Текст книги "Карантин. COVID-19 – вирус, который потряс мир"

К концу года из 17 млрд долл., выделенных программой CARES Act для финансовой поддержки промышленности, было освоено всего лишь 736 млн. Заявки подавали только небольшие компании, практически не имевшие отношения к обеспечению национальной безопасности США. Тот факт, что они были готовы начать заниматься бумажной волокитой и принять все ограничения, связанные с получением денег от государства, свидетельствовал об их бедственном положении. Для более крупных заемщиков процентная ставка размером в 5,5 % не представляла большого интереса. Хотя ФРС изначально брала на себя обязательство скупить корпоративные облигации на сумму 750 млрд долл., к августу в целом покупки были совершены только на 12 млрд долл.[540]540
  Periodic Report: Update on Outstanding Lending Facilities Authorized by the Board Under Section 13(3) of the Federal Reserve Act September 7, 2020, www.federalreserve.gov/publications/fles/pdcf-mmlf-cpf-pmccf-smccf-talf-mlf-ppplf-msnlf-mself-mslpf-nonlf-noelf-9-8-20.pdf#page=3.


[Закрыть]

С самого начала было очевидно, что всплеск активности на рынке облигаций будет отличаться беспощадной конкуренцией. Первый крупный выпуск, который в апреле дал старт эмитентам более рискованных облигаций, был произведен компанией Carnival Cruise Line[541]541
  D. Scigliuzzo, S. Bakewell, and G. Gurumurthy, “Carnival Boosts Bond Sale After 12 % Yield Attracts $17 Billion,” Bloomberg, April 1, 2020.


[Закрыть]. И это несмотря на то, что Carnival приостановила свой бизнес и ее гигантские лайнеры стояли на якорях. Не оказал влияния и тот факт, что на лайнере Diamond Princess произошло 700 случаев заражения коронавирусом и 14 человек умерли. Круизный бизнес все равно возобновился – но выживали только самые крупные компании. Поэтому это был самый подходящий момент для того, чтобы вложиться в облигации компании Carnival, которая в будущем наверняка займет доминирующее положение. 1 апреля эта компания продала акций и облигаций на сумму 6,25 млрд долл. Доходность составила весьма приличные 12 %.

Хотя начиная с 23 марта 2020 г. индексы рынка ценных бумаг резко пошли вверх, это не было повсеместным восстановлением. Улучшения были строго избирательными. Бум был спровоцирован небольшой группой «звездных» компаний, главным образом из технологической сферы[542]542
  N. Randewich, “Big Tech Drives S& P 500 to Record High in Coronavirus Rally,” Reuters, August 18, 2020.


[Закрыть]. В условиях коронавирусного кризиса их будущее выглядело гарантированно благополучным. Мы просто не смогли бы без них жить. К концу года большинство самых популярных компаний, таких как Amazon, могли выпускать облигации с низкой доходностью в 1,5 %. В то же время большая часть «старой» экономики находилась в плачевном положении. Прокатилась волна банкротств, причем это особенно коснулось розничной торговли, в которой было занято огромное количество низкооплачиваемых работников, в основном женщин. Торговые центры и универмаги не входят в рейтинг предприятий, обеспечивающих национальную безопасность. Теперь неравенство было не только вопросом о неравных возможностях богатых и бедных – или управляющих и работников. Неравным также было положение компаний, которым удалось добиться процветания в непривычных условиях 2020 г., и компаний, которым не удалось этого сделать; неравенство существовало между компаниями, которые воспользовались государственной поддержкой на тех или иных условиях, и компаниями, которые этим не воспользовались. В 2020 г. поразительно разнились доходы представителей разных специальностей, например рабочего-контрактника на мясокомбинате, менеджера из компании Amazon, рабочего на буровой установке в Западном Техасе, продавца косметики в терпящем убытки загородном торговом центре.

По причине дискриминационной природы коронавирусного кризиса и его способности усиливать неравенство, на биржах началась паника, спровоцированная, в первую очередь, дневными розничными трейдерами. По большей части это были молодые люди, которые, лишившись спортивных ставок, весной 2020 г. занялись торговлей акциями на платформе Robinhood. Теперь они решили попытать счастья, сделав ставки на победителей рынка ценных бумаг[543]543
  M. Rubinstein, “The Stock Market as Entertainment,” Net Interest, June 5, 2020.


[Закрыть]. Учетные данные, полученные в режиме реального времени, дают основание утверждать, что в США значительная доля стимулирующих чеков оказалась на рынке ценных бумаг[544]544
  M. Fitzgerald, “Many Americans Used Part of Teir Coronavirus Stimulus Check to Trade Stocks,” CNBC, May 21, 2020.


