Текст книги "Избранное"

«Пока дышу – надеюсь!..»

Он же, увидя череп, плывущий по реке, сказал ему: за то, что ты утопил, тебя утопили, но и утопившие тебя будут утоплены.

Талмуд

1

Вторую часть этой книги я назвал «Крона и корни», а мог бы назвать – «Реванш».

Реванш – это расплата за поражение.

В данном случае – расплата за тотальное поражение всей нашей (да, нашей, родной!) тоталитарной системы.

То есть прежде всего – расплата за поражение партии в ее долгом, не прекращающемся ни на минуту сражении с породившим ее народом. Это расплата за потерю еще недавно таких надежных позиций – и теми, кто командовал нашей командно-административной системой, и теми, кто ее обслуживал – уже давно не за совесть, а только за страх, за сытную кормежку, за квартиру в престижном доме, за поездки в загранку. Расплата за покачнувшееся положение – и тех, кто на элегически-патриотический лад против нее фрондировал – в предписанных начальством пределах…

Поражение же ждет реванша.

Реванш начинается с поиска виновных – козлов отпущения. Они должны находиться близко, под рукой, чтобы в любое время на них можно было сорвать гнев. Козлы отпущения… Виновные всегда и во всем… Враги…

Кто же они?

Для азербайджанцев – армяне, для армян – азербайджанцы, для узбеков – турки-месхетинцы, для киргизов – узбеки, для грузин – абхазцы, для молдаван – гагаузы, для гагаузов – молдаване, для всех – русские, для системы в целом – евреи.

Евреи – это, так сказать, универсальный козел отпущения… Это удобно. Это беспроигрышно. Это устраивает многих, а главное – систему. Ее сил явно не хватает, чтобы вызволить страну из перманентного кризиса, вернуть людям достоинство, упрочить правопорядок. Она ищет врага послабее, поуязвимей, торжествовать над которым, по-прежнему владея армией, ракетами, КГБ, прокуратурой, госаппаратом она сможет без всякого риска…

Она ищет врага, виновника свалившихся на страну бед… Ищет – и находит.

Этот враг – наш Сашка.

Сашенька…

Тут ничего не нужно доказывать, документировать, это и не требуется, поскольку существует совершенно точный, безотказно срабатывающий аргумент: Сашка – еврей.

А кто в семнадцатом организовал жидомасонский заговор против России, русского народа?.. – Евреи.

– Кто расправился с последним русским царем и всей императорской фамилией?.. – Евреи.

– Кто виновен в сталинских репрессиях? – Евреи.

– Кто лишил крестьян земли, а Россию – крестьянства, кто проводил коллективизацию в начале тридцатых?.. – Евреи.

– Кто растлил и уничтожил отечественную культуру?.. – Евреи.

– Кто разрушил экологию, погубил Волгу, Байкал, Арал, напичкал нитратами овощи, загрязнил химией воздух и воду?.. – Евреи.

А если так – нет им прощения!.. Им – выходит, и Сашке.

Нет, погромов не было (еще не было?..) Верю, что и не будет. Во мне больше говорит мой еврейский (российский?) оптимизм, чем разум: если были армянские, турко-месхетинские, узбекские, таджикские, киргизские и т. д., почему не быть еврейским?.. Но и без погромов – было и есть то, о чем написана эта книга. Этого достаточно, чтобы в моих ушах зазвучал из глубины веков несущийся клич: «Ату их!..» Я не хотел бы, чтоб он достиг Сашенькиных ушей, обжег их, пробил насквозь нежные барабанные перепонки…

