Текст книги "Карантин. COVID-19 – вирус, который потряс мир"

Метания ФРС как в зеркале отразили ту непростую ситуацию, в которой оказались правительства разных стран мира после 2020 г. Совпадение нескольких факторов привело к тому, что 2020 г. стал началом глобального кризиса. И до сих пор ни один из этих факторов не исчерпал себя – совсем наоборот.

* * *

В экологической хронологии есть понятие «великого ускорения», которое вызывает радикальные изменения во взаимоотношениях людей с их природной средой обитания[1046]1046
  J. R. McNeil, The Great Acceleration: An Environmental History of the Anthropocene Since 1945 (Belknap Press of Harvard University Press, 2014).


[Закрыть]. Датой начала «великого ускорения» экологические историки называют 1945 г. Последующее ускорение наблюдалось в 1970-е гг. Хотя в 2021 г. появились некоторые признаки того, что ситуация более или менее нормализовалась, отправной точкой нового «великого ускорения» правильным будет считать 2020 г. Конечно, это год начала переходного периода, во время которого произошел исключительный по силе кризис, а также и промежуточная остановка на пути к восходящей кривой радикальных перемен[1047]1047
  M. E. Mann, The Hockey Stick and the Climate Wars: Dispatches from the Front Lines (Columbia University Press, 2013).


[Закрыть].

Параллель с экологической хронологией кажется здесь вполне уместной еще и потому, что главным событием 2020 г. стал биологический шок. Хотя это событие было предугадано уже давно, коронавирус с суровой очевидностью продемонстрировал неспособность практически всех современных обществ справиться с вызовами, которые и в будущем эпоха антропоцена будет с еще большей силой бросать человечеству. Неэффективные попытки сдержать вторую волну коронавируса показали, что это справедливо как для европейских стран, так и для США и стран Латинской Америки. Весной 2021 г. эпидемия стремительно распространялась в Бразилии и Индии. Огромное количество заболевших в обеих странах вызвало опасения по поводу появления новых опасных мутаций вируса, вследствие чего под угрозой может оказаться стабилизация, которой удалось достичь в разных странах.

Учитывая ограниченный характер наших способностей по преодолению социальных, культурных и политических проблем, мы полностью зависим от научно-технических решений. А появление таких решений зависит от того, насколько мы в действительности готовы и способны мобилизовать имеющиеся в нашем распоряжении научные и технические ресурсы. Самое удивительное из того, что нам показал в этом отношении 2020 г., – это не только успехи в разработке вакцины, но диспропорция между размахом кризиса и объемом средств, выделенных для его преодоления. Размер экономического ущерба составляет десятки триллионов долларов. На разработку вакцины потрачены десятки миллиардов долларов. И еще меньше выделено на развертывание эффективного производства и на справедливое распределение этой вакцины.

В 2020 г. появилась новая угроза для человечества, и эта угроза очевидна. Мы должны найти способ для того, чтобы превратить в триллионы те миллиарды, которые были инвестированы в исследования, разработки и в развитие технологий будущего. Нам нужно полностью осознать необходимость создания более гибких и устойчивых экономик и обществ и вооружиться надежными средствами для преодоления быстро развивающихся непредсказуемых кризисов. В противном случае мы не сможем противостоять вызовам, исходящим от нашей окружающей среды. Можно с легкостью отказаться от решения этих задач, посчитав их невыполнимыми. Но какие же еще аргументы нам нужны после шока 2020 г.? Если что-то и следует привести в порядок, так это наше общее представление о реальности, в которой мы живем. Триумфально подтвердились прогнозы тех, кто в течение десятилетий предсказывал появление системных мегарисков.

Нравится нам это или нет, но мы должны признать, что сейчас наступила эпоха, которую еще в 1980-е гг. Ульрих Бек назвал «вторым модерном», – эпоха, в которой наша деятельность привела к тому, что весь мир пережил сильнейшие потрясения, а затем был трансформирован[1048]1048
  U. Beck and C. Lau, “Second Modernity as a Research Agenda: Teoretical and Empirical Explorations in the ‘Meta-Change’ of Modern Society,” British Journal of Sociology 56, no. 4 (2005): 525–57; B. Latour, “Is Re-modernization Occurring? And if So, How to Prove It? A Commentary on Ulrich Beck,” Teory, Culture & Society 20, no. 2 (2003): 35–48.


