Текст книги "Карантин. COVID-19 – вирус, который потряс мир"

Этот закон также нашел одобрение у западных банков и юридических компаний, имеющих давние связи с Гонконгом. Такие банки, как Swire, Jardine Matheson, Standard Chartered и HSBC, публично объявили о своей поддержке нового закона о безопасности[722]722
  P. Riordan, “HSBC and StanChart Publicly Back China’s Hong Kong Security Law,” Financial Times, June 3, 2020.


[Закрыть]. Это было сделано несмотря на возражения, поступавшие как от Лондона, так и от их местного гонконгского персонала. Логика была простая. Они не имели возможности возражать Пекину. Материк был там, где был рынок. Ни Пекин, ни банковские сотрудники из материкового Китая, которых было все больше в этом регионе, не потерпели бы ничего такого, что попахивало бы «гонконгским сепаратизмом».

7 ноября 2020 г. вместо того, чтобы выступить с очередным докладом перед Законодательным советом, Кэрри Лам, глава исполнительной власти Гонконга, вместе со своим кабинетом отправилась в Пекин на встречу с вице-премьером Хань Чжэнь, которого они собирались просить об экономической поддержке: для сдерживания распространения вируса Гонконгу была необходима помощь в приобретении тестового оборудования. Кроме того, делегация хотела получить заверение в том, что в будущем Гонконг сохранит за собой роль финансового и туристического центра[723]723
  T. Kihara, “Hong Kong Tilts Further Toward Beijing with Carrie Lam’s Trip,” Nikkei, November 7, 2020.


[Закрыть]. Пекин имел более серьезные планы на Гонконг. Правительство Китая собиралось объединить провинцию Гуандун, Гонконг и Макао в гигантский экономический конгломерат, который получил бы название Регион Большого Залива. Когда эта идея была официально озвучена в 2017 г., совокупное население этого региона составляло 71 млн человек, а ВВП достигал 1,6 трлн долл.[724]724
  T. Summers, “China’s Greater Bay Area Has Real Economic Power,” Chatham House, September 20, 2018.


[Закрыть] Это означало, что по размерам экономики этот регион занимал 12-е место в мире, разделяя его с Южной Кореей. Экспорт Региона Большого Залива составлял бы 37 % от экспорта всего Китая, что открывало для него весьма впечатляющие перспективы. Память об автономном статусе Гонконга тогда улетучится благодаря деньгам, которые можно будет заработать в азиатской Кремниевой долине.

Идея создания региона большого залива была характерным примером представления о модернизированном государственном капитализме, созданием которого Си Цзиньпин и его команда занимались начиная с 2013 г.[725]725
  “Xi Jinping Is Trying to Remake the Chinese Economy,” Economist, August 15, 2020.


[Закрыть] Этот проект имел главным образом политическую подоплеку. Предполагалось, что он позволит КПК осуществлять жесткий контроль над самой динамичной в мире экономикой. По всей стране были сформированы руководимые партией комитеты. Они создавались как на высокотехнологичных предприятиях, так и в роскошных кондоминиумах. Вовлечение в этот процесс Гонконга было неотъемлемой частью данного проекта. Не менее важным считалось и установление контроля над китайскими магнатами – как гонконгскими, так и материковыми. Никакого иммунитета против этого не имели даже такие всемирно известные величины, как Джек Ма. Джек Ма обнаружил это в ноябре 2020 г., когда рекордное по размерам первичное размещение акций компании Ant Financial было с самого начала остановлено, а сам Ма исчез из поля зрения общественности. Больше не должно быть никакого «увеличения капитала без особого согласования».

Задачи более масштабного проекта перерастали рамки непосредственного политического контроля – теперь речь шла о попытке обуздания непомерно стремительного экономического роста. Во главу угла ставилось финансовое регулирование и монетарная политика, с помощью которых можно было бы взять под контроль излишне быстрый рост кредитования. Разумеется, не должно быть повторения ситуации 2015 г., когда чудом удалось избежать финансового кризиса. Это было зловещим подтверждением могущества партийного контроля, однако одновременно с этим открывались такие перспективы экономического роста и всеобщего благосостояния, которые изменили бы не только китайское общество, но повлияли бы на весь мир. В 2019 г. на долю Китая приходилось 27 % общемирового экономического роста[726]726
  “China Rises to Top Engine of Global Economic Growth in 70 Years,” Xinhua, August 29, 2020.


[Закрыть]. В дальнейшем Китай обогнал США и стал крупнейшим в мире рынком потребительских товаров[727]727
  Jingshan Report, 2020, “Release China’s New Advantage of the Super-Large Market”; new.cf40.org.cn/uploads/2020_Jingshan_Report.pdf.


[Закрыть]. К 2020 г. экономика Китая оставалась единственной крупной экономикой мира, которая продолжала расти. Это было неопровержимым фактом.