Но так или иначе… Наум Коржавин сказал, прожив шестнадцать лет в Америке: «Я нашел свободу и потерял Родину…» Почему – кто бы мне объяснил?.. – мой внук должен лишиться своей вполне реальной, отнюдь не мифической Родины? И разговаривать на чужом языке, постепенно теряя ощущение потока живой русской речи, с которой связаны самые первые движения его мысли, первые образы мира?.. Я представляю себе когда-нибудь такой разговор: «Где вы родились, мистер Алекс?..» – «В Советском Союзе, в Алма-Ате…» – «Что побудило вас приехать к нам? Климат? Интерес к нашей культуре? Или тут замешана женщина? Я угадал?..» – «О, нет… Как вам объяснить…» – И вот здесь-то перед мистером Алексом, нашим Сашенькой, всегда будет черта, похожая на рубец, на плохо сросшийся шрам… Поскольку ведь всегда есть какая-то нечистота, скверность в том, чтобы сказать правду о собственной матери, если это позорящая ее правда… Матерей не выбирают. Мать, убившая свое дитя или подкинувшая его на чужой порог, – все равно мать… Я почему-то убежден, что Сашенька запнется в разговоре на этом месте, не желая ни врать, ни говорить правду… И его собеседник, человек проницательный и деликатный, не станет выпытывать у него ответ, он переведет разговор на другую тему, но при этом уронит как бы невзначай: «Простите, мистер Алекс, вы еврей?» – «Да», – скажет Сашенька, не погрешив ни на волосок против истины. – «О, тогда все понятно», – скажет (или, скорее, подумает) его собеседник…

2

ИЗ ЗАВЕЩАНИЯ АДОЛЬФА ГИТЛЕРА, ПОДПИСАННОГО ИМ В БЕРЛИНЕ 29 АПРЕЛЯ 1945 ГОДА В 4 ЧАСА УТРА:

«…Это ложь, будто кто-либо в Германии 1939 года хотел войны. Войну спровоцировали интернационалисты еврейской национальности или те, кто им служит.

Всего лишь за три дня перед началом германо-польской войны я внес предложение о мирном разрешении проблемы. Мой план был изложен английскому послу в Берлине: международный контроль наподобие того, какой был учрежден в Саарской области. Мой план был отвергнут без обсуждения, потому что правящая клика Англии хотела войны – частично под влиянием пропаганды, находившейся в руках международного еврейства.

Полная ответственность за трагедию европейских народов, переживших ужасы нынешней войны во имя выгод финансового капитала, лежит целиком и полностью на евреях.

Я уйду из жизни добровольно в том случае, если пойму, что положение фюрера и рейхсканцелярии безнадежно. Я умру с легким сердцем, потому что знаю, как многого добились наши крестьяне и рабочие, я умру с легким сердцем, ибо вижу совершенно уникальную преданность моему делу нашей молодежи. Я бесконечно благодарен им и завещаю им продолжать борьбу, следуя идеалам великого Клаузевица. Гибель на полях битв приведет в будущем к великолепному возрождению идеалов национал-социализма на базе единства нашей нации.

Наша задача, то есть консолидация национал-социалистического государства, являет собой задачу веков, которые грядут, и поэтому будущее каждого индивида должно быть тщательно скоординировано с интересами всеобщего блага. Я прошу всех немцев, всех национал-социалистов, мужчин и женщин, всех солдат вермахта сохранять верность до последней капли крови новому правительству и его президенту.

И главное – я требую от правительства и народа свято соблюдать расовые законы и всеми силами противостоять интернациональному еврейству».

3

Вот так: «Противостоять интернациональному еврейству…»

И великая задача («задача веков»!) будет решена, священная цель достигнута, «всеобщее благо» обеспечено.

Главное – противостоять!..

Что ж, у фюрера нашлись последователи.

Они оказались людьми широких взглядов, их не смутило инородческое происхождение основоположника немецкого национал-социализма… Впрочем, вопросы приоритета всегда спорны. Памятуя, когда и где создавались знаменитые «Протоколы сионских мудрецов», когда и где осваивалась методика еврейских погромов, не так просто решить, кто, кого и в чем наставлял…

