Текст книги "Житие Блаженного Бориса"

6.

На следующий день, во время завтрака нас предупредили, чтобы к двенадцати ноль ноль мы были готовы к отъезду. А пока, небольшой группой (в пять-шесть человек) мы приехали на площадь перед «Национальным дворцом культуры». Вчера вечером он сиял изнутри, напоминая океанский лайнер. Сегодня, еще не проснувшийся, он лежал в утренней дымке тихий и таинственный. За спиной многогранника «Дворца» стоял скошенный кверху белый клык (построенная японцами гостиница «Витоши-ню Отани») – опять-таки Витоши. Отсюда шла очаровательная подземная галерея, соединявшая улицу и тоннель городского трамвая.

А вокруг шумели фонтаны, сияли зеркальные шары. Это было самое приличное место в древнем славянском городе Сердец (так когда-то называли Софию). На площадке за столиками сидели посетители «сладкарниц» (кафе). И мы соблазнились – тоже сели за столики. Мы прощались с Софией.

Довольный и успокоенный, я сидел за чашечкой кофе в некоторой прострации – свободный от раздумий и пристальных наблюдений. Мне нравилось то, что я видел вокруг, потому, что это меня не тревожило. И никого не тревожило. Не то, чтобы это было очень приятно. Просто это было спокойным зрелищем для моей стариковской натуры, нуждающейся в успокоении, и я, как многие старики, временами впадал в транс, почти что в беспамятство.

Кофе было вкусным, особенно, по сравнению с нашим привычным кофе (из кастрюли), но для нас весьма дорогим удовольствием. Так я сидел, пока Анюта не коснулась моей руки. Я и этим касанием проигнорировал. Тогда она прошептала на ухо: «Борис, умоляю, будь осторожен. За нами следят».

«Кто»? – спросил я беззвучно, почти не шевеля губами.

– Впереди, через стол, сидит человек. Он уже десять минут на тебя пялится. Только не смотри в упор. На мое зеркальце.

– Спасибо, Анюта.

– Ну? Узнаешь?

– Как бы ни так! Не могу вспомнить. Явно, неприятная личность. А тебе он никого не напоминает?

– Нет, нет, я такого не помню! И потом, эти усы…

Может быть это кто-то из тех, кто должен нас встретить?

– Не думаю. Слишком наглый взгляд.

Дело в том, что поездка в Болгарию не ограничивалась только туризмом, по просьбе определенного круга людей, связанных с капелянством, нам предстояло выполнить одно, весьма сложное дело (можно сказать эксперимент). В связи с этим, накануне, мы посетили национальный археологический музей, расположенный в красно-кирпичном здании бывшей Буюк-мечети и провели там не менее часа. Где-то на туристическом маршруте нас должны встретить люди, заинтересованные в результатах этой работы. Но соглядатай, которого мы засекли на площади, никак не мог принадлежать к их числу: он был как будто бы из другой главы моей жизни.

– Знаешь что, пойдем отсюда. Не люблю, когда смотрят в упор.

– Я тоже. Могу сказать, что в отеле он мне не попадался.

– Мне тоже.

К двенадцати часам мы уже были готовы к отъезду. Красное брюхо «Икаруса» проглотило наши чемоданы. За предотъездными хлопотами мы совсем забыли о незнакомце и со спокойными душами устроились на своих местах. Путешествие началось.

Затянутая такой же серой, как ее здания, дымкой, София лежала среди холмов в котловане по правую руку от нас, пока у подножия Витоши мы по дуге ее объезжали. Потом свернули налево и еще долго ехали по трамвайным путям. Потом городская улица перешла в деревушки с небольшими ухоженными особнячками. А скоро и они остались позади. Слева и справа от шоссе на холмы взбирались яблоневые сады.

Мы ехали на Запад в сторону Сербии. День обещал быть солнечным. Видно было далеко. Кругом холмистая равнина, только на юге – предгорья все той же Витоши. Шоссе бежит почти параллельно с железной дорогой. А со средины пути появилась еще одна спутница – бурная речка Струма (в переводе – Поток), сбегающая с юго-западных склонов Витоши. Перегороженная в десяти километрах от истока она образует водохранилище «Студена». Перед городом Перник Струма пробила сравнительно широкую долину, но по самому городу скромно течет скованная мостами и каменными набережными.

