Текст книги "Русский фактор"

4.4. Политические лидеры и их политики

Преемственность и историзм традиций, формирование новых актуальных подходов, отвечающих на вызовы современного мира и воспитание молодых поколений политиков.

«По законам геополитики Россия, независимо от того, кто ею управляет, занимает строго то место, которое Хэлфорд Макиндер называл геополитической “сердечной землей” (Heartland), и является наследницей одной из основных имперских традиций в мировой истории».

Генри Альфред Киссинджер (в объемном труде «Дипломатия», написанном в 1994 г.)

СССР располагал огромным ядерным и обычным военным арсеналом, поэтому внешний враг советскому коммунистическому строю был не страшен, а необходим для обеспечения собственного политического выживания. Исчезновение внешнего врага создало резкое «падение давления» в системе, снижение дисциплины подчиненных и деморализацию начальников, что вскоре привело режим к краху. Известная фраза академика Георгия Арбатова о том, что «мы (СССР) сделаем с вами (США) нечто страшное – лишим вас врага», оказалась пророческой в том, что его исчезновение привело к катастрофическим последствиям. Освободившись от образа врага в лице США, руководство СССР этим настолько расслабило советскую систему, что она перестала функционировать. Что касается Западного сообщества, то внутренний строй входящих в него стран и их основные международные институты (НАТО, ЕЭС/ЕС) выжили и получили дальнейшее развитие. Запад, в отличие от социалистического содружества, не нуждался для своего существования в наличии советской угрозы.

СССР остался в прошлом не потому, что «надорвался» в ходе гонки вооружений с США, отвечая американским «планам звездных войн». Советская политико-экономико-общественная система была создана в ходе борьбы с классовым противником внутри и вне государства. Эта система прошла серьезную проверку в годы Великой Отечественной войны и была предназначена для функционирования в ходе непрерывной борьбы с противником, в которой «мирные» фазы чередовались с военными периодами – до «полной победы коммунизма во всем мире». Главным преимуществом советской экономики считалась ее способность к милитаристской мобилизации ресурсов. Гонка вооружений холодной войны была экономическим эквивалентом вооруженного конфликта. Аналогично формулировались критерии устойчивости: политических институтов («руководящая и направляющая роль КПСС», ее борьба на различных «фронтах»), общественной системы («единство партии и народа»), межнациональных отношений («дружба и братство народов СССР», «советский народ как новая историческая общность»).

Пока эта стройная, хотя и крайне затратная система сохранялась, рассуждения об интеграции СССР в мировое сообщество были фантазиями. Миссия Советского Союза заключалась в способствовании реализации главной идеи «Манифеста коммунистической партии» – перехода от капитализма к коммунизму во всемирном масштабе. В сталинской конструкции Союза ССР роль государства играла коммунистическая партия. Своей структурой советское государство принципиально отличалось от западных стран. Его номинальный глава, правительство и парламент были лишь агентами реальной власти. Крах партии-государства неизбежно привел к распаду Советского Союза.

В СССР любые призывы к сближению с Западом, выходившие за пределы принципа «Мирное сосуществование есть форма классовой борьбы», определялись как «антисоветская пропаганда», призванная расшатать и ослабить советский строй изнутри.

Основополагающее охранительное значение для КПСС – СССР имел тезис о принципиальной несовместимости «двух миров», закономерной неизбежности их борьбы до «победы коммунизма во всем мире». При Никите Хрущеве эти идеи сопровождали упоминания о «мирном существовании государств с различным общественным строем», при Брежневе – о «разрядке международной напряженности». Политическому сближению с Западом ставились жесткие идеологические пределы. Воинственная риторика советского социализма с его установками на борьбу охраняла социалистический строй в союзных СССР странах «доктриной Брежнева». Отказавшийся от борьбы с классовым врагом «социализм с человеческим лицом» был для советского руководства опасен, так как предвещал разложение общественного строя и утрату власти. В то время как Чехословакия в период «пражской весны» подверглась советской военной оккупации, неосталинский режим Николае Чаушеску в Румынии имел возможность существовать.