4

Впрочем, проблемами, связанными с приоритетом в данной области, пускай займутся мужи науки, для нас куда важней другое. В полном согласии с расовой теорией, о которой до самой смерти столь трогательно заботился Гитлер, создана грандиозная картина. И картина эта, принадлежащая патриотической кисти Ильи Глазунова, размножается в миллионах экземпляров и усиленно внедряется в сознание народа. На ней, с одной стороны, изображены светочи православия, цари, полководцы, писатели, художники, артисты – по возможности «чистых кровей», с другой – злодеи, погубители России явно иудейского происхождения: Троцкий и Каменев, Зиновьев и Свердлов, занимавшие немалые должности в ОГПУ Агранов и Фриновский, Берман и Валович, организатор расстрела царской семьи Юровский, его непосредственное начальство Белобородов (Вайсбарт), далее – погубитель церкви Ярославский, погубитель русского крестьянства Эпштейн и т. д. и т. п. Очень впечатляющая, до мурашек между лопатками, картина. Только странное возникает впечатление. Как вышло, что такую огромную, венценосную, пурпурно-золотую тысячелетнюю Россию, вечную Россию извели, прямо-таки стерли в порошок ныне почти никому неизвестные Берманы и Эпштейны или, положим, те же Троцкий со Свердловым?.. Судя по всему, не обошлось без сатанинских сил, с которыми коварные инородцы вступили в союз.

И однако…

И однако, если отбросить явные подтасовки, натяжки, прямую ложь, если на медленном огне беспристрастия выпарить воду и взглянуть на гущу, скопившуюся на дне, задуматься над выпавшими в осадок фактами? Их будет несравнимо меньше, чем у наших мастеров по изготовлению антисемитских настоев по широко известной рецептуре, но – куда деваться? Осадок будет. Осадок, вызывающий и боль, и стыд. Осадок, вызывающий вполне естественное стремление смягчить боль, избавиться от стыда…

В самом деле, разве не встречаемся мы с вполне определенным подбором фактов, подбором имен? Скажем, фамилии «сионистов», заправлявших делами в НКВД, фамилии начальников лагерей в системе ГУЛАГа, начальников управлений НКВД на местах… Но, во-первых, к архивам такого рода по каким-то причинам имеют доступ в основном авторы «патриотических журналов» – «Нашего современника», «Молодой гвардии» и т. д. Во-вторых, публикуются не полные данные, а в извлечении. В любом лагере, да еще в те времена, как правило, начальство не засиживалось подолгу, один начальник сменялся другим – всегда можно из десяти выбрать одного и ткнуть в него пальцем. А затем, проделав ту же операцию со «штатным расписанием» других лагерей, прийти к искомым результатам. А соединив эти «результаты», получить устрашающе «сионистский» состав всей системы ГУЛАГа или аппарата НКВД. Читатель будет ошарашен «фактами», но проверить их не сможет.

И тем не менее… Пускай хотя бы частично списки «сионистов» из ЦК, ОГПУ, НКВД верны – все равно получается многовато… Хотя – по сравнению с чем – многовато? С чем или с кем? В моей семье было двое репрессированных: мой дядя Илья Герт, получивший в 1937 году десять лет и погибший на Колыме, и моя тетя Вера Герт (по мужу Недовесова), отсидевшая пять лет в КарЛАГе. В шестидесятые годы в Караганде я встречал немало евреев, отбывших срок, реабилитированных, доживающих свои раздавленные, искалеченные жизни… Было бы кощунством устанавливать «пропорциональное представительство наций» и среди жертв ГУЛАГа, но дойди до этого, соотношение количества евреев-жертв и евреев-палачей выдержит любые сравнения…

И вот еще какая мысль приходит на ум. Во времена Великого княжества Литовского великий князь Витовт вывез из Крыма пятьсот татарских конников и сделал их своей гвардией, доверив ей охранять собственную особу. Властители Египта в Средние века имели охрану из мамелюков, которые были родом из тюркских племен, в частности, из степняков-казахов, смелых воинов и отличных наездников. Турецкие султаны, страшась измены и предательства среди «своих», предпочитали в качестве стражей двора преданных им янычар, набиравшихся вначале из военнопленных, потом – из насильно отобранных и обращенных в ислам детей христиан. Римских полководцев охраняли воины из легионов союзников, т. е. «неримлян». Людовик XI создал королевскую гвардию, вскоре она состояла из швейцарцев и шотландцев. При Николае I в русской гвардии существовали крымско-татарский и кавказско-горский эскадроны. Кто в годы Гражданской войны охранял Кремль, правительство Ленина?.. Латышские стрелки. Можно продолжить вереницу подобных фактов, но зачем? И без того вполне вероятна догадка: «инородцы» годились на столь ответственные роли, поскольку обладали двумя бесценными с точки зрения власти свойствами: во-первых, они больше других зависели от правителя («преданность»!), и, во-вторых, используя их против «своих», всегда можно было свалить вину за пролитую кровь на «инородческое происхождение» исполнителей верховной воли. Почему не предположить, что во времена Сталина, скажем, какое-то количество «грязной работы» «доверялось» евреям?