[Закрыть]. Через неделю после выпуска этих чеков было замечено, что люди, которые их получили, стали намного активнее покупать и продавать акции. У тех инвесторов, которые зарабатывали на этом от 35 000 до 75 000 долл., объем торговых операций увеличился на 90 %. Те, чьи заработки находились в интервале от 100 000 до 150 000 долл., увеличили торговые операции более чем на 80 %. Те же инвесторы, которые хотели сорвать большой куш, добавляли к этому леверидж. Как сообщили 43 % из одной выборки опрошенных розничных трейдеров, ближе к сентябрю для того, чтобы увеличить размер своих ставок, они использовали такие механизмы, как опционы на акции или маржинальный трейдинг[545]545
  E. Wolf-Mann, “43 % of Retail Investors Are Trading with Leverage,” Yahoo!, September 9, 2020.


[Закрыть]. Хотя эти операции являются достаточно рискованными, это была самая логичная реакция на односторонний характер восстановления. Трейдеры, работающие на платформе Robinhood, не собирались дожидаться, когда радикальные активисты смогут доказать необходимость перехода к политике «количественного смягчения», а также открытия счетов для населения в центральном банке. Если выпуск стимулирующих чеков и бум на рынке ценных бумаг стали возможными благодаря щедрости ФРС, то имеет ли смысл ждать, когда к этому подключатся политики? Почему бы не рискнуть всем, что удалось скопить, и не сделать ставку в игре, в которой крутятся реальные деньги?

Глава 8. Набор инструментов

РАЗМАХ, с которым богатые страны использовали фискальную и монетарную политику для преодоления последствий введенных карантинных мер, был действительно впечатляющим. Ресурсы, которыми располагали остальные страны, были намного более ограниченными. Как же им удавалось справляться? Волнение, охватившее рынки развивающихся и бедных стран в начале 2020 г., все больше усиливалось. Согласно данным экономистов из Института международных финансов, организации, представляющей крупнейшие мировые банки, в период с середины января по середину мая 2020 г. в 21 крупной развивающейся стране с рынков акций и облигаций за границу было выведено 301 млрд долл. Это более чем в 4 раза превышало размер оттока, который произошел в этих странах в связи с начавшимся глобальным финансовым кризисом в сентябре 2008 г.[546]546
  J. Wheatley and A. Schipani, “Bolsonaro, Brazil and the Coronavirus Crisis in Emerging Markets,” Financial Times, April 19, 2020. “COVID-19 and Global Capital Flows,” Organisation for Economic Co-operation and Development, July 3, 2020.


[Закрыть] Заемщики в странах Африки южнее Сахары пребывали в отчаянии, поскольку начиная с февраля практически все финансовые рынки для них были закрыты. Однако ущерб был нанесен не только им. Под удар попали и гораздо более сильные экономики.

Имея годовой объем производства более 3 трлн долл. по паритету покупательной способности, Бразилия является гигантом среди развивающихся стран. По сравнению с ней остальные страны Латинской Америки выглядят карликами. Бразилия стоит в ряду таких стран, как Индонезия и Россия. Ее обгоняют только Китай и Индия. Весной 2020 г. финансовую сферу Бразилии начало сильно штормить. Буквально за несколько месяцев курс бразильской валюты упал на 25 %. Это тяжело ударило по тем, кто закупал импортные товары или погашал задолженности, деноминированные в долларах. К концу марта стоимость акций на рынке ценных бумаг в Сан-Паулу упала почти вполовину. Стоимость страхования от дефолта по пятилетним государственным облигациям взлетела с низкого уровня в 100 базовых пунктов в середине февраля до 374 базовых пунктов через месяц. Это вызвало повышение стоимости кредитования[547]547
  http:// www.worldgovernmentbonds.com/cds-historical-data/brazil/5-years/.


[Закрыть]. Очень сильное давление оказывало и стремительное падение цен на сырье. Произошло обесценение облигаций гигантских бразильских компаний, обладающих огромными финансовыми ресурсами, таких как нефтяная компания Petrobras и горнодобывающая компания Vale: их долгосрочные облигации, деноминированные в иностранной валюте, потеряли от 30 до 40 центов на доллар. В обычной ситуации этого было бы уже достаточно, чтобы они оказались в категории проблемных компаний с плохими долгами. «Все произошло слишком быстро, – сказал один из экспертов по рынкам облигаций. – Люди не думали о восстановительной стоимости; падение цен было связано только с паническими настроениями»[548]548
  Wheatley and Schipani, “Bolsonaro, Brazil and the Coronavirus Crisis in Emerging Markets.” Financial Times, April 20, 2020.


[Закрыть].