В облике старой части Перника, во внешности каменных деревенских домишек, в их скученности, в одежде и лицах вездесущих мальчишек было что-то неуловимо восточное. Свернув с шоссе, мы проехали небольшой рынок, мост и выехали на другое шоссе. За Перником Струма, действительно, превратилась в бурный поток, шумящий на дне ущелья. Автобус как будто плыл над горами. Когда вынырнули из ущелья стало по летнему жарко. Мы проехали несколько залитых солнцем яблочных деревень. По сторонам нас встречали и провожали высокие светлые, как стройные девушки в белых платьях, сельские трансформаторные подстанции. Из-за горы выплыло манящее голубое зеркало водохранилища. С южной стороны его запирала плотина. С востока впадала Струма, а с севера вливалась горная речушка Светлая.

Дорога шла вверх вдоль этой речушки до богатого села Ковачевцы. На сегодня это и был конечный пункт нашего путешествия. Ковачевцы – родина Георгия Дмитрова или, как говорила Людмила: «Родное место Георгия Дмитрова». Здесь был мемориальный комплекс: музей, гостиница, рестораны, конференц зал, способный принять юбилейный партийный съезд страны. Перед мемориалом раскинулась огромная городская площадь – стоянка машин для партийных боссов. В музее, естественно, были фотографии, личные вещи, звучал голос самого Дмитрова. Обширная экспозиция была посвящена Лейпскому процессу. Когда-то давно в руки мне попала «Коричневая книга» – сборник статей об истории с поджогом Рейхстага и о судебном процессе. С тех пор личность Дмитрова был для меня овеян героической романтикой, подобно Жанне д'Арк или Джордано Бруно.

Из музея по асфальтированной дорожке мы проследовали в этнографическое отделение мемориала, где стоял, похожий на игрушечку, чистенький крестьянский домик с колодцем и садиком. Он не был «родным местом Дмитрова», в буквальном смысле. Это был просто типичный крестьянский домик.

Бетонная площадь с двух сторон была огорожена заборами. С одной стороны за заборами стояли частные дома и сады. С другой – огромный общественный сад, ветви которого гнулись под тяжестью зрелых груш. Женщины, очевидно, служащие мемориала, собирали урожай в ведра, выносили за изгородь и угощали туристов. Можно было брать сколько захочешь. Честно говоря, меня это тронуло. Я понимал, это входит в программу мемориала. Он работает круглый год. Но не круглый год поспевают груши.

Над селом, на вершине холма сверкала серебряная птица: боевой истребитель подаренный вышедшему в отставку и поселившемуся в этом райском уголке летчику. Наверно, такое возможно только в Коваченцах.

7.

Не прошло и получаса, как мы снова оказались в Пернике перед белой длинной, как пароход семиэтажной гостиницей «Хотел Струма».

«Выходим, – объявила болгарка, – обедаем, отдыхаем. Завтра у нас тяжелый день. Вы будете довольны: тут всегда есть горячая вода. Помоетесь, прогуляетесь по променаду. Можно сходить за покупками, а утром, после завтрака, отправляемся».

После обеда я вышел размяться один. Выяснив, что в отеле имеется комната самообслуживания, где можно постирать, посушить и погладить Анюта решила воспользоваться и отпустила меня одного.

Я двигался по бетонному полю, которое Людмила назвала променадом. Вокруг был много отелей, показалось, целый город отелей. Этот небольшой шахтерский город, видимо, занимал не последнее место в туристическом бизнесе Болгарии.

Я услышал сзади шаги и, решив, что это Анюта, даже не обернулся. Занятый мыслями я почувствовал, что стало трудно идти: кто-то пристроился сзади и двигался следом, нагло наступая на пятки. Я обернулся, вскрикнув: «Это вы»!?

«Мы, мы! – расхохотался незнакомец, который некоторое время назад в Софие обратил на себя наше внимание упорным взглядом. – Ну, ты и Гад Паланов! Так долго жил, пока я тебя не нашел»!

