Текст книги "Неудачная реинкарнация"

– Это тебя не тянет?!

Отец задумчиво осмотрел работу. Брюки были вроде поглажены как надо. Двойных стрелок на этот раз нет. И все равно ощущение какое-то…

– Сколько тряпку ни гладишь, всё равно тряпка? – проницательно заметил сын. – Новое надо носить. А старое выкинуть… кстати, куда это ты наглаживаешься на ночь глядя? У нас на улицах неспокойно, если ты не знаешь.

– Я не на улицу, – признался отец. – Знаешь, я тут… хожу в клуб любителей фантастики, в общем.

Он скептически поглядел на отца. Брюки его не годились даже для клуба любителей фантастики. И где-то в глубине души отец это понимал, наверно. Но все равно ходил, искал, так сказать, свою половину. Ну, это понятно: надежда умирает последней…

– А знаешь что? – вдруг сказал жизнерадостно отец. – Пойдем со мной! На моей работе тебе делать нечего, но в клуб я тебя взять могу! У нас там ходит девочка твоего возраста, и ничего! На равных со всеми!

Отец в наивности своей даже не понимал, что шестнадцатилетняя девочка в компании взрослых мужчин – это очень хорошо. А шестнадцатилетний мальчик в компании взрослых женщин – почему-то очень плохо! И все же…

Он подумал. И еще раз подумал.

– Почему бы и нет? – невинно сказал он.

Отец задумчиво следил, как он готовится к выходу. И все поглядывал на свои брюки, которые так и держал в руках.

Которые давно надо бы выбросить. Тогда, правда, надевать нечего будет…

– Слушай, сына, я разве тебе вот это покупал? – наконец неуверенно спросил отец.

– Да это давно уже у меня! – отмахнулся он.

Но, видимо, сегодня был особенный день, потому что отец вернулся из заоблачных мечтаний в достаточной степени, чтоб обеспокоиться несоответствиями. Замечание сына его, конечно, сбило с толку, но все же он был взрослым человеком и иногда мог мыслить.

– Понятно, что давно, – пробормотал отец. – А вот все же… откуда эта куртка, например? И туфли, кажется, я тоже тебе не покупал…

– Не покупал! – сварливо отозвался он. – И что, голым теперь ходить?

– Сына! – укоризненно сказал отец, и ему стало немного стыдно.

Он прицельно глянул на отца, прикидывая, что бы ему на этот раз наплести.

– Думаешь, чего бы соврать? – с неожиданной проницательностью заметил отец. – Полагаешь, мне приятно будет слушать?

– Полагаю, тебе неприятно будет услышать правду! – хмуро ответил он.

– Ты… воруешь?

– Я что, полный дебил, чтоб заветы нарушать?! – возмутился он. – За воровство Творец наказывает, и жестоко!

– Что-то не замечал! Что-то именно воры у нас и процветают!

– Ну, это только в России! – отмахнулся он. – И только в наше время! И даже здесь и сейчас воры получают по полной программе, просто ты не знаешь, куда смотреть…

Он внезапно задумался.

– Может, я и ошибался! – признал наконец он. – Может, стоило тебе слышать правду почаще, а? Какой бы горькой она ни оказалась на разгрыз… Мы уже столько лет живем вместе, и судьбы наши переплелись. Вот что: я буду рассказывать немножко о себе, чтоб ты мог понимать… понимать что? Ну, скажем так: происходящее вокруг тебя! Так вот…

Он недовольно поморщился. Говорить правду не хотелось. Не хотелось обижать отца. А что тогда говорить, если не правду?!

– Ты знаешь, у меня есть одноклассница Олька, – нерешительно сказал он. – Да ты ее видел, состоятельная такая девочка, под взрослую одевается… вот у нее много новых почти вещей, и она лишнее мне дарит, чтоб я не ходил оборванцем…

Отец облегченно кивнул.

– …вот так я мог бы объяснить, и ты бы согласился! – безжалостно продолжил сын. – Потому что тебе так проще жить. И можно не обратить внимания, что женская одежда в некоторых мелочах отличается от мужской. И можно допустить дикое предположение, что я готов носить женские туфли – или что Олька покупает себе мужские, а потом дарит мне! Но дело в том, что ты сам захотел услышать правду… ведь захотел?!