Непримиримость идеологов КПСС к идеям конвергенции была обоснованной. В 1960–1970-е годы критика в советской идеологической литературе и в вузовских курсах различных буржуазных теорий внешне выглядела излишней, поскольку излагавшие эти теории книги были доступны лишь узкому кругу лиц, имевших разрешение на работу в спецхранах библиотек. Тем не менее, овладев умами некоторых «критиков», эти теории стали постепенно изнутри расшатывать советский строй. Ирония истории при этом заключалась в том, что идеологическими «могильщиками коммунизма» стали способные к критическому восприятию советской и западной действительности и творческому мышлению «бойцы идеологического фронта» партии. В обстановке, наступившей после развенчания компартией культа личности Сталина, «оттепели» эти люди стали задумываться о направлении дальнейшего развития страны.

Естественным путем идеологического выхода из коммунизма был социал-демократический уклон. Ревизия основ коммунистической идеологии стала масштабной, а «скрытые советские социал-демократы» сыграли большую роль в формировании новой внешней политики СССР. В 1970–1980-е годы они пытались расширить пределы его мирного сосуществования с Западом.

В 1960-х – первой половине 1980-х годов результаты этих усилий были весьма ограниченными. Либеральные аппаратчики пытались на уровне формулировок, вставлявшихся в выступления руководителей КПСС, сохранить «дух XX съезда», ослабить консервативные тенденции в партии, приведшие впоследствии к «брежневскому застою». Журналист и публицист Александр Бовин мог утверждать, что он не читал произведений Леонида Ильича Брежнева, а писал их. Такая деятельность спичрайтеров иногда приводила к каким-то результатам, но влияния на направленность политической линии ЦК КПСС это не оказывало.

Имевшей далеко идущие последствия акцией партийных «обновленцев» в союзе с верхушкой советской дипломатии стало получение ими согласия высшего руководства страны подписать в 1975 году Хельсинкский заключительный акт Совещания по безопасности и сотрудничеству в Европе (СБСЕ). Запад настаивал на включении в этот акт раздела, посвященного правам человека, так называемой «третьей корзины» СБСЕ. Советское руководство было заинтересовано в признании государствами Запада «послевоенных политических реальностей в Европе» – государственных границ по состоянию на 1945 год, социалистического строя в странах Восточной Европы, существования ГДР. Министерство иностранных дел СССР и его глава Андрей Андреевич Громыко считали компромиссное признание границ в обмен на признание прав человека целесообразным и приемлемым, но идеологи из ЦК в этом сомневались. Свою роль в этой ситуации сыграли аппаратные «либералы». В результате их влияния генеральный секретарь ЦК КПСС Леонид Брежнев подписал содержавший принципиально неприемлемые для коммунистической идеологии и советской практики положения документ и вынужден был распорядиться опубликовать его в массовой печати.

Согласие руководства СССР с антисоветским, по сути, текстом, вероятно, основывалось на принципе «Подпишем, а соблюдать все равно не будем». Иосиф Сталин ведь благословил «самую демократическую в мире» советскую Конституцию 1936 года и не возражал против принятия ООН Декларации прав человека в 1948 году. Но либерализация советского режима после этого не произошла, а идеологическая борьба, напротив, обострилась. После подписания Заключительного акта он превратился в инструмент борьбы инакомыслящих и их западных союзников против нарушения правительствами СССР и стран Восточной Европы их собственных конституций и международных обязательств. Это вызвало ответные репрессии со стороны правящих режимов. В 1975–1990 годах Акт СБСЕ сыграл роль морального авторитета и инструмента легитимации для тех, кто добивался радикальных политических перемен в социалистическом содружестве.

В действительности «ревизионизм» цекистов был неопасным для системы власти советского строя до тех пор, пока не стал официальной политикой генерального секретаря ЦК и политбюро и пока партийные интеллигенты-международники не получили возможность влиять на политику исходя из сформировавшихся у них представлений. К этому же времени внутри советского дипломатического ведомства сформировалось убеждение в бессмысленности продолжения гонки вооружений с США, в необходимости и неизбежности применения новой формулы обеспечения безопасности, основанной не столько на военно-стратегическом паритете, сколько на взаимном доверии.