Как выдержат этот шторм рынки развивающихся стран? Не случится ли так, что финансовый кризис лишит их возможности дать достойный ответ пандемии? Окажут ли им поддержку развитые страны и международные финансовые институты, в которых большинство голосов принадлежит американцам и европейцам, или только усилят давление на них? Коронавирусный кризис стал важной проверкой на прочность экономического режима не только развитых стран, но и всего мира.

Хотя в 2020 г. бегство капитала стало поразительно масштабным, это была далеко не первая финансовая буря, которая нанесла серьезный ущерб развивающимся странам. Начиная с 1990-х гг. экономический рост так называемых развивающихся рынков был историей успеха мировой экономики. В разных странах мира, имевших низкую стартовую базу, был достигнут значительный рост благосостояния, коснувшийся огромного количества людей. Однако этот рост был неравномерным и нестабильным. Он прерывался кризисами: в 1997 г. – в Восточной Азии, в 1998 г. – в России, в 2001 г. – в Аргентине и Турции. Благодаря экономическому росту Китая развивающиеся страны смогли пережить глобальный финансовый кризис 2008 г. относительно спокойно. Однако стоило Федеральной резервной системе в 2013 г. только намекнуть о гипотетической возможности повышения процентной ставки, как на финансовых рынках началась паника, которая привела к оттоку денег из развивающихся стран в США. На следующий год все пошло наперекосяк на товарных рынках. В Нигерии и Анголе, крупнейших экспортерах нефти в Африке южнее Сахары, упал доход на душу населения. Резко ухудшилась экономическая обстановка в Венесуэле. В Бразилии началась сильнейшая рецессия. Дело не обошлось и без политических проблем. В 2014 г. в Таиланде произошел государственный переворот. В период неэффективного руководства страной при президенте Джейкобе Зуме практически прекратился экономический рост ЮАР. Уровень безработицы в небольших городах достиг почти 25 %. Оказалось, что от сбоев не защищен даже Китай – движущая сила мирового экономического роста. В 2015 г. рухнул шанхайский фондовый рынок, курс китайского юаня упал, и из Китая были выведены валютные активы на сумму 1 трлн долл. Пекину удалось предпринять меры противодействия, но замедление темпов роста усилило давление на товарные цены.

Несмотря на эти негативные факторы, в условиях, когда мировые процентные ставки были на крайне низком уровне, заемщики из развивающихся стран продолжали поиски потенциальных кредиторов. Развивающиеся страны находились на наиболее перспективном фланге финансового развития. К 2019 г. внешние долги стран со средним доходом на душу населения – развивающихся стран в прямом смысле этого слова – составили 7,69 трлн долл. Из этой суммы 484 млрд долл. составляли долгосрочные облигации, которыми владели частные инвесторы, 2 млрд долл. приходилось на долю долгосрочных банковских кредитов, а 2,1 млрд долл. – на краткосрочные кредиты. За 5 лет, с 2014 по 2019 г., увеличились долги даже бедных стран, которые относятся к наиболее рискованной категории заемщиков: их долги в твердой валюте выросли втрое – до суммы более чем 200 млрд долл.[549]549
  “Global Financial Stability Report,” International Monetary Fund, October 2019.


[Закрыть] Все больше стран с низким и средним уровнями доходов присоединялись к системе рыночного финансирования на условиях, которые Даниэла Габор называет «консенсусом Уолл-стрит», чтобы не путать их с «вашингтонским консенсусом» 1990-х гг. В этом новом мире глобального финансирования такие институты, как МВФ или Всемирный банк, выступали в качестве дополнительных инструментов, которые использовали не только большие банки, но и менеджеры по управлению активами, а также трейдеры на рынках облигаций и деривативов[550]550
  D. Gabor, “The Wall Street Consensus,” SocArXiv, July 2, 2020.


[Закрыть]. Возникал большой соблазн стать членом этой системы. Это открывало широкие возможности для кредитования на условиях, которые казались весьма привлекательными. Главный вопрос состоял в том, насколько стабильной была эта система и кто возьмет на себя риски в случае, если наступят тяжелые времена.

Противники глобализации предостерегали, что эти долги повиснут над развивающимися странами как дамоклов меч. Открывая двери международному финансированию, они отдавали себя на милость глобального кредитного цикла[551]551
  H. Rey, “Dilemma Not Trilemma: The Global Financial Cycle and Monetary Policy Independence,” National Bureau of Economic Research Working Paper 21162, 2015.