Отец нерешительно кивнул. Он уже не был уверен, что ему требуется какая-то там правда. От правды одни неприятности, так все считают, и не зря, наверно…

– А правда заключается в том, для начала, что некий взрослый и функционально здоровый мужчина не может заработать денег достаточно, чтоб содержать себя и сына.

– Я зарабатываю…

– Падре! – сказал он проникновенно. – Помолчи! Ты желал правды? Ну вот же она, слушай! Я мог бы ходить в дешевеньком или в обносках – но тогда меня не стали б уважать в классе и, что более важно, на улице, как не уважают тебя! И я должен деньги добывать сам. А как? Воровство бесчеловечно и потому, мягко говоря, не приветствуется Творцом…

– Что еще за Творец…

– Вот навернет по башке, тогда узнаешь! – прервал он. – Так… воровать нельзя, остается зарабатывать. А как?

– А как? – повторил внезапно заинтересовавшийся отец.

Как, действительно, может заработать шестнадцатилетний мальчишка – если это не получается у взрослого мужчины?

– Да везде по-разному! На Астуре, например, просто, – задумчиво сообщил он. – Там детский труд официально разрешен. Но свободных мест нет, вот в чем проблема… а в России, кстати, наоборот! Свободных мест полно, но никому в голову не придет нанять ребенка! И остается работа несделанной чаще всего… но варианты есть и здесь. Только надо скрываться за взрослыми. Не готова у людей пока что психология, не могут они отдавать в детские руки плату за труд! Все бесплатно норовят… Значит, как… приходишь на товарную станцию…

– А это где?

– …узнаёшь, где товарная станция, и приходишь на нее! Рыщешь тут и там, пока не найдешь вагон под разгрузку. Находишь экспедитора, договариваешься, чтоб он оформил разгрузку на себя… собираешь толпу здоровых ребят, разгружаешь эти долбаные ящики или что там… бегаешь за экспедитором, чтоб отдал деньги, зараза… ну и поделить потом, чтоб без драки и обид!

– Так любой может? – задумчиво спросил отец. – А почему тогда ты мне…

– Не любой! – отрезал он. – Сначала надо бродяг разогнать, чтоб конкуренции не было! Экспедитору доказать, что отдать деньги – это самый правильный выбор! Здоровых ребят заставить работать! У нас, знаешь ли, не зря детей на работу не берут! Дети работать не умеют – потому что опыта нет и ответственности нет! И вот бегаешь, как полоумный, и показываешь каждому, как брать эти долбаные ящики! И приходит понимание, что разгрузка вагонов – самый крайний вариант, и лучше бы зарабатывать как-то иначе…

– А как? – спросил заинтригованный отец.

– Есть способы, – признал он. – При случае покажу.

Случай, как ни странно, подвернулся тут же, прямо в клубе любителей фантастики. Руководила клубом Нинель Сергеевна, вот уж тоже специалист… но это было не важно. Не важно было даже то, что тут же, в клубе, сидела скромницей Олеся Михеевна! Видно, как и отец, ходила сюда в поисках, вежливо говоря, своей половинки. Но что действительно было важным – сюда пришла шестнадцатилетняя девочка! И какая!

 
Тают парсеков осколки, в мраке безмолвном теряясь,
Острой стрелой раскаленной времени море пробито!
И, тяготения цепи грудью своей разрывая,
Мчит звездолет, и струится призрачным светом орбита!
 

Девочка вдохновенно читала свои стихи, и глаза ее наполнялись грозной решительностью.

Он тихонько толкнул отца.

– Она чудо! – шепнул сын. – Ты смотри, серьезна-то как! Щас заплачет! А движется как! Вот это порывистость! И гибкость! А сияет как под мужскими взглядами! Прелесть какая дурочка! Она – именно та, кого я искал! Щас познакомлюсь!

Нинель Сергеевна легонько постучала карандашом по столу, перевела взгляд на юную красавицу и усмехнулась. Покраснел почему-то отец.

 
Где-то у края Вселенной, там, где туманности тают,
Там, где в кружении звездном время проносится злое,
Солнце свое огибая, мчится планета пустая,
Серого пепла укрыта медленно стынущим слоем…
 

В голосе юного создания зазвенела настоящая трагичность.

– Как ты можешь?! – беззвучно возмутился отец, косясь то на руководительницу, то на чтицу. – Я же видел тебя с этой, как ее… да вон с той же! Целоваться со взрослой женщиной – это… низко!

