Текст книги "Карантин. COVID-19 – вирус, который потряс мир"

Часть III. Жаркое лето

Глава 9. Новый Евросоюз

В МАРТЕ 2020 г. государственный долг, вызывавший самые большие опасения, был не у США и не у развивающейся страны[620]620
  R. J. Samuelson, “Opinion: Why Italy’s Debt Matters for Everybody,” Washington Post, May 24, 2020.


[Закрыть]. Самым крупным должником была европейская страна. Долг итальянского правительства составлял неимоверно большую сумму – 1,7 трлн евро (1,9 трлн долл. США). По размерам это был четвертый в мире пакет государственных облигаций, эквивалентный 136 % ВВП Италии[621]621
  M. Ashworth, “Italy’s Debt Is Less Terrifying Tan It Looks,” Bloomberg, April 9, 2020.


[Закрыть]. По прогнозам, на фоне коронавирусного кризиса в течение года этот показатель мог взлететь не менее чем до 155 %. Кроме Японии, ни одна развитая страна не имела такого соотношения между размером долга и величиной ВВП. Но решить проблему с долгом для Италии было на порядок сложнее, чем для Японии, и причиной была валюта, в которой были номинированы итальянские государственные облигации. Для Италии евро не являлось иностранной валютой в полном смысле этого слова, однако и не было валютой, которую Италия могла бы контролировать так же, как правительство США контролирует доллар или правительство Великобритании – фунт стерлингов. Каким образом и на каких условиях можно было помочь Италии с ее суверенным долгом – решение этого вопроса находилось в руках европейских политиков.

В современной истории проблемы, связанные с европейскими финансами, уже не раз заставляли волноваться весь мир[622]622
  A. Tooze, Crashed: How a Decade of Financial Crises Changed the World (Viking, 2018).


[Закрыть]. Десять лет назад, в связи с несбалансированностью европейской монетарной системы, возник небывалый кризис. Эпицентром этого кризиса была Греция, но в опасности находилась вся еврозона. В 2011 г. в течение некоторого времени сохранялось ощущение, что Греция с большей вероятностью, чем даже Замбия или Египет, объявит дефолт по своим долговым обязательствам. Для разработки программы финансового оздоровления на помощь призвали МВФ, причем речь шла об урегулировании финансовой ситуации не только в Греции, но также в Ирландии и Португалии. Помимо составления программ для этих стран – под руководством амбициозного директора-француза Доминика Стросс-Кана и при полной поддержке администрации Обамы – МВФ выделил 250 млрд долл. для укрепления системы финансовой безопасности всей еврозоны в целом[623]623
  R. Olivares-Caminal, “The New EU Architecture to Avert a Sovereign Debt Crisis: EFSM, EFSF & ESM,” October 2011; www.oecd.org/daf/fn/48887542.pdf.


[Закрыть]. Это была самая масштабная интервенция из когда-либо осуществленных МВФ, и она совершенно не соответствовала сложившейся ситуации. Пытаясь в XXI в. выступить в новой роли, МВФ, по сути, пришлось тушить пожары, возникшие еще в «старом мире».

Самый опасный период кризиса еврозоны завершился в 2012 г. благодаря смелому обещанию Марио Драги, что для сохранения единой валюты Европейский центральный банк готов пойти «на любые меры». Это заявление успокоило рынки, но ЕЦБ так и не предпринял реальных шагов. Европейский центральный банк начал проводить политику количественного смягчения в стиле США или Японии лишь в 2015 г., и это спровоцировало шквал недовольства со стороны консервативной Северной Европы. Вместе с тем для укрепления финансовой стабильности использовались главным образом меры жесткой фискальной экономии. В большинстве стран Южной Европы усилился негативный настрой по отношению к Евросоюзу. По мере замедления темпов экономического роста и инфляции коэффициент задолженности Италии совсем не уменьшился – наоборот, наблюдалось его резкое увеличение. В 2020 г. было необходимо найти ответ на главный вопрос: может ли коронавирусный кризис создать в Италии такую критическую финансовую ситуацию, которая приведет ко второму, еще более тяжелому кризису всей еврозоны? А если этому суждено случиться, то, как и при первом кризисе, проблема коснется не только Европы.

По злой иронии судьбы Италия оказалась на переднем фронте борьбы с пандемией. Если бы главный удар пришелся только на Италию, это само по себе было бы плохо. Но от эпидемии сильно пострадали также Франция и Испания. Хотя государственные долги этих стран были другого порядка, нежели итальянский долг, в результате коронавирусного кризиса коэффициенты их задолженностей поднялись выше 100 %, что стало психологическим порогом для рынков. Еще большее беспокойство вызывали признаки формирования некоего порочного круга: страхи по поводу судьбы суверенного долга стали переплетаться с волнениями, связанными с перспективами сохранения финансовой стабильности крупнейших банков. Доходность итальянских государственных облигаций выросла. Одновременно два крупнейших итальянских банка – UniCredit и Intesa Sanpaolo – повысили стоимость страхования на случай дефолта[624]624
  J. Detrixhe, “Europe’s ‘Doom Loop’ of Government Debt Is Alive and Well,” Quartz, May 13, 2020.


