Текст книги "Карантин. COVID-19 – вирус, который потряс мир"

Эта идея была с энтузиазмом воспринята группами поддержки стран-должников, выступавшими против эгоистичных интересов кредиторов. Однако какой коалиции хватило бы сил и возможностей создать подобное межнациональное агентство? МВФ, Всемирный банк, страны G20 и «Группа тридцати» вряд ли стали бы отрицать неадекватность существующих договоренностей, однако у них не было никакой заинтересованности в создании нового органа по работе с суверенными долгами. Вместо этого они предпочли бы попытаться уговорить всех кредиторов, включая частных, собраться за столом переговоров. Участие частного сектора было необходимо – это гарантировало бы, что реструктуризация долгов действительно принесет значительное облегчение странам-должникам. Кроме того, прекратились бы все споры о том, кто участвовал, а кто не участвовал в процессе реструктуризации. Это также легитимизировало бы все разбирательства в тех странах, которых попросили пойти на уступки. В экспертном отчете, составленном для «Группы тридцати», влиятельной организации, состоящей из бывших высокопоставленных чиновников центральных банков и казначейств, эта идея была сформулирована следующим образом: «Стратегия, используемая для разрешения кризиса в сфере суверенных долгов, в соответствии с которой некоторые кредиторы фактически финансируют выплаты, предназначенные для других кредиторов, политически неприемлема и поэтому вряд ли окажется успешной… Если не будет обеспечено участие всех кредиторов… то это ослабит политические усилия по поиску согласованного глобального ответа на вызовы кризиса и отобьет интерес к официальному совместному финансированию в будущем»[936]936
  “Sovereign Debt and Financing for Recovery,” Group of Tirty, October 2020.


[Закрыть]. Даже если на уступки шли только кредиторы, финансируемые за счет налогов, то они фактически субсидировали бы частных кредиторов.

Идея этой реформы была очевидна. Еще с конца 1990-х гг. предпринимались попытки создать условия для того, чтобы процесс системного суверенного дефолта был честным и прозрачным[937]937
  Address by Anne Krueger, “A New Approach to Sovereign Debt Restructuring,” International Monetary Fund, November 26, 2001.


[Закрыть]. Чтобы заставить частных кредиторов разделить бремя уменьшения долгов, может потребоваться слишком много усилий. Кроме того, это может привести к тому, что страны-должники временно окажутся отстраненными от рынка облигаций. Однако эксперты «Группы тридцати» продолжали настаивать, что все равно наступит момент, когда невозможно будет игнорировать «экономическую реальность». Страна, имеющая долги меньшего размера, сможет начать с чистого листа. Ей будет легче делать новые инвестиции и получать новые кредиты. А все опасения оказаться отстраненными от рынка облигаций явно преувеличены. Как видно на примере Аргентины, которая неоднократно объявляла дефолт, кредиторы всегда возвращаются.

В целях предоставления странам-должникам рычагов, необходимых для того, чтобы убедить их кредиторов сесть за стол переговоров, осенью 2020 г. МВФ и Всемирный банк совместно призвали к включению во все кредитные документы статьи о коллективных действиях[938]938
  Fresnillo, “Shadow Report on the Limitations of the G20 Debt Service Suspension Initiative: Draining Out the Titanic with a Bucket?”


[Закрыть]. При реструктуризации долга наличие такой статьи позволяло бы блокировать действия несговорчивых кредиторов. Для ситуации, при которой напряжение на рынке кредитования грозит перерасти во всеобъемлющий кризис суверенных долгов, МВФ выдвинул еще более радикальное предложение. С одной стороны, сопротивляющимся частным кредиторам он мог предложить либо наличные, либо кредитные льготы. С другой стороны, несговорчивым кредиторам можно было пригрозить тем, что проблемные малоимущие заемщики применят к ним целенаправленные законодательные меры[939]939
  International Monetary Fund, “The International Architecture for Resolving Sovereign Debt Involving Private-Sector Creditors – Recent Developments, Challenges, and Reform Options,” International Monetary Fund, October 1, 2020.


[Закрыть]. Пример таких действий в 2015 г. уже подала Бельгия, которая приняла законодательство, направленное против так называемых фондов-«стервятников». Если бы аналогичные законы были приняты в Англии или в США, где размещается наибольшее количество облигационных займов, то это привело бы к огромным изменениям в балансе сил в пользу должников[940]940
  K. Pistor, The Code of Capital: How the Law Creates Wealth and Inequality (Princeton University Press, 2019).