[Закрыть]. Если бы условия кредитования ужесточились, а доллар укрепился, они могли бы столкнуться с внезапным прекращением внешнего финансирования. Тогда они были бы вынуждены пойти на такую мучительную процедуру, как сокращение расходов, что причинило бы огромные страдания сотням миллионов людей, находящихся в уязвимом положении, и поставило бы под угрозу как будущий экономический рост этих развивающихся стран, так и их политическую стабильность. В конце 2019 г. почти половина стран, имеющих минимальные доходы, уже переживали долговой кризис[552]552
  International Monetary Fund press release, “The IMF Executive Board Discusses ‘The Evolution of Public Debt Vulnerabilities in Lower Income Economics’”; www.imf.org/~/media/Files/Publications/PP/2020/English/PPEA2020003.ashx.


[Закрыть].

Имея многолетний опыт, развивающиеся страны осознавали опасность, но, вместо того чтобы просто принять свою судьбу, они предпочли учиться[553]553
  I. Grabel, When Tings Don’t Fall Apart (MIT Press, 2017), 197.


[Закрыть]. Начиная с 1990-х гг. они разработали целый репертуар экономических мероприятий, с помощью которых можно было управлять рисками, возникающими со стороны глобальной финансовой системы. Создание этого набора инструментов было компромиссом между ключевыми элементами вашингтонского консенсуса свободного рынка и политикой более активного государственного вмешательства[554]554
  “Just in Case,” Economist, October 10, 2013.


[Закрыть]. Хеджирование рисков глобальной интеграции тоже не было бесплатным. Кроме того, новый набор инструментов экономической политики не давал гарантий полной автономии. Рынки развивающихся стран еще не освоили магические заклинания, которые помогли бы им «вернуть контроль». Да и дело было совсем не в этом. Развивающиеся страны нашли способ, как сделать риски глобализации более контролируемыми. Откровенно говоря, именно это всех и устраивало[555]555
  В дальнейшем изложении я опираюсь на следующие материалы: BIS Annual Economic Report, “Monetary Policy Frameworks in EMEs: Infation Targeting, the Exchange Rate and Financial Stability,” Bank for International Settlements, June 30, 2019.


[Закрыть]. Фонды-стервятники могут жить за счет отчаявшихся должников. Капитализм катастроф становился реальностью. Но это было проблемой самих развивающихся стран. Крупные банки и управляющие фондами больше всего хотели, чтобы центральные банки и казначейства развивающихся стран стали надежной опорой основанной на долларе системе Уолл-стрит.

В первую очередь нужно было минимизировать размеры суверенных займов в иностранной валюте. Насколько это было возможно, уже с 2000-х гг. правительства развивающихся стран поступали точно так же, как и правительства развитых стран: заимствование финансовых средств как от граждан своей страны, так и от иностранных кредиторов осуществлялось ими в национальной валюте. По сути, это позволяло национальным центральным банкам сохранять полный контроль над погашением кредитов. В качестве крайней меры они могли просто произвести дополнительную эмиссию. Правда, это грозило инфляцией и обрушением курса их валюты, зато полностью снимало с повестки дня вопрос о невозможности немедленно оплатить долги. Аргентина, пережившая дефолт в 2020 г., в эту схему не вписывалась. 80 % ее государственного долга было номинировано в зарубежной валюте, что вызывало недоверие как у внутренних, так и у внешних инвесторов. В Индонезии доля заимствований в местной валюте составляла более 70 %, а в Таиланде – почти 100 %. Можно было бы предположить, что из-за такой структуры займов зарубежные компании не будут заинтересованы в инвестициях в этих странах, однако в мире с очень низкими процентными ставками желающих было немало[556]556
  G. Benigno, J. Hartley, et al., “Credible Emerging Market Central Banks Could Embrace Quantitative Easing to Fight COVID-19,” VoxEU, June 29, 2020.


[Закрыть]. При наличии рынка суверенных облигаций, выпущенных в национальной валюте, можно было попытать счастья, организовав систему рыночного финансирования, которая включала бы рынок ценных бумаг, рынок деривативов и рынок репо[557]557
  International Monetary Fund, World Bank Group, Staf Note for the International Financial Architecture Working Group, “Recent Developments on Local Currency Bond Markets in Emerging Economies,” January 27, 2020; documents1. worldbank.org/curated/en/129961580334830825/pdf/Staf-Note-for-the-G20-In-ternational-Financial-Architecture-Working-Group-IFAWG-Recent-Develop-ments-On-Local-Currency-Bond-Markets-In-Emerging-Economies.pdf.


[Закрыть]. В Перу, Южной Африке и Индонезии еще до кризиса 40 % государственных облигаций, выпущенных в национальной валюте, находились в руках зарубежных инвесторов[558]558
  A. Carstens and H. S. Shin, “Emerging Markets Aren’t Safe Yet,” Foreign Afairs, March 15, 2019.