– Ну, целуюсь я, допустим, с Шуркой! – из справедливости возразил сын. – И у нас это получается возвышенно, а не низко…

– Тем более! – расшептался отец. – Целоваться с двумя женщинами… и при этом еще строить планы насчет третьей?!

Девочка укоризненно посмотрела на шепчущих и твердо закончила:

 
Вехами тысячелетий бледные вспышки сверхновых!
Метагалактик сиянье холод космический греет!
Чтоб в атмосферах планетных пепел не сыпался снова,
Шепчет в приемниках Вечность, шепчет: «Скорее, скорее!..»
 

Он поглядел на отца с недоумением.

– Я обещал тебе показать способы зарабатывания денег! – напомнил он. – Вот! Показываю! Вот же она, вся из себя чувственная и страстная! Знаешь, какие на ней деньги можно зарабатывать?!

– Ну ты и пошляк! – сказал отец.

– Ну не вагоны же разгружать! – возмутился он.

Отец дико покосился на него и промолчал. Зато разволновалась девочка, не привыкшая, чтоб на нее не обращали внимания.

– А вы шепчетесь! – напористо уличила она. – Наверно, обоим не нравятся стихи?

Он вскочил и стремительно сблизился, так что юная поэтесса даже отшатнулась – тонкий аромат духов шлейфом закружился вокруг них, пушистые волосы легко коснулись его лица…

– Есть очень денежное дело! – шепнул ей он. – Требуется твой талант!

– Дебил? – вполголоса осведомилась она.

– Не! Володя Переписчиков…

– Вован? – уточнила она деловито. – Тот самый? Ага… угу… а что делать? Лечь под кого?

– Я сказал – талант! – возмутился он и увлек девочку в коридор.

На выходе он обернулся и успел заметить, как Нинель Сергеевна успокаивающе опускает руку на плечо Олеси. И благодарно кивнул ей.

Остаток заседания он прошептался уже с девочкой – и в целом и общем обо всем с ней договорился. Что значит репутация! А вот отец не вник. Даже сердито шикал на нарушителя дисциплины! А потом еще осознал, что сопливый сын, едва появившись здесь, подцепил самую красивую девочку, – и вообще надулся. Связи между успехом у женщин и качеством одежки отец, к сожалению, так и не заметил. Печально…

– И вот после разгрузки вагонов начинаешь понимать, что зарабатывать надо как-то иначе! – как ни в чем не бывало сказал он по дороге домой. – А как? Вот один из вариантов – организовать арт-группу, давать концерты и тем жить. Чем хорошо – деньги левые, труднодоказуемые: дал концерт, уехал – концы в воду… Чем же плохо? Всего лишь тем, что требуется талант. И не один. А таланты обычно капризны…

Отец обиженно молчал. Сын вздохнул и вынужденно продолжил:

– У меня уже есть замечательные барабанщики, яростные трубачи… да, собственно, всё есть – кроме души ансамбля! А тут яркая девочка. Да гибкая! Да страстная! Да она как выдаст на сцене – зритель обезумеет!

– У тебя – собственный ансамбль? – недоверчиво спросил отец. – Но когда бы ты успел…

– Да у меня много кто есть! – отмахнулся он. – И она будет, мы уже договорились… я же про нее давно слышал! Гимнастка, танцовщица, красавица! А она, оказывается, еще и поэтесса! Ну разве не чудо?!

– Чудо! – завистливо вздохнул отец.

– Вот так и зарабатывают деньги, – заключил сын строго. – Вот в этом и заключается принципиальная разница между нами: ты ходишь в клуб поболтать…

– …участвовать в работе клуба!

– Поболтать на заседании! А я – работать. Не веришь, что это тяжело, – попробуй уговорить капризную девку танцевать за деньги! Но мой тебе совет – даже и не пробуй, получишь в ухо…

Он озабоченно крутнул головой – и развернулся спиной к дому.

– Ты куда ночью-то? – безнадежно спросил отец.

– Так работать же! – вздохнул сын. – У меня там… аккордеонистка капризная, в общем. Пойду уговаривать. Да я быстро!

– Что-то мне уже и не хочется быть обеспеченным, – буркнул в спину отец.

Он насмешливо хмыкнул и свернул за гаражи. В темноте смутно белели чьи-то стройные ножки. Он подсел, стремительно подхватил легкую фигурку на руки и крутнул – девушка только пискнула.