[Закрыть]. Для того чтобы дать достойный ответ будущим вызовам со стороны окружающей среды, мы должны воспользоваться инновационным научно-технологическим потенциалом, существование которого обнаружилось еще в первые века эпохи модернизации, а также по-настоящему раскрыть этот потенциал и полностью использовать его на общемировом уровне. Иначе придется признать, что 2020 г. лишь положил начало периоду, во время которого мы с неконтролируемой скоростью будем приближаться к глобальным катастрофам. В любом случае трудно опровергнуть тот факт, что впереди нас еще ждут «большие дела», независимо от того, пойдут ли они нам на пользу или нет. И единственное, чего мы не можем себе позволить, – сохранять статус-кво.

Центральные банки стали неотъемлемой частью системы современного государственного управления. Значение их деятельности состояло в том, что они заставили государства осознать масштаб стоящих перед нами проблем. В 2020 г. правительства реагировали на происходящие события даже острее, чем в 2008 г. Однако, если посмотреть на это с другой стороны, становится понятным, что это также и предостережение для нас. Причиной массивных интервенций, произведенных центральными банками, является тот факт, что динамика экономического роста, обеспеченного увеличением долгового бремени, характеризуется нестабильностью и неравномерностью. Центральные банки были возведены в ранг борцов с современными кризисами благодаря вакууму, который образовался в связи с распадом профсоюзного движения, отсутствием инфляционного давления и, в более широком смысле, отсутствием антисистемных вызовов. Интервенции центрального банка могут достигать таких масштабов, поскольку, закупая активы, центральный банк как будто взмахивает волшебной палочкой, используемой в мире цифровых технологий. При этом совершенно не важно, что эти интервенции влекут за собой серьезные материальные последствия, а сам рынок облигаций имеет реальное воплощение в виде трейдеров, компьютеров и юридических документов. Монетарное проклятье, наложенное на мир в 2020 г., привело к столь драматичным последствиям потому, что под угрозу был поставлен самый важный из всех рынков – рынок надежных американских казначейских активов. А этому рынку грозила катастрофа на порядок более масштабная, чем лавина событий, спровоцированных крахом банка Lehman Brothers. Оказалось, что в мире, финансы которого зависят от ситуации на рынке, ни один актив не может считаться надежным, если только он не обеспечен серьезной поддержкой.

Масштаб правительственных интервенций в 2020 г. был поистине огромен – его можно сравнить с финансовыми моделями экономики военного времени. Выкуп облигаций центральным банком, по сути, дублирует мероприятия фискальной политики. Однако какой бы соблазнительной ни казалась эта идея, мы не можем перенестись в прошлое – в период послевоенного кейнсианства. И, безусловно, к этому не стремятся управляющие центральных банков, которые далеки от того, чтобы становиться революционерами. Девиз, которым они руководствовались в своей деятельности, мало чем отличался от девиза консервативно настроенных чиновников империи Бисмарка во второй половине XIX в.: «Все должно меняться так, чтобы оставаться неизменным»[1049]1049
  H. A. Kissinger, “The White Revolutionary: Refections on Bismarck,” Daedalus 97, no. 3 (1968): 888–924.


[Закрыть].

В 2020 г. в процессе управления (по крайней мере если речь идет об управлении финансовой системой) главными вновь стали принципы теории менеджеризма, однако теперь они были не столько тренировкой по оттачиванию всесильного технократического манипулирования, сколько суетливой попыткой сохранить неустойчивый статус-кво. Отныне основным системным императивом, применяемым к финансовым институтам, стал слоган: «Слишком большой, чтобы обанкротиться». По сути, это означает взять на себя обязательство по эскалации масштабов биржевых операций и темпов экономического роста, основанных на увеличении размеров долгов. Но как долго можно проводить такую политику? Вряд ли кто-то в состоянии определить ее фундаментальные макроэкономические временные рамки. Мы, скорее, должны найти ответ на вопрос: может ли и дальше продолжаться технократическое управление экономикой и совладают ли с таким управлением общество и существующая политика? Возможна ли демократизация этого управления? А если нет, то можно ли, по крайней мере, признать его законным? В состоянии ли мы найти способ для того, чтобы снять или каким-то образом компенсировать диспропорции, возникающие в такой модели роста? После финансового кризиса 2008 г. пришло осознание важности этих вопросов. После кризиса 2020 г. ответов на них так и не появилось.