[Закрыть]. Скорее всего, страны G20 к такому не были готовы, однако в ноябре 2020 г. они поставили свои подписи под документом «Общий рамочный механизм облегчения долгового бремени помимо DSSI» (Common Framework for Debt Treatments Beyond the DSSI)[941]941
  “Statement Extraordinary G20 Finance Ministers and Central Bank Governors’ Meeting November 13, 2020; www.sciencespo.fr/psia/sovereign-debt/wp-content/uploads/2020/11/English_Extraordinary-G20-FMCBG-Statement_November-13.pdf.


[Закрыть]. Этот документ содержал мало конкретики, однако в нем было четко сформулировано, что любому виду облегчения бремени задолженности государственными кредиторами должны соответствовать аналогичные уступки со стороны частных кредиторов. Главная проблема заключалась в том, как это осуществить на практике. Учитывая тот факт, что на мировом рынке облигаций ключевую роль играли американские банки, инвестиционные фонды и суды, все понимали, что деятельность в этом направлении должны возглавить США. Однако, как было деликатно отмечено в одном из докладов, в середине ноября еще было не вполне ясно, был ли направлен «радар» президента Трампа на решение проблемы облегчения долгового бремени беднейших стран[942]942
  A. Karni and A. Rappeport, “G20 Summit Closes with Little Progress and Big Gaps Between Trump and Allies,” New York Times, November 22, 2020.


[Закрыть].

В надежде на то, что после выборов в США этот вопрос удастся включить в повестку дня, 30 ноября Сирил Рамафоса в очередной раз выступил с призывом осуществить новый выпуск СДР, расширить условия инициативы DSSI, привлечь частных кредиторов, а также разработать меры, направленные на сокращение влияния рейтинговых агентств[943]943
  Ramaphosa, “Global Response Is Needed to Prevent a Debt Crisis in Africa.”


[Закрыть]. Разумеется, он надеялся найти поддержку у команды Джанет Йеллен, кандидата на пост министра финансов США, который в то время занимал Стивен Мнучин. Однако у Рамафосы имелись и противники, с которыми ему предстояло бороться. Несколько удивительно, что самым активным представителем оппозиции, выступавшей против предложений по реструктуризации долгов, стала Вера Сонгве, глава Экономической комиссии ООН для Африки (ЭКА), имеющая статус заместителя Генерального секретаря ООН. Как сообщает Financial Times, с ее точки зрения, «последнее, в чем нуждаются развивающиеся страны, – это насильственное привлечение частного сектора к реструктуризации долгов». По ее мнению, «общий рамочный механизм для облегчения бремени задолженности, в котором в одну кучу свалены государственное льготное кредитование и выход на коммерческий рынок, только помешает развитию Африки»[944]944
  J. Wheatley, “Why the Developing World Needs a Bigger Pandemic Response,” Financial Times, November 19, 2020.


[Закрыть]. Развитые страны могут позволить себе соблюдать баланс между интересами налогоплательщиков и держателями облигаций. Но почему развивающиеся страны, оказавшиеся в трудном финансовом положении, должны с нетерпением ждать тот день, когда они будут вынуждены одновременно расплатиться со всеми кредиторами? Сложившуюся ситуацию главным образом определял тот факт, что в 2020 г. за обслуживание кредитов правительства развивающихся стран выплатили своим кредиторам сумму, в целом превышающую размер новых кредитов на 167 млрд долл.[945]945
  UNDAD, “A Debt Pandemic,” Briefng Paper March 2021.


[Закрыть] Уменьшение стоимости обслуживания долга могло бы оказаться полезным, но на самом деле для восстановления экономики африканских стран и для ускорения их развития требовались бóльшие объемы инвестирования, профинансированные за счет более крупных займов.

Теперь необходимо было сделать выбор между двумя различными подходами к финансированию и развитию. Сторонники полномасштабной реструктуризации долгов исходили из четкого понимания, какой уровень задолженности страны соответствовал ее платежеспособности, и призывали начать все с чистого листа. Экономическая комиссия ООН для Африки (ЭКА) не отрицала необходимость реструктуризации в тяжелых случаях или необходимость привлечения частного кредитования. Несмотря на критику Веры Сонгве, в официальные документы ЭКА был включен «Общий рамочный механизм», предложенный странами G20. Главное отличие состояло в том, что Экономической комиссией двигало амбициозное желание выдать не меньше, а, наоборот, как можно больше кредитов[946]946
  United Nations, “Innovative Finance for Private Sector Development in Africa,” United Nations Economic Commission for Africa, 2020.