«Ты кто?» – я спросил механически, хотя с первых же звуков противного голоса догадался, кто он.

– Кнопенко Иван! Ты, действительно, искал меня!?

– А как же!? Ты ведь мой должник! Боря!

Я окинул его взглядом. В самом деле прошло много лет, за которые он как будто усох и стал ниже ростом. Но еще хорохорился.

– А ты пополнел, видать, не плохо жилось! Постой! Неужто дослужил до конца своей службы, и ушел офицером!?

Я кивнул

– Ну, Паланов, ты и даешь!? Вот уж не думал!

– А что ты думал?

– Думал уйдешь из армии следом за мной. Какой с тебя вояка! Говори, до какого звания дослужился?

– До майора.

– А где живешь?

– В Саратове

– А я в Ростове.

Он задумался: «Значит, майор? Вот гад! Это я должен был стать майором! Нет – полковником! А может, и генералом!

– Завидуешь?

– Ненавижу! Нет, презираю!

– За что? Чем же я провинился?

– Хочешь знать чем?!

– Хочу.

– Если бы ты хоть чем-нибудь провинился, я бы давно, как гниду тебя раздавил. Меня реально тошнит от таких, как ты. Борис, ты виноват уже тем, что существуешь в моем присутствии. Правду сказать, там у нас нормальных мужиков вообще не было! Одни гады! А на таких, как ты я просто не мог спокойно смотреть! Помнишь мокрицу? Это ты и такие, как ты пустили мою жизнь под откос! Знал бы, что этим кончится, я бы тебе давно по ухам надавал.

– Мокрица? Вспомни! Так ты тогда сам напросился. А, может, хочешь еще?

– Ты мне предлагаешь!? А это… не хошь!?

Неожиданно он вытащил финку и начал ею размахивать.

– Осторожно, порежешься!

«Не боись. Угоститься не желаешь»? – неожиданно предложил он и, спрятав нож, вынул плоскую флягу. Я замотал головой.

Не бзди, это местная самогонь, называется «Плиска». Попробуй… Ну да. Я забыл, такие, как ты не пьют. А я так не откажусь. Мне нужно, для ради здоровья»! Он корежил язык, чтобы казаться страшнее.

Ну все! Не дали поговорить! Так я и знал!

В чем дело?

Да, вон глянь, твоя бигит! Надо же, кто бы подумал: Паланов и баба! Как тебя угораздило? У меня так их было полно. Ни одна не скрутила. Ну, а ты, небось, – подкаблучник? Да, а чтой-то она у тебя того… – немного с китайским разрезом глаз? А хошь, я ее прирежу? (Он зассмеялся)

– Ты себя не порежь.

– Ничего, мы теперь всегда будем рядом: наши автобусы идут сходным маршрутом.

8.

Кнопенко успел удалиться, когда Анюта меня догнала.

«Кто это был? – спросила она. – Опять тот человек?»

Да, но в этот раз я узнал его. Впрочем, он и не пытался прятаться.

И кто же он?

Когда-то, очень давно, мы с ним вместе учились.

В школе?

В училище.

И что он за человек?

Не знаю, возможно, он неплохой человек, но мне он не нравился. Ты слышала что-нибудь о дедовщине?

Слышала: это когда в армии старослужащие избивают молодых солдат. Он тебя бил?

Да нет. То была дедовщина особого рода. Мы были на одном курсе. Вообще, он любил зубоскалить, а мне так учинил настоящую травлю.

Но за что!?

Он считал, из меня не получится офицера. Наверно, где-то он прав был: мне, действительно, не хватало амбиций.

И ты терпел издевательства?

Пока мог.

А когда не смог?

Ему пришлось какое-то время побыть мокрицей и в следствие этого комиссоваться из армии. Да я тебе рассказывал.

И поделом ему! Только я думаю, он может пожелать отомстить.

Кстати, он показывал финку и даже размахивал ею, и потом, как я понял, он пьёт.

Не нравится мне все это!

Мне тоже не нравится. Но, отчасти, я сам виноват, и потом, как говорится, чему быть, того не миновать.