В связи с тем, что в качестве мировой валюты de facto продолжает использоваться доллар, кредитная экспансия приобрела глобальный размах. Доллары, вброшенные в мировую экономику в 2020 г., предоставили возможность развивающимся рынкам, находящимся в более выгодном положении, получить значительную самостоятельность. Это в очередной раз подтверждает существование тенденции, которая была очевидной еще в 2008 г.: страны с развивающимися рынками стали ключевыми элементами в глобальной долларовой финансовой системе. В настоящий момент наблюдается стабилизация различных аспектов мировой экономики. Запад постепенно перестает быть ее центром, что в перспективе создает определенные проблемы. Те факторы, которые западным аналитикам могут показаться фундаментальными препятствиями на пути к дальнейшей глобализации – например, более сложные процедуры при заключении сделок, – могут быть всего лишь локальными проблемами. В наиболее важных центрах роста процессы торговли и инвестирования происходят с одинаковой скоростью. До 2020 г. восстановление равновесия почти не ощущалось, однако теперь это стало очевидным в связи с тем, что скорости реагирования на кризис, вызванный коронавирусом, у Запада и Востока очень сильно отличались. В 2020 г. объемы мировой торговли сократились в гораздо меньшей степени, чем предсказывала ВТО в своих более ранних апокалиптических прогнозах. Это стало возможным в основном благодаря улучшению экономической ситуации в странах Азии. В целом объем торговли товарами в 2020 г. снизился не более чем на 5,3 %. Однако эта новая многополярная мировая экономика хотя бы в одном по-прежнему неотличима от старого мира – ее основой продолжает быть доллар. Значительное ужесточение монетарной политики в США или даже полномасштабная «истерика» на фондовых рынках могут оказаться серьезной проверкой глобальной устойчивости. Такой же эффект может создать резкая эскалация геополитического напряжения в одном из главных регионов мировой экономики.

Новая эпоха глобализации порождает центробежную многополярность. В регионах один за другим появляются важные центры сил, они образуют альянсы, вступают друг с другом в конфликты, затем начинается период их процветания или затухания. В 2008 г. главной причиной конфликта были вновь возникшие противоречия между Россией Путина и странами, входящими в НАТО. В 2020 г. самое активное из этих «силовых полей» располагалось на Ближнем Востоке (в более широком географическом смысле). Противостоящие между собой Саудовская Аравия и Иран приобрели новых союзников. На стороне Саудовской Аравии теперь выступали Объединенные Арабские Эмираты, а на стороне Ирана – Катар и Турция. Военные конфликты между этими странами, а также войны с вовлечением третьих стран явились результатом провала политики США и Европы в этом регионе. В ходе этих событий десятки миллионов жителей Ливии, Сирии, Ирака и Йемена оказались на грани нищеты, в то время как все эти страны располагают крупнейшими запасами природных ископаемых. Однако в 2020 г. такие региональные конфликты удалось сдержать и не позволить им иметь глобальных последствий. Местные олигархи ощущали на себе последствия краха нефтяных цен. Европа и США были заняты своими проблемами. Китай (пока) не принимал активного участия. Эрдоган, ощутив реальную угрозу финансового кризиса, начал играть с рынками в кошки-мышки.

Этот сложный и неравномерный процесс мирового экономического роста привел к еще более серьезному последствию – возвышению Китая. Экономический рост в этой стране достиг невиданного ранее масштаба. Как это происходило и с другими развивающимися рыночными экономиками, экономическое развитие Китая происходило внутри глобальной монетарной системы, установленной США, однако таких средств, какие Пекин разработал для борьбы с кризисом, не было ни у одной другой страны. Политика регулирования, применяемая в Китае, по своей агрессивности намного превосходила аналогичные мероприятия, проводимые европейскими странами или США. Размеры китайской экономики настолько велики, что приоритет экономики США уже может выглядеть сомнительным. Такая перспектива была очевидной для американских политиков еще в 1990-е гг. После того как Билл Клинтон покинул пост президента, он проницательно заметил, что главная задача политики США состоит в том, чтобы «создать такой мир, в котором нам захотелось бы жить и после того, как мы перестанем быть мировой сверхдержавой»[1050]1050
  D. H. Chollet and J. Goldgeier, America Between the Wars: From 11/9 to 9/11; The Misunderstood Years Between the Fall of the Berlin Wall and the Start of the War on Terror (Public Afairs, 2008), 318.