[Закрыть]. Это, однако, не уменьшало риски финансовой паники. Ведь риск крупномасштабной паники возникает на более крупных и разветвленных рынках облигаций. Как и в экономически развитых странах, в ситуацию мог бы вмешаться центральный банк. С другой стороны, западные кредиторы несли риски, которые возникали из-за флуктуаций цен на облигации и изменений валютных курсов.

Второй важнейшей задачей было не допустить уменьшения валютных рисков для иностранных кредиторов путем установления фиксированного обменного курса. В результате фиксирования курса национальной валюты относительно доллара или евро создавалась бы иллюзия стабильности. В хорошие времена такая ситуация привлекла бы избыточный приток зарубежного капитала. В плохое время деньги утекали бы из страны, и в этом случае поддержание фиксированного курса оказалось бы бесполезной и дорогостоящей процедурой. В такой ситуации в наличии было бы слишком много горячих денег, которыми могли бы распоряжаться как иностранные, так и местные инвесторы. Было бы лучше позволить всей этой денежной массе покинуть страну, однако при этом инвесторы понесли бы большие потери, связанные с девальвацией местной валюты. Если же инвесторы захотели бы хеджировать свои риски, то им не стоило забывать о существовании рынков деривативов.

Очень болезненной оказалась сильная девальвация национальных валют. В связи с этим самые большие потери понесли импортеры, которым приходилось покупать товары по более дорогой цене, а также те неудачники, которые неосмотрительно кредитовались в долларах. Если такую внезапную девальвацию вовремя не остановить, она может выйти из-под контроля. Тогда у национальных правительств не будет иной альтернативы, кроме как резко поднять процентные ставки. Но это только усугубило бы и без того тяжелую ситуацию. Чтобы уменьшить эти риски, было решено не стремиться удерживать обменный курс на каком-то определенном фиксированном уровне, а прибегнуть к интервенциям, что могло бы замедлить темпы падения обменного курса. Для этого правительствам были необходимы значительные резервы иностранной валюты. С начала нового тысячелетия Китай нарастил свои резервы до рекордного уровня в 4 трлн долл. в 2014 г. По этому показателю с Китаем никто не мог сравниться. Однако Таиланд, Индонезия, Россия и Бразилия тоже накопили достаточно большие резервы иностранной валюты. В общей сложности к началу 2020 г. резервы иностранной валюты стран с развивающимися рынками, помимо Китая, составляли 2,6 трлн долл.[559]559
  L. Borodovsky, “Stock Valuation Metrics Look Increasingly Stretched,” Daily Shot, January 12, 2021.


[Закрыть]

Там, где национальных резервов было недостаточно, можно было создать региональные сети, которые позволяли разным странам объединять ресурсы и оказывать друг другу поддержку при управлении потоками капитала. В этом отношении впереди всех была Азия, в которой имелась сеть Чиангмай[560]560
  O. Negus, “The Chiang Mai Initiative Multilateralization (CMIM): If Not Now, Ten When?” Center for Strategic and International Studies, September 1, 2020. W. N. Kring and W. W. Grimes, “Leaving the Nest: The Rise of Regional Financial Arrangements and the Future of Global Governance,” Development and Change 50, no. 1 (2019): 72–95.


[Закрыть]. В Латинской Америке и в Африке южнее Сахары такой прочной региональной финансовой сети не было. В случае экстраординарной ситуации этим странам пришлось бы рассчитывать только на МВФ или на помощь дружеских центральных банков в форме установления своп-линий ликвидности. Ядро таких своплиний составляли долларовые линии, впервые введенные ФРС и используемые с 2007 г. Эти линии были зарезервированы только для наиболее привилегированных стран с развивающимися рынками, причем двумя кандидатами, выбранными в 2008 и 2020 гг., являлись Мексика и Бразилия соответственно. Начиная с 2008 г., кроме финансовой сети ФРС, свои линии ликвидности стали создавать некоторые другие центральные банки, в частности Банк Японии и Народный банк Китая[561]561
  B. Steil, “Central Bank Currency Swaps Tracker,” Council on Foreign Relations, November 5, 2019.


[Закрыть].

Если абстрактно рассуждать о финансовых потоках, то можно упустить из виду тот факт, что их движение во многом определяли крупные предприятия и финансовые компании, а также небольшое количество сверхбогатых людей. Банкротство банка Lehman Brothers в 2008 г. наглядно продемонстрировало, какой урон всей системе может нанести крах одного банка. После этого широкое распространение получило так называемое макропруденциальное регулирование – поэтапное системное регулирование важных финансовых институтов. Для развивающихся стран это означало проверку того, в какой степени подвержены валютному риску крупные банки и иные корпорации, банкротство которых может нанести ощутимый ущерб национальной экономике[562]562
  J. Frost, H. Ito, and R. van Stralen, “The Efectiveness of Macroprudential Policies and Capital Controls Against Volatile Capital Infows,” BIS Working Papers, June 2, 2020.