[Закрыть]. Она руководствовалась моделью так называемого режима смешанного финансирования, в котором предполагается тесное взаимодействие (партнерство) между государственными структурами и частными рынками. Это наделяло властью как частных кредиторов, так и рейтинговые агентства, однако, по замечанию ЭКА, опасаться этого не стоило, поскольку ни одно рейтинговое агентство на самом деле не понижало кредитный рейтинг странам-участницам программы DSSI. Первостепенная задача состояла в том, чтобы многократно увеличить объемы кредитования, используя все имеющиеся каналы: проведение Международным валютным фондом нового выпуска СДР; расширение кредитования со стороны многосторонних банков развития; создание механизма обеспечения ликвидности для совершения операций репо с суверенными облигациями африканских стран, что позволило бы использовать эти облигации, так же как и облигации богатых стран, в качестве залога при дальнейшем кредитовании. Составляя эти предложения, ЭКА опиралась на технические рекомендации компании PIMCO, одного из крупнейших мировых инвесторов на рынке частных облигаций. ЭКА и PIMCO пытались доказать необходимость применения в Африке модели, широко используемой в развитых странах, согласно которой государство оказывает поддержку частным инвестиционным компаниям[947]947
  D. Gabor, “The Wall Street Consensus,” SocArXiv, December 22, 2020.


[Закрыть]. Какие-то элементы этой модели могли быть реализованы местными финансовыми властями. Позднее может возникнуть необходимость в дополнительной поддержке со стороны центральных банков развитых экономик. Если понадобится, то также можно будет произвести выпуск СДР. Безусловно, это было весьма рискованное предложение, но если оглянуться вокруг и посмотреть, что делается в других странах, то оно уже не будет казаться таким странным. Если уж Италия, долг которой составляет 155 % от ВВП, благодаря поддержке ЕЦБ могла размещать на рынках пятилетние облигации со ставкой купона 0,2 %, то почему африканские страны-заемщики, имеющие гораздо лучшее соотношение объема долга к размеру ВВП, вынуждены устанавливать на свои облигации сверхвысокие проценты? Все это происходит только благодаря политическому лоббированию и финансовому инжинирингу.

Сторонники полной и всеобъемлющей реструктуризации долгов оперировали такими понятиями, как «экономическая реальность» и «экономическая приемлемость долга». Однако, судя по опыту самих же развитых стран, если кредитоваться в валюте, которую сам и контролируешь, то эти параметры можно обсуждать, поскольку они в конечном счете определяются центральными банками. Что же касается защитников идеи новой Африки, таких как Вера Сонгве, то определяющими параметрами для них были масштаб потенциальных возможностей континента и размах стоящих перед ним задач. «Экономическая реальность», доминирующая в представлениях ЭКА, определялась такими факторами, как стремительный рост населения Африканского континента, а также насущная потребность в создании инфраструктуры. По прогнозам ЭКА, к 2024 г. в Африке будут сосредоточены самые крупные в мире ресурсы рабочей силы, которые будут составлять 40 % от глобального числа всех молодых рабочих[948]948
  UNECA, “Building Forward Together”; www.uneca.org/archive/sites/default/ fles/Publication Files/building_forward_together.pdf.


[Закрыть]. Согласно данным ООН, для реализации программы «Цели устойчивого развития» Африке необходимо расходовать 1,3 трлн долл. ежегодно[949]949
  United Nations, Economic Commission for Africa, “Economic Report on Africa 2020: Innovative Finance for Private Sector Development in Africa”; repository. uneca.org/handle/10855/43834.


[Закрыть]. Недаром в 2015 г. Всемирный банк избрал себе слоган «От миллиардов к триллионам»[950]950
  From Billions to Trillions: MDB Contributions to Financing for Development (English). World Bank Group. documents.worldbank.org/curated/en/602761467999349576/ From-billions-to-trillions-MDB-contributions-to-fnancing-for-development.


[Закрыть]. А для того чтобы это стало реальностью, было необходимо больше кредитов, которые нужно было привлекать любыми способами и из любых доступных источников.

Китай стал столь привлекательным кредитором только в связи с острой необходимостью в инвестициях. Стремясь совершить гигантский скачок, Китай сразу же заполнил пустую нишу. Трамплином для этого стала программа «Один пояс – один путь». В мае 2017 г. Си Цзиньпин собрал в Пекине глав 30 государств и делегатов из более 130 стран, чтобы объявить о «проекте века». Конечно, Китай имел грандиозные амбиции, но разговоры об инвестициях размером в триллионы долларов США не были преувеличением. Совсем наоборот – наконец-то это была реалистичная оценка масштабов.