[Закрыть]. Период однополярности был недолгим. Даже когда США находились на вершине могущества, идея о том, что Америка в состоянии перестроить мир на свой вкус, не могла не казаться наглой. В 2020 г. обнаружилось, что существующий мир совсем не нравится американским политикам. В последний год пребывания Трампа в Белом доме, обеспокоенность в связи с подъемом экономики Китая достигла таких масштабов, что переросла в объявление экономической войны. Администрация Байдена с самых первых дней проявила готовность к продолжению этой политики. На своей первой пресс-конференции в должности президента, состоявшейся 25 марта 2021 г., Байден резко заявил: «У Китая есть одна главная цель, и я не критикую китайцев за это. Но их главная цель – стать мировым лидером, самой богатой страной в мире, самой могущественной страной в мире. Пока я здесь, этого не случится, потому что США и дальше будут развиваться и усиливать свое влияние»[1051]1051
  Remarks by President Biden in Press Conference, March 25, 2021; www.whitehouse. gov/briefng-room/speeches-remarks/2021/03/25/remarks-by-president-bidenin-press-conference/.


[Закрыть].

Байден не просто полностью отказался признать возможные негативные последствия совокупного экономического роста – он изложил свое представление о внутренней политике, причем сформулировал это в терминах, которые живо напомнили о шоке, пережитом США в связи с запуском спутника в СССР и «космической гонкой». Предложенная Байденом программа развития инфраструктуры, в которой были предусмотрены расходы на все, начиная с мостов и дорог и заканчивая зеленой энергией и уходом за престарелыми, рождали прямые ассоциации с американскими «великими проектами прошлого». Как и в этих проектах, в Американском плане увеличения занятости (American Jobs Plan), обнародованном 31 марта 2021 г., предполагалось «объединить и мобилизовать усилия всей страны на преодоление стоящих перед нами вызовов современности: климатического кризиса и амбициозных устремлений автократического Китая»[1052]1052
  “Fact Sheet: The American Jobs Plan, March 31, 2021,” www.whitehouse.gov/ briefng-room/statements-releases/2021/03/31/fact-sheet-the-american-jobs-plan/.


[Закрыть].

Последует ли остальной мир вслед за США назад в будущее? Наблюдая за тем, как политика администрации Трампа привела к эскалации напряженности в отношениях с Китаем в 2019 г., Евросоюз решил пойти иным путем. В отчете Европейской комиссии о стратегической перспективе взаимоотношений между ЕС и Китаем, опубликованном в марте 2019 г., Европейский союз впервые назвал Китай системным соперником, однако в то же время признал, что Китай является традиционным экономическим конкурентом, партнером, с которым можно разговаривать, партнером, с которым можно вести совместные дела[1053]1053
  European Commission, “EU-China – A Strategic Outlook,” March 12, 2019; ec.europa.eu/info/sites/info/fles/communication-eu-china-a-strategic-outlook. pdf.


[Закрыть]. ЕС повел себя вполне благоразумно и не стал поднимать вопрос о первенстве – и тем более вступать в борьбу за то, чтобы доказать превосходство Запада перед стремительно развивающейся Азией. 2020 г. был завершен в полном соответствии с этой многокомпонентной стратегией: 30 декабря Брюссель и Пекин подписали Всестороннее соглашение между ЕС и КНР об инвестициях (EU-China Comprehensive Agreement on Investment, CAI). Основная идея этого соглашения состояла в том, чтобы довести прямые иностранные инвестиции до уровня, который в большей степени соответствовал бы размеру экономик договаривающихся сторон[1054]1054
  “Key Elements of the EU-China Comprehensive Agreement on Investment,” European Commission, December 30, 2020.


[Закрыть]. Для Пекина, который придерживался условий подписанного им соглашения о всестороннем региональном экономическом партнерстве (RCEP) со своими азиатскими соседями, заключение соглашения об инвестициях было удачным маневром.

В Вашингтоне эту договоренность восприняли как оскорбление. О подписании соглашения было объявлено в тот же день, когда Великобритания – новый и самый верный союзник США в конфронтации с Китаем – завершила процесс выхода из Евросоюза[1055]1055
  K. Nakazawa, “Analysis: China Splits Atlantic with Game-Changing EU Investment Deal,” Nikkei Asia, January 7, 2021.