[Закрыть]. По оценкам, риски по-прежнему оставались невысокими, однако тревожил сам факт существования такой взаимосвязи[625]625
  “Financial Stability Review,” European Central Bank, May 2020.


[Закрыть].

Итак, главная задача состояла в том, чтобы сохранить финансовую стабильность Европы. Ни для кого не было секретом, что именно нужно было для этого сделать. Для стабилизации несбалансированных и неравных долгов стран – членов Евросоюза нужно было просто разделить их между странами, целиком или частично. Если бы государственные долги стран, входящих в еврозону, были объединены, то в первой половине 2020 г. они бы составляли 86 % от ВВП[626]626
  Eurostat, “First Quarter of 2020 Compared with Fourth Quarter of 2019,” ec.europa.eu/eurostat/documents/2995 521/11129607/2-22072020-AP-EN.pdf/ ab6cd4f-ec57-d984-e85a-41a351df1fd.


[Закрыть]. Это был бы более низкий показатель, чем коэффициент задолженности США, Японии или Великобритании. Тогда рейтинг объединенного долга Европы был бы очень хорошим, пусть даже он и не дотягивал бы до идеального кредитного рейтинга Германии. Кроме того, это помогло бы стимулировать заинтересованность мировых инвесторов. Европейский центральный банк мог бы сгладить проблемы в функционировании рынка облигаций – другие центральные банки делали это как нечто само собой разумеющееся.

Хотя все эти рецепты всем были известны, в Европе к ним было такое неоднозначное отношение, что даже одно упоминание о них могло привести к прекращению любого серьезного обсуждения. Все упиралось в вопрос о распределении долгов. У кого долги были больше? У кого меньше? Коэффициент задолженности у Германии в 2019 г. составлял менее 60 %, у Нидерландов – около 50 %. Фискальная архитектура Европы, какой бы она ни была, основывалась на законах, которые определяли целевые показатели, связанные с государственным долгом, а также ограничивали фискальный дефицит. Эти законы позволили Северной Европе сохранять спокойствие и предоставили ЕЦБ достаточно надежное политическое прикрытие, благодаря которому при необходимости он мог заниматься скупкой облигаций[627]627
  L. van Middelaar, Alarums and Excursions: Improvising Politics on the European Stage (Agenda Publishing, 2019).


[Закрыть]. Для того чтобы оправдать свои интервенции, ЕЦБ использовал различные предлоги. Чаще всего интервенции объяснялись необходимостью не допустить потери целостности еврозоны, что могло бы создать угрозу невыполнения Евросоюзом своей главной миссии – сохранения стабильности цен. Специфика ЕЦБ состояла в том, что одной ногой он стоял в 1990-х гг., а другой – в XXI в. Его действия были чистой импровизацией. ЕЦБ проходил проверку в моменты политического напряжения, как это было, например, в 2015 г., когда левое греческое правительство находилось на грани объявления дефолта, или в 2018 г., когда самопровозглашенное популистское правительство испытывало терпение Севера. Но по сравнению с 2020 г. масштаб этих потрясений был незначительным. Коронавирус отчетливо продемонстрировал слабость финансовых институтов еврозоны.

Первая серьезная поверка происходила в течение недели, начиная с 9 марта. На рынках Нью-Йорка царила паника. Разрыв в доходности немецких и итальянских государственных облигаций все больше увеличивался. В такой обстановке ЕЦБ 12 марта провел пресс-конференцию. ФРС к этому времени уже начала осуществлять интервенции на рынке государственных ценных бумаг с целью стабилизации операций репо. О чем мог сообщить Европейский центральный банк? У председателя ЕЦБ, Кристин Лагард, были хорошие новости для европейских банков. Для них будет произведено вливание дешевых денег. Лагард также объявила, что ЕЦБ планирует скупить дополнительное количество государственных облигаций на сумму 120 млрд евро. Это было лучше, чем ничего. Правда, если поделить эти деньги между европейскими странами, государственные долги которых в целом составляли 10 трлн евро, то станет понятно, насколько мала была эта сумма. Что произойдет, если Италия окажется под тяжелым давлением? То, как на этот вопрос ответила Лагард, вызвало недоумение. Когда какой-то немецкий журналист задал ей этот простой вопрос, она резко ответила: «Мы и не должны заниматься ликвидацией спредов… Это не входит в функции или задачи ЕЦБ. Для этого существуют другие инструменты и другие акторы, которые, по сути, и должны решать эти проблемы»[628]628
  ECB Press Conference March 12, 2020; www.ecb.europa.eu/press/pressconf/2020/html/ecb.is200312~f857a21b6c.en.html.