– Ты представляешь – я ее уломал! – счастливо сообщил он. – Она согласна танцевать девушку-тень! Ну не чудо ли?!

– Вот наглец! – был ему сердитый ответ. – Я же переживала! Ты меня специально дразнишь! С Нинель Сергеевной вальс танцевал? С сопливой поэтессой целый час шептался? Как врежу сейчас!

– Подумаешь! – беспечно ответил он. – Я еще Олесю на руках ношу! Знаешь, как Сашка мне врежет – по совокупности?

– Вот надо бы!

Он только ухмыльнулся в темноте. В общем и целом в этом мире гарем у него подобрался на удивление доброжелательный! И это как-то скрашивало неудачность данной реинкарнации. И отодвигало на второй план очевидную неподъемность взваленной на себя ноши. Иногда. Вот как сейчас.

Глава восемнадцатая
в которой герой обретает побратимов

Дребен Хист – и виды плена

Ворта Урсаш обнаружился не в тылу врага, не в засаде и не в рейде – и даже не в штабной палатке измышляющим новые пакости для противника. Он сидел на обзорном холме и лениво переругивался с командиром блиц-штурма. Как понял Хист по уловленным обрывкам слов, спецназовцы разошлись во мнениях, угроблены ли «Бессмертные щитоносцы» поголовно – или только в основном. Элитным телохранителям императора в последние дни приходилось несладко. Они, на свою беду, оказались предметом негласного соперничества между военным и полицейским спецназом. На взгляд Хиста, побеждали полицейские – благодаря обширным и загадочным знакомствам среди Ласточек.

– Мы от блицштурма всего на дюжину фигур отстали! – пожаловался Урсаш. – И не догнать никак! «Щитоносцы» в центр лагеря погранцов забились – как к ним пройдешь?!

– Мы прошли! – флегматично заметил блицштурмовец.

– Вы не на «Щитоносцев» прошли, а на свиданку с Ласточками! – возмутился Урсаш. – К Ласточкам и мои бы ребятки прошли! А «Щитоносцев» вы вообще шуганули на обратном пути, потому что их патруль помешал вам через стену лезть! Так они больше и патруль не выставляют! Уж мы караулили – а они не вылазят! Конечно, блиц-штурм всех распугал, не умеете вы тихо работать…

– А вы так умеете? Кто ночью погром в лагере устроил? Даже на холме слышно было!

– Не мы! – заявил Урсаш. – Мои ребятки там… в общем, прошлой ночью заняты мы были в другом месте. Все.

Дребен Хист нахмурился. Что-то цепануло внимание – но вот что? От постоянной усталости голова соображала всё хуже и хуже.

– Командир, ты бы поспал! – заметил обеспокоенно блицштурмовец. – Совсем тебя Яха укатала, совести нет у дзуды…

– Это не Яха, это я степняков тренировал! – отмахнулся Хист. – Так… что там со «Щитоносцами»?

– Я считаю!.. – дуэтом начали спецназовцы.

– Вы знаете, что у погранцов новый командир? – вдруг спросил Хист.

Получил утвердительные кивки и угрюмо задумался. Проклятая усталость…

– Вот что! – решил наконец он. – Снимайте всех наблюдателей немедленно. И ходу отсюда!

– Не понял! – честно признался Ворта Урсаш.

– Их командир – герой гномьих войн! А вы по его лагерю шаритесь, как у Ласточек под… в общем, я бы на его месте обиделся! Или у меня в команде такие профессионалы, которых ни выследить, ни пристрелить нельзя?! Я бы на его месте позволил вам пару раз пройтись по лагерю, да посидел бы у Ласточек под кроватью, послушал, о чем вы там с ними воркуете, – а потом бы как навернул, чтоб носов не задирали! А вы их задрали!

– У Ласточек не кровати, а гамаки! – машинально возразил полицейский. – Ужасно неудобные, кстати, в них только спать и можно!

Потом до него дошло. Тоже, видимо, усталость подкопилась…

– И вполне может такое быть! – озабоченно признал он. – Ворта, у тебя раковина есть?

– Зачем?! Всё равно же блокада!

Блицштурмовец подхватил оружие и тяжело побежал вверх по склону. Здоровяк быстро огляделся и, видимо, обнаружил неприятности, потому что зашипел нечто, касающееся ит-тырк-кнорк, и нервно проверил готовность спецсредств.