[Закрыть]. Американским сторонникам антитоталитарной политики это навеяло мрачные мысли об аморальной Европе, занявшей нейтральную позицию и маневрирующей между блоками[1056]1056
  M. Karnitschnig, “Europe Gives Biden a One-Finger Salute,” Politico, January 29, 2020.


[Закрыть]. Другие политики даже не обратили особого внимания на соглашение между КНР и ЕС, посчитав это последним приветом из того времени, когда предпринимались попытки умиротворить Китай, – с приходом Ангелы Меркель эти усилия начали сводиться на нет[1057]1057
  E. Solomon and G. Chazan, “‘We Need a Real Policy for China’: Germany Ponders Post-Merkel Shift,” Financial Times, January 5, 2021.


[Закрыть]. Переходная команда Байдена дала понять, что восторга от этого соглашения она не испытывает. Кроме того, это соглашение не совпадало с европейским общественным мнением. Однако для Берлина, Парижа и Брюсселя главным было выработать условия взаимовыгодного modus vivendi[1058]1058
  H. Tompson, “The New EU-China Trade Deal Is Driven by a Commercial Realpolitik – And the World Knows It,” New Statesman, January 27, 2021.


[Закрыть]. Экономическая интеграция с Китаем была уже настолько сильной, что о пути назад речи не было – все свидетельствовало о ее дальнейшем углублении. Китай являлся главным потребителем новых технологий, связанных с переходом на зеленую энергию. 2020 г. не разъединил Европу и Китай. Напротив, в связи с тем, что в Европе происходил спад, а в Китае продолжался экономический рост, в 2020 г. Китаю впервые удалось обогнать всех своих соперников и превратиться в страну, представляющую самый большой интерес для прямых иностранных инвестиций[1059]1059
  “China Was Largest Recipient of FDI in 2020: Report,” Reuters, January 24, 2021.


[Закрыть].

Однако логика многокомпонентной стратегии ЕС имела как свои плюсы, так и минусы. Всем было ясно, что при заключении договора об инвестициях между КНР и ЕС придется торговаться. Не менее очевидным было и то, что этот договор должен быть сбалансирован, исходя из ряда других соображений. Да, Китай – это партнер, с которым можно договариваться, но не стоит забывать и о том, что правящий режим в этой стране совершенно чужд и враждебен Западу. Как оказалось, главный вопрос состоит не в том, сможет ли администрация Байдена принять политику балансирования ЕС, а в том, сможет ли с этой политикой согласиться Пекин.

Соглашение CAI должно было быть ратифицировано Европарламентом, однако у депутатов возникло вполне обоснованное возмущение в связи с непрекращающимися репрессиями в Синьцзяне и усиливающимся давлением Китая на Гонконг. Когда правительства европейских стран, действуя совместно с США, ввели санкции против нескольких относительно молодых китайских чиновников, которые несли ответственность за репрессии в Синьцзяне, Пекин мог с легкостью закрыть на это глаза, как на маловажное событие, не имеющее стратегического значения. Однако в ответ Китай ввел санкции против нескольких своих главных оппонентов из Европарламента, а также против немецкого Института китайских исследований Меркатора и одной датской неправительственной организации. В результате отношения между ЕС и Китаем были заморожены, а ратификация соглашения об инвестициях отложена. Это также заставило Европу сблизиться в США. Тем временем западным аналитикам оставалось только гадать, что явилось причиной эскалации напряжения, на которую решил пойти Пекин: было ли руководство КНР настолько легкомысленным и наивным, или же оно попало в ловушку нарратива националистической пропаганды, созданного собственными руками? А может быть, реакция Пекина свидетельствовала о чем-то более серьезном? Был ли Пекин уверен, что США и Европа вступили в окончательную стадию экономического спада? После того как западные страны потерпели фиаско в борьбе с COVID-19, не наступил ли момент, когда Пекину стоит использовать свои преимущества и потребовать признания и уважения к своему жестокому, но эффективному режиму?[1060]1060
  “China Is Betting Tat the West Is in Irreversible Decline,” The Economist, April 3, 2021; www.economist.com/china/2021/04/03/china-is-betting-that-the-west-isin-irreversible-decline.


[Закрыть]

Летом 2021 г. Китай отмечал столетнюю годовщину Коммунистической партии Китая. Празднование проходило с размахом. 24 ноября 2020 г. последние из оставшихся округов были вычеркнуты из китайского списка бедных регионов[1061]1061
  “China Announces Eradication of Extreme Poverty in Last Poor Countries,” Reuters, November 24, 2020.