[Закрыть].

Под «ликвидацией спредов» Лагард подразумевала Италию. Она, по-видимому, имела в виду, что проблемами Италии должен заниматься не ЕЦБ, а кто-то другой. Но если ЕЦБ не собирался помогать Италии, то кто еще мог это сделать? На рынке казначейских бумаг США царила полная неразбериха. Рынки развивающихся стран переживали тяжелые времена. Может быть, ЕЦБ думал, что страны ЕС совместными усилиями подготовят для Италии страховую бюджетно-финансовую сетку? Согласно инсайдерской информации, Лагард позаимствовала свою аргументацию по поводу «ликвидации спредов» у Изабель Шнабель, одного из шести члена исполнительного Совета ЕЦБ, представляющей Германию[629]629
  J. Randow and P. Skolimowski, “Christine Lagarde’s $810 Billion U-Turn Came in Just Four Weeks,” Bloomberg, April 6, 2020.


[Закрыть]. Именно такого мнения придерживался Bundesbank. В этом же направлении рассуждал и Жан-Клод Трише, который входил в Исполнительный совет ЕЦБ еще до предшественника Лагард, и проводимая им политика помогла преодолеть самые сложные периоды кризиса еврозоны. Неужели в ситуации, когда каждый день умирали тысячи людей, когда мировые финансовые рынки находились в состоянии с трудом скрываемой паники, ЕЦБ мог на полном серьезе заявлять, что сперва нужно дождаться, когда произойдет ликвидация спредов между доходностями государственных облигаций Берлина, Парижа и Рима, а потом уже приступать к тушению пожара?

Для рынков суверенных долгов эти слова Лагард были громом среди ясного неба. Рынки просели, и стоимость кредитования для Италии резко подскочила. Спред между итальянскими десятилетними облигациями и казначейскими облигациями Германии увеличился с 1,25 до 2,75 %. Может показаться, что это не такая большая разница, но если говорить о колоссальной задолженности, какая была у Италии, то это привело к увеличению суммы выплаты процентов по долгу до 14 млрд евро в год – по 2 млрд евро за каждое из семи слов, сказанных Лагард[630]630
  “Loose Lips Cost Ships: Lagarde’s Language and Italy’s EUR 14 Billion Bill,” General Teorist, May 15, 2020; thegeneraltheorist.com/category/lagarde.


[Закрыть]. Это было последним, чего недоставало Италии.

Почувствовав, какую она допустила ошибку, Лагард быстро пошла на попятный. Перед камерами она пообещала, что ЕЦБ будет гибко использовать свою программу, на которую было выделено 120 млрд евро, для того чтобы не допустить распада еврозоны. А это, собственно, и означало помощь Италии. Однако сумма в 120 млрд евро была явно недостаточной и не могла решить проблему. Теперь, когда паника уже охватила и Лондон, и Нью-Йорк, ЕЦБ больше не мог оставаться в стороне. Вечером в пятницу, 18 марта, исполнительный совет банка объявил, что в рамках Программы экстренных закупок на случай пандемии (PEPP) он для начала купит государственные и корпоративные облигации на сумму 750 млрд евро, а затем, если потребуется, отменит и «самостоятельно установленные ограничения»[631]631
  “ECB Announces €750 Billion Pandemic Emergency Purchase Programme (PEPP),” press release, European Central Bank, March 18, 2020.


[Закрыть]. Для структур, имеющих множество ограничений, таких как ЕЦБ, это означало настоящую революцию. Добровольные ограничения – такие как установление целевых показателей инфляции или как правила, определяющие, как и в каком количестве Европейский центральный банк может скупать долговые обязательства европейских стран, – это то, чем, собственно, и занимается ЕЦБ. Центральные банки Нидерландов и Германии продолжали оказывать сопротивление[632]632
  F. Canepa and B. Koranyi, “Exclusive: ECB’s Lagarde Overruled German and Dutch Resistance to ‘No-Limits’ Pledge – Sources,” Reuters, March 19, 2020.


[Закрыть]. В конце концов, точку в решении этого вопроса поставил страх, обуявший рынки. ЕЦБ оставалось только подать сигнал о том, что он готов к самым решительным действиям. Если Лагард смогла выдавить из себя слова «чего бы это ни стоило», то ЕЦБ теперь обещал, по крайней мере, сделать «все, что потребуется».