– А ты, ушастый, брысь в укрытие! – посоветовал Хист коню. – У погранцов знаешь какие арбалетчики? Не веришь, посмотри на первого десятника! Вот то-то же…

Сверху прибежали наблюдатели. Среди спецназовцев как-то затесались и степняки. Но было уже поздно. Из-за холмов, отсекая пути к отступлению, неспешно выехали попарно конники в знакомых коричнево-желтых балахонах, а следом за ними – и несколько пароконных платформ со стрелками.

– Спецназ не сдается! – угрюмо сказал Ворта Урсаш. – Да нас и не берут в плен, кому мы в плену нужны, только жрем да гадим…

Высокий худой пограничник спрыгнул с коня и безбоязненно подошел совсем близко.

– Эпсар Джайгет! – четко представился он. – Командир пограничников, при исполнении! Сложите оружие!

– А ишачьего дерьма полную пасть? – огрызнулся Урсаш. – Спецназ не сдается!

– Понятно. А блицштурм?

Блицштурмовец тоскливо покосился на арбалетчиков. Он бы хотел гордо не сдаваться, да только трехслойную гномью броню носили исключительно «Кулаки». А обычную защиту арбалет насквозь бьет…

– Блицштурм верен присяге! – наконец туманно выдал он.

Была небольшая надежда, что вот прямо здесь проклятый пограничник не станет выяснять, какой именно присяге верен блицштурм и кому эта присяга, собственно, была принесена… Главное – уцелеть сейчас, а дальше всякое может произойти…

– Да именно вы мне нужны, как репей в заднице! – безжалостно заметил пограничник. – Тоже мне, профессионалы! У меня таких раздолбаев полный отряд! Мы вас трое суток пасли, ждали, когда сам командир пожалует!

– Е-е, а как так степняка не спрашиваешь?! – обидчиво бросил молодой кочевник. – Спецназа нужно спрашивать, а нас как так нет?!

– А что, степняки сдаются? – раздраженно спросил пограничник.

– Туолам не сдается! – гордо бросил степняк.

Пограничник пожал плечами и повернулся к Хисту.

– Эпсаар «красная роза», спецшифр, спецпоручение, первый принц правящего дома Ир-Малх Дребен Хист? – вежливо уточнил он. – Сложить оружие отказываетесь? Понимаю. Именная сабля, прекрасная сталь, индивидуальная подгонка по руке…

Пограничник нагло повернулся спиной к окруженным и из-под руки уставился в степь. Словно получив неслышимый приказ, из-за холмов покатили одна за другой платформы с бойцами. Пограничники спрыгивали на ходу и сноровисто выстраивались парадным ордером. И это было странно…

– Они что, строевой шаг по нашим телам отрабатывать собираются? – прошептал недоуменно Ворта Урсаш. – А вот репей им в задницу – на моей сфере поскользнутся!

Командир пограничников дождался полного построения и четко развернулся.

– В связи с безвременной кончиной императора пограничный отряд имперской тяжелой пехоты для приведения к присяге первому принцу правящего дома Ир-Малх… построен! – оглушительно, как на параде, доложил он.

Строй пограничников заметно вздулся, запасаясь воздухом, и грянула троекратная здравица. Степняки ошалело затрясли головами.

– Нет! – четко и мгновенно среагировал Хист.

Командир погранцов сочувственно улыбнулся.

– Но вы же отказались сложить оружие! – напомнил он.

– Да куда на меня еще грузить?! – взмолился Хист. – Блицштурм на шее, любеевские недоноски там же – вместе с битюгами, так их перетак! – деревня вместе с коровами, степняки с их юртами драными!.. Еще и погранцы туда же метят! А с вами же еще и «Бессмертные щитоносцы», сколько их там осталось…

– «Бессмертные щитоносцы» отказались давать присягу! – быстро вставил командир погранцов. – И большая часть нашего командного состава – тоже! Так что я их уже собрал и отправил!

– Куда отправил? – растерянно спросил Хист.

– А туда!

– Командир! – отчаянно зашептал блицштурмовец. – Нас не жалко, так о Яхе подумай! Командир!

– Да не могу я! – вполголоса взвыл Хист. – Сил нет!

– Да мы поможем! – подключился к уговорам командир «Кулаков». – Мы этим погранцам рога посшибаем, если что!