[Закрыть]. 4 декабря Си Цзиньпин объявил, что партия выполнила поставленную задачу покончить «с общей и региональной» бедностью в Китае[1062]1062
  A. Lee, “China’s Xi Jinping Declares Victory on Poverty Alleviation, but Warns of ‘Unbalanced’ Development,” South China Morning Post, December 4, 2020.


[Закрыть]. В ходе восьмилетней кампании, на которую было мобилизовано 2,9 млн партийных кадров и инвестировано 1,5 трлн юаней, 99 млн сельских жителей Китая, живших в условиях крайней нищеты, преодолели официальную черту бедности[1063]1063
  K. Looney, “The Blunt Force of China’s Mobilisation Campaigns,” Financial Times, January 26, 2020. Критические замечания см. в: T. Sicular, “Will China Eliminate Poverty in 2020?” China Leadership Monitor, December 1, 2020.


[Закрыть]. Западные оппоненты отмечали, что в Китае критерий нищеты был установлен на слишком низком уровне[1064]1064
  I. Gill, “Deep-Sixing Poverty in China,” Brookings, January 25, 2021.


[Закрыть]. Акцент, сделанный на том, чтобы обеспечить деревню базовыми продуктами, отвлек от труднорешаемой проблемы: как интегрировать огромную армию городских рабочих-мигрантов в систему социальной поддержки?[1065]1065
  J. Richardson, “China’s Policy Dilemma: Raising Local Demand While Protecting Exports,” ICIS, September 13, 2020.


[Закрыть] Пекин не мог допустить, чтобы этот факт затмил результаты проведенной кампании. Через год, когда, по информации Всемирного банка, 100 млн человек по всему миру были отброшены за порог бедности, таким достижением мог похвастаться только Китай.

Как отметил Си Цзиньпин на пленарном заседании Постоянного комитета Политбюро в январе 2021 г., «момент времени и условия» благоприятствовали Китаю[1066]1066
  K. Lo and K. Huang, “Xi Jinping Says ‘Time and Momentum on China’s Side’ as He Sets Out Communist Party Vision,” South China Morning Post, January 12, 2021.


[Закрыть]. Было понятно, что идея о заимствовании либеральных норм, ранее активно пропагандируемых западной теорией модернизации, давно перестала быть актуальной для Китая. Скорее всего, защитники так называемой «ловушки среднего уровня доходов» – негативного варианта теории модернизации, в которой акцентируется мысль том, что страны со средним уровнем заработка, стремящиеся заполучить статус развитых стран, неизбежно столкнутся с огромными трудностями – будут настаивать на своей точке зрения[1067]1067
  T. Taylor, “Will China Be Caught in the Middle-Income Trap?” Conversable Economist, October 26, 2020.


[Закрыть]. Однако, как любят говорить в Китае, если наука об обществе базируется на данных, то в ходе процесса модернизации, благодаря уже одному его размаху, в Китае было собрано несопоставимо больше данных, чем в других странах на предыдущих этапах их экономического роста. То, что происходит в Китае, – это крупнейший социальный эксперимент из тех, что когда-либо проводились в истории человечества. Это материалистическое обоснование той теории, которую Пекин называет марксизмом XXI в.[1068]1068
  Jiang Shigong, “Philosophy and History: Interpreting the ‘Xi Jinping Era’ Trough Xi’s Report to the Nineteenth National Congress of the CCP.” Introduction by David Ownby and Timothy Cheek; www.readingthechinadream.com/ jiang-shigong-philosophy-and-history.html.


[Закрыть] Дело вовсе не в том, что теория модернизации неверна, – просто процесс ее создания будет завершен лишь после того, как в ней будет учтен опыт трансформации, произведенной в Китае. Это не означает, что управление развитием Китая происходит совсем безоблачно. 2020 г. продемонстрировал, что в Китае наблюдаются стрессы, спровоцированные поразительно высокими темпами роста китайской экономики, а также имеются дефекты в аппарате власти, который характеризуется устойчивостью, наличием потенциала и амбициозностью[1069]1069
  Looney, “The Blunt Force of China’s Mobilisation Campaigns.”