Начиная с 1990-х гг. финансовые интересы США были сосредоточены на Китае. Репрессии, произошедшие в Гонконге, от Китая американцев не отвратили. В действительности финансисты с Уолл-стрит страстно надеялись, что им удастся положить конец политике Гонконга, которая состояла в реализации принципа «Одна страна, две системы», и получить доступ к необъятному рынку материкового Китая. Откровеннее всего это сформулировал Рэй Далио, легендарный основатель компании Bridgewater Associates, крупнейшего в мире хедж-фонда, управляющего активами в размере 160 млрд долл. «Это совсем не то, что коммунизм ваших дедов, – заявил он в январе 2020 г. зрителям новостной программы Fox Business в интервью из Давоса. – Некоторым китайцам капитализм нравится больше, чем американцам». В начале года Далио был обеспокоен настроениями, царившими в США. Берни Сандерс и Элизабет Уоррен, уверенно лидировавшие в демократических праймериз, разжигали в своих избирателях «антикапиталистические» чувства[728]728
  J. Garber, “Ray Dalio on China: ‘Tis Ain’t Your Grandfather’s Communism,’” Fox Business, January 22, 2020.


[Закрыть]. Далио волновали в Америке не только социалистические тенденции. Еще большее беспокойство вызывала ситуация с Федеральной резервной системой. Среди других американских финансовых воротил Далио выделяется своим интересом к истории. Он подробно изучил вопрос о взлете и упадке финансовых империй в течение последних 500 лет и пришел к выводу, что в настоящее время происходят фундаментальные перемены. «США входят в огромные долги и продолжают печатать огромное количество денег, что, как известно из истории, всегда являлось угрозой для резервных валют, – предостерегал он. – Фундаментальные экономические факторы подрывают американский доллар». Из этого следует неизбежный вывод: будущее принадлежит Китаю. Как с некоторым вызовом заметил Далио, «люди упрекают меня в пристрастности, наивности, а иногда называют меня непатриотичным. Мне кажется, я всего лишь стараюсь быть объективным»[729]729
  “Bridgewater’s Dalio Supports Ant IPO Suspension, Bullish on China,” Reuters, November 11, 2020.


[Закрыть].

Если босс компании Bridgewater сформулировал свою мысль недостаточно ясно, то ее конкретизировала Карен Карниол-Тамбур, директор по инвестиционным исследованиям Bridgewater, сделавшая головокружительную карьеру. В конце года она дала интервью журналу Barron’s – еженедельнику, который читают розничные инвесторы и финансовые консультанты среднего класса Америки. В этом интервью она, в частности, сказала, что «со времен Второй мировой войны США еще не сталкивались с таким серьезным конкурентом, [как Китай], и с такой конкурентной экосистемой». Однако убеждать американцев вкладывать деньги исключительно в американскую экономику не входило в ее обязанности. Совсем наоборот, отметила она, «в отличие от периода холодной войны с СССР», несмотря на то, что отношения между США и Китаем сейчас достаточно натянутые, «инвесторы могут вкладываться и в одну, и в другую экономику». Разумеется, можно занять патриотическую позицию и сказать: «Я уверен, что, несмотря ни на что, США победят в этом соревновании. Американские технологии выбьются вперед – а ведь именно технологии и определяют темпы экономического роста». Однако разумный инвестор – неважно, американский или нет – может задать и такой вопрос: «Стоит ли мне рисковать? Лучше не класть яйца в одну корзину»[730]730
  R. Kapadia, “The Biggest Investment Opportunity for Americans Is China, Bridgewater’s Karen Karniol-Tambour Says,” Barron’s, December 4, 2020.


[Закрыть]. Вряд ли стоит уточнять, какие действия предприняла компания Bridgewater.

Прозвучав из уст представителя крупнейшей инвестиционной компании США, такие рассуждения могли бы показаться возмутительными, однако необычным в этом заявлении Bridgewater была только откровенность, с которой компания выражала свою точку зрения. Хотя об этом никто не кричал на каждом углу, 2020 г. стал рекордным по количеству крупнейших американских финансовых структур, засветившихся в Китае[731]731
  “Is Wall Street Winning in China?” Economist, September 5, 2020.


[Закрыть]. JP Morgan стремилась получить контроль над фьючерсными операциями на китайских рынках. Goldman Sachs и Morgan Stanley стали мажоритарными акционерами в китайских венчурных компаниях. Citigroup получила заветную лицензию на осуществление деятельности в качестве депозитария ценных бумаг. В августе компания BlackRock получила то, к чему она так долго стремилась, – лицензию на единоличное владение взаимным фондом. Это дало ей возможность бороться за право управлять финансовыми активами китайских домохозяйств на сумму приблизительно 27 трлн долл.[732]732
  L. Wei, B. Davis, and D. Lim, “China Has One Powerful Friend Left in the U. S.: Wall Street,” Wall Street Journal, December 2, 2020.