Поток денег, поступающий из Китая, позволил создать самую современную инфраструктуру. Вместе с этим появилось и новое представление об экономическом развитии: на передний план выходили производство энергии, развитие транспортной структуры и экспорт товаров. Это в перспективе должно было привести к формированию производственных цепочек и обеспечить высокотехнологичное развитие нового уровня. В 2020 г. развивающиеся страны не мучились опасениями, что они слишком много задолжали Китаю. Их приводил в ужас вопрос о том, не собирается ли Китай прекратить кредитование[951]951
  J. Kynge and J. Wheatley, “China Pulls Back from the World, Rethinking Xi’s ‘Project of the Century,’” Financial Times, December 11, 2020.


[Закрыть]. После гигантской волны кредитования в 2016 г. Китай несколько притормозил. Пекин был обеспокоен утечкой капитала, замаскированной под кредитование в рамках инициативы «Один пояс – один путь». Руководство страны поставило задачу улучшить качество инвестиционных проектов и взять под контроль их геополитические последствия. Было принято решение по отмене кредитования стран Африки и Латинской Америки[952]952
  B. Tangjanco, Y. Cao, et al., “Pulse 1: Covid-19 and Economic Crisis – China’s Recovery and International Response,” ODI Economic Pulse, November 2020.


[Закрыть]. Кроме того, замедлялась реализация проектов в Пакистане[953]953
  F. M. Shakil, “China Slowly Retreating from Pakistan’s Belt and Road,” Asia Times, December 26, 2020.


[Закрыть]. К концу 2020 г. финансирование Китаем стран, входящих в инициативу «Один пояс – один путь», снизилась на 54 %, что составило 47 млрд долл.[954]954
  C. Shepherd, “China Pours Money into Green Belt and Road Projects,” Financial Times, January 26, 2021.


[Закрыть]

Если Китай действительно собирался отказаться от своих первоначальных планов, кто смог бы заполнить образовавшуюся брешь? Мог ли Запад дать достойный ответ на гигантские инвестиционные потребности развивающихся стран? За годы, непосредственно предшествовавшие 2020 г., произошло существенное изменение – в повестке дня действительно появился этот вопрос.

В январе 2017 г. Германия, которая тогда председательствовала в G20, выступила с идеей «Плана Маршалла вместе с Африкой» (особо отметим: «вместе с Африкой», а не «для Африки»), главной задачей которого предполагалось развитие частного инвестирования[955]955
  J. P. Pham, “Germany’s ‘Marshall Plan’ for Africa,” Atlantic Council, January 23, 2017.


[Закрыть]. В том же году был основан Канадский финансовый институт развития (Development Finance Institute Canada, DFIC), известный также как FinDev. В стандартных формулировках, типичных для этого жанра, FinDev описывался как «финансовая организация, которая призвана поддерживать инклюзивный рост частного сектора, а также содействовать экономической устойчивости развивающихся стран»[956]956
  www.fndevcanada.ca/en.


[Закрыть]. После того как в 2018 г. администрация Трампа впервые предложила прекратить государственную поддержку финансирования развития, она бросила все силы на претворение в жизнь закона «Оптимизация инвестиций в целях развития» (BUILD Act). В рамках этого закона, поддержанного обеими палатами, была создана Корпорация финансирования развития (Development Finance Corporation, DFC)[957]957
  D. F. Runde and R. Bandura, “The BUILD Act Has Passed: What’s Next?” Center for Strategic and International Studies, October 12, 2018.


[Закрыть], которая включила в себя уже имеющуюся американскую Корпорацию зарубежных частных инвестиций. Новая финансовая организация увеличила размер средств, которыми можно было рискнуть, выделив их на поддержку финансирования развития. Если первоначально планировалось потратить 20 млрд, то теперь речь шла о 60 млрд долл. Кроме этого, были смягчены условия, на которых США могли обеспечивать поддержку ценным бумагам, сопряженным с риском[958]958
  “BUILD Act: Frequently Asked Questions About the New U. S. International Development Finance Corporation,” CRS Report, January 15, 2019.


[Закрыть]. Летом 2018 г. США, Япония и Австралия объявили о совместных планах по оказанию поддержки развитию инфраструктуры в Индо-Тихоокеанском регионе[959]959
  OPIC, “U. S.-Japan-Australia Announce Trilateral Partnership for Indo-Pacifc Infrastructure Investment,” July 30, 2018, press release.


[Закрыть]. Для подкрепления этих намерений в 2019 г. Австралия запустила программу «Финансирование инфраструктуры в Тихоокеанском регионе», выделив на это 2 млрд долл.[960]960
  S. Hameiri, “Debunking the Myth of China’s ‘Debt-Trap Diplomacy,’” Interpreter, September 9, 2020.