Параллельно этому «обновленческому» течению в номенклатурных верхах СССР существовали сторонники конвергенции из наиболее продвинутой части советской технической интеллигенции, в среде которых эти идеи распространялись в чистом виде. Наиболее четко и полно их сформулировал физик-теоретик, академик АН СССР Андрей Дмитриевич Сахаров. Открытые сторонники конвергенции пытались для создания оптимального общества прагматически, с применением научного подхода сочетать преимущества капитализма с преимуществами социализма и решить сверхзадачу – снять при помощи нейтрализации противоположностей угрозу ядерной войны. Согласно их формуле конвергенция означала выживание человечества. Именно от Сахарова пошло новое «горбачевское» политическое мышление. Возвращение в 1987 году Андрея Дмитриевича по распоряжению Михаила Сергеевича из ссылки из города Горького стало символом смены эпох.

К концу правления Брежнева неоднократно игнорировавшиеся партийными ортодоксами потребности обновления советской экономической системы стали очевидными и безотлагательными. Избрание Михаила Горбачева генеральным секретарем и позже президентом стало отражением понимания высшим руководством Советского Союза необходимости что-то менять в его жизнедеятельности. К этому времени, однако, он уже исчерпал ресурс реформирования в рамках командной модели.

Первоначальная логика действий Горбачева состояла в необходимости вывести экономику из застоя, что требовало реформ, способных радикально повысить производительность труда и невозможных в условиях гонки вооружений с США. Была необходима разрядка напряженности с Западом, требующая либерализации политического режима и идеологических послаблений. Вопрос о разрядке был тесно связан с темами возрождения национальной экономики и изменения баланса сил внутри политической системы СССР.

Опыт неудавшейся экономической реформы Косыгина – Либермана свидетельствовал о невозможности серьезных экономических преобразований в СССР без масштабных изменений в его политическом устройстве: придание режиму открытости через ослабление цензуры СМИ, ограничение монополии на власть партийной бюрократии и т. д. По причине того, что концепция «ускорения» не сработала, для стимулирования роста в сфере экономики и возможного прорыва в ней были объявлены гласность в информационной политике и перестройка общественно-политической системы.

Брежневская разрядка 1970-х годов, в том числе судьба Договора ОСВ-2, показывали, что одних лишь договоренностей по контролю над вооружениями недостаточно. Взаимные увязки различных проблем не были искусственными помехами, а отражали суть имеющих различные общественные строи государств, отношений. Возможности их улучшения без существенных внутренних перемен в СССР были ограничены. Встав на путь разрядки, Михаилу Горбачеву необходимо было идти на уступки или признать неудачу и возвратиться к конфронтации. Он был готов улучшать отношения с Западом гораздо дальше, чем Леонид Брежнев, но сначала не думал о демонтаже режима.

Прекращение холодной войны и «неограниченная разрядка» подрывали основу власти КПСС и расшатывали этим советское государство. Глубинные политические и экономические изменения в СССР вели его не к возрождению, а к гибели. Посол США в CCCР Джек Мэтлок понимал уже в то время. Горбачев лишь к 1989 году стал сознавать, что осуществить «обновление социализма» в Советском Союзе не получается. К этому времени генеральный секретарь ЦК КПСС фактически отошел от марксизма-ленинизма и склонялся к социал-демократии. Эволюция взглядов Михаила Сергеевича еще могла продолжаться, но способность советского строя к дальнейшей эволюции была исчерпана.

Годом прекращения холодной войны принято считать 1989-й. Падение в это время Берлинской стены стало началом конца противостояния, а его завершением – спуск вечером 25 декабря 1991 года красного знамени со штандарта резиденции президента СССР, размещавшейся в здании Сената Московского Кремля. В период между этими датами западная общественность приветствовала Михаила Горбачева как человека, давшего свободу странам Восточной Европы и позволившего воссоединиться западным и восточным немцам. Являвшийся на протяжении 40 лет символом холодной войны раскол Берлина, Германии и Европы был преодолен благодаря кардинальному изменению советской внешней политики. Демонтаж советской империи не привел к формированию новой «конвергированной» общности. Выдвинутая Михаилом Горбачевым в Совете Европы в Страсбурге в июле 1989 года идея общего европейского дома не вызвала особого энтузиазма на Западе и осталась там почти незамеченной.