Принятые ЕЦБ чрезвычайные меры позволили выиграть время. Паника на рынках несколько утихла. Однако спред между процентами по суверенным облигациям Италии и казначейским облигациям Германии оставался по-прежнему значительным, что вызывало большие неудобства. Коронавирусный кризис требовал широкомасштабного реагирования. Члены Евросоюза сделали необходимые шаги, однако не все европейские страны действовали в том же ключе. В первой половине 2020 г. ВВП Испании сократился на 22 %. В Германии и Нидерландах ВВП тоже значительно сократился, правда, вполовину меньше, чем в Испании. На время кризиса ЕС снял все ограничения на государственные бюджетные расходы. Это позволило странам, пострадавшим от кризиса, тратить средства в необходимых объемах. Кроме того, были отменены все ограничения, относящиеся к оказанию государственной поддержки. Но к чему все это могло привести? Что, если сильнейшие страны вырвутся вперед, углубив существовавшие и ранее финансовые и экономические различия между странами еврозоны? Это привело бы к распаду Европы.

Для коалиции из девяти стран, во главе которых были Франция, Италия, Испания и Португалия, ответ был очевиден. 25 марта они заявили о необходимости создания «общего долгового инструмента» для финансовой поддержки европейских стран в их совместной борьбе с кризисом[633]633
  D. Dombey, G. Chazan, and J. Brunsden, “Nine Eurozone Countries Issue Call ‘Coronabonds,’” Financial Times, March 15, 2020.


[Закрыть]. Инициатива этих стран столкнулась с сильным сопротивлением, что было вполне ожидаемым. Нидерланды и Германия отказались брать на себя какие-либо обязательства по общей задолженности. Встреча глав правительств европейских стран, состоявшаяся в удаленном формате 26 марта, вылилась в настоящий скандал[634]634
  D. M. Herszenhorn, J. Barigazzi, and R. Momtaz, “Virtual Summit, Real Acrimony: EU Leaders Clash Over ‘Corona Bonds,’” Politico, March 27, 2020.


[Закрыть]. Как оказалось, эмоциональное дистанцирование, ставшее возможным благодаря Zoom, сослужило европейским политикам дурную службу.

С начала года Урсула фон дер Ляйен, немецкий политик-центрист консервативных взглядов, незадолго до этого назначенная председателем Европейской комиссии, изо всех сил старалась добиться перезагрузки политики Евросоюза[635]635
  M. Karnitschnig, “The Inconvenient Truth About Ursula von der Leyen,” Politico, July 2, 2019. B. Judah, “The Rise of Mrs Europe,” Critic, October 2020.


[Закрыть]. Она пыталась увлечь всех новой идеей – «Зеленым курсом», что было реверансом в сторону «Зеленого нового курса» США. В Брюсселе надеялись, что Евросоюз сможет вновь энергично заняться решением общих задач, связанных с изменением климата. Теперь же коронавирусная эпидемия вскрывала старые раны, напоминая европейцам, что со времени окончания кризиса еврозоны 2012 г. они, к величайшему сожалению, практически не продвинулись в решении ключевых проблем структурного реформирования. Фискального единства не было, так же как не было и банковского единства. Настроения в Испании и Италии постепенно ухудшались. Голландия и Германия рекомендовали Италии воспользоваться теми механизмами борьбы с кризисом, которые еще раньше применялись в еврозоне, но этот добрый совет только всколыхнул горькие воспоминания о последнем кризисе. Не зря президент Франции Эммануэль Макрон говорил, что для Европы настал «момент истины»[636]636
  Interview with E. Macron, “Macron: Coronavirus Is Europe’s ‘Moment of Truth,’” Financial Times, April 16, 2020; https:// www.ft.com/video/96240572-7e35-4fcd-aecb -8f503d529354.


[Закрыть]. И вот 5 мая Конституционный суд Германии вынес решение, которое еще больше усилило напряжение в Европе.

Вопрос, который дебатировался ведущими немецкими юристами, уходил корнями в 2015 г., когда с подачи Марио Драги ЕЦБ осуществил первый раунд крупномасштабных покупок активов[637]637
  N. de Boer and J. van‘t Klooster, “The ECB, the Courts and the Issue of Democratic Legitimacy After Weiss,” Common Market Law Review 57, no. 6 (2020): 1689–724.


[Закрыть]. Слушание этого дела происходило по инициативе группы самых разных истцов, которых возглавляли представители политической партии «Альтернатива для Германии» (АдГ), считавшейся «мозговым трестом» немецких ультраправых сил. Делая акцент на том, что ЕЦБ проводил политику низких процентных ставок, они обвиняли правительство Германии в недостаточном учете баланса интересов, особенно когда речь шла об интересах немецких вкладчиков. Конституционный суд Германии, который является, пожалуй, самой авторитетной судебной организацией такого типа во всем мире, занимается рассмотрением противоречивых, политизированных дел[638]638
  J. Collings, Democracy’s Guardians (Oxford University Press, 2015).