5

Я остановился на этом вопросе не для того, чтобы кого-то оправдывать или обелять, а лишь чтобы вновь повторить хорошо известную истину: история и человек сложнее любой схемы, в частности, той, которую, не жалея квадратных метров холстины, увлеченно малюет Илья Глазунов…

Ведь на памяти наших отцов – не «исторической», не вычитанной из книг, а живой, кровоточащей памяти – была, например, волна (да что там – волна!.. Волны накатывали, дыбились одна за другой!) зверских расправ, истязаний, убийств, когда лишь на Украине, по которой прошлись Добровольческий корпус Деникина (между прочим, те самые – «корнет Оболенский, поручик Голицын…» и др.), войско Симона Петлюры, отряды батьки Махно, атаманов Григорьева, Зеленого, – там, на Украине, погибло более 300 000 евреев.

Приведу отрывок из книги Бернара Лекеша «Когда Израиль умирает», изданной во Франции и вышедшей у нас в 1928 году. Бернар Лекеш рассказывает о поездке в Киев, о виденном и слышанном от свидетелей происходившего здесь в годы Гражданской войны:

«Вот один из огромных многоэтажных домов. Он пережил нападение петлюровцев.

Их было десять человек. Они ворвались, выломали двери, убили несколько человек и стали выбрасывать вещи через окна.

Чем выше они поднимались, тем сильнее свирепели. Дом снизу доверху был населен евреями. В четвертом этаже жило несколько семейств с детьми, с грудными младенцами.

Звери схватили детей и, глухие к безумным воплям отчаяния, выбросили их на мостовую на глазах матерей…

О происходившем мне рассказал один из присутствовавших при этом зрелище. Он стар, изломан, высох. Его имя Самольский.

– Сколько вам лет, дедушка?

– Дедушка?.. – Он горько смеется. – Мне сорок два года. Если он стал таким, то этим обязан деникинским солдатам: они его слишком долго били.

Равнодушный к своей судьбе, Самольский дополняет картину: – До утра, разумеется, мы оставались спрятанными. Но как только забрезжило утро, мы выползли из своих нор. Семь младенцев с размозженными черепами – одному было десять месяцев – были распластаны на тротуаре. Я еще припоминаю, что у мальчика Керчмана, сверх того, зияло на лбу отверстие от пули, которую ему всадили, очевидно, чтобы его прикончить, и что один глаз у него висел на щеке.

Поглаживая бритую голову какого-то странного малыша, одна женщина спокойно прибавляет размеренным, безразличным голосом:

– У меня тоже один ребенок был убит таким образом. А соседка Эстер Флайберг сошла с ума. У нее, правда, один только и был…

В другом месте, в нескольких шагах от Пушкинской улицы, я захожу в мастерскую, затем в квартиру, в другую, и так повсюду. Вижу людей – мужчин, женщин. Не все они были при большом погроме, который в продолжение трех дней, 17–20 октября 1919 года, опустошил весь квартал. Многие из них его пережили. Что они говорят? "Убивали". И еще? "Грабили". Здесь работа "добровольцев", работа Деникина».

(«За рубежом»,№ 28 за 1990 г.)

И еще отрывок:

«Меня ведут к представителям еврейской общины. За чаем мне приносят какой-то таинственный документ. Он весь испещрен буквами, похожими на запятые, а на последний лист легла печать раввина.

– Официальный список тридцати семи еврейских студентов, замученных и убитых в 1919 году петлюровскими солдатами.