[Закрыть]. Такое регулирование было слишком явным вмешательством в дела финансовых и промышленных институтов и в любой момент могло спровоцировать появление оппозиции в деловых кругах. Однако это было исключительно важное мероприятие по поддержанию финансовой стабильности.

И наконец, если все другие меры не дадут желаемого результата, то контроль над капиталом перестанет быть табу[563]563
  I. Grabel, “The Rebranding of Capital Controls in an Era of Productive Incoherence,” Review of International Political Economy 22, no. 1 (2015): 7–43. I. Grabel, “Capital Controls in a Time of Crisis,” in G. A. Epstein, ed., The Political Economy of International Finance in an Age of Inequality (Edward Elgar Publishing, 2018), 69–105.


[Закрыть]. В период между 1970-ми и 1990-ми гг. представители неолиберализма неоднократно организовывали большие крестовые походы в поддержку либерализации движения капитала через границы. Однако ФРС, Европейский центральный банк и Банк Японии занимались масштабным манипулированием своих рынков облигаций, перемещая триллионы долларов по всему миру в поисках выгодных сделок. В такой ситуации даже МВФ и Банк международных расчетов были вынуждены признать, что развивающиеся страны имеют полное право использовать любые меры по предотвращению притока капитала, а если возникнет такая необходимость, то и замедлять его отток. Ведь в конечном счете невозможно было делать вид, что движение капитала в 2010 г., вызванное политикой центрального банка на Западе и поддержанное стремительным развитием государственного капитализма в Китае, соответствовало понятию, которое обычно называется рыночными силами. Такие процессы, как «тихая революция» в области фискальной и монетарной политики, происходившая в развитых странах, а также все большее вмешательство Федеральной резервной системы, Европейского центрального банка и Банка Японии в деятельность рынков облигаций, не могли не оказать влияния на развивающиеся страны.

В отчете Банка международных расчетов за 2019 г. отмечалось, что в вопросах управления рисками финансовой глобализации практика намного обогнала теорию. За более чем 25 лет те развивающиеся страны, у которых имелся опыт в финансовых вопросах, научились справляться с волатильностью глобальных потоков капитала[564]564
  BIS Annual Economic Report, “Monetary Policy Frameworks in EMEs: Infation Targeting, the Exchange Rate and Financial Stability,” Bank for International Settlements, June 30, 2019.


[Закрыть]. Для этого появился новый набор инструментов, которому, правда, не хватало громкого названия типа «вашингтонский консенсус». Опыт приобретали и международные финансовые институты, такие как Международный валютный фонд. Хотя при реализации национальных программ МВФ по-прежнему выдвигал весьма жесткие условия, он хотел бы видеть себя в роли готового к сотрудничеству и способного к самооценке партнера по так называемой Глобальной сети финансовой безопасности[565]565
  Grabel, “The Rebranding of Capital Controls in an Era of Productive Incoherence.”


[Закрыть]. Его главная функция, по крайней мере так он теперь ее понимал, состояла не в том, чтобы навести дисциплину и порядок в вышедших из-под контроля суверенных странах. Его миссия заключалась в том, чтобы помочь развивающимся странам приобрести навыки, необходимые для успешного маневрирования в мире рыночных финансов. Вряд ли стоит лишний раз повторять, что все это расширяло поле деятельности торговцев облигациями, финансовых консультантов и менеджеров по управлению активами. Финансовая глобализация была уже свершившимся фактом.

В 2020 г. встал вопрос о том, удастся ли консенсусу Уолл-стрит и новому набору финансовых инструментов развивающихся стран выстоять под ударом тяжелейшего стресса. Смогут ли заемщики развивающихся стран сохранить доступ к финансовой системе, основанной на долларе? Поставят ли они во главу угла интересы их национальных экономик или, как это часто случалось, будут вынуждены поднять процентные ставки и снизить расходы для того, чтобы замедлить отток капитала?

В начале апреля, накануне весенних совещаний ВМФ и Всемирного банка, возникло ощущение настоящего кошмара. Товарные цены стремительно падали. Такие экспортеры нефти и газа, как Алжир, Ангола и Эквадор, находились под огромным давлением. Мрачным выглядело будущее туризма и поступающих от него доходов. Практически во всех африканских странах, расположенных южнее Сахары, и в странах Латинской Америки были введены локдауны. Правда, это было сделано дорогой ценой – значительно повысился уровень нищеты, что не могло не вызывать огромного беспокойства. ФАО предупреждала, что цены на продукты питания будут быстро расти. Согласно ее прогнозам, пандемия COVID-19 приведет к тому, что к общему количеству человек, страдающих от недоедания, в мире добавится от 83 млн до 132 млн.[566]566
  FAO, IFAD, UNICEF, WFP, and W HO, The State of Food Security and Nutrition in the World 2020. Transforming Food Systems for Afordable Healthy Diets, 2020.