[Закрыть]. Конституционный суд приобрел себе репутацию защитника национальной демократической суверенности. Поскольку и ранее, высказываясь по поводу ЕЦБ, суд выражал все бóльшую обеспокоенность в связи с размахом его интервенций, никто не удивился, когда было принято решение в пользу истца[639]639
  D. Grimm, “A Long Time Coming,” German Law Journal 21, no. 5 (2020): 944–49.


[Закрыть]. Тем не менее это стало горьким разочарованием.

Суд постановил, что правительство Германии не выполнило взятое на себя обязательство и не смогло добиться того, чтобы ЕЦБ, осуществляя интервенции в виде покупок облигаций, придерживался принципа пропорциональности. Без этой санкции деятельность ЕЦБ подпадала под принцип ultra vires, то есть находилась вне пределов его полномочий и компетенций. Язык постановления суда был сугубо юридическим, но весьма жестким. Осознавая, к каким последствиям могло привести данное решение, Председатель Конституционного суда подчеркнул, что постановление не ставило под угрозу осуществление программы действий в чрезвычайных обстоятельствах, с помощью которой Лагард и ее коллеги надеялись ответить на вызовы пандемии. Однако это не могло замаскировать суть животрепещущего вопроса: в какой степени было допустимо осуществлять юридический и политический контроль над деятельностью Европейского центрального банка?

Европа была просто шокирована. На каком основании суд Германии требовал, чтобы национальные институты получили права для осуществления контроля над деятельностью ЕЦБ? Последнее, в чем нуждались европейские страны летом 2020 г., – это затеять принципиальные споры по поводу легитимности действий ЕЦБ по поддержке рынков облигаций. Однако проблемы, поднятые в постановлении суда, были проблемами не только для Европы. Было очевидно, что ни у кого не было готового ответа на вопросы, поставленные Конституционным судом Германии[640]640
  A. Tooze, “The Death of the Central Bank Myth,” Foreign Policy, May 13, 2020.


[Закрыть].

Можно не соглашаться с этими истцами и не одобрять их политику. Что касается финансовых вопросов, то правосудию, по-видимому, они оказались не по зубам. Они принимали за чистую монету утверждения представителей наиболее консервативного крыла немецкой экономики. Однако, несмотря на это, они озвучили действительно исторически важные вопросы: чем занимались центральные банки? Имели ли они полномочия на эту деятельность? Разве не они должны были взять под контроль инфляцию? Зачем они понизили процентные ставки до нуля, в результате чего резко повысилась инфляция? Кто за все это заплатил? Кому это было выгодно? Кто контролировал деятельность центральных банков?

Эти вопросы поднимались по обе стороны Атлантики начиная с периода массированных интервенций, последовавших за кризисом 2008 г. В США роль Федеральной резервной системы обсуждалась в самых широких кругах: об этом говорили традиционалисты, защищающие идею золотого стандарта, и технократы, отстаивающие правила монетарной политики; сторонники современной монетарной теории, представляющие взгляды левого крыла, и фанатичные проповедники криптовалют[641]641
  J. Goldstein, “A Gold Bug’s Moment in the Political Sun,” Planet Money, NPR, January 23, 2012. R. Paul, End the Fed (Grand Central Publishing, 2009). R. Sharma, “Will Bitcoin End the Dollar’s Reign?” Financial Times, December 9, 2020. M. Stoller, “How the Federal Reserve Fights,” Naked Capitalism, December 12, 2011.


[Закрыть]. В Европе также было немало энтузиастов, требующих, чтобы ЕЦБ определило свои полномочия и объяснило свои связи с рейтинговыми агентствами и причастность к рыночному финансированию[642]642
  Два важных примера приведены в: www.positivemoney.eu/ и dezernatzukunft. org/en/category/monetarypolicy/.


[Закрыть]. Думающие банкиры центральных банков сами себе задавали эти же вопросы[643]643
  P. Tucker, Unelected Power: The Quest for Legitimacy in Central Banking and the Regulatory State (Princeton University Press, 2018).


[Закрыть]. В постановлении Конституционного суда Германии было громко заявлено то, чего отрицать было невозможно: все более активная роль центральных банков в период после 2008 г. сломала созданную в 1990-е гг. парадигму их независимости. Ее легитимность подвергалась большим сомнениям.