Запад радовали успехи гласности. Но Михаил Горбачев отказался от идеи своего выхода из КПСС, формирования новой социал-демократической партии, всенародных выборов президента СССР. По мере развития ситуации оппозиция курсу Горбачева в руководстве КПСС нарастала, и лидер перестройки был вынужден все больше маневрировать. Для правительств и политических элит Запада Михаил Горбачев, при всех симпатиях к нему лично, оставался либеральным коммунистом, а Советский Союз – потенциально враждебным государством. Окончание холодной войны требовало устранения системы власти, которую Михаил Сергеевич возглавлял.

В период правления Михаила Горбачева были созданы важнейшие предпосылки для принципиального сближения России с Западом: демонтирован советский политический режим; разрушен «железный занавес»; страна стала открытой внешнему миру, открывшемуся для России; произошел отказ от марксизма-ленинизма как от господствующей идеологии; страна стала восприимчивой к ценностям современного западного общества.

Пределы возможного сближения между Советским Союзом и Западом определились уже к началу 1991 года. Пытаясь спасти единство государственной власти и КПСС, Михаил Горбачев отказался от разрыва с теми, кто не мог быть союзником в углублении реформ. Утратив инициативу, он стал все больше ассоциироваться на Западе с прошлым, а в это время его политический конкурент Борис Ельцин все чаще рассматривался там как человек будущего. Горбачев дал свободу странам ОВД, а демократы из окружения Ельцина декларировали идеологически постулаты восточно– и ценральноевропейских реформаторов. Конкретным содержанием наполнился лозунг «За вашу и нашу свободу». В то время стал актуален концепт демократического фронта от Польши и Прибалтики до РФ.

Первоначальное отношение Запада к Ельцину было настороженным. В «подлинного демократа» для него его превратили: лишь публичный отказ от коммунистической идеологии, победа на всенародных выборах, выход из КПСС и ее запрет после августовского путча 1991 года. Победа над ГКЧП стала началом отсчета времени современной России. Ельцин получил от Запада то, в чем Горбачеву отказывали, несмотря на все его усилия. Михаил Горбачев вошел в историю «либеральным коммунистом», а Ельцин – «первым демократом».

В условиях революционных перемен главное внимание Запада привлекали личности, а не аморфные институты. Осенью 1991 года Ельцин отказался от замены Конституции РСФСР новым Основным законом, а также от выборов парламента и президента. Борис Николаевич договорился с советской военной верхушкой о лояльности и взаимном ненападении – о гражданском мире с номенклатурой.

Назначение на ключевые посты в правительстве РФ Егора Гайдара и членов его команды «молодых реформаторов» символизировало разрыв с госплановской экономикой как экономической основой советского режима. Основной политической интригой стала борьба антикоммунистического президента с «коммуно-националистическим» Верховным Советом, в котором представителей демократических сил в то время было меньшинство. Опасаясь, что альтернативой президенту России как верховному правителю станут безответственный популизм и остановка реформ, российские либералы и демократы поддерживали тогда единовластие.

С 1993–1994 годов окончательно обозначилась разница в геополитических подходах между Россией и другими странами СНГ, с одной стороны, и государствами Центральной и Восточной Европы и Балтии – с другой. РФ уже не следовала, как раньше, по пути реформ Польши. Векторы развития бывших социалистических стран все сильнее не совпадали. Поддерживая Бориса Ельцина, лидеры стран Запада все больше сомневались в способности России совершить «демократический транзит», который демонстрировали государства Вишеградской группы: Польша, Чехия Словакия и Венгрия. Весной 1993 года был дан импульс первой после окончания холодной войны волне расширения НАТО на восток. Этот процесс зафиксировал различную оценку США и Западной Европой перспектив демократии в странах Центральной и Восточной Европы и РФ.