– Боря, это на тебя не похоже.

– Ну что ты Анюта! У нас впереди такие дела, а мы будем осторожничать!

Я тебя не узнаю! При чем здесь дела?

Извини, родная, я просто устал.

Так отдохни.

Я только этим и занимаюсь. Понимаешь, этот Кнопенко…

Кстати, а как его звать?

Иван. Он разбередил мою душу!

Ты считаешь себя виноватым?

Ну, согласись, в конечном счете, фокус с мокрицей был с моей стороны не совсем правомерным.

После драки кулаками не машут. И нечего задним числом казнится. Ты все правильно сделал.

В эту ночь в Пернике надо мной «пронесло» отца. Я увидел его в счастливом сне. Когда началась война я находился в «Детсадовской колонии» – так называли тогда летние дачи детского сада. Отец приехал ко мне в Жигулевские предгорья прощаться перед отправкой на фронт. Мы целый день провели вместе: мама я и папа. Это называлось «Днем счастья». Прощание было легким с уверенностью, что не надолго. Я, помню, бегал по перелескам и хохотал, любуясь отцом, наслаждаясь счастьем родителей. Я был возбужден и взволнован. На теплых пригорках было много ромашек. Ярко сияло солнце. Во всей моей жизни не было другого такого светлого дня.

На другой день после завтрака группа погрузилась в автобус и взяли курс на юг. Не успели покинуть Перник, как въехали в Радомир – маленький городок с числом жителей четырнадцать тысяч. Назван так в честь Болгарского царя Гавриила Радомира, правившего меньше года в самом начале второго тысячелетия нашей эры. Прославился постоянными набегами на Византию. Однажды он даже дошел до Константинополя. Византийцы подговорили двоюродного брата его, Ивана Владислава, и во время охоты, на берегу Дуная, Иван убил Радомира, и занял его престол.

Проехали деревню Рибарника. Кто-то сказал: «рыбалка». «Правильно перевели, – подтвердила Людмила , – сюда многие приезжают рыбачить». Деревня Драган, которую мы проезжали, была названа в честь экс-примъер-министра Болгарии Драгана Цанкова, который в 1880 году (после освобождения от турок) имел смелость высказаться: «Мы не хотим ни русского меда, ни русского жала». Мы «скакали» по «Конявским горам». «Проскакали» деревню Долна-Дикана, большое село Дрен (1200 жителей), несколько раз «перепрыгнули» речку Джерман и въехали в Станко-Димитров (прежнее название Дупница) – городок с населением пятьдесят шесть тысяч жителей. Здесь есть старая мечеть, православная церковь, бальнеологический курорт и немного легкой промышленности.

Мы двигались на юго-запад. Параллельно шоссе бежали железная дорога и речка Джерман, которую через двадцать минут на наших глазах поглотила бурная Струма. Дальше уже вместе со Струмой мы повернули точно на юг. Втягиваясь под сень Рильского хребта, миновали деревни: Усойка, Мурсалево, село Кочериново и круто повернули на северо-восток вдоль горной речушки, которая бежала на встречу нам, торопясь отдаться Струме. Мы въезжали в ущелье. Через несколько километров горы раздвинулись и мы проехали небольшую деревню, называвшуюся «Рила». В Рильских горах это было главным словом. Горы становились все выше, все значительнее, ущелье – все уже и мрачнее. А над всем этим висела лысая вершина Малевицы (2729 м ) – два километра смешаного леса, 729 метров альпийских лугов. Мы приближались к святыне Болгарии.

9.

А теперь наберитесь терпения, – сказала Людмила, – я поведую вам житие». Она так и сказала: «Поведаю». – Послушайте, это важно».

Святой Иоанн Рильский родился в 876 году в селе Скрино на правом берегу Струмы. Рано лишившись родителей, он стал пастухом у чужих людей. Однажды хозяин избил мальчика за то, что тот потерял корову с теленком. Отрок обратился за помощью к Богу. И Бог явил чудо: корова с теленком нашлись на другом берегу Струмы. Пока шли поиски, в реке поднялась вода, и теленок не мог ее перейти. Мальчик опять помолился Богу, положил верхнюю одежду на воду, начертал на ней крест, взял теленка на руки и перешел с ним реку, как посуху. Хозяин, наблюдавший с берега это чудо, щедро наградил отрока и отпустил из своего дома.