– Вижу, как посшибали, нукерхи сверхъестественные, опозорились на всю степь…

– Вы там решайте побыстрее! – раздраженно сказал пограничник. – Нет – так и скажите! Мы вас постреляем по-быстрому и пойдем, у нас обед по распорядку…

У блицштурмовца от переживаний пропал голос, и он только умоляюще глядел на Хиста. Новоявленный император тяжко вздохнул. Огляделся в поисках коня, не нашел – и громко свистнул. Степняк резво выскочил из окопа наблюдателей, так что командир пограничников даже шарахнулся в сторону.

– Воины! – крикнул с седла Хист. – Вам выпала честь принести присягу императору во время великих перемен! Государство… разваливается из-за интриг двора! Сепаратисты всех мастей… рвут нашу многострадальную родину на куски! И я – первый среди них!

Пехота восторженно грохнула в щиты. Хист от растерянности чуть не сбился, но справился с собой и вновь возвысил голос.

– Доблестные пограничники! – надсаживаясь, завопил он. – Вам выпадает первым держать удар! И потому вас осталось так мало! А будет еще меньше! Потому что мы – в меньшинстве! Против нас – армия! Против нас – огромная машина полиции! Вся рать имперских чиновников скалит на нас зубы! Пройдет не много дней, подтянутся войска, верные главному визирю, и здесь станет так жарко, что живые позавидуют мертвым!

Мощная здравица сотрясла холмы.

– Да они слушают ли меня?! – недоуменно обернулся Хист к командиру погранцов.

– Мы все внимание! – поспешно уверил пограничник.

– Но что самое плохое! – злобно рявкнул Хист. – Мы находимся в месте исполнения величайшего пророчества!

Пророчества, которое изменит лик мира! Интересы самых могучих сил пересеклись здесь! А тут мы со своим сепаратизмом – как заноза в ишачьей заднице! Нас сметут и не заметят! А мы даже разбежаться не можем, потому что, как идиоты, верны боевому братству! И командовать братством судьба выпихнула недоучку-подэпсара, вчерашнего курсанта! Ну он – то есть я! – вам и накомандует!

Рев здравиц мгновенно стих. В торжественной тишине ветераны гномьих войн падали на колени и опускали перед собой оружие. Длинные ряды хищных лезвий зловеще сверкали на солнце.

– На жизнь и смерть, кровью кровь скрепя! – рокотом покатилось по рядам священное «Слово побратимов». – Братья отныне – навек!

– Аийя, сакре-мёрд! – в сердцах закончил тронную речь Хист. – Ну, я вас предупредил!

В. Переписчиков – и мир техничек

– Володя, как ты терпишь?! – наконец возмутилась Олеся Михеевна.

Он покосился на нее. Всё же не Олеся Михеевна. Просто Олеся. Девушка стремительно теряла черты учительницы, завуча даже – по воспитательной работе. И это его решительно не устраивало. Завуч в гареме предпочтительней, чем просто девушка! И для нее, кстати, предпочтительней тоже быть завучем, а не просто девушкой в гареме…

В этот раз, увязавшись за ним, она с чего-то надела длинную юбку, смыла косметику, собрала волосы в обычный хвост – и слезла с каблуков. Может, захотела выглядеть моложе, чтоб разница с другом не была так вопиюще заметна. Как будто девочки сейчас ходят без косметики! В результате она добилась противоположного: резко повзрослела. Хотя – постройнела и похорошела…

Возмутило же подругу отношение взрослых к подростку. Кстати, непонятно с чего возмутило. Обычное такое отношение. Хамское. Бесцеремонное. Понятно, в школе к известному своей злоязычностью Вове так не относились.

Вот разве что технички. Так с технички и в этот раз началось. Что она кричала в магазине? Что свинья, бродяга, дрянь, из интерната сбежал, воровать пришел… остальное, кажется, матюками. Такими… не очень грязными, их вообще женскими считают, вроде и не матюки даже, а так – сказанное в сердцах…

– С чего она вообще на тебя разоралась? – сверкала глазами подруга. – Если моет полы в рабочее время, понятно, что по ним будут ходить и натаптывать! Но взрослых она почему-то не замечала, именно на тебя накинулась! Вот с чего?! Или ты не человек?!

– Интересный вопрос! – признал он. – А что у нас говорит по этому поводу классическая педагогика?