Одной из причин войны стали клановые противоречия по поводу процесса приватизации. Проведение в 1995 году залоговых аукционов ознаменовало собой начало этапа олигархического капитализма в России.

Западная оценка реальной ситуации в Советском Союзе была изложена в публикации в конце 1995 года статьи тогдашнего руководителя политического отдела Посольства США в СССР Тома Грэма.

В то время как в РФ все больше значение приобретало убеждение, что сильное государство лучше не вполне демократического, на Западе побеждала точка зрения, что предпочтительнее иметь дело с Россией хотя и хаотичной, но плюралистической. Дилемма «демократия или авторитаризм» дополнилась версией «Россия сильная или слабая».

Финансовый кризис августа 1998 года привел к победе в США и Европе скептической оценки перспектив российской демократии. С принятием Конституции РФ 1993 года она получила принципиальную матрицу демократического устройства. Тогда же историки и политические философы Юрий Пивоваров и Андрей Фурсов сформулировали свой тезис о русской системе, сущность которой в моносубъектности власти, через которую реализуется даже протест против нее. Такой формат и отсутствие общественных классов означают власть, для которой институты являются инструментами для решения ее конкретных задач.

Приход на рубеже 1999–2000 годов к президентской власти в России Владимира Путина открыл новый этап в эволюции российской политической системы: произошла частичная реставрация традиционных форм управления, была восстановлена «вертикаль власти», замыкающаяся на первого человека в ней. Потеснив, а затем изгнав олигархов с центрального места в политической системе страны, государственная бюрократия вернула себе ведущее положение в правящем слое, многие места в нем заняли выходцы из силовых структур. В рамках системы «управляемой демократии» государственные чиновники приступили к переформатированию политической системы и конструированию институтов гражданского общества. Официальный консерватизм» стал фактором дальнейшего политического развития России.

Принципиальным отличием РФ от стран Центральной и Восточной Европы стало то, что российское государственное строительство осуществлялось не для его соответствия формальным критериям интеграции в западные институты. Российских политиков мало интересовали «Критерии членства в НАТО» или «Копенгагенские критерии» членства в ЕС. Элиты России верили в политические решения, основанные на международном признании ее места и роли в мире, а не в списки требований, которые необходимо выполнять.

В практическом плане поддержка российских реформ Западом была прежде всего содействием людям, эти реформы символизировавшим, – Михаилу Горбачеву и Борису Ельцину. Первого поддерживали даже тогда, когда СССР уже рушился, второго – несмотря на московский октябрь 1993 года и первую чеченскую кампанию. Российские либералы призывали Запад определиться с тем, какую Россию он хочет видеть – стабильную, но авторитарную или демократическую, сравнительно беспроблемную, но способную отстаивать свои интересы. Для лидеров Запада демократическая Россия на рубеже XXI века выглядела благим пожеланием. Влияние международных факторов на ее развитие проявляется прежде всего вызовами в ее адрес со стороны международного сообщества.

При Путине российская власть стала игнорировать протесты США и стран Евросоюза против ее внутриполитических шагов. Пытавшиеся по-прежнему апеллировать к Западу российские демократы и либералы столкнулись с обвинением в непатриотичном поведении.

Постоянной проблемой американской внешней политики является качество партнеров и союзников. С одной стороны, США демонстрируют невозможность отказаться от ценностного подхода в отношениях с важными для себя государствами, с другой – невозможность следовать в этих отношениях исключительно этому подходу.

Помощь Запада в становлении гражданского общества в РФ дала существенные результаты. Российским реформаторам, политическим деятелям и активистам открылись западные парламенты, правительственные учреждения, неправительственные организации и частные фонды, политические салоны, научные центры и т. д. Западные специалисты стали часто и подолгу бывать в РФ. Возникали и развивались личные контакты, налаживались деловые связи. Реформаторы России рассматривались в США и Европе как авангард грядущих больших перемен. Этим людям данные связи давали выход наверх политического истеблишмента США, стран ЕС и представлялись ценнейшим капиталом.