[Закрыть] Международный валютный фонд объявил, что к нему за помощью обратилось 102 страны[567]567
  “Transcript of IMF Press Briefng,” International Monetary Fund, May 21, 2020.


[Закрыть], что составляло более чем половину членов Генеральной Ассамблеи ООН.

26 марта правительства стран G20 приняли на себя обязательства «делать все возможное и использовать все имеющиеся инструменты экономической политики для минимизации экономического и социального ущерба, нанесенного пандемией, для восстановления темпов мирового экономического роста, для сохранения рыночной стабильности и укрепления ее устойчивости»[568]568
  Extraordinary G20 Leaders’ Summit: Statement on COVID-19, March 26, 2020; www.g20.utoronto.ca/2020/2020-g20-statement-0326.html.


[Закрыть]. Но что это в действительности означало? МВФ пообещал выделить все имеющиеся у него в наличии кредитные средства в размере 1 трлн долл.[569]569
  “The Great Lockdown: Worst Economic Downturn Since the Great Depression,” International Monetary Fund, March 23, 2020.


[Закрыть] Никто не знал, будет ли этого достаточно. Чтобы достойно встретить кризис, коалиция глав правительств африканских и азиатских стран призвала объединить усилия и коллективно принять чрезвычайные меры, включая новое распределение созданной МВФ валюты, известной как СПЗ (специальные права заимствования)[570]570
  “Only Victory in Africa Can End the Pandemic Everywhere,” Financial Times, April 14, 2020.


[Закрыть]. Из того, чем мы сегодня располагаем, эта «искусственная» валюта, которая хранится на счетах МВФ, имеет больше всего общего с мировой валютой. Расширение эмиссии СПЗ позволит мгновенно вливать в экономику беднейших стран «искусственные» резервы МВФ, которые эти страны смогут использовать в качестве обеспечения при долларовом кредитовании. Главный вопрос состоит в том, согласятся ли на это акционеры МВФ.

В совете директоров МВФ США представлено контролирующим меньшинством. Приход к власти администрации Трампа породил страхи, что проводимая ей политика будет иметь агрессивно-националистический характер. Когда дело касалось международной торговли, то эти опасения не были беспочвенными. К 2020 г. препятствия, чинимые США, фактически парализовали деятельность Всемирной торговой организации (ВТО). В течение лета Вашингтон также организовал кампанию, направленную против ВОЗ. Что же касается международного финансирования, то администрация Трампа в этом вопросе проявила себя более дружелюбно. У Белого дома не возникло никаких возражений против своплиний ФРС. В конце марта под нажимом Казначейства США конгресс одобрил возобновление проводимой ранее МВФ программы «Новые механизмы заимствования (НМЗ)» – новой линии финансирования, необходимой для поддержания финансовой мощи МВФ[571]571
  K. Georgieva, “Statement on the United States Congress Move to Strengthen the IMF’s Resources,” International Monetary Fund, March 27, 2020.


[Закрыть]. Однако когда в апреле на рассмотрение было представлено афро-европейское предложение о специальных правах заимствования (СПЗ), администрация Трампа его отклонила. Камнем преткновения стал тот факт, что деньги, выпущенные по программе СПЗ, попадут в карманы Венесуэлы и Ирана. Для администрации Трампа это было неприемлемо не только по политическим соображениям, но и в связи с тем, что это могло активизировать действия оппозиции в лице сенаторов-ястребов с Капитолийского холма, в первую очередь Теда Круза, давно известного своей борьбой против любых проявлений либерального интернационализма.

Однако у администрации Трампа не было никаких возражений против предложения, выдвинутого странами G20, по введению моратория на платежи в счет погашения двусторонних займов между правительствами, которые имелись у 73 беднейших стран. Что особенно важно, к так называемой инициативе по приостановлению обслуживания долга (DSSI) присоединился и Китай. Это имело большое значение, поскольку для многих заемщиков Китай являлся наиболее крупным источником двустороннего кредитования. Многосторонние кредиторы, такие как ВМФ и Всемирный банк, не были участниками этой инициативы, однако они пообещали активизировать свое льготное кредитование[572]572
  OECD Economic Outlook, Volume 2020, Issue 1.


[Закрыть].