[Закрыть] Для сертификации проектов по развитию инфраструктуры США, Япония и Австралия запустили совместную программу Blue Dot Network. Целью этой инициативы являлась трансформация приблизительно 94 трлн долл., выделенных на глобальные инвестиции в развитие столь необходимой для развивающихся стран инфраструктуры, в «класс активов, подкрепленных стандартными контрактами», в соответствии с коммерческими проектами в области недвижимости, используемыми развитыми странами[961]961
  M. P. Goodman, D. F. Runde, and J. E. Hillman, “Connecting the Blue Dots,” Center for Strategic and International Studies, February 26, 2020.


[Закрыть].

Стратегическая цель этих мероприятий была предельно ясной. Как заметил министр экономического сотрудничества и развития Германии Герд Мюллер, «мы не можем оставить Африку китайцам, русским и туркам»[962]962
  Pham, “Germany’s ‘Marshall Plan’ for Africa.”


[Закрыть]. Однако все страны-участницы таких проектов объединяла одна общая черта: их государственное финансирование было весьма скромным. Европейские фонды, выделенные на «План Маршалла с Африкой», насчитывали в целом всего 6,5 млрд евро. В основе всех этих инициатив лежала слепая вера в то, что какой-то волшебный леверидж и магический финансовый инжиниринг превратит их миллиарды если уж не в триллионы, так хотя бы в сотни миллиардов. В духе предложений ЮНЕСКО надежда была на частно-государственные партнерства. Для того чтобы многократно увеличить потоки частного капитала, поступающие из богатых стран в бедные страны, государственные институты должны принять на себя все возникающие риски, включая страновой риск, проектный риск, валютный риск.

Однако, хотя у западных стран теперь появилась мотивация соревноваться с Китаем и очень заразительной была идея о том, что благодаря рынку богатство польется как из рога изобилия, общее количество кредитных средств, поступающих бедным странам, все еще было недостаточным. Подавляющее большинство частных фондов, занимающихся так называемыми схемами смешанного финансирования, работали не с беднейшими странами, а со странами среднего уровня доходов[963]963
  S. Attridge and L. Engen, “Blended Finance in the Poorest Countries,” Overseas Development Institute, April 2019.


[Закрыть]. Даже при поддержке банков развития, которые принимали риски на себя, частные фонды предпочитали иметь дело с теми странами, которые уже продемонстрировали возможность устойчивого и прибыльного экономического роста. По определению, это были страны как минимум со средним уровнем доходов. А это в конечном счете также является одной из причин, почему страны, включенные в программу DSSI (даже если она и не соответствовала масштабам их задолженности), находились в самом низу списка задач глобальной политической повестки.

В странах с низким уровнем доходов, по самым грубым оценкам, проживает около 670 млн человек, доля которых в мировом ВВП составляет менее 1 %. Их бедственное положение – это гуманитарная проблема. Однако для центров сосредоточения экономической и политической власти на глобальном Севере эта проблема не представляла системных рисков, по крайней мере до тех пор, пока плачевное состояние этих стран не приводило к массовой миграции. Герд Мюллер, министр экономического сотрудничества и развития, высказался по этому поводу весьма откровенно: «Судьба Африки – это вызов и шанс для Европы. Если мы вместе не решим эту проблему, рано или поздно она затронет нас самих»[964]964
  Pham, “Germany’s ‘Marshall Plan’ for Africa.”


[Закрыть]. Это был страх за будущее. В краткосрочной перспективе финансовые трудности Замбии или Ганы представляли угрозу только для крошечной части портфелей их кредиторов. То же самое можно было сказать относительно дефолтов, объявленных Эквадором и такими странами-должниками со средним уровнем доходов, как Аргентина и Ливан. Все дело в том, что, поскольку в мире экономики этих стран обладали малым весом, ничего не стоило отмахнуться от их проблем, назвав их «идиосинкразическими». Для того чтобы заставить эти страны произвести крупномасштабные институциональные изменения, потребовался бы гораздо более сильный долговой кризис, чем тот, который разразился в 2020 г. Для этого был необходим кризис, который затронул бы более крупные экономики, – что-то вроде кризиса развивающихся стран, произошедшего в период между 1997 и 2001 гг.

В 2020 Г. на рынках ценных бумаг развивающихся стран наблюдалось сильное волнение, однако полномасштабного долгового кризиса не произошло. Могло показаться, что рынки сохраняют устойчивость, но не было ли это впечатление обманчивым? Может быть, ситуация 2020 г. лишь подкрепляла ложное чувство спокойствия?