[Закрыть]

Главным соблазном было увеличение богатства Китая, но, как отметил Далио, имелись также и факторы, подталкивающие к инвестициям в эту страну. Огромные интервенции центральных банков, осуществленные на Западе весной 2020 г., вне всякого сомнения, были необходимы для стабилизации рынков. Однако негативный эффект от этих мероприятий состоял в том, что в результате уменьшилась доходность. Даже учитывая реальную возможность холодной войны в 2020 г., самым доходным и безопасным вложением был китайский государственный долг. Поскольку теперь китайские облигации сулили весьма привлекательную доходность, на несколько пунктов превышающую то, что можно было получить в западных странах, Китай превратился в новую «мировую столицу твердой валюты»[733]733
  G. Wilson, “China’s Digital Currency Is a Game Changer (Part 1),” Money: Inside and Out, January 3, 2021.


[Закрыть]. К концу лета 2020 г. доля иностранных инвесторов в государственные облигации Китая увеличилась почти до 10 %[734]734
  A. Galbraith, “Explainer: Foreign Access to China’s $16 Trillion Bond Market,” Reuters, September 23, 2020.


[Закрыть]. Это вложение денег было еще более привлекательным благодаря устойчивости китайской валюты. Такие факторы, как беспокойство за «права собственности» или «западные ценности», на принятие решения об инвестициях не влияли. Волнение вызывал не тот факт, что Народный банк Китая раньше или позже проявит свою коммунистическую сущность, а возможность того, что он превратится в некое подобие ФРС и будет, в стиле западных стран, проводить политику количественного смягчения[735]735
  Y. Hairong, Z. Yuzhe, and D. Jia, “In Depth: Should China’s Central Bank Buy Treasury Bonds?” Caixin, May 25, 2020.


[Закрыть].

Эта идея вовсе не была надуманной. 22 мая, в тот день, на который были назначены «две сессии», министр финансов Китая объявил, что в результате совместных фискальных усилий центральных и местных финансовых органов в 2020 г. будут выпущены новые облигации на сумму 8,5 трлн юаней (1,2 трлн долл. США), то есть почти вдвое больше, чем в 2019 г. Как и для Запада, для Китая в этом случае возникал вопрос: можно ли выпустить государственные облигации на общую сумму в 8 % от величины ВВП, но при этом избежать повышения процентных ставок и не допустить сокращения частного кредитования? В конце апреля Лиу Шанкси, глава мозгового центра, находящегося в ведении министерства финансов, предложил, чтобы Китай воспользовался примером Японии, Европы и Америки и разрешил Народному банку Китая финансировать расходы, взяв на свой баланс новые государственные облигации, то есть в конечном счете заниматься непосредственной монетизацией дефицита. Это была довольно-таки смелая идея, особенно учитывая тот факт, что в Китае еще совсем свежи были воспоминания об инфляции 1990-х гг.[736]736
  “China’s Economists Debate Defcit Monetization”, Economist, May 30, 2020.


[Закрыть]

К счастью для жадных до прибыли инвесторов, идеи Лиу не нашли широкой поддержки. Бывшие члены монетарного комитета Народного банка Китая, в стиле упертых банкиров из центрального банка Германии, предупреждали, что политика количественного смягчения подорвет доверие к юаню. По мнению других, такая политика могла вызвать инфляцию – если не в сфере потребительских цен, то на рынках ценных бумаг. Лоу Цзивэй, бывший министр финансов, отмечал, что прямая покупка новых государственных облигаций является нарушением правил центрального банка. Может показаться странным, что в стране с однопартийной системой вдруг возник вопрос о легитимности, но Лоу говорил именно об этом. «Монетизация дефицита ликвидирует „последнюю линию обороны“ в управлении государственными финансами», – предостерегал он.

Победу в этом споре одержали китайские сторонники консервативной монетарной политики. Выступая 22 мая на Национальном народном конгрессе, премьер-министр Ли Кэцян заверил, что, несмотря на стремительный рост новых заимствований, Китай обязательно найдет способ сохранить низкие процентные ставки. Однако он ни слова не сказал о Народном банке Китая. Дополнительная ликвидность будет поступать за счет сокращения размеров обязательных резервов частных банков[737]737
  “China’s Economists Debate Defcit Monetization”.


[Закрыть]. Тем временем проценты по государственным облигациям Китая и в дальнейшем будут иметь привлекательный спред по сравнению с облигациями западных стран[738]738
  “China’s Economists Debate Defcit Monetization”.


[Закрыть]. Ли не упомянул и о том, что монетарную политику Китая главным образом определял таргетируемый валютный курс. Юань укреплялся относительно доллара, однако относительно более широкой корзины валют он оставался стабильным – никакого движения не происходило. На фоне восстановления экспорта это равновесие было легко поддерживать.

Как не без ехидства отмечали европейские дипломаты, находящиеся в Пекине, банковско-финансовая система Гонконга больше всего волновала Великобританию и США[739]739
  “China’s Rulers Will Pay a High Price for Repression in Hong Kong,” Economist, August 22, 2020.


