офицером в Индии, служил в Испании, Франции и даже побывал в Северо-Американских Штатах. К чести Эванса, в 1815 году он блестяще показал себя в сражении при Ватерлоо. В тридцатые годы де Ласи Эванс с головой ушёл в политику, заседал в палате общин от крайней партии вигов. Когда ему это надоело, в который раз ушёл воевать – на сей раз в Испанию, где, возглавив Британский легион, принял участие в Первой карлистской войне. И вновь показал себя героем, оказавшись несколько раз тяжело ранен. В 1837 году Ласи Эванс получил рыцарское звание, после чего ему ничего не оставалось, как в парламенте снова отстаивать чьи-то интересы.

Но всё это было давно. К моменту утверждения Эванса на командирскую должность старому вояке было далеко за шестьдесят, да и к армии партийный аграрий (хоть и генерал) имел далеко не первостепенное отношение. Тем не менее от командования дивизией он не отказался, немало порадовав своё военное начальство, возлагавшего на опытного старикана большие надежды.

Немалые надежды возлагались и на начальника 3‑й дивизии – сэра Ричарда Ингленда. Канадец по рождению, он участвовал в колониальных войнах, в 1843 году получил рыцарский титул и к середине пятидесятых годов дослужился до генерал‑майора. Ингленд был амбициозен, горяч, отважен, и его боевой опыт в мятежных колониях мог сыграть не последнюю роль на полях предстоящих сражений. Все эти качества как нельзя отвечали требованием британского военного руководства. Потому как остальные «военачальники» не только не соответствовали этим требованиям, но даже в какой-то мере их компрометировали.

60-летний Джордж Каткарт, возглавивший 4‑ю дивизию, слыл в военных кругах весьма посредственным генералом, став офицером благодаря протекции своего отца, посланника в России и влиятельного генерала Уильяма Каткарта. Последний был известен ещё и как активный участник войны против США и организатор кровопролитной бомбардировки Копенгагена в 1807 году. Однако долгое командование 7‑м гусарским полком, патент на который ему соизволил купить заботливый батюшка[79]79
  В те годы в армии Великобритании существовал официальный прейскурант на командные должности. Так, чин подполковника в пехотном полку стоил 4 500 фунтов стерлингов, а в гвардейском пехотном – в два раза дороже. И это при том, что реальная стоимость этих самых должностей была значительно выше, достигая сумм, в десять и больше раз превышающих официальную.


[Закрыть], ни на йоту не прославило Джорджа Каткарта ни в качестве лихого рубаки, ни как талантливого полководца. Будучи без особых задатков одарённости, он слыл несдержанным на язык грубияном и неисправимым матерщинником. Так что кандидатурка оказалась ещё та!

Но всё познаётся в сравнении. Дело в том, что генерала Каткарна можно было считать сущим «агнцем» в сравнении с командовавшим лёгкой дивизией Джорджем Брауном, считавшимся в британской армии «старым грубым солдафоном». Этакий полоумный сержант Фьер-а-Бра из известного фильма «Фанфан-Тюльпан». Ать-два! Ать-два!.. Вот как охарактеризовал своего командира один из его офицеров: «Он ругает, измывается и проклинает всё, что возвышается на высоте более одного дюйма».²²

В 1853 году Брауну было 63 года. Как и Каткарт, он успел повоевать в Дании и в Соединенных Штатах; кроме того, в 1809 году отличился в сражении в испанской Ла‑Корунье. В шестьдесят лет был пожалован генерал-лейтенантскими эполетами.

Как бы то ни было, отцы-генералы Джорджа Брауна утвердили на дивизию почти единодушно: храбрец на войне, даже если он и завзятый солдафон, всегда на вес золота…

Ну и славная кавалерийская дивизия. Во главе её стал достаточно бодрый по меркам предыдущих кандидатов 54-летний генерал Лекэн, которого за скверный характер и какую-то врождённую ущербность недолюбливали даже сослуживцы-генералы.