Бразилия была более крупной и в системном отношении более важной страной, чем какая-либо из стран Азии в конце 1990-х гг. Она завершила 2021 г., имея суверенный долг, который составлял 90 % ВВП. Для развивающейся экономики это был слишком высокий показатель[965]965
  B. Harris, “Brazil’s Economic Dilemma: Public Debt Restraint or Sluggish Recovery,” Financial Times, January 28, 2021.


[Закрыть]. Спрос на краткосрочные бразильские облигации по-прежнему был большим, а доходность по долгосрочным облигациям все больше увеличивалась. За первые четыре месяца 2021 г. Казначейству Бразилии пришлось пролонгировать государственную задолженность на сумму 112 млрд долл.[966]966
  J. Wheatley, “UN Chief Warns of Coming Debt Crisis for Developing World,” Financial Times, March 29, 2021.


[Закрыть] Это была огромная сумма, однако бóльшая часть долга была номинирована в бразильских реалах. Кроме того, если учесть такие факторы, как достаточно сильный торговый баланс, гибкий обменный курс, активные и эффективные действия центрального банка, то станет понятным, что в Бразилии не было непосредственных причин для кризиса. Но опасения по этому поводу продолжали расти. Правительство Болсонару было оппортунистическим, в кабинете министров, как всегда, царил хаос, а выборы были перенесены на 2022 г. Паника на рынках пока еще не наступила, но бразильский реал продолжал падать. К апрелю 2021 г. курс реала вновь вернулся к тому же самому низкому уровню, которого он достиг во время первой волны кризиса. В конце марта Антонио Гутьеррес, Генеральный секретарь ООН, предупредил о том, что сроки погашения бразильских долгов становились все более короткими. Кроме всего прочего, в Бразилии вновь вышла из-под контроля эпидемия COVID-19. В стране свирепствовал новый, гораздо более заразный штамм вируса. Вакцины поступали крайне медленно. В апреле 2021 г. ежедневно регистрировалось по 4000 смертных случаев, а общее количество умерших превысило 400 000 человек. По словам Гутьерреса, во время кризиса все взаимосвязано: здоровье, нищета, финансы[967]967
  R. Henderson and P. Naidoo, “S. Africa’s Rising Debt Is ‘Major’ Treat to Finance Sector,” Bloomberg, November 24, 2020.


[Закрыть].

Если общемировой финансовый кризис откладывался, то ЮАР становилась еще более уязвимой, чем Бразилия. Показатели темпов роста в ЮАР были гораздо хуже. Еще до кризиса 2020 г. безработица в этой африканской стране достигла 30 %. Потенциал экспорта Южно-Африканской Республики был менее динамичным, чем аналогичный показатель в странах Латинской Америки. Южно-Африканский резервный банк признавал, что количество внутренних государственных облигаций, скупленных банками и пенсионными фондами ЮАР, может привести к опасному сближению финансов государственного и частного секторов[968]968
  R. Henderson and P. Naidoo, “S. Africa’s Rising Debt Is ‘Major’ Treat to Finance Sector,” Bloomberg, November 24, 2020.


[Закрыть]. Понижение рейтинга суверенного долга окажет негативное влияние на финансовое положение банков и пенсионных фондов. Такая же логика была применима к рассуждениям по поводу влияния этого фактора на государство. Ранее правительство ЮАР дало гарантии по облигациям обанкротившейся энергетической компании Eskom[969]969
  A. Sguazzin, R. Naidoo, and L. Pronina, “Eskom Bailout Emerging as Equity Swap by Biggest Bondholder,” Bloomberg, December 16, 2020.


[Закрыть]. Если бы по этим гарантиям потребовалось платить, то государственный долг ЮАР сразу же вырос бы с 2,62 трлн до 3 трлн рэндов. Однако Южно-Африканская Республика взяла на вооружение новый механизм, предназначенный для развивающихся стран. Хотя государственный долг был весьма существенным, он все-таки еще не достиг опасных размеров. В начале 2020 г. обменный курс рэнда упал, но затем вернулся к прежним значениям. К концу 2020 г. валютные резервы страны были больше, чем в начале года. Учитывая тяжелое состояние экономики, Южно-Африканский резервный банк строго придерживался выбранной политики и не собирался поднимать процентные ставки, по крайней мере до тех пор, пока это не станет абсолютно необходимым.

В 2020 г. самую серьезную проверку на прочность рынка и на устойчивость развития в качестве развивающейся экономики прошла Турция. В ноябре обладающий незаурядной волей президент Турции Эрдоган не выстоял под давлением рынка. Он был вынужден отправить в отставку своего зятя, руководившего экономической политикой Турции. Кроме того, он кардинальным образом поменял свою позицию в отношении процентных ставок[970]970
  L. Pitel, “Scale of Turkey’s Economic Crisis Triggered Erdogan Family Implosion,” Financial Times, November 13, 2020.