[Закрыть]. Для Германии Китай был прежде всего торговым партнером, причем самым крупным начиная с 2016 г. Для немецкого автопрома жизненно важным было быстрое восстановление Китая от пандемии. В 2020 г. Китай буквально спас такие компании, как Daimler и BMW. Когда главный исполнительный директор компании Daimler говорил о «потрясающем» возврате к докризисному уровню, он имел в виду увеличение продаж на 24 % в течение многих лет подряд[740]740
  J. Miller, “Daimler Chief Hails ‘V-Shaped’ Recovery in China Car Sales,” Financial Times, December 3, 2020.


[Закрыть]. Прибыль была особенно нужна в тот период, когда европейская автомобильная промышленность столкнулась с необходимостью огромных затрат в связи с переходом на электромобили. В 2020 г. были отменены автошоу в Женеве и Детройте, и единственная выставка автомобилей в том году была организована только Пекином[741]741
  A. Pandey, “Auto China 2020: German Carmakers Look to Switch Gears,” DW, September 25, 2020.


[Закрыть]. Все ведущие производители решили продемонстрировать свои модели электромобилей. Очевидно, следующее поколение автомобилистов будет формироваться под влиянием более молодых и менее консервативных китайских потребителей, а также китайской экосистемы производителей батарей и платформ с электрическим приводом.

Еще больше зависели от Китая товаропроизводители. Несомненно, Китай является крупнейшим покупателем продающихся на международных рынках железной руды и угля, а также главным фактором увеличения рынка нефти. При этом Китай является не только самым крупным покупателем товаров, но все больше и больше обеспечивает рынки своей продукцией.

Одним из самых драматических событий 2020 г. стали «американские горки» цен на нефть. В апреле фьючерсные цены на нефть в США резко упали до отрицательных значений. Среди тех, кто больше всего от этого пострадал, были китайские мелкие инвесторы, которые вложили свои сбережения в крайне спекулятивные ценные бумаги-деривативы, связанные с «нефтяными богатствами»[742]742
  X. Yu, F. Yoon, and J. Yang, “When Oil Prices Went Negative, Investors in China Took a Hit,” Wall Street Journal, April 23, 2020.


[Закрыть]. Им было бы гораздо выгоднее инвестировать в нефтяные рынки Китая. В 2018 г. на Шанхайской бирже начались торги нефтяными фьючерсами, номинированными в юанях. Учитывая наличие в Китае громадных нефтехранилищ, в условиях коронавирусного шока эти фьючерсы оказались намного более надежными, чем фьючерсы, номинированные в долларах США. Цены ни разу не опускались ниже 30 долл. за баррель[743]743
  H. Sanderson, “China Aims for More Sway over Copper Prices with Future Launch,” Financial Times, November 18, 2020.


[Закрыть]. Желая купить нефть по более адекватной цене в Китае, торговцы направляли огромное количество танкеров в китайские порты. Это способствовало поглощению мирового избытка нефти и стабилизировало цены. Если принять во внимание перспективы экономического роста в Китае, то нет сомнений, что, в конце концов, нефть нашла бы своего покупателя, даже если бы ее покупали не как горючее, а как исходное сырье для переживающей бум пластмассовой промышленности. Летом 2020 г. Международное энергетическое агентство объявило, что в обозримом будущем Китай обгонит США в качестве крупнейшего мирового переработчика нефтяных продуктов[744]744
  S. Sundria, G. Freitas Jr., and R. Graham, “China to Take Oil-Refning Crown Held by U. S. Since 19th Century,” Bloomberg, November 21, 2020.


[Закрыть]. США занимали это почетное место с самого начала нефтяной эры – с 1850-х гг. Теперь американцев стало вытеснять целое полчище новых китайских нефтехимических перерабатывающих предприятий. Поскольку практически половина мирового прироста химической промышленности приходится на долю Китая, он обладает огромной притягательной силой для таких гигантов, как немецкая компания BASF, основавшая в свое время конгломерат IG Farben. В период с 2003 по 2019 г. суммарные инвестиции BASF в новые проекты в Китае достигли 27,8 млрд долл., то есть 60 % от мировых инвестиций этой компании. В условиях эскалации торговой войны в декабре 2019 г. BASF приступила к реализации самого нового и самого крупного своего проекта – строительству в Гуандуне завода стоимостью в 10 млрд долл.[745]745
  S. Shehadi, “BASF’s $10bn China Plant Followed ‘Market Logic Not Trade War,’” FDI Intelligence, January 8, 2019. J. Zhu, “BASF Kicks Of China Megaproject,” FDI Intelligence, December 16, 2019.


[Закрыть]

На самых ранних этапах стремительный экономический рост Китая можно было превозносить как триумф рыночной экономики и свободной торговли. В 2020 г. количественный рост привел к качественным изменениям. Согласно глобальным опросам общественного мнения, Китай все больше воспринимается как доминирующая мировая экономика[746]746
  Silver, Devlin, and Huang, “Unfavorable Views of China Reach Historic Highs in Many Countries.”