Тридцать семь молодых людей, имена которых записаны по-древнееврейски и удостоверены подписями. Их возраст: шестнадцать, семнадцать, восемнадцать, двадцать лет.

Только что произошел погром. Только что было убито два десятка евреев и полтора десятка ранено. Эти тридцать семь юношей собрались и, возмущенные злодеяниями, решили встать на защиту своих. Они имели против себя целую армию, армию Петлюры!

Выданные атаману, они в тот же вечер были задушены у себя на квартирах, безжалостно задушены… "Как на войне", – пишет один свидетель-христианин».

(Там же.)

6

И все-таки, что там ни говори, а в осадке, с которого начали мы речь, останутся весомые таки камешки… Да не камешки – глыбы, расплющившие собственным весом и тяжестью гигантской пирамиды, высящейся над ними, немало жизней ни в чем не повинных людей. И если у евреев есть имена – гордость нации, стоит назвать физиков Абрама Иоффе и Льва Ландау, а рядом Осипа Мандельштама, Соломона Михоэлса, Василия Гроссмана, то есть и другие имена: Каганович, Голощекин. Ягода, Мехлис. Можно увеличить их список. И поскольку он – список палачей, активных участников запланированных Сталиным акций – достаточно велик, и эти палачи в совокупности с палачами едва ли не всех проживающих в стране национальностей (вот где полный интернационал!) сотворили неимоверное зло, за которое мы все расплачиваемся и долго будем расплачиваться, то нет у нас права ни оправдывать, ни укрывать собственных негодяев. И нет права отказываться от участия во всеобщем покаянии…

Но список действительных грехов у всех нас столь велик, что ни к чему его увеличивать за счет грехов мнимых. И, следуя испытанному способу, превращать еврейский народ в эдакого всемирного козла отпущения.

7

Не могу удержаться, чтобы не процитировать здесь Владимира Жаботинского – поэта, воина, блестящего переводчика Хаима Бялика с иврита на русский, одного из строителей государства Израиль… Вот что написал он в 1911 году – том самом, когда затевался грандиозный спектакль под названием «Дело Бейлиса»:

«Мы народ, как все народы: не имеем никакого притязания быть лучше. В качестве одного из первых условий равноправия требуем признать за собой право иметь своих мерзавцев точно так же, как имеют их и другие народы. Да, есть у нас и провокаторы, и торговцы живым товаром, и уклоняющиеся от воинской повинности, есть, и даже странно, что их так мало при нынешних условиях. У других народов тоже много этого добра, а зато есть еще и казнокрады, и погромщики, и истязатели, – и, однако, ничего, соседи живут и не стесняются. Нравимся мы или не нравимся, это нам в конце концов совершенно безразлично. Ритуального убийства у нас нет и никогда не было; но если они хотят непременно верить, что "есть такая секта", – пожалуйста, пусть верят… Какое нам дело, с какой стати нам стесняться? Краснеют разве наши соседи за то, что христиане в Кишиневе вбивали гвозди в глаза еврейским младенцам? Нисколько: ходят, подняв голову, смотрят всем прямо в лицо, и совершенно правы, ибо особа народа царственна, не подлежит ответственности и не обязана оправдываться. Даже когда есть в чем оправдаться. С какой же радости лезть на скамью подсудимых нам, которые давным-давно слышали всю эту клевету, когда нынешних культурных народов еще не было на свете? Никому мы не обязаны отчетом, ни перед кем не держим экзамена и никто не дорос звать нас к ответу. Раньше их мы пришли и позже уйдем. Мы такие, как есть, для себя хороши, иными не будем и быть не хотим».