Иоанн поступил послушником в близлежащий монастырь. Там он овладел грамотой, изучил Священное писание, богослужебные книги, творения Святых Отцов, принял иноческий постриг и уединился в окрестном лесу в сплетенной из хвороста хижине, питаясь лишь дикими растениями.

После того, как на него напали разбойники, избили и прогнали из леса, он переселился в пустынное место – в пещеру, в верхнем течении Струмы, и жил там двенадцать лет постясь и молясь. Потом переходил по склонам гор, пока не поселился в месте, названном «Голец». Жил в дупле и звери не причиняли ему вреда. Святой проводил время в плаче о своих грехах и в молитве, питаясь лишь дикими травами. Видя такое терпение, Бог произрастил отшельнику бобы, которыми он питался долгое время. Он носил длинную кожаную одежду, которая со временем превратилась в лохмотья.

Однажды, стадо овец от внезапного страха бежало по горным стремнинам, пока не остановилось у места, где жил преподобный. Пастухи, следовавшие за стадом, с изумлением увидели отшельника, который ласково угощал их: «Вы пришли сюда голодные – рвите себе бобы мои и ешьте». Все ели и насыщались, а один спрятал себе много стручков про запас. По дороге домой он предложил их товарищам, но стручки оказались пустыми. Пастухи воротились с раскаянием. Старец простил их, сказав с улыбкой: «Видите, дети, эти плоды предназначены Богом для пропитания пустынного».

С тех пор к нему стали приводить больных и одержимых нечистым духом, которых он исцелял молитвой.

Желая избежать известности, он нашел себе другую пещеру на высокой скале, где подвизался более семи лет. Но и это место Иоанна было открыто. Слава о нем достигла царского двора. Болгарский царь Петр отправил девять человек разыскать святого, чтобы взять у него благословение. С большим трудом посланцы нашли святого. Узнав, что путники пять дней ничего не ели, Иоанн предложил им небольшой хлеб, которым все они чудесным образом насытились, да еще половина хлеба осталась. Вернувшись, они рассказали о чуде царю, который сам пожелал увидеть святого. Но на пути встретились непроходимые места, и царь отправил послов с просьбой, чтобы отшельник пришел к нему сам. В дар святому он послал золото и плоды. Смиренный отшельник отказался выходить из уединения и не принял золота. Царю же он написал послание с поучением.

Через некоторое время поблизости от преподобного Иоанна стали селиться братия, искавшие уединения. Тогда преподобный основал у подножия скалы на берегу реки Рыло монастырь. Сначала иноки жили в хижинах, затем возвели храм и соорудили кельи. Много лет преподобный Иоанн был игуменом основанной им обители, наставляя братию примером святой жизни и душеполезными назиданиями. Достигнув преклонного возраста, за пять лет до кончины преподобный Иоанн составил своим ученикам «Завет», в котором преподал правила иноческой жизни и духовные наставления и, оставив приемника, ушел в пещеру в затвор. Когда Иоанн преставился ко Господу, он был погребен в притворе монастырского храма в каменной гробнице, сохранившейся до нашего времени.

Святая жизнь подвижника и знаки милости Божией по его молитвам стали наилучшей проповедью Христианской веры на новокрещеной Болгарской земле. Как в России преподобного Сергия называют «Игуменом всея Руси» так и преподобного Иоанна можно назвать «Игуменом всея Болгарии»

Вы, наверно, догадались, я не случайно это рассказывала. Речка, что блестит справа в кустах и есть и та самая Рыла, и мы с вами сейчас подъезжаем к знаменитому «Рильскому монастырю»!

«А как правильно говорить, – спросила Анюта, – Рила или Рыла?»

– Можно и так, и так. По современному «Рила».