[Закрыть]. Это была полная капитуляция. Но как Турция оказалась в таком положении? В течение многих лет Эрдоган глумился над глобальными финансовыми рынками и угрожал им. Он придирался к двум руководителям центрального банка и наконец уволил их. Он проводил на удивление агрессивную внешнюю политику, в результате чего превратил во врагов все соседние страны. Исключением не стал и главный торговый партнер Турции – Евросоюз[971]971
  L. Pitel, “Erdogan’s Great Game: Soldiers, Spies and Turkey’s Quest for Power,” Financial Times, January 12, 2021.


[Закрыть]. Вдобавок под руководством не имеющего должной квалификации зятя Эрдогана Турция нарушила одно из базовых правил нового механизма для развивающихся стран. Когда в 2019 г. турецкая лира начала терять в цене, вместо того чтобы воздержаться от активных действий, турецкие власти не отступили от своих принципов и впустую «сожгли» более 140 млрд долл. из резервов, пытаясь не допустить девальвации турецкой лиры. В сентябре 2020 г., когда бушевала инфляция, лира находилась в свободном падении, а уровень безработицы стремительно повышался, Турция с подачи Эрдогана выступила на стороне Азербайджана в азербайджано-армянской войне. Именно в этот момент, согласно достоверным оценкам западных банкиров, окончательно испарились валютные резервы Турции. Размер краткосрочных займов превысил размер всех имевшихся в балансе активов. Таким образом, общий баланс резервов оказался отрицательным[972]972
  L. Pitel, “Turkey’s Lira Sinks to 8 Against US Dollar for First Time,” Financial Times, October 26, 2020. B. W. Setser, “The Changing Nature of Turkey’s Balance Sheet Risks,” Council on Foreign Relations, October 23, 2020. L. Pitel, “Erdogan Gambles on Fast Recovery as Turkey Burns Trough Reserves,” Financial Times, August 3, 2020.


[Закрыть]. Как будто желая лишиться возможности прибегнуть к внешней помощи, Эрдоган закупил в России зенитные комплексы, в связи с чем на Турцию были наложены санкции США. Он наотрез отказался рассмотреть программу МВФ, поскольку участие в ней отбросило бы Турцию назад, создав ситуацию, в которой она находилась во время последнего серьезного финансового кризиса 2001 г. А Эрдоган сделал свою карьеру благодаря именно этому кризису[973]973
  B. Ghosh, “Erdogan Should Break His IMF Taboo,” Bloomberg, April 19, 2020. A. Erdemier and J. A. Lechner, “Why Erdogan Won’t Ask the IMF for Help,” Foreign Policy, June 1, 2020.


[Закрыть]. Для него было неприемлемым даже простое обсуждение условий МВФ при кредитовании. Единственным источником внешней помощи для Анкары оставался Катар, которому удалось наскрести средства для предоставления Анкаре своповой линии в размере 15 млрд долл. Однако сам Катар находился под санкциями Саудовской Аравии и ОАЭ[974]974
  A. Kucukgocmen and O. Coskun, “Qatar Ofers Turkey Relief by Tripling FX Swap Line to $15 Billion,” Reuters, May 20, 2020.


[Закрыть]. Не помогла и победа Байдена, состоявшаяся 3 ноября. Одним из немногих друзей, остававшихся у Эрдогана в Вашингтоне, был Трамп. На выходных, 7–8 ноября, Эрдоган, который ощущал сильное давление, исходящее от самой правящей партии, прибегнул к крайним мерам, введя в состав центрального банка и министерства финансов консервативную команду.

Автономия, которой обладали крупные развивающиеся страны, была относительной. Оставалась вполне реальная угроза: один неверный шаг – и можно скатиться в пропасть. Экономике Турции пришлось бы еще долгие годы дорогой ценой платить за позицию Эрдогана в вопросе о жестких процентных ставках – это была политика балансирования на грани катастрофы[975]975
  L. Pitel, “Turkey Raises Interest Rates Again in Bid to Rebuild Credibility,” Financial Times, December 24, 2020.


[Закрыть]. Безусловно, для Анкары было бы унизительным менять свою тональность на переговорах с западными инвесторами. Но Эрдоган не был жертвой. Он был игроком. Он протестировал рынки на степень их терпения, а затем в последнюю минуту дал задний ход. Инвесторы оказались на удивление миролюбивыми. В результате паники появилась возможность выиграть, когда произойдет отскок цен облигаций. Имея низкие издержки производства и находясь при этом на краю Европы, Турция имела огромный потенциал. Как только повысятся процентные ставки, капитал вернется в страну, и тогда турецкая лира укрепится[976]976
  C. Ostorf, “Turkish Markets Bounce Back as Foreign Investors Return,” Wall Street Journal, January 6, 2021. “Investors Back in Turkey for Short Term Only as Erdogan Record Questioned,” Ahval, January 7, 2021.