[Закрыть]. Под руководством Си Цзиньпина Китай бесспорно стал супердержавой. Для Азии это имело негативные последствия. Вековая история Южной Кореи, Японии, Тайваня и Вьетнама свидетельствует о стратегической мощи Китая. Эти страны не могли не попасть под воздействие гравитационной силы гигантской машины экономического роста Китая. Под таким же влиянием находились американские банкиры, европейские предприниматели и арабские нефтедобытчики, однако у них была непосредственная причина испытывать беспокойство по поводу того, что теперь Китай занимал достаточно агрессивную позицию в регионе Южно-Китайского моря и использовал политику запугивания применительно к более слабым торговым партнерам. Масштабный рост Китая нельзя было остановить. Произойди такое, это грозило бы для страны экономической, общественной и политической катастрофой. Главная проблема состояла в том, чтобы сохранить, институционализировать и закрепить новый баланс сил.

Одной из возможностей были переговоры об участии в Транстихоокеанском партнерстве (ТТП), гигантском региональном торговом и инвестиционном договоре, в который Китай не был включен. Этот договор был инициирован администрацией Обамы как «де-факто альянс по сдерживанию Китая»[747]747
  M. Landler, Alter Egos: Hillary Clinton, Barack Obama, and the Twilight Struggle Over American Power (Random House, 2016).


[Закрыть]. Такая договоренность была поддержана Японией, Канадой, Мексикой и несколькими латиноамериканскими странами. Однако подобные пакты требуют проведения многоэтапных переговоров. ТТП вызвал дебаты в конгрессе. В ходе президентской кампании 2016 г. Хиллари Клинтон отстранилась от договоренностей, которые она, являясь государственным секретарем, и помогала достигнуть[748]748
  D. Palmer, “Clinton Raved About Trans-Pacifc Partnership Before She Rejected It,” Politico, October 8, 2016.


[Закрыть]. При президенте Трампе этот проект был заморожен. В первый же день своей работы в качестве президента в январе 2017 г. он отменил участие США в этом договоре. Австралия и Япония положили на переговоры столько сил, что не могли так просто взять и отказаться от них по прихоти Белого дома. Поэтому, так или иначе, соглашение было достигнуто. Договор получил новое название – Всеобъемлющее и прогрессивное соглашение о транстихоокеанском партнерстве (CPTPP). Этот договор объединял большую группу стран, от Канады до Чили, Австралии и Сингапура, но в отсутствие США у него не было экономического центра. В азиатской тихоокеанской политике образовался вакуум, который Китай был готов с радостью заполнить.

Первым делом в 2013 г. Пекин выступил с идеей о создании Азиатского банка инфраструктурных инвестиций, который мог бы способствовать улучшению транспортных сетей, связывающих экономики этого региона. Несмотря на возражения со стороны США, банк был создан. Его акционерами стали Австралия, Южная Корея и даже Великобритания.

У большинства крупнейших торговых держав Азии уже имелся ряд двусторонних свободных торговых соглашений, позволявших уменьшить таможенные пошлины. Однако поток товаров не увеличится даже при наличии самой хорошей инфраструктуры, если этому мешают противоречащие друг другу национальные законы и иные барьеры, не связанные с пошлинами. Работающие по точному графику цепочки поставок продемонстрировали скорость и полную надежность логистических связей. В 2012 г. Ассоциация государств Юго-Восточной Азии (АСЕАН) начала переговоры по поводу создания торговой зоны. Это могло бы облегчить поставку полуфабрикатов и промежуточных товаров[749]749
  S. Baliño, “With RCEP Agreement Signed, Eyes Turn to Interactions Among Trade Deals in the Asia-Pacifc Region,” IISD, November 25, 2020; sdg.iisd.org/ commentary/policy-briefs/with-rcep-agreement-signed-eyes-turn-to-interactions-among-trade-deals-in-the-asia-pacifc-region/.


[Закрыть]. Учитывая ключевые позиции Китая в цепочках поставки, в этом проекте ему отводилась главная роль. Переговоры проходили с большими перерывами, но в 2019 г. Китай вышел на новый уровень, проведя в Пекине важный торговый саммит. К лету 2020 г. наконец был готов для подписания договор о Региональном всестороннем экономическом партнерстве. Этот договор был официально обнародован в воскресенье, 15 ноября 2020 г. Заключение этого договора ознаменовало создание крупнейшего в истории торгового блока. Совокупный ВВП этого нового торгового блока, возглавляемого Китаем, был больше, чем ВВП стран, которые входили в Транстихоокеанское партнерство (CPTPP), имевшее целью сдерживание Китая, или ВВП переформатированного торгового блока США – Канада – Мексика, или ВВП Евросоюза.