Когда каменные створы ущелья распахнулись в очередной раз, нашим глазам предстали высокая красно бурая стена, толпа людей и машин перед распахнутыми воротами. Автобусы были главным образом туристические, хотя попадались и заказные (из больших городов). Кроме автобусов, на площадке стояла единственная легковая машина, если можно назвать легковым автомобиль Газ-69 – «газик», что вез меня когда-то из Германии в Прагу. То была предназначенная для армии машина сравнительно высокой проходимости, популярная не только в войсках, но, особенно, среди сельских чиновников (выбора у них все равно не было).

«Выходим, – сказала Людмила – за воротами подождите, пока все соберутся». Мы «выползали», потягиваясь, разминая конечности. Она стояла у ворот и повторяла: «Проходим, проходим».

Наконец, когда все собрались, она сказала: «Ну, вот, перед вами крупнейший мужской монастырь болгарской церкви. Мы с вами находимся на высоте 1150 м. над уровнем моря. Как я уже говорила, он основан в десятом веке Святым Иоанном Рильским и считается культурным и духовным центром Болгарии.

В четырнадцатом веке монастырь подвергся жестокому землетрясению, в пятнадцатом веке его разграбили турки-османы, в восемнадцатом и девятнадцатом веках он пережил пожары.

Вся Болгария собирала деньги на восстановление Рильского монастыря.

Если внешне монастырь представлял собой мощную и суровую крепость с дозорными и оборонительными башнями, по форме напоминавшую ромб, внутренний двор поражал красочностью, даже роскошью. Открытые деревянные меж этажные лестницы были украшены ажурной резьбой. Восхищало фантастическое сплетение колонн, пестрых арок, лестниц, резных балюстрад балконов и открытых анфилад внутренних помещений.

В центре двора стояла очаровательная пяти купольная церковь Пресвятой Богородицы. По периметру ее прикрывал от солнца арочный портик, Внутри церкви стоял ажурный резной иконостас из орехового дерева. Наружные стены верхних ярусов церкви были покрыты горизонтальными фиолетовыми полосами, а стены и внутренние купола первого этажа покрыты цветными фресками из жизни Божьей матери и святых апостолов.

Кроме того, двор украшали монастырская трапезная, роскошная библиотека (шестнадцать тысяч томов), гармоничная линия восхитительных колоннад, просторных келий и гостевых помещений, в расположенных по периметру обширного двора трех-четырех этажных корпусах, богато декорированных резными украшениями.

Все арки монастыря, казалось, их были сотни, пестрели чередованием двух цветов: белого и бурого. Белые балконные выступы боковых зданий местами были украшены спокойным орнаментом.

Зачарованные этой красотой, этим сплетением лестниц, колонн и пестрых арок, мы с Анютой двигались по двору, крепко взявшись за руки.

То была давящая пестрота чрезмерности линий и красок, в которой чувствовалась и могучая сила и грусть и унижение бедностью, недоразвитость вкуса, порожденная нищетой и ограниченностью художественного общения и ущербность собственного моего вкуса, мешающая по достоинству оценить сам художественный факт. «Ты чувствуешь, какая энергетика»? – спрашивала Анюта. «Это музыка, – возражал я. – Ты слышишь музыку»?

– Я ничего не слышу. А что слышишь ты?

Помнишь у Сметаны – симфоническая поэма «Влтава»?

Величавые звуки?

Вот именно, – мания величия маленького народа.

Мне не нравится твой тон. По моему ты задаешься. Что произошло? Ты никогда так не говорил. Даже в мыслях не было.

Вчера я узнал, что сломал жизнь человеку, и мне нет прощения! – В конце концов, он сам виноват, что расстался с армией.

– Для него – это настоящий удар. Он был прирожденным воякой.

– Да брось ты! По виду, он прирожденный алкоголик.

– А еще я слышу грустный вальс Яна Сибелиуса!

– Но ведь это предощущение…

– Именно! Сам не пойму, в чем дело!

– Будь осторожен, Борис!

– Что ты все меня учишь?! Нам предстоят такие дела! Мы должны чувствовать высочайший подъем! Такое еще никому не давалось! Ни одному даже чистокровному капеляну!

– Ну, это уж слишком!

– Ничуть!