Олеся глубоко задумалась. С одной стороны, подросток – несомненно человек! А вот с другой… если его воспитывать положено, то как бы уже и не очень, как бы еще недовоспитанный… как бы недочеловек…

– Дети – цветы жизни, – наконец неуверенно сказала она.

Классическую педагогику она явно не знала. Он аккуратно придержал девушку у тротуара. Быкоподобный водитель за стеклом беззвучно обматерил их, одарил бешеным взглядом и унесся – хотя они стояли на переходе.

– Я вот подумала, – возмутилась снова подруга, – и получается, мальчик всем и везде уступать обязан! Старикам и взрослым – из уважения, женщинам с детьми – само собой разумеется; девушкам – из вежливости, девочкам – потому что он же мужчина! А подростки постарше младшего и так пнут. Это что же у вас за жизнь?! Со всех сторон долбят! Повеситься можно!

– Вешаются, – сказал он. – Изредка. Чаще становятся наглыми. Бессовестность тоже неплохо выручает. В общем, всё как у собакоголовых обезьян. И что-то надо с этим делать…

– А в других мирах как? – тут же с жадным любопытством спросила она.

Он незаметно вздохнул. В последнее время ему пришлось отвечать на этот вопрос столько, сколько за все предыдущие жизни не приходилось.

– Йоха! – сказал он проникновенно. – Моя прелестная любознательная йоха! Вот чтоб ты знала: именно этот мир и есть для меня другой! Я здесь меньше всего появлялся!

Он огляделся, взял девушку за руку и повел через дорогу. С такой внимательностью под асфальтовый каток попадет и не заметит.

– Ну, Володя, правда, а как там? – заскакала она рядом.

– Ты знаешь, что при определении среднестатистической величины откидывают крайние значения? – спросил он. – Понятно, не знаешь, не нужны знания музыкальному работнику… так вот, их откидывают. Земля – это и есть крайняя величина, мир собакоголовых обезьян, блин… а другая крайняя величина – Жерь Светлолиственная. Там даже Бессмертные чтят заветы. Остальные миры – ну, где я бывал, – болтаются около среднестатистической… понятно?

– Нет!

– Предметное мышление? – посочувствовал он. – Ну ладно, вот тебе примеры…

Они подошли к школе. Дверь, естественно, оказалась закрытой.

– Если бы на Астуре преподаватель подошел к школе, – сказал он, – вот если бы на Астуре… а преподаватель там – это о-го-го, потому что оплатил образование… и сторож с чего-то не ждал бы его на крыльце… то на Астуре такой сторож по жалобе преподавателя потерял бы работу. Сразу. Нашлось бы немало сторожей на его место, которые бы смотрели, кто подходит к школе! А этот разгильдяй загнулся бы от голода. Вместе с семьей. Вот это – около среднестатистической. А на Жери Светлолиственной никому в голову не придет запирать учильни. И никому в голову не придет что-то украсть в учильне или напакостить. За такое – смерть. Ну или как вариант – изгнание из обитаемых мест, что тоже не мёд. А на Земле… заперла техничка дверь да и ушла. И знать не желает, что у нас репетиция. Ее, чтоб открыла, еще долго упрашивать придется. И не факт, что пустит…

Он вздохнул. Ему предстоял здесь страшно долгий путь! Когда еще появится на Земле некто, подобный Имангали?

– Да это просто у нас такая школа! – взялась оправдываться девушка.

– У нас, между прочим, лучшая в городе школа, – рассеянно заметил он и пнул дверь. – Я школу специально выбирал, два раза менял…

Он еще раз пнул дверь, пожал плечами и уверенно отправился за угол.

– Там окно не закрыто, – невинно пояснил он. – Влезу и открою дверь. А то ведь сейчас ребята подтянутся.

– Ну да! – проворчала девушка. – И поэтесса твоя при них…

Раздался слабый звон стекла, громкая ругань… Олеся Михеевна разом осознала себя учительницей и схватилась за голову. Это что получается? Что хулиган Вовочка бьет окна, а она на стреме стоит? Позор-то какой!

– Позор какой! – пропыхтел он, пытаясь открыть дверь. – Завуч пришла, чтоб провести очень важную репетицию, и вынуждена стоять под дверьми! Докладную директору на пьяную техничку!