Кому-то покажется, что в этих словах звучат нескромные нотки. Кому-то послышится некоторое высокомерие… («Еврейское!.. – скажут иные. – Еврейское высокомерие!..» Так оно куда крепче: не просто «жадность», а «еврейская жадность», не просто «хитрость», а «еврейская хитрость», и уж конечно же не просто «высокомерие», а «еврейское высокомерие», тут достаточно прибавить одно-единственное словечко, и негативный смысл сразу возводится в квадрат, в куб…) Но, может быть, следует учесть, что Жаботинский представлял не нападающую, а обороняющуюся сторону, что со времени Кишиневского погрома прошло каких-то восемь лет – к 1911-му-то году, а со времени погромов пятого-шестого годов и всего-то ничего, и уже, как нарыв, созрело дело Бейлиса, а впереди была и Гражданская война, и германский фашизм, и Холокост… Так что, предпочитая скромность и смирение, будем помнить и об этом.

Суть же сказанного Владимиром Жаботинским представляется мне в другом.

8

Обвинять можно людей, отдельных людей, но не народы. Люди, отдельно взятые, могут быть хорошими и плохими, могут быть мерзавцами, преступниками, но нет и не может быть хороших и плохих народов, народов-мерзавцев, народов-преступников. Преступными можно считать организации, сообщества, в которые люди сознательно вступают. Нюрнбергский процесс доказал преступность руководства НСДАП, преступность имперского правительства, СА, СС, гестапо… Но – не Германии, не немецкого народа. Ибо, говоря несколько архаичным слогом Жаботинского, «особа народа царственна»! Народ нельзя ни обвинять, ни судить.

И потому – не народы, а – обвинения, бросаемые целым народам, – вот что преступно. Люди, бросающие такие обвинения, – вот кого следует судить по всей строгости. За расизм. Гитлеровского ли типа, обоснованный «теоретически», сталинского ли – первостепенное внимание уделявший практике, т. е. подвергавший наказанию целые народы…

Между тем у нас на глазах расизм просачивается в нашу жизнь, внедряется в быт – разумеется, имея при этом политическую начинку. Но разве случалось, чтобы расизм выступал в «чистом» виде? Ведь и Гитлер «спасал» – да, именно так! – немецкий народ… И Сталин «наказывал» немцев, калмыков, крымских татар, чеченов, греков, турок-месхетинцев, корейцев не за что-либо, а – за «измену», за «неблагонадежность», за возможность проявления «неблагонадежности»… Но расизм остается расизмом – с любой начинкой: «Русские, go home!» – в Литве, «Русских – за Днестр, евреев – в Днестр!» – в Молдавии, «Азербайджанцы, вон из Армении!», «Армяне, убирайтесь из Азербайджана!», «Русские, уезжайте к себе!» – в Ташкенте, «Узбеки, вон с нашей земли!» – в Киргизии.

«Особа народа царственна!» – это относится к любому народу.

9

Но вот беда: начинка-то порой не из пустоты берется…

В Сидуре, книге древних еврейских молитв и поучений, входящей в Талмуд, встретилось мне такое изречение: «Он же, увидя череп, плывущий по реке, сказал ему: за то, что ты утопил, тебя утопили, но и утопившие тебя будут утоплены». В этих словах охвачен весь круговорот мирового зла. Того, который утопил, тоже утопили, чем словно бы восстанавливается некая справедливость. По принципу: «око за око, зуб за зуб». Но идея возмездия, заключенная в нем, не избавляет мир от зла, ибо те, кто утопил плывущего по реке, в свою очередь будут утоплены кем-то, жаждущим справедливости…

Месть – не выход. К прежнему злу она лишь прибавляет новый виток.

Как же быть?

В том же Сидуре сказано:

«Один язычник пришел к рабби Гиллелю и сказал: «Научи меня всей Торе, пока я стою на одной ноге, и я приму иудаизм». Рабби Гиллель ответил: «Не делай другому того, чего не хочешь себе. Все остальное – комментарий к этому».

Тора – Пятикнижие Моисеево – основа Ветхого Завета. В Новом Завете, в Нагорной проповеди Иисуса Христа варьируется та же мысль, но в более радикальном, я бы сказал, романтичном варианте: «Возлюби врага своего». Иммануил Кант выразил эту мысль в знаменитом «категорическом императиве».

Так что выход, по крайней мере, теоретически давно человечеству известен. Он в том, чтобы порвать цепь, выйти из круговорота, вырваться из плена запрограммированных историей обстоятельств… То есть, попросту говоря, простить.