[Закрыть]. Казалось, мир уже наступил. Но президент Турции, известный непостоянством своих взглядов, так не думал. 20 марта 2021 г. Эрдоган уволил главу центрального банка, а затем отправил в отставку своего заместителя. Это выглядело так, как если бы Анкара собиралась спровоцировать кризис. А в это время центральный банк предпринимал меры для того, чтобы остановить бегство национального и зарубежного капитала, но старался сделать это, не привлекая к этому большого внимания. Центральный банк потихоньку вернул контроль над движением капитала, введя ограничения для инвесторов, собирающихся закрыть свои позиции по турецкой лире[977]977
  “Investors Left Shocked After Erdogan Upends Turkey’s Markets,” Financial Times, March 25, 2021.


[Закрыть].

В иерархической структуре мировой экономики имеется множество уровней, и на каждом из них происходили испытания на прочность. Для того чтобы успокоить держателей облигаций и стабилизировать рост размеров долга, который составлял почти 100 % от ВВП, ЮАР собиралась сделать все возможное, чтобы ценой напряженных усилий укрепить бюджет[978]978
  P. Naidoo, “South Africa Treasury Denies Tat Budget Cuts Will Stife Growth,” Bloomberg, November 6, 2020.


[Закрыть]. В 2021 г. Бразилии предстояло решить, стоит ли и дальше предоставлять субсидии домохозяйствам с низкими доходами, что во время первой волны коронавирусного кризиса имело столь важное значение. Но по сравнению с проблемами, которые стояли перед Замбией и Эквадором после объявления ими дефолта, это была не самая трудная задача. Разрыв между беднейшими странами, включенными в проект DSSI, и такими странами, как Бразилия или Турция, был поистине огромным. Элиты некоторых стран, например Танзании и Эфиопии, строили амбициозные планы, надеясь совершить экономический рывок, который позволит им преодолеть эти различия[979]979
  J. Ott, “Tanzanians Debate the Meaning of New ‘Lower-Middle-Income’ World Bank Status,” Global Voices, July 13, 2020.


[Закрыть]. Несмотря на ущерб, причиненный пандемией, эти мечты продолжали будоражить их воображение. К концу 2020 г. бизнес-элитам развивающихся стран во всем мире казалось, что глобальные финансовые рынки по-прежнему предлагают им воспользоваться лучшим из имеющихся трамплинов.

Если в начале 2020 г. происходил большой отток иностранной валюты с рынков развивающихся стран, то в конце года был зафиксирован рекордный приток валюты. В конце ноября, спустя несколько недель после того, как Перу разместило свои облигации со сроком погашения в 100 лет, Кот-д’Ивуар произвел выпуск евробондов со сроком погашения 12 лет на сумму 1 млрд евро. Несмотря на то что доходность, объявленная по этим облигациям, была рекордно низкой, подписка на них в 5 раз превзошла размер выпуска. Рейтинговое агентство Fitch прогнозировало, что в 2021 г. Намибия, Нигерия и ЮАР отсрочат срок выплаты по облигациям, а Кот-д’Ивуар, Гана и Кения могут произвести выпуск новых облигаций. Бенин, который в 2019 г. занимал 158-е место из 189 по индексу развития человеческого потенциала, был внесен в список стран, которые, как ожидалось, вернутся на рынок[980]980
  “Debt Markets Re-Open for Sub-Saharan Issuers,” Fitch Ratings, November 29, 2020.


[Закрыть]. Упомянутые страны остро нуждались в денежных средствах и были готовы платить. Но даже в беднейшие уголки мировой экономики деньги поступали по другой причине – в мире существовал огромный избыток долларовой ликвидности. Политика Федеральной резервной системы США обеспечила глобальной кредитной системе поразительную эластичность, которая проявилась в условиях коронавирусного кризиса. Изобилие долларов подкрепило основанную на рыночных отношениях систему глобального кредитования, а также отсрочило наступление кризиса, который мог бы привести к необходимости погашения всех задолженностей. Реальные проблемы для стран-заемщиков, имеющих низкие доходы, могли возникнуть только в результате ужесточения монетарной политики США. А этот вопрос стал бы рассматриваться не в Кот-д’Ивуаре и не в Кении, а в США, и решение принималось бы на Уолл-стрит и в Вашингтоне.