– А где эти люди, которые должны за нами заехать?

– Не торопись. Они наверняка уже здесь, просто, не хотят нас раньше времени отвлекать от всей этой красоты.

– Ты уверен?

– Вполне. Поднимемся по лестнице на четвертый этаж. Я хочу взглянуть сверху. Анюта, ты что, устала?

– Знаешь, Боря, мне уже ничего не хочется! Я ужасно соскучилась по нашим котятам! (так мы про себя называли детишек.)

– А я, думаешь не соскучился?

Лестница была резная и ужасно скрипучая. Когда мы поднялись на последний этаж, показалось, все звуки, что раздавались в обширном дворе: звон колоколов, голоса и шаги – все смешалось под плавными сводами и зажило отдельной жизнью. Как будто это они здесь жили и опускались отсюда на головы стоявших внизу. Вид сверху оставлял равнодушным. Поднимаясь вверх, человек видит дальше, но, то, что он видит, утрачивает значительность и становится скучным. Человек заранее знает, что так будет. Но все равно его тянет возвыситься и взглянуть сверху, хотя смотреть снизу вверх куда интересней, чем наоборот, если только это не взгляд надменного гордеца. К тому же, в тот момент кое-что меня отвлекло. Это был другой шум, скорее, шорох и говор, доносившиеся через арку из внутренней кельи. Я приблизился к малой арке и заглянул внутрь. «Что там»? – спросила Анюта.

– Это они. Нас ждут.

Я был абсолютно уверен, что это – те люди, которых мы ждали: в кельи, облокотившись на крошечный подоконник, стояли друг против друга два человека, явно не туристической внешности. Одежда и обувь были ни городского, ни сельского типа – скорее, если можно так выразиться, – инкубаторного.

– Здравствуйте ребята! Вы, случайно, не нас поджидаете?

– А вы, случайно, ни чета Палановых?

– Они самые.

– В таком случае, – вас.

– Очень приятно!

«Георгий Митков» – представился старший из них и протянул руку. Он был небрит, но так, как будто растительность на лице находилась в стадии взращивания.

«Васил Сурчев» – представился тот, что был помоложе и чисто выбрит. По русски оба они говорили чисто, не то, чтобы совсем без акцента. Но, я убедился, для русского уха, слабый славянский акцент лишь добавляет приятности.

«Я понял так, что информационно вы обслуживаете слепую»?

«Не столько обслуживаем, сколько контролируем, – поправил Митков. Хотя временами Сурчев поддакивал, вставлял междометия и отдельные фразы, но из дальнейшего хода беседы я понял, что основным правом голоса обладал Георгий. – Дело в том, что слепая живет всего в нескольких километрах от границы. – продолжал Митков. – К ней приезжают толпы людей и не только из Болгарии. Вы сами бывший военный и понимаете, мы должны держать ухо востро». «Это можно понять, – согласился я, – Но не для этого же вы меня пригласили»?

«Не для этого», – успел подтвердить Сурчев.

«Дело в том, что мы контролируем так же и направленность ее высказываний, – пояснял Митков. – Она приносит нашей стране немалый доход, и мы заинтересованы, чтобы, в основном, от нее исходила позитивная информация».

– По этому поводу у меня уже был разговор с вашим начальством. Правда, по телефону. А что, действительно, много негатива?

– Вот, взгляните, список проблем, которые она озвучивала.

Георгий передал мне листок бумаги с длинным перечнем разного рода несчастий, со сроками исполнения. Я подошел к окошку, внимательно перечитал и дал ознакомиться Анюте. Вот этот список:

2010г. Начало третьей мировой войны с применением химического и ядерного оружия.

2011г. В результате выпадения радиоактивных осадков, в северном полушарии не останется ни животных, ни растительности.

2013 г. Мусульмане начнут уничтожать оставшихся европейцев.

2014 г. Большинство людей будут страдать от кожных заболеваний.

2015 г. Европа обезлюдит.

2023 г. Изменится орбита Земли.

2028 г. Появится новый источник энергии.

2029 г. Полярные льды начнут таять. Уровень мирового океана поднимется.