Искомая техничка перестала удерживать дверь и остервенело схватила его за плечо. Олеся Михеевна зажмурилась… боже, подерутся сейчас! Позор-то какой…

– Не смейте бить ребенка, – раздался за ее спиной холодный голос. – Понаберут пьяниц…

Нинель Сергеевна, строгая и неприступная, прошла в школу, даже не удостоив никого взглядом.

– Техничка должна мыть полы, – напомнил он очевидное прямо в багровое от бешенства лицо. – А сторож – открывать перед начальством дверь!

Отцепил болевым приемом от плеча толстые пальцы и пошел следом.

– Ключа от актового зала не получите! – прилетел в спину крик. – Ходят тут всякие! Разрешения от директора не было! Не получите ключа!

– Подумаешь! – проворчал он. – Дверь выломаю. Там филенки слабые, я проверял…

Олеся Михеевна охнула за спиной. Кажется, она начала вспоминать, что интеллектуал Вовочка – это только для нее, а для остальных так настоящий хулиган!

– Ну-ка, дайте разогнаться… – пробормотал он и пригнулся в позицию среднего старта.

Олеся Михеевна вцепилась в него, он начал вырываться…

– Володя! – сердито сказала Нинель Сергеевна. – Хватит издеваться над бедной девочкой!

– Хватит жить бедной девочкой! – огрызнулся он. – Уже техничка об завуча ноги вытирает! Пусть решит уж, где ей быть – сверху или снизу! Отпусти, я сейчас чего-то поломаю!

– Володя!

– Какая интересная у вас школа! – отметила юная поэтесса, подходя к импровизированному рингу.

Нинель Сергеевна вопросительно выгнула бровь.

– Выходной, а дверь открыта, – пояснила девочка. – Вот бы в нашей школе так…

– Интересная не потому, что учительница с учеником борется за право выбить дверь? – уточнила Нинель Сергеевна.

Олеся Михеевна опомнилась и отцепила пальцы от шеи друга.

– А чего это в школе дверь открыта и техничка не кусается? – полюбопытствовал Марусюк, объявляясь в коридоре.

– Ну нашли что обсуждать! – пробурчал Володя, открывая актовый зал своим ключом. – Может такое быть, что она просто человек хороший?

– Техничка – самый страшный человек! – серьезно сказал Марусюк. – Не знает ничего, не хочет знать, делать ничего не хочет – но лезет командовать всем!

– Да у нас не технички – у нас вся страна такая…

– Хорошая у вас школа! – сказал младший Серый, проходя в зал. – Дверь в выходной открыта, на вахте не рычат…

– Сейчас начнем репетицию. Все чтоб выкинули лишнее из головы! – разозлился он.

– Да запросто! По сравнению с тем, как трудно обычно пройти в школу, танцы твои сумасшедшие с сальто вперемешку – просто семечки!

Решили начинать. Но тут Олеся Михеевна смущенно огляделась, вышла на сцену – и одним движением сняла юбку. Для этого, оказывается, достаточно было расстегнуть пуговицу… сбоку… Установилась растерянная тишина. Потом юная поэтесса-гимнастка-танцовщица и просто красавица озадаченно присвистнула.

– Что не так? – забеспокоилась учительница и поправила коротенькие шорты. – У меня же туфли спортивные…

– И не надо так завидовать, Милочка, – сделала замечание девочке Нинель Сергеевна. – Вот это и есть настоящая женская красота. А ты у нас пока что кошка тощенькая.

Он безнадежно вздохнул, взял барабан и выдал оглушительную дробь. Началась разминка, но ребята всё косили непроизвольно глазами… Ну непривычно им, чтоб учительница на сцене скидывала одежду! Блин, он ведь сам попросил Олесю быть дублершей танцовщице-прима! И не то чтобы подзабыл, что женщины из любого действа устроят соревнование. Наоборот, на соревновательность и рассчитывал. Но… нельзя же вот так: то в длинной юбке, а потом раз – и совсем без! У нынешних подростков, говорят, сердце нестабильно работает из-за акселерации, окочуриться можно при таких испытаниях! Всё же осталась некая сумасшедшинка в Олесе после того приключения. Отчего она, кстати, стала живой, настоящей и очень непосредственной девушкой. То есть – в учителя больше не годится. В артисты – очень даже да, а в учителя – уже нет… Вот Нинель Сергеевна – иное дело!