Просветительская миссия осуществлялась эффективно. В результате политических преобразований к началу XXI века в России сложился умеренно авторитарный режим, способный развиваться как в сторону демократии, так и корпоративного государства. Это заставляет политиков США и ЕС быть осторожными.

Либерализация советской системы и попытки ее поверхностной вестернизации привели не к трансформации СССР, а к его разрушению. К премьер-министру РФ в 1998–1999 годах Евгению Примакову как к реформатору относились с настороженностью, особенно в США. В отношении политики президента России Владимира Путина уверенности не было с самого начала. Отношение к нему и его деятельности менялось.

Приход Путина к власти стал окончанием революционного периода и наступлением «русского термидора». Политическое развитие России стало эволюционным. В начале XXI века в ней осуществляется буржуазная «вторая модернизация». Экономические преобразования и развитие капитализма становятся основой для плюрализма, в том числе политического.

Президент Путин, скорее, напоминает не Петра I, а Петра Столыпина, строившего планы экономически сильной «великой России» и нуждавшегося в «двадцати годах спокойствия», и Николая II, настаивавшего на самодержавном характере режима и подрывавшего этот режим своими действиями.

Возможности Запада непосредственно воздействовать на политическое развитие России ограничены прежде всего тем, что в отношении нее, в отличие от стран Центральной и Восточной Европы, не работает перспектива членства в НАТО и ЕС.

Демократия в России отражается на ее внешней политике и международных отношениях. При Сталине СССР был идеологическим противником и геополитическим соперником Запада, но и его надежным союзником по антигитлеровской коалиции. Россия Путина – партнер США по антитеррористической коалиции и важнейший экспортер энергоносителей в ЕС. В целом российско-американские и российско-европейские отношения в начале 2000-х годов официально оцениваются как спокойные и даже удовлетворительные. Однако уровень их удовлетворенности уже не столь высок, как это было в начале 1990-х годов. От терминов «союз» и «стратегическое партнерство» стороны перешли к формулировке «развивающееся партнерство», от идеи общеевропейского дома – во многом к абстрактным «общим пространствам».

Российская Федерация решительно и эффективно отстаивает свои национальные интересы в первую очередь в сопредельных странах и в отдельных секторах экономики, настроена на активную конкуренцию. Выйдя из тесной связки отношений периода холодной войны, не являются друг для друга беспроблемными международными игроками Соединенные Штаты Америки и Европа. Их связывало и связывает нечто большее, чем логика противостояния СССР, международному коммунизму, России. Аналогичная общность может появиться в перспективе и в отношениях США и ЕС с РФ.

Открытие во второй половине 1980-х годов СССР Западу требовало иного, чем прежде, качества общения. «Встреча у камина» между Михаилом Горбачевым и Рональдом Рейганом в Женеве в 1985 году прошла еще вполне в духе военно-политической разрядки и мирного сосуществования. Знаменитый диалог Михаила Горбачева и британского премьер-министра Маргарет Тэтчер в Москве в 1987 году велся уже глубоко, всерьез и по широкому кругу проблем. Этот разговор повлиял на эволюцию взглядов последнего генерального секретаря ЦК КПСС: от лозунга «Больше социализма» он стал склоняться к примату общечеловеческих ценностей.

С начала 1990-х годов между Россией и Западом исчезло ценностное противостояние, но остались ценностные различия, в РФ утвердились капиталистические ценности. В первое время это был «дикий вариант» всевластия денег и «права сильного». Принципиальное позитивное значение имело изменившее психологию людей признание права собственности.

Эпоха Ельцина была, скорее, не демократией, а временем свободы, которая часто не свидетельствовала об укоренении новых ценностей, а была продуктом анархии и слабости государственной власти.

Придя к президентской власти, Владимир Путин провозгласил «диктатуру закона», которая фактически является одним из символов его правления. Оно стало временем налоговой, таможенной, судебной, земельной, пенсионной, административной реформ. Фактически умеренно авторитарный политический режим реализует праволиберальную экономическую стратегию.