С экономической точки зрения больше всего впечатляли новые торговые отношения, возникшие между Китаем, Южной Кореей и Японией. Доля этих стран в совокупном ВВП Регионального всестороннего экономического партнерства (RCEP) составляла 80 %. В политическом отношении самым неожиданным было включение Австралии. В то время как Новая Зеландия, также входящая в этот торговый блок, сохраняла с Пекином хорошие контакты, отношения между Китаем и Австралией стремительно ухудшались[750]750
  M. Ryan, “China-Australia Clash: How It Started and How It’s Going,” Nikkei Asia, December 9, 2020.


[Закрыть]. Пекин сильно обидела жесткая позиция Австралии по таким вопросам, как политическое участие Китая в международных делах, запрет на использование продукции компании Huawei в телекоммуникационной сети Австралии, а также по вопросу о том, кто несет ответственность за возникновение коронавирусной инфекции. Нагруженные корабли с австралийским углем стояли в море, не заходя в китайские порты, находившиеся под бойкотом. Однако Австралия не могла остаться в стороне от такого союза, как Региональное всестороннее экономическое партнерство (RCEP). В 2019 г. треть экспорта Австралии приходилась на Китай, что создавало для нее большой торговый профицит. Поэтому Австралия имела огромную заинтересованность в продолжении экспорта железной руды и угля. Соблазн интеграции с Китаем был настолько сильным, что австралийский штат Виктория даже стал участником программы «Пояс и путь» вопреки явному негативному отношению к этому правительства в Канберре[751]751
  J. Varano, “Most Read of 2020: The State of Victoria and China’s Belt and Road Initiative: Where Does It Leave Victorians?” Australian Institute of International Afairs, January 6, 2021.


[Закрыть]. У Австралии уже имелись двусторонние торговые соглашения со всеми странами – членами RCEP. Присоединившись к этому торговому союзу, она приобрела бы рычаги воздействия на весь блок[752]752
  P. Ranald, “We’ve Just Signed the World’s Biggest Trade Deal, but What Exactly Is the RCEP?” The Conversation, November 16, 2020.


[Закрыть]. Изначально Китай хотел, чтобы RCEP занималось только торговлей товарами. По настоянию Канберры и Токио деятельность этого торгового блока была расширена и охватила такие области, как иностранное инвестирование в здравоохранение, образование, использование водных ресурсов, энергетику, телекоммуникации, финансы и цифровую торговлю – то есть сектора, благодаря которым развитые экономики могли получить сулящие выгоду новые возможности для дальнейшего роста[753]753
  R. Intan, “What RCEP Can Tell Us About Geopolitics in Asia,” The Interpreter, December 1, 2020.


[Закрыть].

Единственной крупной азиатской страной, не вошедшей в блок RCEP, была Индия. В период с 2014 по 2018 г. Индия обогнала Китай, лишив его титула самой быстрорастущей экономики мира. Это создало почву для радужных прогнозов по поводу того, что Индии суждено выступить в новой роли, став страной номер один в Азии[754]754
  N. Blarel, “Rising India: Status and Power,” International Afairs 95, no. 4 (2019): 957–58.


[Закрыть]. На волне этого оптимизма Индия поначалу присоединилась к переговорам RCEP с ACEAN, но в ноябре 2019 г. прекратила свое дальнейшее участие.

Когда в 1990-х гг. Индия стала страной с открытой экономикой, потребители ощутили на себе выгоду от этого положения, получив доступ к огромному количеству дешевых импортных товаров, которые поступали преимущественно из Китая. Однако среди индийских политиков лишь немногие были сторонниками свободной торговли. Приверженность к национальной экономической политике уходит корнями в период борьбы за независимость[755]755
  M. Goswani, Producing India: From Colonial Economy to National Space (University of Chicago Press, 2004).


[Закрыть]. У Индии были причины опасаться конкуренции с Китаем, поскольку ее собственный производственный сектор был недостаточно эффективным. Начиная с 2017 г. темпы роста Индии резко замедлились[756]756
  C. Jafrelot, “From Slowdown to Lockdown, India’s Economy and the COVID-19 Shock,” Institut Montaigne, June 11, 2020.


[Закрыть]. Учитывая факт постоянного роста и без того огромного населения, страна вряд ли могла позволить себе ускорять тенденцию к деиндустриализации. Поборники стратегии создания открытой экономики утверждали, что Индии следует сфокусироваться на инвестировании в инфраструктуру, а также на осуществлении регуляторных изменений, необходимых для того, чтобы позволить огромной армии низкооплачиваемых рабочих нормально существовать в условиях глобальной конкуренции. Хотя страна пережила достаточно сильный первоначальный шок от стремительно увеличивающегося импорта, растущие издержки на заработную плату в Китае предоставляли Индии историческую возможность потеснить Китай на мировых рынках. Вместо этого правительство Моди покинуло RCEP и объявило о начале новой эры самодостаточности (atmanirbhar)[757]757
  S. Gupta and S. Ganguly, “Why India Refused to Join the RCEP, the World’s Biggest Trading Bloc,” Foreign Policy, November 23, 2020. S. Chatterjee, “India’s Inward (Re)Turn: Is It Warranted? Will It Work?” Ashoka Centre for Economic Policy, October 2020.