Если бы страны-участницы этой инициативы воспользовались этой схемой, то отсрочка обслуживания долга для некоторых беднейших стран мира означала бы для них сохранение 12 млрд долл., что смягчило бы их финансовые трудности. Это позволило бы высвободить средства для импорта жизненно необходимых средств индивидуальной защиты. Но в экономическом контексте эта цифра, конечно, выглядит ничтожно малой. По одному из расчетов, финансовая скидка, предусмотренная инициативой DSSI в апреле, составляла 1,66 % от той суммы, которую страны с низким и средним уровнями доходов задолжали за обслуживания долга в целом. В этих расчетах не учитывались Китай, Мексика и Россия[573]573
  Table 3: I. Fresnillo, “Shadow Report on the Limitations of the G20 Debt Service Suspension Initiative: Draining Out the Titanic with a Bucket?” Eurodad, October 14, 2020.


[Закрыть]. Инициатива распространялась только на беднейшие страны мира. Долги крупных развивающихся стран были в разы больше. По данным Кристалины Георгиевой, директора-распорядителя МВФ, потребность в финансовых средствах у развивающихся и беднейших стран в мире в целом могла достигать 2,5 трлн долл.[574]574
  Georgieva, “Statement on the United States Congress Move to Strengthen the IMF’s Resources.”


[Закрыть] Оказание помощи беднейшим странам было моральным императивом. Однако когда дело касалось глобальной финансовой стабильности, то в первую очередь следовало позаботиться о странах со средним уровнем дохода[575]575
  P. Bolton, L. Buchheit, P.-O. Gourinchas, et al., “Born Out of Necessity: A Debt Standstill for COVID-19,” Centre for Economic Policy Research, April 2020.


[Закрыть].

Чтобы дать отпор кризису, МВФ быстро расширил сферу своего кредитования. Еще никогда одновременно он не реализовывал такое количество различных программ. К концу июля Фонд утвердил выдачу кредитов 48 странам на общую сумму 88,1 млрд долл.[576]576
  T. Stubbs, W. Kring, C. Laskaridis, et al., “Whatever It Takes? The Global Financial Safety Net, Covid-19, and Developing Countries,” World Development 137 (2021): 105171.


[Закрыть] Модель предоставления кредитов была весьма необычной. На льготные кредиты было выделено всего 8,3 млрд долл. Эти средства были направлены в 25 стран, в основном на Африканском континенте, которые уже были классифицированы как страны, находящиеся в долговом кризисе. Было совершенно непонятно, каким образом им удастся выйти из этого кризиса. Не мог не вызывать беспокойства тот факт, что основанием для предоставления им кредита обычно являлось предположение о том, что они смогут быстро восстановить свою экономику, а консолидация бюджета произойдет уже в 2021 г.[577]577
  D. Munevar, “Arrested Development: International Monetary Fund Lending and Austerity Post Covid-19,” Eurodad, October 26, 2020. S. Ambrose, “In the Midst of the Pandemic, Why Is the IMF Still Pushing Austerity on the Global South?” Open Democracy, October 13, 2020.


[Закрыть] Что же касается основного объема средств, предоставленных МВФ, то 79,8 млрд долл., то есть 90 %, было одобрено для займов, выдача которых предполагалась на коммерческой основе. Эти займы предоставлялись, как правило, не бедным странам, а странам-заемщикам, имеющим средние доходы. Бóльшая часть выделенных средств осталась невостребованной. Такое кредитование было не столько крайним средством, используемым в безвыходном положении, сколько мерой предосторожности. Одобрение кредитной линии МВФ рассматривалось как возможность получить поддержку в виде доступных финансовых резервов и дать сигнал о своей кредитоспособности другим потенциальным кредиторам.

С другой стороны, для развивающихся стран-заемщиков, которые находились в особенно тяжелом состоянии, любая помощь приходила слишком поздно. В самом начале года Аргентина, Ливан и Эквадор занимали первые строки в списках проблемных должников. Летом эти три страны объявили о дефолте. Аргентина пыталась бороться в течение многих лет. Но в 2018 г. даже ее рекордный заем в 56 млрд долл. не помог ей стабилизировать ситуацию. Ливан, разрываемый внутренней борьбой и втянутый в региональные геополитические конфликты, долгое время находился в списке неблагонадежных должников. В начале 2020 г. Эквадор находился на грани кризиса. Кроме того, он испытал сильное потрясение в связи с неожиданно резким понижением цен на нефть. Каждая из этих стран в результате дефолта потеряла возможности для получения новых кредитов, что привело к длительным юридическим дебатам с кредиторами. Это возродило страхи более мощной волны долгового кризиса, однако опасения оказались беспочвенными.