Простить грехи и обиды – подлинные и мнимые.

Простить – не дожидаясь, пока историки выяснят, какие из этих грехов и обид истинные и какие – ложные.

Простить, поскольку опоздаем – и уже некого и некому будет прощать.

За торжествами по случаю победы при реке Калке последовали торжества по случаю победы на поле Куликовом. После многократных взятий и сожжений Москвы произошло взятие Казани, падение Казанского ханства. Ермак был расплатой за долговременную дань Золотой Орде. Восстания и антиимперские войны, полыхавшие в прошлом веке на Мангышлаке и в казахских степях, горячие головы связывают с голодом начала тридцатых годов, погубившим сотни и сотни тысяч жизней казахов… Что дальше? – спросим друг друга. – Каков новый, подготавливаемый нами виток?..

На старую рану – истребление полутора миллионов армян в Турции в 1915 году – ляжет боль Сумгаита. Что дальше?.. Армяне, столетия жившие на землях Азербайджана, ринутся прочь. И 200 000 беженцев-азербайджанцев, бездомные, нищие, с детьми, с котомками за плечами будут ютиться по подвалам Баку… Пока волна отчаяния и ненависти не бросит их на армянские кварталы – и три дня и три ночи, пока войска отсиживаются в казармах, в городе будет идти погром…

Ну, а евреи? С чего начать, чтобы не слишком удаляться от современности?.. С восстания ничтожного по численности народа на краю могучей Римской империи, с разрушения Иерусалима, с полосы, проведенной плугом там, где прежде стояли храм и город?.. Минуло двадцать веков – и потомки создателей Библии и строителей Храма стали возвращаться из рассеяния. Они возвращались на сухую, горячую землю, где снова возникло их государство. Возвращались, забыв язык, на котором написаны Экклезиаст и Песня песней. Возвращались, сохранив жалкие ошметки обычаев, когда-то свято соблюдавшихся, но смешных и несуразных в мире космических ракет и компьютеров. Они возвращались… Двадцать веков их судьбу неизменно определяли две константы: гонения, которым они всюду подвергались, и стремление к свободе, равноправию, независимости, которые ценились ими превыше всего. Они хотели жить – без гетто, без черты оседлости, без Бабьего Яра. Они хотели жить без процентной нормы. Без погромов. Без вымаливания милостей у державной власти и тоскливого ожидания чьего-то заступничества. Короче, они хотели жить – как все. Но это не нравилось. Вызывало подозрение. При слове «сионизм», произнесенном с украшенных государственными гербами трибун, многие морщились, как при слове «сифилис». Однако я запомнил фразу, произнесенную в начале шестидесятых моим другом Морисом Симашко. «Романтика кончилась, – сказал он. – Дальше начинается обыкновенная история обыкновенного народа в обыкновенном государстве…»

Что ж, евреям только этого и хотелось: из народа, избранного на роль козла отпущения, превратиться в обыкновенный народ, наделенный теми же возможностями и правами, что и все…

10

Но две тысячи лет диаспоры не были путешествием скучающих туристов с ночевками в первоклассных отелях. Земля обетованная век за веком превращалась в легенду, мечту. Земля, куда забрасывала судьба, становилась реальной родиной. Здесь рождались дети, здесь отходили к праотцам старики. Здесь шли на каторгу и на баррикады, здесь воевали, погибали в боях с иноземным врагом – будь то Севастопольская оборона или Русско-японская война, будь то Первая мировая или Отечественная.

Здесь уместно вспомнить об Иосифе Трумпельдоре, герое защиты Порт-Артура, полном кавалере Георгиевских крестов. Там же, в Порт-Артуре, он потерял руку. За доблесть был произведен в офицеры – и оказался единственным евреем-офицером на всю армию. Впоследствии уехал в Палестину, погиб в борьбе за создание еврейского государства.

На фронтах Отечественной войны сражались пятьсот тысяч евреев, из них погибли двести тысяч. Сто семьдесят тысяч награждены орденами и медалями. Ста тридцати присвоено звание Героя Советского Союза.