[Закрыть]. Неудивительно, что это вызвало восторг промышленного и сельскохозяйственного лобби Индии. Они оценили обещанную им поддержку. Тем не менее региональная изоляция ощущалась все сильнее.

В 2020 г. притязаниям Индии на лидерство в Азии был нанесен тяжелый удар. Правительство не смогло эффективно ответить на вызовы коронавируса. Десятки миллионов жителей страны были на грани нищеты. Индия оказалась среди стран, в которых произошел наиболее значительный упадок экономики. Произошедший в июне конфликт между Индией и Китаем в пограничном районе в Гималаях (а это было самое серьезное пограничное столкновение после 1975 г.) плохо закончился для Индии. Десятки солдат были убиты, а Китай получил контроль над 600 кв. милями дополнительных территорий, находящихся в спорном регионе Ладакх[758]758
  S. Singh, “Why China Is Winning Against India,” Foreign Policy, January 1, 2021.


[Закрыть]. Последовавшие за этим патриотические протестные выступления привели к бойкоту китайских мобильных телефонов и приложений, в частности TikTok. Но Индия не могла позволить себе холодную войну. Несмотря на быстрые темпы экономического роста Индии в последние годы, оборонный бюджет Пекина был почти в четыре раза больше оборонного бюджета Индии, а экономика – больше в шесть раз. Экономическое и финансовое значение Китая было слишком серьезным, чтобы не ощущаться в странах, непосредственно соседствующих с Индией. Шри-Ланка, Пакистан и Бангладеш были участниками китайской программы «Пояс и путь». Вряд ли можно сказать, что проекты в рамках этой программы шли как по маслу, однако они представляли гораздо больший интерес, чем все то, что могла предложить Индия. Осенью 2020 г. Дели обуял страх стратегического окружения[759]759
  M. Billah, “Is Bangladesh Growing Closer to China at the Expense of Its Relations with India?” The Diplomat, September 23, 2020.


[Закрыть]. Несколько утешал тот факт, что Вашингтон пытался активизировать работу Четырехстороннего диалога по безопасности в Индо-Тихоокеанском регионе (QUAD) – стратегического союза между США, Японией, Австралией и Индией. Правда, в компании этих стран Индия занимала далеко не первое место[760]760
  C. R. Mohan, “India’s Growing Strategic and Economic Interests in the Quad,” December 1, 2020; valdaiclub.com/a/highlights/india-s-growing-strategic-and-economic-interests.


[Закрыть].

В тени высоких темпов экономического роста Китая жили не только страны Азии. Сдвиг равновесия ощущался даже на противоположном побережье Тихого океана. С точки зрения паритета покупательной способности и учитывая совершенно различную стоимость жизни, можно предположить, что в 2013 г. экономика Китая обогнала США. Но с точки зрения текущего долларового курса, отражающего покупательную способность на глобальных рынках, США все еще значительно обгоняли Китай. По ранее существовавшим прогнозам, Китай мог стать страной номер один не раньше середины 2030-х гг. Различные последствия коронавирусного кризиса заставили аналитиков пересмотреть свои прогнозы. Теперь, в конце 2020 г., казалось возможным, что Китай опередит США по размеру ВВП на пять лет раньше, то есть уже в 2028–2029 гг.[761]761
  “China to Overtake US as Largest Global Economy by 2028: Report,” DW, December 26, 2020; p.dw.com/p/3nE83.


[Закрыть] И вне всяких сомнений, к 2030-м гг. Китай будет доминировать в Азии. Размеры его экономики превысят размеры экономик Японии и США, вместе взятых. В длительных прогнозах возникали еще более сложные проблемы корректировки. В 2018 г. Ларри Саммерс, последний министр финансов в администрации Клинтона, сформулировал это следующим образом: «Могут ли США представить себе жизнеспособную глобальную экономическую систему в 2050 г., в которой размер американской экономики будет вполовину меньше крупнейшей мировой экономики? Могут ли политические лидеры признать реальность подобной ситуации и при этом сохранить возможность для переговоров относительно того, каким станет мир? По-видимому, для США окажется неприемлемым, чтобы кто-то превзошел их по масштабам экономики, но найдут ли они способ избежать это? Можно ли будет сдержать Китай, не создавая конфликта?»[762]762
  L. Summers, “Can Anything Hold Back China’s Economy?” December 5, 2018; larrysummers.com/2018/12/05/can-anything-hold-back-chinas-economy.


[Закрыть] По словам Саммерса, коммерческая конкуренция запросто может перерасти в геополитический конфликт. И в этом конфликте ставки будут самыми высокими.