[Закрыть]. Пекин также напоминает канатоходца, который идет по проволоке, не имеющей конца[1070]1070
  Michael Pettis has been the most consistent critic of these imbalances: M. Pettis, “China’s Economy Can Only Grow with More State Control Not Less,” Financial Times, April 26, 2020. M. Pettis, “Xi’s Aim to Double China’s Economy Is a Fantasy,” Financial Times, November 22, 2020.


[Закрыть].

В любом случае в 2020 г. глубокий национальный кризис произошел не в Китае. Это случилось в США. На самом деле, появляется большой соблазн сказать, что либеральные теории модернизации окончательно потерпели банкротство не в Китае, а в США. В нашем несбалансированном мире дисгармония между политикой и социально-экономическим развитием в наибольшей степени и с далекоидущими последствиями проявляется именно там[1071]1071
  A. Tooze, The Deluge: The Great War, America and the Remaking of the Global Order, 1916–1931 (Penguin Books, 2015).


[Закрыть].

Америка XXI в. – это страна, в которой политическая власть делится между двумя партиями. Одна из этих партий – Республиканская – в течение десятилетий прилагала все усилия для того, чтобы помешать созданию государственного аппарата, соответствующего уровню модернизированного общества, а если такой аппарат где-либо существовал, разрушала его. Более того, как показали события 2008 г. и как подтвердил 2020 г., в моменты национального кризиса Великая старая партия переставала быть партией, обладающей государственным видением на длительную или хотя бы на краткосрочную перспективу. Партия республиканцев не раз проявляла себя как инструмент, используемый для хаотичной поддержки тех или иных интересов, а ее действия подчас опирались на эмоции, а не на взвешенную национальную политику.

Разумеется, в США имеются мощные силы, необходимые для осуществления модернизации. Хорошо это или плохо, но эти силы теперь все более четко ориентируются на партию демократов. Как показали несколько последних избирательных кампаний, партия демократов имеет большее количество сторонников, чем партия республиканцев. Однако благодаря принятой в XVIII в. Конституции США, а также вследствие подрывных действий Великой старой партии, таких как джерримендеринг[1072]1072
  Джерримендеринг – изменение границ избирательных округов в интересах правящей партии. Термин впервые появился в 1812 г. при губернаторе штата Массачусетс Элбридже Джерри, создававшем такие округа.


[Закрыть] и оказание давления на избирателей, рычаги власти, которыми обладает коалиция сил за модернизацию, до обидного слабы. В программах расходов, разработанных администрацией Байдена на первые 100 дней, предполагается предпринять усилия по преодолению этой тупиковой ситуации. Среди запланированных мероприятий можно назвать, например, следующие: разработка плана по созданию национальной коалиции за постепенное восстановление всеобщего социального равновесия; целевые интервенции для решения насущных проблем, связанных с расовой дискриминацией; зеленая модернизация; системная конкуренция с Китаем. И это не «Зеленый новый курс», и не социально-демократическая программа, предложенная Берни Сандерсом. Изъятие из «Американского плана спасения» нижней планки заработной платы было знаковым событием. Что же касается предложенных Байденом «Плана развития инфраструктуры» и «Семейного плана», то их риторика носит радикальный характер. Приведенные в заголовках цифры расходов действительно впечатляют. Однако в отличие от принятой в 2020 г. программы CARES Act или «Плана спасения», обнародованного в марте 2020 г., в которых предполагалось истратить триллионы долларов за считаные месяцы, эти программы – долгосрочные, и их выполнение рассчитано на период от восьми до десяти лет.

До начала дебатов в конгрессе казалось, что суммы приблизительно 2 % от ВВП США в год с избытком хватит на реализацию этих программ. Однако у них были настолько многообразные приоритетные задачи – от ухода за детьми до перехода на новые источники энергии, – что и этих денег оказалось слишком мало для того, чтобы трансформировать американское общество, или для того, чтобы подтолкнуть США к решению проблемы климата. Казалось, что эти программы, особенно те разделы, в которых речь шла о переходе на новые источники энергии, составлялись в надежде на то, что эти проекты будут осуществлены за счет частных инвестиций. Частные же инвестиции можно будет получить, используя поддержку со стороны общественного мнения и благодаря регуляторным изменениям. Когда дело дошло до долгосрочной экономической политики, оказалось, что «байдономика» – это не что иное, как продолжение частно-государственной политики смешанного финансирования à la Франкенштейн. Такая политика была типична для периода борьбы с кризисом 2020 г.