Мало кто знает, к сожалению, что организатором круговой обороны героической Брестской крепости был полковой комиссар Хаим Моисеевич Фомин. И что 27 июля 1941 года командир эскадрильи старший лейтенант Исаак Зиновьевич Пресайзен, совершив до того более семидесяти боевых вылетов, повторил подвиг Гастелло – в Белоруссии, у города Радошковичи. И что командиром 31-го Кубанского кавалерийского полка 7-го кавалерийского корпуса был Хаим Абрамович Попов, награжденный орденами Красной Звезды, орденом Суворова и др. И что 22 февраля 1942 года боец Абрам Исаакович Левин закрыл своим телом амбразуру вражеского дзота – и в деревне Жигарево Калининской области, на том самом месте, где он погиб, стоит памятник герою. А в Ленинграде, в Военно-морском музее под потолком одного из больших залов подвешен бомбардировщик, на котором Михаил Зеликович Плоткин, впоследствии награжденный Золотой Звездой, совершил в 1941 году первый налет на Берлин. А майор Цезарь Лейбович Куликов, командир штурмового отряда десантников, чей прах покоится в Новороссийске на площади Героев? А старший лейтенант Иосиф Бумагин, забросавший гранатами один дзот, а другой закрывший своим телом? Ему, посмертно награжденному званием Героя Советского Союза, стоит памятник в Витебске, на его реальной Родине… (По материалам BECK за 9 мая 1990 года, публикация Б. Межарова «Во имя победы»).

Допускаю, однако, что иному читателю такого рода подбор имен и фактов может показаться искусственным – у нас мастера и с помощью статистики доказать все, что желательно в данный момент. Но вот вполне рядовая еврейская семья – моя. Оба мои прадеда – по отцу Арон Герт, по материнской линии – Абрам Сокольский, – будучи николаевскими солдатами из кантонистов, участвовали в Севастопольской обороне и были награждены медалями (одной из них я играл в детстве, помню тяжеленькое, темного цвета колесико размером в мою тогдашнюю ладонь и – дугой – надпись: «ЗА СЕВАСТОПОЛЬСКУЮ ОБОРОНУ».) Оба, пользуясь правом, предоставленным отслужившим срок (двадцать пять лет) николаевским солдатам-евреям, поселились вне черты оседлости, в г. Астрахани, где впоследствии повстречались и поженились их внуки – мои родители. Сын Абрама Сокольского, мой двоюродный дед Борис Сокольский отвоевал всю Первую мировую артиллеристом, брат отца Илья Герт – участник Гражданской войны, мой отец Михаил Герт был мобилизован в первые же дни войны и погиб на Перекопе в начале ноября 1941 года. Примерно такой же «расклад» и в семье моей жены – семьи же наши, повторяю, самые обычные.

11

Но было не только это…

В Средние века, в связи с развитием капиталистических отношений, росла потребность в деньгах, банков еще не существовало, их заменяли ростовщики. Католическая церковь запрещала христианам заниматься этим богопротивным промыслом. Тогда явились пушкинский «презренный жид, почтенный Соломон» и шекспировский Шейлок. А затем – бальзаковский Гобсек. Правда, рядом с «почтенным Соломоном» у Пушкина – Скупой рыцарь с его сундуком золота и драгоценностей, нажитых не без ростовщичества. И Достоевский, не пылавший, как известно, большой любовью к иудейскому племени, ростовщицу-«процентщицу» именует не Двойрой Абрамовной, а Аленой Ивановной…

Но факт остается фактом: был он, был еврей-ростовщик!

А еврей-кабатчик, еврей-шинкарь?.. Кому ныне, стараниями академика Углова, не известно, кто спаивал столетие за столетием русский народ?.. Но вот что писал по этому поводу знаток народной жизни Николай Лесков: «Кто хочет знать правду для того, чтобы основательно судить, сколь сведущи некоторые нынешние скорописцы, укоряющие евреев в распойстве русского народа, тот может найти в "Истории кабаков России" драгоценные сведения. Там собраны обстоятельные указания: кто именно главным образом был заинтересован в этом распойстве…»