В начале 2020 г. у администрации Трампа был относительно миролюбивый настрой. Были успешно завершены переговоры по торговой сделке с Китаем и подписаны документы о Фазе I торговых соглашений, в результате которых Китай обязался увеличить импорт товаров и услуг из США на 200 млрд долл. В отличие от тщательно разработанных регуляторных соглашений RCEP и CPTPP, договоренности администрации Трампа по Фазе I имели самый предварительный характер и основывались на квотах. Кроме того, именно о таких договоренностях и мечтал Трамп, желая выступить в роли главного организатора этой сделки. Еще до того, как коронавирусная пандемия внесла свои коррективы в выполнение договоренностей первой фазы, об этом соглашении с большим скепсисом отзывались те аналитики, которые видели в Китае долгосрочную стратегическую угрозу. Даже если бы удалось уговорить Китай покупать больше американских соевых бобов, эта проблема не была бы решена. Когда пандемия разразилась в США, эйфория по поводу договоренностей Фазы I сама по себе сошла на нет. Администрация США все более громогласно обвиняла Китай в распространении вируса. С точки зрения Китая, политика, проводимая службами безопасности США, была угрожающей. В мае 2020 г. Белый дом опубликовал доклад под названием «Стратегический подход США к Китайской Народной Республике»[763]763
  United States Strategic Approach to the People’s Republic of China, May 20, 2020; www.defense.gov/Newsroom/Releases/Release/Article/2193725/united-states-strategic-approach-to-the-peoples-republic-of-china.


[Закрыть]. В этом докладе была конкретизирована доктрина, изложенная в Стратегии национальной безопасности в декабре 2017 г. В нем Индо-Тихоокеанский регион впервые был обозначен как главная арена конкуренции великих держав. Документ 2020 г. содержал более жесткие формулировки. Все области государственного управления, а также бизнеса и гражданского общества должны были теперь организовываться с учетом угрозы со стороны Пекина. Теперь главной проблемой было не получение выгод при торговых сделках, а «подъем» Китая, руководимого Коммунистической партией.

Эта радикальная переоценка имела прямые последствия для ряда крупнейших компаний на обоих побережьях Тихого океана. У таких американских компаний, как, например, Apple и Boeing, был огромный интерес к Китаю. Что же касается Китая, то телекоммуникационный провайдер Huawei оказался под перекрестным огнем властей США. В 2020 г. компания Huawei была главным мировым поставщиком смартфонов. Имея рыночную долю в 20 %, Huawei опередила Apple и Samsung. Кроме того, эта компания была также мировым лидером в создании технологии сетей 5G. Хотя Huawei является частной компаний, ее создатель известен своим патриотизмом. Западному человеку трудно себе представить, что Huawei в конечном счете неподотчетна Коммунистической партии Китая. Поскольку на кону был контроль за данными и персональными коммуникациями, наличие оборудования Huawei в западных телекоммуникационных сетях вызывало определенные опасения по поводу конфиденциальности и стратегического контроля над информацией. Еще в 2012 г. администрация Обамы начала расследование деятельности Huawei и еще одной китайской телекоммуникационной компании – ZTE. В результате продукция обеих компаний была исключена из государственных закупок США. Против компании ZTE были объявлены адресные санкции. В 2018 г. администрация Трампа заключила соглашение с ZTE, однако ужесточила меры против Huawei. По запросу властей США в Канаде была арестована Мэн Ваньчжоу, финансовый директор Huawei, дочь основателя компании. Белый дом издал указ, согласно которому вводился запрет на использование любого оборудования Huawei во всех телекоммуникационных сетях США. Правда применение этого указа на практике было приостановлено. В апреле 2020 г. запрет на закупку оборудования компании Huawei вступил в полную силу. Затем в мае министерство финансов США еще больше ужесточило меры борьбы, потребовав, чтобы все компании, которые использовали американское оборудование для производства чипов, предназначенных для продажи Huawei, получали на это лицензию. В такой ситуации ведущие производители микросхем в Азии, южнокорейская компания Samsung и тайваньская TSMC, стояли перед выбором: получить доступ к самому современному американскому оборудованию или сохранить за собой гигантские рынки сбыта в Китае[764]764
  C. Bown, “How Trump’s Export Curbs on Semiconductors and Equipment Hurt the US Technology Sector,” Peterson Institute for International Economics, September 28, 2020; www.piie.com/blogs/trade-and-investment-policy-watch/how-trumps-export-curbs-semiconductors-and-equipment-hurt-us.


[Закрыть]. В сентябре министерство торговли сделало еще один шаг, распространив санкции, введенные для Huawei, на SMIC, ведущего китайского производителя микросхем. Одновременно министерство торговли США усилило давление на правительства и бизнес европейский стран, требуя, чтобы они прекратили поставлять SMIC оборудование, необходимое для производства микросхем[765]765
  A. Kharpal, “U. S. Sanctions on Chipmaker SMIC Hit at the Very Heart of China’s Tech Ambitions,” CNBC, September 28, 2020.


[Закрыть]. Как заявили США, давать это оборудование в руки китайских военных было «неприемлемым риском».