Однако ни у кого не было желания заниматься этим вопросом – ни в Европе, ни в других странах. Конечно, независимые центральные банки взяли на себя новую роль. Им пришлось это сделать по необходимости, из-за кризиса. И, как в очередной раз показали события 2020 г., эта необходимость не терпела никаких отлагательств – времени на раздумья и споры не было. Темп задавал сам кризис. В Германии в мае 2020 г. этот кризис вел к политическим переменам – но не в том направлении, которое указывал Конституционный суд, а в противоположном. Теперь не ставилась под сомнение солидарность Европы – теперь делалось все возможное, чтобы эту солидарность укрепить.

Пандемия коронавируса стала практически глобальным событием, и мысли людей во всем мире были сосредоточены на одной и той же проблеме. У жителей разных стран это вызывало такие чувства, как самоидентификация, сопоставление и сопереживание, то есть, по Чену, эффекты конвергенции, связи, индукции и амплификации. Европейское общественное мнение было глубоко потрясено жуткими кадрами, поступающими из Ломбардии: падающие от усталости медсестры, забитые морги и малолюдные похороны. Согласно опросам общественного мнения, проводимым в Германии, к странам, в которых обстановка была относительно спокойной, все чаще обращались с призывами оказывать более существенную поддержку другим странам[644]644
  S. Kinkartz, “Corona-krise: Was haben die deutschen gegen Eurobonds?” DW, April 22, 2020.


[Закрыть]. Эти призывы о помощи распространялись и на финансовую сферу. Влиятельный еженедельник Der Spiegel заявил, что «отказ правительства Германии от еврооблигаций – это эгоистичный, недальновидный и трусливый шаг»[645]645
  S. Klusmann, “Germany Must Abandon Its Rejection of Eurobonds,” Der Spiegel, April 4, 2020.


[Закрыть]. Берлин повторял те же самые ошибки, которые он сделал во время первого кризиса еврозоны. Тогда его политика привела к плачевным экономическим и политическим последствиям и оставила в наследство обнищание и горечь во многих странах Европы.

Ангела Меркель всегда твердо выступала против идеи об общей ответственности за долги европейских стран – членов ЕС. «Пока я жива, никаких еврооблигаций не будет[646]646
  “Merkel: Keine Eurobonds, ‘solange ich lebe,’” Der Tagesspiegel, June 26, 2012.


[Закрыть]», – пообещала она своим немецким избирателям в самый разгар кризиса еврозоны в 2012 г. В апреле 2020 г. она на тех же основаниях пыталась отказаться от идеи коронавирусных облигаций. Однако на второй неделе мая, под сильным давлением со стороны Парижа и партнеров Меркель по коалиции из Социал-демократической партии Германии, ей пришлось дать согласие[647]647
  B. Pancevski and L. Norman, “How Angela Merkel’s Change of Heart Drove Historic EU Rescue Plan,” Wall Street Journal, July 21, 2020.


[Закрыть]. 18 мая, на пресс-конференции, стоя рядом с президентом Франции Макроном, Меркель заявила о том, что Германия готова оказать поддержку крупному фонду восстановления и устойчивости. Совместные коронавирусные облигации выпускаться не будут, но в ЕС будет создан новый бюджет на случай чрезвычайной ситуации. Бюджет будет финансироваться за счет облигаций, выпущенных самим Евросоюзом, а не отдельными странами – членами ЕС. Большая доля этих средств будет выделена наиболее пострадавшим странам в виде грантов, а не займов, чтобы не увеличивать их и без того тяжелое кредитное бремя. Оставалось непонятным, каким образом облигации будут погашаться, но предполагалось, что этот вопрос можно будет рассмотреть позже. Вне всяких сомнений эти облигации получат высший рейтинг и, соответственно, процентные ставки по ним будут минимальными. К этому проекту присоединилась и Европейская комиссия, которая сразу же удвоила ставки, увеличив предполагаемый ранее фонд восстановления до 750 млрд евро[648]648
  S. Amaro, “EU Unveils Plan to Borrow 750 Billion Euros to Aid Economic Recovery,” CNBC, May 27, 2020.


[Закрыть]. Если сравнить эту сумму с ВВП еврозоны, то, по стандартам США, она не была фантастически огромной. Тем не менее она была беспрецедентно большой. Впервые Берлин присоединился к Парижу и Брюсселю и выступил с поддержкой широкомасштабной общеевропейской финансово-бюджетной программы, финансируемой за счет государственных облигаций.