Почему же программы расходов не оказались более масштабными? В роли сдерживающего фактора здесь выступила позиция конгресса. Надеясь заручиться поддержкой центристов из партии демократов, авторы «Плана развития инфраструктуры» и «Семейного плана» увязали их с pay fors[1073]1073
  Законодательные инициативы по изменению налогообложения, направленные на получение необходимых финансовых ресурсов.


[Закрыть]. Чтобы умаслить представителей левого крыла, в этих программах во главу угла были поставлены вопросы о корпоративных налогах и о доходах с капитала, получаемых самыми богатыми. Это одновременно решало две задачи: достижение фискальной стабилизации и обеспечение социальной справедливости, однако в целом ожидалось, что такая политика ограничит рост расходов на реализацию программы. Приоритетной задачей было сохранение политической динамики. Для администрации Байдена стало бы кошмаром повторение крупных административных провалов, произошедших в середине срока правления Клинтона в 1994 г. и Обамы – в 2010-м.

Хотя республиканцы и не имеют большинства голосов, можно не сомневаться, что они приведут в боевую готовность всю систему сдержек и противовесов, содержащуюся в Конституции США, и используют ее с выгодой для себя. Становится все более очевидным, что их политическое будущее зависит от того, смогут ли они противостоять логике правила большинства, используя все имеющиеся у них необходимые средства. Если учесть, что они так и не смогли сформулировать свою политическую программу таким образом, чтобы привлечь к ней большинство американского электората, лучшее, на что им остается надеяться, – закрепиться в каком-нибудь поддающемся манипулированию избирательном округе. Правда, такие действия обычно ассоциируются с тем, что происходило в XIX в. Однако от политических структур, сформированных в соответствии с американской Конституцией, можно получить и другой эффект. Правление в США основано на разделении двух ветвей власти, и в экстремальной ситуации управление страной продолжает осуществляться по такому же принципу. Именно это мы наблюдали в 2020 г., когда США функционировали как разобщенное государство. Объединить клоунаду политики Трампа с попытками Макконнелла удержать власть в сенате удалось с помощью фискальных компромиссов. Этому способствовал и тот факт, что Федеральная резервная система произвела широкомасштабный выкуп долговых обязательств США. Для того чтобы осуществить намеченные цели, в 2020 г., так же как и в 2008-м, Казначейство США и Федеральная резервная система оказывали поддержку партии демократов, имевшей большинство в конгрессе. В результате демократам удавалось обойти многих представителей Великой старой партии в конгрессе, а иногда и в Белом доме. В то же время из окружения Трампа исходили сумасбродные заявления в области внешней политики, и военные США всеми силами старались не замечать своего главнокомандующего[1074]1074
  H. Cooper, “Top General Declines to Endorse Trump’s Afghan Withdrawal Timeline,” New York Times, October 12, 2020.


[Закрыть].

Главная задача президента Байдена – постараться восстановить координацию между ветвями власти. Сделать это очень сложно, а если учесть недостаточное количество сдержек и противовесов, неустойчивое равновесие между политическими курсами разных партий и неопределенность будущего Великой старой партии, то эта задача приобретает черты игры в рулетку. Когда президентом был Трамп, то считалось, что наличие плюрализма мнений и отсутствие единства в системе власти были позитивными факторами. В свете опыта, приобретенного в 2020 г., совсем не очевидно, что именно представляет для Америки и всего мира бóльшую опасность – единое американское правление, которое рискует попасть под влияние националистически настроенных правых сил, или более разобщенный режим США. В последнем случае основные рычаги власти будут находиться под влиянием функциональных элит, групп глобальных интересов и коалиций за модернизацию, формирующихся в таких важных центрах, как Нью-Йорк и Кремниевая долина. Сказанное выше можно сформулировать иначе, более корректно. Если говорить, например, о недавно возникшем тупике в климатической политике США, то можно утверждать, что прогрессивное будущее США зависит от силы влияния «субнациональных акторов»[1075]1075
  N. Hultman and S. Gross, “How the United States Can Return to Credible Climate Leadership,” March 1, 2021; www.brookings.edu/research/ us-action-is-the-lynchpin-for-successful-international-climate-policy-in-2021/.


[Закрыть]. Несмотря на энтузиазм, характерный для первых месяцев работы администрации Байдена, остается нерешенным один мучительный вопрос: способны ли США, как национальное государство, внятно ответить на вызовы великого ускорения, причем таким образом, чтобы этот ответ был рассчитан на длительную перспективу?