2046 г. В Европе станут править мусульмане.

2049 г. Начнут выращивать любые новые органы на замену – лучший способ лечения.

2066 г. При нападении на мусульманский Рим США применят климатическое оружие, которое вызовет резкое похолодание.

2076 г. Бесклассовое обществ.

2088 г. Новая болезнь: старение за несколько секунд.

2100 г. Искусственные солнца начнут освещать теневую сторону Земли.

2111 г. Люди начнут превращаться в киборгов – живых роботов.

2123 г. Начнутся войны между малыми государствами. Большие державы не станут вмешиваться.

2130 г. Созданы колонии под водой.

2164 г. Животных начнут превращать в полу людей.

2167 г. Появится новая религия.

2170 г. Страшная засуха.

2183 г. Колонии на Марсе потребуют независимости.

2187 г. Полное смешение азиатов и европейцев.

2196 г. Удастся остановить извержение двух крупных вулканов.

2201 г. На Солнце замедлятся термоядерные процессы. На Землю придет холод.

2221 г. В поисках внеземной цивилизации, человечество вступит в контакт с чем-то ужасным.

2256 г. Космический корабль занесет на Землю новую страшную болезнь.

2271 г. Произойдет смешение рас и возникновение новых.

2288 г. Случится первое путешествие во времени.

2299 г. Начнется партизанское движение против Ислама.

2304 г. Откроется тайна Луны.

2341 г. Авария на одном из искусственных солнц приведет к засухе.

2371 г. Разразится великий голод.

2378 г. Возникнет новая быстро растущая раса.

2480 г. Столкнутся два искусственных солнца. Земля погрузится в сумерки.

3005 г. Разразится война на Марсе.

3010 г. Комета протаранит Луну. Вокруг Земли появится пояс из камней и пыли.

3797 г. К этому времени на Земле погибнет все живое, но человечество успеет заложить основы для жизни в другой звездной системе.

– Интересная женщина, ваша слепая. Судя по этому списку, вы снабдили ее весьма разнообразной информацией.

– Это так. Дело в том, что домик, в котором женщина принимает гостей, стоит прямо в жерле вулкана Солоп. Место она выбрала не случайно. Говорит, что его подсказала ей сама матерь Божия. Вулкан жив. Его мощь и силу можно почувствовать, если отойти всего на сотню шагов от хижины. Из толщи земли бьют ключи. Источник – на столько горячий, что опущенная в воду рука не выдерживает.

Слепая говорит, что прежде тут стоял прекрасный греческий полис (город) с дивными храмами. При извержении он погиб вместе со всеми жителями: его, как Помпеи, погребли пепел и лава. Там, где указала слепая, археологи нашли следы города, датируемые четвертым веком до рождества Христова. Выходит старуха способна видеть даже сквозь землю. О давно минувших временах она говорит так, словно сама жила в них.

– Эту историю я уже слышал от вашего руководства. Что вы хотите от нас?

– Надо попробовать сломить ее пессимизм.

– Вы хотите, чтобы старая женщина смотрела на мир глазами ребенка?!

– Хотим, чтобы она не фантазировала несчастья, не накликала бед, не рисовала сцены конца света, а заботилась, хотя бы немного, о настроениях, с которыми люди вернутся от нее домой.

– Неужели это входит в задачи вашего ведомства!?

– А что же вы хотели? Слепая – настоящее сокровище для небогатого государства. Нам сказали, что у вас есть план, что вы, яко бы, что-то придумали.

– Да, есть идея. Но не уверены, что это получится.

Я не хотел, чтобы нам мешали: в кое-то веки мы на что-то решились не в силу фатальных обстоятельств или приказа, а по собственному наитию, как говорят, из любви к искусству. Просто, для собственного удовольствия.

– Ну хотя бы попробуйте!

– Это мы и хотим, но с условием: вы ставите старшую туристической группы в известность, а потом возвращаете нас в коллектив.

– Согласны. Что касается вашего гида, – она уже в курсе!

– Молодцы. Оперативно работаете. Это ваш газик стоит на площадке?

– Наш.

– Так я и думал. Тогда – вперед!