Почему Меркель изменила свою позицию? В кризисных ситуациях, как это было после аварии на АЭС Фукусима в 2011 г. или в 2015 г. в связи с кризисом беженцев, Меркель неизменно обнаруживала готовность резко сменить выбранный ранее курс. Одним из возможных факторов, подтолкнувших ее к смене позиции, было решение Конституционного суда Германии. Чтобы исключить противодействие националистов, Меркель нужно было показать себя настоящим лидером. В Берлине вопрос об участии в этой программе активно обсуждался в находящемся под контролем Социал-демократической партии Германии (СДПГ) Министерстве финансов, которое твердо решило не допустить скатывания Германии к позиционной войне, спровоцированной кризисом еврозоны. У министра финансов Шольца имелась собственная прямая линия с Парижем[649]649
  G. Chazan, S. Fleming, V. Mallet, and J. Brunsden, “Coronavirus Crisis Revives Franco-German Relations,” Financial Times, April 13, 2020.


[Закрыть]. Но если говорить о более глубокой мотивации, то она проистекает из твердой убежденности Меркель в том, что коронавирус бросил Европе вызов совершенно нового типа, предвещающий начало новой эры серьезнейших шоков окружающей среды.

Очень характерным является заявление Меркель во время решающей пресс-конференции с Макроном 18 мая. По ее словам, именно коронавирусный кризис наглядно продемонстрировал, что понятие национального государства уже устарело. «Европа должна действовать совместно, национальное государство, действующее в одиночку, не имеет шансов на будущее»[650]650
  A. Tooze, “It’s a New Europe – If You Can Keep It,” Foreign Policy, August 7, 2020.


[Закрыть]. Тогда эти слова были встречены с недоумением. Разве относительный успех Германии в борьбе с первой волной COVID-19 не продемонстрировал исключительную важность компетентного национального правительства? Однако, по стандартам Меркель, дело не ограничивалось лишь базовыми компетенциями. По ее мнению, экономики европейских стран должны были развиваться в более широком стратегическом ключе. Она рассуждала и о мерах, с помощью которых в будущем можно будет справляться с кризисами, происходящими в системе общественного здравоохранения, таких как совместное отслеживание ситуации, меры противодействия, создание новых вакцин. Функциональная логистика и уже не модный здравый смысл, характерный для эры глобализации, – все это было ориентирами для Меркель[651]651
  C. Pazzanese, “Angela Merkel, the Scientist Who Became a World Leader,” Harvard Gazette, May 28, 2019.


[Закрыть]. Это не был вопрос веры или идеалистической приверженности идеям либерального интернационализма. Это был просто реальный взгляд на ситуацию. В мире, перед которым стояли новые непростые вызовы, сотрудничество европейских стран было важно как никогда. Нужно было остановить центробежные тенденции, усилившиеся к 2020 г. Банальности глобализации превратились в стимулы для немедленных действий.

Было нелегко склонить Меркель на свою сторону. Но ее бывшие союзники в Северной Европе отличались еще бóльшей несговорчивостью[652]652
  H. von der Burchard and E. Schaart, “Dutch Face Friendly Fire as Corona Bond Bad Cops,” Politico, March 30, 2020.


[Закрыть]. Франко-германский демарш сразу же столкнулся с оппозицией Голландии, которая возглавила группировку, называвшую себя «Бережливая четверка»[653]653
  “EU ‘Frugals’ Formally Oppose Merkel-Macron Plan for Coronavirus Grants,” CNBC, May 23, 2020.


[Закрыть]. Дело закончилось типичным для ЕС противостоянием. Благодаря летнему ослаблению масштабов пандемии специальное заседание Европейского совета удалось провести офлайн. Марафон начался 17 июля и продлился пять дней. Чиновники Европейского совета переворошили все свои папки в поисках прецедента, который мог бы служить оправданием массированных заимствований, производимых ЕС[654]654
  D. Herszenhorn, L. Bayer, and R. Momtaz, “The Coronavirus Plan Tat von der Leyen built,” Politico, July 15, 2020.


[Закрыть]. Команды «шерпов» писали и переписывали текст. Представители из Испании и Италии комплексовали из-за того, что чувствовали к себе снисходительное и одновременно подозрительное отношение. Единственное, что можно сказать о Нидерландах и Австрии, – это то, что в конце концов они уступили.

В результате удалось достичь компромиссного решения, что было окончательно зафиксировано рано утром 21 июля[655]655
  D. Herszenhorn and L. Bayer, “EU Leaders Agree on €1.82T Budget and Coronavirus Package,” Politico, July 21, 2020.