Российская Федерация является крупной, стратегически расположенной страной, имеющей ядерное оружие и сложную историю. Ею непросто управлять изнутри и ее в принципе невозможно контролировать извне.

На Западе существуют две точки зрения в отношении влияния экономического роста в РФ на ее политику. Согласно первой из них сильная экономика делает Россию самодостаточной и поэтому более закрытой для восприятия западных ценностей. Вторая точка зрения базируется на том, что пока РФ слаба, она будет закрытой и подозрительной по отношению к внешнему миру. В интересах Запада Россия, которая, «будучи уверенной в себе, не является самоуверенной, самодовольной и самоуспокоенной».

Ведущую роль в интеграции политических элит играют личные симпатии между руководителями государств. Для императоров России после Петра I контакты с европейскими монархами были общением людей одной культуры. Для советских вождей встречи с западными лидерами являлись взаимодействиями на политическом, идеологическом, культурном и бытовом уровне представителей противоположных миров. Сумев установить доверительные отношения с Рональдом Рейганом, Джорджем Бушем – старшим, Гельмутом Колем, Маргарет Тэтчер, Михаил Горбачев положил начало традиции открытого диалога. Контакты с лидерами стран Запада приобрели клубный характер и перестали быть встречами идеологических противников, как это было во времена Иосифа Сталина, Никиты Хрущева и Леонида Брежнева.

Борис Ельцин считал принадлежность России к клубу демократий заслуженной. Своих западных коллег – Билла Клинтона, Гельмута Коля, Ясухиро Накасонэ и других – он рассматривал как партнеров и личных друзей. Дружеский неформальный стиль общения в формате «встреч без галстуков» сокращал разрыв между российским лидером и его собеседниками. Ельцину было комфортно с Клинтоном. 18 «встреч Бориса и Билла» в 1993–1999 годах способствовали утверждению РФ в «высшем эшелоне» международной политики. Тесное личное общение Ельцина с Колем помогло выводу из Германии российских войск и формированию новых российско-германских отношений.

В отличие от Михаила Горбачева и Бориса Ельцина Владимир Путин был вынужден начинать с «низкого старта». Это сыграло в его пользу. К 2000-м годам Запад был разочарован в России и ее перспективах. «Происхождение» Путина из рядов КГБ СССР было личным минусом второго российского президента в восприятии его западными партнерами. Тем не менее Путин сумел войти в клуб лидеров ведущих мировых держав. Владимиру Владимировичу помогли личные качества: образование, полученное на юридическом факультете Ленинградского государственного университета (ЛГУ), логичность аргументации, правильный русский язык, отсутствие претенциозности, простота и естественность поведения, опыт жизни и работы за границей, свободное владение немецким языком. Реализм, прагматизм и гибкость российского президента делают его в глазах наблюдателей «немцем» в Кремле.

С 1940-х годов в СССР, в отличие от ряда стран Центральной и Восточной Европы, не было контрэлиты. Антисоветскую и антикоммунистическую революцию осуществила либеральная, почти полностью состоявшая из членов КПСС, часть советской элиты. Большую роль в расшатывании советского строя сыграли диссиденты и интеллигенция, но решающее значение имела позиция второго и третьего эшелонов правящей партии, сотрудников ее аналитических центров (англ. think tanks. – Ю.С.). Осенью 2003 года «образцовый капиталистический город» Москва украсили транспаранты в честь 85-летия комсомола. Этой акцией вышедшие из среды функционеров Всесоюзного ленинского коммунистического союза молодежи (ВЛКСМ) бизнесмены отметили свой жизненный успех. Именно они победили в 1991 году и затем максимально использовали это в своих интересах.

Встречаться с западными представителями в Москве советские лидеры стали только с 1933 года. За 30 лет своего нахождения у власти Иосиф Сталин ездил за границу только дважды – на конференции «Большой тройки» в Тегеран и Потсдам. В обоих случаях он выступил на равных с лидерами США и Великобритании: этот советский лидер хорошо владел искусством геополитического позиционирования.