[Закрыть]. Затем это решение должен был ратифицировать Европейский парламент, а после этого – каждая из стран – членов ЕС. Для этого потребовалось бы много времени и сил, но главная идея уже была согласована. Было решено, что бюджет ЕС на 2021–2027 гг. размером в 1,074 трлн евро будет увеличен за счет восстановительного фонда в 750 млрд евро. При этом предполагалось, что 390 млрд евро будет распределено в качестве грантов, а 360 млрд евро будет выделено на займы. Денежные средства будут получены в результате выпуска коллективных облигаций. Возникали серьезные опасения, что распределение этих денежных сумм может сопровождаться коррупцией и растратами. Эту проблему можно будет решить благодаря использованию принципа верховенства закона, детали применения которого еще предстоит разработать. Для того чтобы удовлетворить сторонников жесткой экономии, существуют такие процедуры, как проверки и отчетные балансы. Для получения доступа к распределению средств члены ЕС должны были представить планы по национальному восстановлению и обеспечению устойчивости в Европейскую комиссию, которая, в свою очередь, передаст их на утверждение в Европейский совет[656]656
  EU Commission, Recovery and Resilience Facility, ec.europa.eu/info/ business-economy-euro/recovery-coronavirus/recovery-and-resilience-facility_en.


[Закрыть]. Предполагалось, что в этих планах будут учтены приоритетные задачи «Зеленого курса». ЕС собирался использовать кризис для того, чтобы перезагрузить программу перехода на новые источники энергии. Для решения проблем, связанных с климатом, в течение 2021–2027 гг. планировалось выделить 30 % совместного бюджета ЕС и фонда ЕС Next Generation размером в 555 млрд долл.[657]657
  European Council Conclusions July 17–21, 2020; www.consilium.europa.eu/en/press/press-releases/2020/07/21/european-council-conclusions-17-21-july-2020. G. Claeys and S. Tagliapietra, “Is the EU Council Agreement Aligned with the Green Deal Ambitions?” Bruegel Blog, July 23, 2020.


[Закрыть]

Для Евросоюза это означало, что настал момент перезагрузки[658]658
  L. Guttenberg, J. Hemker, and S. Tordoir, “Everything Will Be Diferent: How the Pandemic Is Changing EU Economic Governance,” Hertie School, Jacques Delors Centre, February 11, 2021.


[Закрыть]. С 2012 г., то есть со времени пика кризиса еврозоны, не наблюдалось никого прогресса в процессе создания более глубокой интеграции, что являлось деморализующим фактором. Меркель отказалась использовать авторитет Германии для поддержки инициатив Макрона. Теперь ЕС внезапно приступил к самым активным действиям. Непопулярные институциональные инструменты, оставшиеся в наследство от кризисных лет, в частности Европейский стабилизационный механизм, были переведены в разряд дополнительных мер. После того как из состава ЕС вышла Великобритания, могущественные, в основном западноевропейские страны – участницы еврозоны позиционировали себя как единое ядро ЕС, благодаря чему появилась возможность выпуска облигаций Евросоюза. На этом основании они предоставили Брюсселю значительные средства для контрциклической фискальной политики. Конечно, скептики станут утверждать, что это была всего лишь временная мера в ответ на экстремальную ситуацию. Оставалось неясным, будет ли она использоваться на постоянной основе, но в любом случае прецедент был создан. Безусловно, в этом случае ЕС удалось добиться серьезного политического успеха – удалось переломить негативную тенденцию, которая развивалась в Европе весной. Новый импульс особенно отчетливо проявился в работе финансовых рынков.

Летом 2020 г. Евросоюз оказался в нестандартной ситуации – он стал любимцем инвесторов. Конечно, инвестирование было сопряжено с определенными политическими рисками, особенно в Италии. Однако, по словам Алессандро Тентори, директора по инвестициям компании AXA Investment Managers, «инвесторы верят, что через „энное“ количество лет Евросоюз превратится в настоящий фискальный, монетарный и политический союз»[659]659
  O. Konotey-Ahulu and J. Ainger, “Big Bond Traders Double Down on Teir Bet on Europe,” Bloomberg, August 4, 2020.


[Закрыть]. Европейцам, возможно, еще не хватало уверенности это утверждать, но, как сказал один из лондонских управляющих фондом, «во времена стресса» между европейскими странами уже сложился своего рода фискальный союз. Недавно выпущенные собственные облигации Евросоюза могут получить кредитный рейтинг, эквивалентный лучшим мировым суверенным долговым обязательствам[660]660
  O. Konotey-Ahulu and N. Jagadeesh, “Euro Skeptics Are Now Believers and It’s Driving Markets Higher,” Bloomberg, July 24, 2020.


[Закрыть]. «Теоретически, – захлебываясь от восторга, сообщал Credit Agricole, – европейцы в ближайшее время могут создать огромный новый пул качественных облигаций, деноминированных в евро… которыми иностранные инвесторы смогут воспользоваться, диверсифицировать свои средства и уйти от казначейских ценных бумаг [США] и от доллара». Это были искренние слова людей, которые управляли действительно крупными пулами глобальных денежных средств. Качественные долговые обязательства не представляли никакой опасности и не могли вызывать опасений. Более того, они были незаменимой подпиткой для частного финансирования.